***
Блядское техно выводило Рэймонда из себя. Голову будто подвесили на ниточки в середину маятника Ньютона, и биты ничем не отличающихся друг от друга сэмплов долбили по вискам, как те шарики-маятники с краев. Пирсон шептался с каким-то пижоном в накинутом на голое тело аляпистом пиджаке, а Рэймонд старался не потерять босса из вида, подслеповато щурясь сквозь толпу дёргающихся в свете стробоскопа людей. И без того резкие движения в мерцающем свете превращались в бесовские танцы марионеток из какого-нибудь ужастика. Рэймонд старался об этом не думать, но ему было плохо. От света, музыки и дурацких дым-машин. В горле стоял ком, а по загривку стекала капелька пота. Мышцы дрожали от напряжения, потому что в голове набатом стучало желание сбежать, и какая-то глупая часть его мозга мечтала, чтобы на Пирсона кто-нибудь напал, да хотя бы какой-нибудь дурак попытался вытащить бумажник, чтобы Рэймонд мог вытащить несчастного за шкирку на улицу и содрать костяшки о чужое лицо. Бей или беги. Пирсон сказал приодеться, чтобы не выделяться. В понимании Рэймонда это значило влезть в одну единственную приличную рубашку, в которой он обычно ходил на собеседования, и которая была ужасно мала в плечах. Пирсон посмотрел на застегнутого на все пуговицы Рэймонда, как учитель, разочарованный в любимом ученике, и перед входом в клуб велел снять рубашку и остаться в одной простой белой майке без рукавов, которая была под ней. — Я куплю тебе новую, — бросил Пирсон, выкидывая рубашку в соседнюю урну, не обращая внимание на перекошенное лицо Рэймонда и нервное моргание, — вычту из зарплаты. Теперь Рэймонд стоял в толпе, морща нос каждый раз, когда кто-то из танцующих задевал открытые плечи. Рэймонд с большим удовольствием переместился бы в какой-нибудь угол или к стене, но надо было держаться поближе к Пирсону. Громкая музыка и правда била по ушам, местный диджей явно что-то перед тем, как поставить это, курил. Флетчер ни в коем случае не был ханжой или святым, просто испанские корни не выносили искусственного звука. Фламенко, гитара, танго на террасах уличных кафе, почти везде открытые улыбки и горячие люди. Он и сам не понимал, каким ветром его занесло в холодные объятья знаменитого лондонского тумана. С неплохим интеллектом и потенциалом, мужчина свои золотые годы прозябал в рядовой редакции. Он знал, что может больше и, честно, делал первые шаги к своей блестящей карьере, наполненной запахом свежих купюр. Взгляд скользит по барной стойке и выпитое уже не радует. Флетчер видит щурящегося парня, ему хотелось бы назвать того щеглом, но природная интуиция подсказывает, что здесь не все так просто, и присвистывает. «Какой сладенький». Он не может удержаться и подходит к нему. — Свою судьбу высматриваешь? Так я сам к тебе пришёл, милый. — Язык скользит по губам и улыбка самая милая и нахальная, насколько это можно совместить. Очки болтаются на свитшоте, но их стука не слышно. Из-за музыки, конечно же. Рэймонд бегло окидывает взглядом подошедшего, сразу отмечая и скользкую улыбку, и смазливую мордашку. Хотелось ответить простое «свали», но незнакомец производил впечатление очень навязчивого человека, от которого простой грубостью не отделаться. Рэймонд прикрыл глаза на мгновенье, стараясь поглубже вдохнуть. — Не мой типаж, прости, — деланно безразлично ответил Рэймонд, скованно пожав плечами. — Если бы я каждый раз отступал при отказе, то не был тем, кто я сейчас. Вообще-то, я хотел угостить тебя. Да, по доброте и от души. Бери, бери, не стесняйся, оно поможет расслабиться. От внимательной оценки репортёра не ускользало ничего: то, что Рэймонд прикрыл глаза, с каким чувством он это сделал, и что его тело сейчас было сплошным комом напряжения и раздражения. Журналист буквально сунул коктейль в его пальцы, бесцеремонно стукнул своим стаканом, от чего стекло издало звон, и отпил сам. — За душу, — он выдержал ровно секунду паузы после глотка и не дал вставить слово. — У тебя взгляд, словно я держу у твоего носа красную тряпку на корриде. Уже хочешь меня убить, амиго? Я знаю этот взгляд. Но лучше бы ты просто меня хотел, ты такой сладкий. Я бы нашёл способ выйти этой энергии. Рэймонд не удержался удивлённо медленно моргнуть, когда в руках оказался стакан, который тут же захотелось разбить о наглую рожу. Рэймонд в голове прокрутил эту картинку, ограничившись только фантазиями, и снова внешне показал столько же заинтересованности, сколько могла бы показать бетонная стена. На удивление цветастый трёп этой птицы говоруна без чувства такта неплохо отвлекал от музыки, а холодный запотевший стакан и стекающие по стенкам на пальцы капли вернули хоть какое-то ощущение реальности. — Не думал, что твой флирт был бы успешнее, не пизди ты, словно радиоведущий? Диалог, знаешь, как это? — Рэймонд понадеялся, что незнакомец не такой самовлюблённый, чтобы слушать только свой голос, но, кажется, ошибся, потому что рэймондовская холодность его ни капельки не смущала. — Да ладно, ты в глубине себя думаешь, что я — очаровашка. Кстати, я не верю, что такие мышцы могут принадлежать Снежной Королеве, — его холодные после коктейля пальцы прикоснулись к голой коже, чуть ниже плеча Рэймонда. — Чьи лица представляешь, когда бьёшь до синяков на костяшках грушу, милый? О, какой я бестактный! — Мужчина всплеснул руками, словно действительно глубоко сожалея о чем-то. Кое-как поставив стакан, он вернулся, улыбаясь и протягивая руку. Они ведь не были знакомы. — Питер Флетчер, а ты? Рэймонд вздрогнул от прикосновения, про себя тут же досадливо цокнув языком, что не уследил за собственной реакцией и теперь от — как его там? — Флетчера точно не отделаться: покажешь слабость, и такие как этот будут цепляться зубами, пока не доведут до грани. Ещё на задворках пробежала мысль, что очень не в характере Рэймонда было оставить без внимания такое вторжение в личное пространство. Конечно, он был на работе, но Флетчер был настолько наглым, что, видимо, прекрасно знал о своей безлимитной везучести. Рэймонд подивился, как тот умудряется касаться так незаметно, что рефлексы не срабатывали моментально. Он знал этого человека пару минут, а уже понял, что тот заполнял собой все предоставленное пространство, и бесконечный трёп с постоянными касаниями будто всегда были где-то в воздухе вокруг тебя. — Слушай, Флетчер, — отчеканил и прокатил на языке раскатистое «р» Рэймонд, раздражённо и с заметным джорджи акцентом, — заткни свою пасть каким-нибудь другим свободным хуем. Съебись. Рэймонд впервые за их недлинный разговор посмотрел мужчине в глаза, которые были неприятно светлыми, почти прозрачными. Такие глаза светло-голубого, как талая вода где-нибудь за городом, цвета подходили бы кому-нибудь очень честному и искреннему, а по косой ухмылке лиса в курятнике Рэймонд понимал, что Флетчер явно не из таких. Конечно, неугомонный журналист только больше разгорелся, получая бурную реакцию. В Испании у него было парочку долгосрочных с подобными людьми, так что чуйка сработала неизменно. Надо же, из такой толкучки выбрать свой беспроигрышный типаж. Да, Флетчер мысленно хвалил себя, размазывал сливки по своему эго и продолжал. Он хотел узнать, до какой грани ему удастся довести парня, даже если ущерб мог составить поломанный нос, разбитое лицо или травмы нескольких конечностей. Его совсем не волновала опасность, которую он испытывал от кончиков пальцев до волос на загривке. — Прости, но, кажется, у меня уже встал на тебя, — мужчина сделал самое невинное лицо, приподнимая брови. — Понимаешь, если ты не очень хорошо знаком с законом, я могу в целом тебя просветить. Видишь ли, я здесь по делу и собираю материал, можно сказать, при исполнении важной миссии, речь о жизни и смерти, так вот моя профессиональная деятельность связана с журналистикой и, так сложилось, что я могу иметь правовые гарантии от любых посягательств на мою жизнь. И, ну, твоя тонкая душевная организация меня зацепила. Видишь, это не моя вина! Мы оба просто жертвы обстоятельств. Рэймонд перехватил нахмуренный взгляд Пирсона, направленный в их сторону почти в ту же минуту, как Флетчер растекся мыслью по дереву про свои журналистские обязанности. Вот же идиот, никакой предусмотрительности — вываливать такое первому встречному. Рэймонд вскинул брови, спрашивая у Пирсона по их какой-то телепатической связи, которая зародилась после парочки перепалок чуть ли не с летальным исходом, в чем дело? Пирсон лишь чуть дёрнул подбородком, мол ничего важного, но на треплющегося Флетчера бросил какой-то нечитаемый взгляд. Сраный журналист. Пирсон говорил, что Рэймонд словно медом намазан для людей с шилом в жопе, и Смит лишь кривил губы, сдерживаясь, чтобы не ляпнуть, что Пирсон был из их числа. — Ты меня не знаешь, — обронил Рэй в ответ на заявление, что зацепил Флетчера. Смит предпочел бы формулировку, что это журналист прицепился к нему, — и вот же досада — не узнаешь. Рэймонд заметил, как Пирсон с парочкой своих ребят в отдалении протискивается через толпу в сторону выхода. Рэймонд перевел взгляд на приунывшего пижона в пиджаке, глушившего виски залпом. Смит с удивительной для такого напряжённого человека грацией соскользнул со своего высокого стула, сразу как-то преображаясь из зажатого бугая в собранного для прыжка хищника. Избивать людей было ни разу не так приятно, как драться с равным, где в равной степени можно было как и уйти со сломанной скулой, так и уложить противника на лопатки, но Рэймонд знал, как бить, чтобы было страшно, а Пирсон любил сваливать на него грязную работу. У пижона сегодня точно неудачный день, потому что, помимо прочего, Смит был в плохом настроении после блядского рейва и суетливого собеседника. — Бывай, Флетчер. В последствии Рэймонд часто сокрушался, что произошедшее следом было его самой большой ошибкой. В совсем плохие дни он таковым считал тот день, когда принял предложение Пирсона, но большую часть времени — день, когда с какого-то хуя спас Флетчера от пули в затылок. Какой идиот решил прикончить журналиста в толпе из дрожащих после экстази челюстей и потных спин, Рэймонд никогда не узнавал, но когда парень в надвинутой на глаза кепке и в цветастой олимпийке достал из-за полов пистолет с глушителем, Рэймонд, почти не думая, оттолкнул в сторону Флетчера и выкрутил руку, как оказалось, какого-то мальчишки. Тогда в клубе далеко не сразу поднялся визг, где-то на общем фоне билось стекло, Рэймонд тут же нырнул под барную стойку, дёрнув вниз журналиста и впечатав мальчишку лицом в пол. — Да твою ж мать, — Рэймонд выглянул посмотреть, что Пирсона уже в клубе не было, а пижон в пиджаке лежал на столе плашмя с замершим в застывших глазах ужасом с неверием. — Вы двое, — Смит зыркнул на Флетчера и сильнее выкрутил руку пацана, вжав колено между чужих лопаток, — что это за хуйня? История будет лгать, если скажет, что Флетчер не знал, куда идёт и в чьи дела суёт нос, но ему нечего было терять, а именно это делало его ужасным человеком. Репортаж у него уже был, самый горячий и необычный — из самой гущи событий в разборках банд, делящих территории, но копая всё дальше, журналист натыкался на такие сокровища, продолжал тянуть за такие золотые нити криминального клубка, что никакой другой адекватный человек не захотел бы быть на его месте. Пирсон был влиятельной персоной, который построил свою репутацию на крови и присвоил звание короля зверей, но тот не лез в конфликты, только бывало залетал на огонёк напомнить, кто главный. Что Флетчер правда не знал, так это о его новой собачке, приближенном Рэймонде, и какого же было его удивление, когда тот грациозно откинул его, спасая от пуль. Чуть кряхтя, держась за ушиб на груди, Флетчер подметил, что ничего не сломано, может просто вывих, ему снова везло. Он сел и стянул с разбитого бара бутылку, отхлебывая виски. — Ты имеешь ввиду сейчас, в данный момент? В общем-то ничего. Всё, что могло происходить, уже произошло. Тут тебе не кино — здесь история пишется, — он снял свои очки, повертел их в руках, отмечая разбитые к чертям цветные стекла и кинул себе за плечо с тяжким вздохом и видом «ну-вот-опять». На самом деле, он был пиздец испуган, но говорил в нём адреналин. Пошатываясь, Флетчер поправил свою кожанку, незаметно проверяя на месте ли его драгоценная пленка и побрел к выходу. Будто перестрелки происходят каждый день его жизни. — М-да, пришёл отдохнуть, поизучать нынешнее искусство музыки, что за привычка, портить мне свидания. Вселенная беспощадна к моим желаниям, — говорил он уже себе под нос.***
После того, как удалось разобраться, что Элвин, пижон в пиджаке, перешёл дорогу не только Пирсону, и перестрелка в клубе имела демонстративный характер — Элвин был придурком, такие долго не живут, а те, кто в открытую шмаляют по толпе ещё большие придурки, но с зашкаливающим тестостероном, — Пирсон задался целью свести весь «аутсорсинг» в деле к минимуму и на пару с Рэймондом разрабатывать план с фермами. — А Флетчер? — Рэймонд морщился и в который раз вытирал руки полотенцем, пока Пирсон курил свою сигару. Из амбара за их спинами доносился тихий скулеж и какой-то лязг. В доках гудели корабли и кричали чайки, с реки дул промозглый ветер. — Частный детектив. В каждой бочке затычка, очень уж пронырливый. Думаю, пристрелят в ближайший год. Пирсон в своих прогнозах сильно ошибся, потому что с Флетчером Рэймонда какие-то высшие силы ещё не раз сталкивали. Например, второй раз произошёл через пару недель. — Отдавай. Когда Рэймонд услышал звук затвора, он тут же оглянулся, зная, каким-то внутренним чутьем, что увидит те самые цветные линзы за объективом где-то поблизости. Смит втащил Флетчера за шкирку в ближайший тупик, зазор между двумя домами, где единственными свидетелями были крысы из подвала. Теперь он протянул к нему ладонь, нетерпеливо поманил пальцами, раздражённо щёлкнув, чтобы Флетчер поживее отдал свои приблуды, с которыми таскался за Рэймондом уже битых три часа. — Не имею никакого понятия, о чем ты просишь, милый, но я тоже рад тебя видеть. Оправу у очков сменил? Тебе идёт, скажу честно, весь такой брутальный мальчик, — он облизывает свои губы и снова улыбается на выдохе. — Тише, тише, у меня ещё с нашей последней встречи не все прошло. Быть терпеливее, Рэймондо, мой тебе совет. Мужчина театрально сморщился, когда его прижали к стене. Теперь он точно всё знал, но из-за того, что никто не осмеливался сделать заказ на Пирсона, просто любительски играл в кошки — мышки. Ему приносило удовольствие бесить Рэя, это стало ясно ещё с первой встречи. — Между нами такое сексуальное напряжение, хоть лампочки ставь — сгорят к хуям. Может, немного разрядишься? Вместо того, чтобы выложить ему что-то из своих потайных карманов, Флетчер наклонился и поцеловал центр ладони. Рэймонда всего передёрнуло, лицо исказило отвращение вперемешку с искренним удивлением, что кто-то смеет так себя с ним вести. Раньше, чем Флетчер успел хотя бы ухмыльнуться от своего паясничества, Смит стремительно развернул его лицом к стене, знатно приложив о кладку, мечтая услышать, как под натиском хрустят кости и слышится треск уродских очков. Рэймонд сдернул с Флетчера сумку, не обращая внимания на вскрик, когда ремень дёрнул и без того вывернутую руку. В сумке ожидаемо обнаружилась камера, из которой Рэймонд вытащил плёнку и сунул ее в карман. — Неплохая вещь, да? — прошипел Рэймонд Флетчеру на ухо, дёрнув за волосы назад. Рука с камерой прилетела в стену прям рядом с лицом Флетчера, и Рэймонд почувствовал с каким-то злым удовлетворением, как Флетчер вздрогнул под руками. Ебаный адреналиновый наркоман. Редкостное ссыкло, но упорно лезет на рожон. — Твой хозяин уже ждёт тебя с брошенной палкой, Рэй? Жаль, я уверен, мы бы нашли, чем ещё заняться на часок — другой, — он сдавленно простонал, когда чужие пальцы тянули его за загривок и небольшая дрожь пробежала по телу. Скрутило от страха и возбуждения живот. — Да, именно настолько близко я представляю тебя, когда подрачиваю под душем у себя дома. Детектив шумно выдыхает через рот, упираясь в стенку лбом. Он знает, что Рэймонд ему ничего не сделает — не было команды. И потому Флетчер прогибается в пояснице и трётся о гангстера корпусом, до чего удастся дотянуться. Глубинно смеётся. Искренне так, тихо удивляясь сам себе, что подобное приносит ему дикую эйфорию. Флетчер зря начал про Пирсона, потому что у Рэймонда с «боссом» отношения были, мягко говоря, напряжёнными. Жена Пирсона как-то обронила, что они, как два оленя, столкнулись рогами и если не утихомирятся, то кто-то явно оторвёт голову другому. Смит вряд ли хотел становиться чьей-то собакой, чтобы подбегать, виляя хвостом, по первому зову, а Пирсон, самовлюблённый дурак, считал, видимо, что благодарность Рэймонда за предоставленные возможности не знает границ. Ебучие анималистические метафоры уже сидели в печенках. Флетчер смеётся, как безумный, и у Рэймонда от его насмешек пелена перед глазами. Он мысленно считает до десяти и обратно, чтобы не выйти из себя окончательно и не превратить детектива в кусок отбивной. Потому что, как бы Рэймонд не старался, Флетчер, даже дрожа от ужаса, будет скалиться до последнего выбитого зуба, сипло смеяться, даже если разодрать ему в клочья горло. А вот чего Флетчер не переносит, так это безразличия. Рэймонд ещё раз выдохнул, тяжело и громко, точно заметно для детектива. Смит будто со стороны смотрел на две фигуры в грязном тупике, прижимающихся к стене и друг к другу. Флетчер прогнулся в спине, и Рэймонду захотелось переломать ему позвоночник. Смит не мог вспомнить ни одного человека, который так быстро завладевал его вниманием, вызывая столько ненависти, хотя Рэймонд даже толком не знал этого пройдоху. — Ты больной, Флетчер, — Рэймонд вернул голосу деланное спокойствие и отпустил, бросив ему под ноги выпотрошенную сумку. Это была почти истина, потому что люди обычно не танцуют сломя голову на лезвии бритвы, а частный детектив мог. Людям совсем не весело тратить драгоценные деньги на аптечки, к которым Флетчер скоро изрядно приноровится и, даже сидя дома, будет скалиться, вспоминая какой синяк откуда возник. Люди предпочитают тихую жизнь, «американскую мечту», если угодно, но это было бы слишком просто для такого изворотливого, странного ума.***
С тех пор они виделись слишком часто. Флетчер постоянно мелькал то тут, то там, а Рэймонд иногда возил его смазливую мордашку по твердым поверхностям. Но однажды Питер сделал кое-что, что переполнило и без того худую чашу терпения Рэймонда. Смит переехал в эту квартиру недавно, когда стало хватать денег на съем чего-то поприличнее, чем его конура, где была разбитая ванна с жёлтой сеточкой трещин на керамике, и плитой с двумя конфорками, одна из которых сломана. Новая квартира была чистой однушкой с маленькой спальней, но зато с просторной кухней, куда помимо кухонного островка влезал широкий диван и пузатый телевизор, который Рэймонд все равно смотрел редко. Смит зашёл в темную квартиру и сразу почуял, что что-то не то. Рука тут же потянулась к кобуре. Места было немного, стрелять пришлось бы сразу в цель на поражение, иначе Рэймонд мог покинуть свою квартиру ногами вперёд. В спальне точно кто-то был. Поворот ключа в замке выдал приход Рэймонда, но незваный гость не спешил показываться. Смит прислушался. Через приоткрытую дверь спальни лился свет от настольной лампы, слышалась тихая музыка. Какой-то сраный блюз? Смит по стенке прошел к дверному проёму, взводя курок. Три, два, один. Дверь открылась с ноги, Рэймонд в один прыжок оказался на кровати, валя сидящего спиной к нему мужчину навзничь, и холодное дуло упирается в щеку. — Флетчер, твою же мать! — Рэймонд рычит и продолжает тыкать в отбитого на голову журналиста глоком. — Какого хуя ты здесь забыл, конченый ты сукин сын? От горедетектива не было никакой угрозы, в квартире у Рэймонда не было ничего ценного, но Смит был взбешён. А дело было вот как. Чувство одиночества накрывало по вечерам Питера с головой, причём с годами эта проблема только усугублялась. Флетчер, несмотря на разыгравшуюся в Англии грозу, решил именно в этот вечер проникнуть домой к Смиту. Его могла бы забрать полиция, если хозяин вызвал её, и тогда пришлось оплачивать штраф или сидеть несколько суток до разбирательства ситуации, но больная зависимость давила на виски, и Флетчер действительно хотел себе организовать очередной шанс, встречу. — Солнышко, я соскучился и решил согреться в твоих объятьях после тяжелого дня, вот и заскочил. Смотрю, ты любишь сюрпризы. Когда предсказания Пирсона относительно продолжительности жизни Флетчера не сбылись, а наглая рожа, расколотая мерзкой улыбочкой, продолжала появляться на горизонте с завидным постоянством, Рэймонд разузнал про него больше. Любит деньги, пиздеть и играться в частного детектива. Назойливость и незаурядные способности вкупе с парадоксальной везучестью. Ценитель кино во всем: от внешнего вида до информации, что он говорил. О Флетчере не сообщали в положительном ключе даже те немногие люди, которые не хотели его придушить, стоило упомянуть имя. Они всего лишь желали ему как-нибудь неаккуратно поскользнуться на рельсы в метро. Заказов ни на Пирсона, ни на Смита у Флетчера не было, и причину, по которой детектив так открыто таскался за ним по пятам, Рэймонд все никак не мог найти. Питер был придурошным, но не круглым дураком, может быть, знал, куда дует ветер, и решил собирать папочку потолще заранее. Рэймонд, как никто, знал о навязчивых идеях, но у Флетчера, зарабатывающего все новые синяки и ссадины после их встреч, энтузиазма не поубавилось. А Смит в свою очередь стал замечать, что получает извращённое удовольствие от того, как прерывается хриплый смех на вскрик и как на пару секунд азарт в прозрачных глазах сменяется страхом. Флетчер никогда не просил пощады, но из оружия у него были только слова, которыми он пытался ткнуть в места побольнее, чуя их, как стервятник падаль. Рэймонд прижимал коленями раскинутые руки Флетчера и нависал над ним очень рассерженной скалой. Если бы у скал было такое понятие, как бешеная злость в отсутствующем эмоциональном спектре. Тусклый ночник подсвечивал левую сторону лица Рэймонда, вырисовывая на перекошенном лице тени от длинных белесых ресниц и ходивших ходуном желваков. — Где? — зыркнул Смит, наклонившись ближе и улавливая явственный запах спиртного от журналиста. Рэймонд переместил колено на скрытое водолазкой горло и надавил. Замок не был взломан, гангстер бы заметил, через балкон Питер влезть не мог. — Где ключ? — прошипел Рэймонд, надавливая сильнее, не думая о том, что придушенный Флетчер не сможет ответить ему что-то вразумительное. Конечности онемели и затекли, кости подгибались, пускай тело не уходило целиком на поверхность благодаря силе гравитации, оно было прижато к матрасу, от чего неприятно всё болело. В глазах понемногу темнело от нехватки воздуха, губы пытались шевелиться, но не могли издать даже хрипа. Рэймонду совсем не понравилось, что он увидел в глазах Флетчера, не прикрытых темными стеклами бесящих очков. Смиту вообще не нравились его глаза. Ещё больше, чем дурацкая привычка везде и всегда быть в солнцезащитных очках, которых он лично уже разбил не меньше десятка. — Ключи, Флетчер, — от голоса Смита температура в комнате понизилась на несколько градусов. Рэймонд чуть сдвинул колено, разрешая вдохнуть. Может, это от Питера исходили такие густые алкогольные пары, что у Рэймонда помутилось в голове, но в бурлящем котле из ярости промелькнула мысль, что если сейчас в блядских серых глазах промелькнет хоть намек на поражение, немного испуга в этом азартном безумии, Рэймонд… Сделает что-то. Сорвётся. Когда организм ощутил приток воздуха, Питер жадно всё поглотил, но отчаянный кашель едва ли мог сдержать. Детектив охрип и говорил в пол тона ниже обычного. В груди плескался ужас вперемешку с животным восторгом. — Не хочу… Кхм… Делать пошлый жест… — говорил он с паузами — голосовые связки на пределе. — Но можешь поискать у меня… В нижнем белье, например… Знаешь эти штуки: ключик — замочек… Я думаю, ты мой замочек, Рэй… Я не сомневаюсь в этом. Рэймонд с минуту смотрел, как Флетчер жадно хватает воздух, мешая кашель с каким-то бредом, который выдавал каждый раз, когда открывал рот, но сейчас асфиксия точно привела к смерти какого-то количества клеток и без того пропитого мозга — Флетчер превзошёл сам себя в бредовости. Взгляд Смита был тяжёлый, играли в гляделки они с Флетчером часто, могли бы уже стать чемпионами. Питер обычно выигрывал. — Что ты несёшь, Флетчер? Кислородное голодание? — Рэймонд убрал колено, но заменил его шершавой перевязанной бинтом ладонью, не сдавливая, но удерживая детектива на месте. — Думаешь, меня не достали твои игры с огнем? Думаешь, что мне будет трудно тебя прикончить? Рэймонд показательно вжал холодный металл в щеку. Смиту было несложно убивать, он сам подивился, как просто ему это давалось. Когда он только приехал в Лондон, на одном из первых своих боев, он случайно убил человека. Просто не смог остановиться. Удары прилетали в мягкое и липкое, что когда-то было лицом, а стало месивом из сломанных костей и пенящейся крови. После Рэймонд битый час блевал себе под ноги на том самом месте, где первый раз встретил Пирсона. Дрожал, как с дикого похмелья, самого дерьмового отходняка от дури. Прокусил ладонь до крови, но на ней и так не было чистого места. Чистого в жизни Рэймонда вообще никогда ничего не было, как бы он не тёрся мочалкой до царапин под горячим, почти кипяток, душем. Как бы не скреб ладони, сухие от постоянного хождения к раковине с дешёвым куском мыла. А потом ничего. Рэймонд убивал и приходил домой в теплую кровать. Пирсон дал ему карт-бланш и пистолет. И, Рэймонд никогда не признается вслух, но хоть какой-то смысл жить. Если в жизни есть правила, есть рутина, даже если она представляет из себя пистолет у виска — своего или чужого, — Рэймонд был готов продаться с потрохами. Пирсон по итогу получил свою верную псину на коротком поводке. Мужчина глухо засмеялся. — Я серьёзно, почему ты мне не веришь? Ключ у меня в трусиках, Рэймондо, если охота проверить… А ты не выставишь меня на улицу, правда? Там ветер, гроза и опасность, а у тебя здесь тепло. Я мог бы кофе сварить, милый, ты вот какой предпочитаешь, с сахаром или без? Может, с молоком? Восточную арабику? — Я предпочитаю, чтобы ты заткнулся, — у Рэймонда как-то разом схлынули все эмоции с лица, оставляя пустое выражение, которое тоже неплохо отпугивало людей, особенно с такой буйной фантазией, как у Флетчера. Только люди в своем уме надумывали, как Смит за этим непроницаемым щитом безразличия в красках представляет их пытки, а Питер — мечтал, чтобы там крутили самые похабные сцены из фильмов для взрослых. На Смита накатила усталость, от которой он бегал весь день, изображая из себя робота, которому не нужна ни вода, ни еда, ни отдых. Ни аптечка. Рэймонд поморщился и бросил взгляд на свою футболку. Вроде пятен не было. Он отпустил Флетчера и слез с него на пол. Теперь, когда Рэймонда не поддерживал прилив адреналина, вернулась тянущая боль в рёбрах и жжение в боку. — Пиздуй на кухню, — указал пистолетом на дверь Рэймонд, после убирая его обратно в кобуру и сбрасывая ее на постель, — готовь свой кофе. Смит принес из ванной аптечку, устроившись под лампой на кухне, стянул через голову футболку, осматривая повязку на скорую руку. Рэймонд аккуратно снял бинты и потянулся за антисептиком обработать оставленный ножом длинный порез. — Так с сахаром или без? — Флетчер беззаботно глянул в комнату и скривился. — С тишиной, Флетчер, с тишиной. Сумеешь такой приготовить? — пробормотал Рэймонд сквозь зубы, уже жалея, что по какой-то нелепой случайности согласился на предложение Флетчера. Тот вдруг перестал греметь посудой, как кентервильское привидение цепями, и оказался перед Рэймондом, без спроса протягивая свои вездесущие пальцы к голой коже. Рэймонд замер, мышцы живота напряглись, когда пальцы прошлись по краям раны. — Убери руку, Айболит, — прошипел Рэймонд, но не оттолкнул. — Займись лучше кофе, — Смит не отказал себе в удовольствии слегка пнуть балансирующего на носках Флетчера, чтобы тот потерял равновесие. Рэймонд занялся ладонью. Здесь порез был глубже. — Я ведь помочь хочу, а тебе неудобно. Ты что, налоги за слова платишь? Тогда бы это многое объяснило, амиго, — Флетчер упал на свою жопу, но тут же встал и, не спрашивая ничьих разрешений, ловко справился с бинтом, разрывая его как надо зубами, показательно без ножниц, и отпихивая по-хозяйки чужие руки от ран. — Если тебя так шпана вымотала, то подумай о переезде в более милый район. Там, с садом и красивым видом из дома. Может, барбекю? Я вот медиум прожарку обожаю, вкусно, как в раю. Флетчер справился с обработкой легко, абсолютно не задумываясь о том, что его действия могут расценить как угрозу или провокацию. С кухни запахло кофе и мужчина, пошарив по постели глазами, нашёл очки с погнутыми дужками, а потом поспешил на след аромата в воздухе. Не хватало ещё, чтобы напиток сбежал, тогда Смит заставил бы языком вылизывать свою драгоценную газовую плиту. А он ведь мог. Рэймонду действовало на нервы, как Флетчер всегда бесцеремонно врывался в его личное пространство. И дело было не в том, что Смит любых прикосновений за пределами ринга и не в потасовках шугался, как дикий зверь в капкане. Его напрягало, как естественно для Флетчера было постоянно всего вокруг касаться, будто мир вокруг он только так и познавал. Рэймонд, конечно, не был с другой планеты и прекрасно понимал, что это его неприязнь к тактильному контакту, а не флетчеровское желание все облапать, — патология, но для него всё равно оставалось чудачеством. Не станет же взрослый человек лезть трепать по холке медведя? А вот Флетчер вполне себе мог, ещё бы по носу щёлкнул. — А у тебя что? Штраф, если молчишь дольше пяти секунд? — запоздало бросил вслед Рэймонд ускакавшему на кухню Флетчеру, натягивая чистую футболку из комода. Купил он её давно, и вещь была ему уже заметно мала: обтягивала бугрящиеся мышцы и чуть задиралась. Рэймонд уселся на диван, прожигая взглядом спину хлопочущего над туркой детектива. Стола у Смита в квартире не было, завтракал он обычно на ходу, а ужинал едой на вынос, устроившись на диване с потёртой обивкой. Наличие второй чашки и то было заслугой предыдущих съемщиков. — Слушай, а ты не голоден? Я так-то любезно могу что-то приготовить, даже бесплатно, — он повернулся, отдавая чашку в руки, как в первую встречу стакан в баре, и в горле пересохло. — О, Рэймондо, ты специально? У тебя нет вещей по размеру, греческий бог? Фух, по-моему тут стало жарко. Детектив помахал перед своим лицом рукой, оглядываясь в поисках форточки, а потом вышел на балкон и закурил, умолкнув. Конечно, ненадолго. — Отъебись, Флетчер, — как-то беззубо огрызнулся Рэймонд, которого мнение Питера о своём внешнем виде волновало в последнюю очередь. Квартиру заполнил аромат свежесваренного кофе, без жженого горького запаха, отдающего кислятиной. Питер и правда сносно сварил. Рэймонд ожидал, что детективу не хватит усидчивости не залить всю плиту — отвлечётся на свою болтовню или опрокинет турку, широко жестикулируя. Тот мог часами сидеть в каких-нибудь кустах, уткнувшись в свои камеры, но Рэймонд также замечал, что Флетчеру многое быстро наскучивало: видел, с каким отсутствующим выражением лица тот, бывает, разговаривает со своими клиентами, выглядя при этом так, будто делает большое одолжение. Смит с нетерпением ждал и делал все возможное, как ему казалось, чтобы увидеть такое же выражение уже адресованное ему, и надеялся, что Флетчер, наигравшись, съебет в закат. С другой стороны… Рэймонд бросил задумчивый взгляд на балкон, где в свете редких уличных фонарей вырисовывалась спина Флетчера, а ветер задувал табачный дым через плохо закрытую дверь. С другой стороны, если Флетчера так ослепляет его обсессия, что он готов вламываться в квартиру к человеку с оружием и с не самым спокойным нравом, прежде, чем подумать дважды, то Рэймонд мог бы вить из детектива верёвки? Здесь польстить чужому самолюбию, там показать благосклонность. Поиграть Флетчером как йо-йо: то ближе к ладони, то, как ему, кажется, нравится, удержать в миллиметре от земли. Рэймонд поднялся с дивана и нашел в морозильнике смесь из замороженных овощей. В холодильнике должны были остаться яйца и немного бекона. Смит достал сковороду. На самом деле, Флетчер глубоко внутри себя знал: не стать ему гением детективов. В целом, гением. Амбиций было выше крыши, а вот таланта и времени уже нет. Первое вообще у многих стояло под вопросом, но по крайней мере, он прилежно выполнял свою работу. Сомнительная репутация — к черту её. Нельзя одновременно иметь две судьбы — судьбу необузданного дурака и умеренного мудреца. Нельзя выдерживать ночную жизнь и быть в состоянии создавать что-то днём. Нельзя позволять себе еду и алкоголь, которые разрушают тело, и все же надеяться иметь тело, которое функционирует с минимальным разрушением. Свеча, которая горит с двух концов, может, конечно, распространять ярчайший свет, но темнота, которая последует потом, будет долгой. Флетчер уповал на то, что после смерти ничего нет и это убеждение развязывало ему руки на многое. — Мм, «самосовершенствование — онанизм. Саморазрушение — вот что действительно важно!» — цитирует он не понятно к чему «Бойцовский клуб», но исправляется, увидев снова чужой скепсис на лице. — Пахнет вкусно, часто у тебя рационное «ПП» из готовых смесей из магазина? В самом деле, там есть хоть капля клетчатки? Мне просто интересно. Почти искренне. Наполовину нормально. Рэймонд поднес упаковку ближе, рассматривая надписи мелким шрифтом. — Фасоль, горошек. Это клетчатка, — пожал плечами Рэймонд, которому не было дела до того, что именно под видом фасоли, бобов и прочего запихивали в эти готовые обеды. Если он будет задумываться о том, сколько туда накачено пестицидов и были ли замороженные кубики когда-нибудь настоящими овощами, Смит просто не будет есть вообще, потому что на вечность застрянет у какого-нибудь фермерского прилавка, судорожно перепроверяя каждый несчастный перец. — Ты хотел есть, — ответил Рэймонд, разбивая яйца на сковороду и укладывая туда же ломтики бекона, — если ты хотел в мишленовский ресторан, то тебе на другой конец города. — Да мне и тут хорошо, — Флетчер присел на уголок кухонного гарнитура, вздыхая и перебирая в руках очки. Руками их исправлять смысла не было, но попробовать стоило. — Слушай, Рэй, у нас как-то все кувырком, даже кофе сначала, а потом ужин, но это весело, я считаю, как ты мог заметить, и ты мне что-то вроде семьи, — неловкий смех, тройная защита от всего того, что может полететь в него после, — просто хочу дать совет: будь поаккуратнее в этом месяце. Возможно, у вас в доме появятся гости, любящие на обед борщ с хреном. Флетчер прокашлялся и перемялся, будто говорить нормально ему мешала какая-то неведомая сила, а может виной профессиональная деформация. Он намекал на кого-то из постсоветских стран. Будь Рэймонд восприимчивее к чужому настроению, он бы заметил какую-то экзистенциальную тоску, которой от Флетчера несло не слабее, чем сигаретами и алкоголем, но Смит как человек собственных страстей от внешнего и чуждого закрывался на семь замков, иначе давно бы погряз по уши. На смелое заявление, что он Флетчеру что-то вроде семьи, Рэймонд нервно дёрнул уголком губ от отвращения. Питер был жалок. Рэймонд бы предпочел смириться с одиночеством, чем с дуру ляпнуть такое кому-то, с кем близкие отношения были исключительно в физическом смысле: когда он ловил Флетчера за шкирку и вытряхивал из него дерьмо в профилактических целях, а не как там подумывал детектив, дроча под душем. Парень молча выложил на тарелку нехитрый поздний ужин и с тихим стуком, нарушившим неуютную тишину, поставил ее перед Питером. — Ещё что-нибудь сказать хочешь? — надо же, Рэймонд всего лишь не выкинул его за порог пинком и разрешил сварить недурной кофе, а Флетчер уже пытался излить душу и, мямля, пытался выдавить из себя что-то ценное. Про Вольчика слухи ходили последний месяц, не просто ходили, а бежали впереди паровоза, так что сомнений в том, что сам он их и распускает у Рэймонда не было. Пирсон терпеливо ждал активных действий, а Смит теперь, пожалуй, раздобудет русско-английский словарик. — Очень мило с твоей стороны не заправить еду крысиным ядом, спасибо. Пахнет гастритом и раком желудка, дай Боже дожить до шестидесяти, но спасибо, — он показательно пробует еду и активно кивает, улыбаясь. — Вкусно, вкусно. Перчика не подашь? — Детектив воспрял силами и духом, видимо и правда голод в душу забрался. — Может, музыку переставишь? А хотя, ладно, с тобой и так уютненько сидим. Больше по делу он ничего не скажет, вот что было понятно. — Не знал, что ты ипохондрик, — проворчал Рэймонд, протягивая Флетчеру перечницу. Критика пустого холодильника от ввалившегося без приглашения Питера звучала смешно. Пусть и правда радуется, что Рэймонд не добавил мышьяк. — Нет, — коротко ответил Рэймонд на следующую просьбу, — доедай и выметайся, Флетчер. Я собираюсь идти спать. — А можно с тобой? Ну, под одеялком вместе теплее. Видал Горбатую гору? Я в конце почти плакал. А что? Настоящие мужчины тоже плачут. А ты когда плакал в последний раз, Рэй? — Он вскидывает брови, вопрошая. Какой-никакой диалог за почти дружеским ужином, почему бы это и не растянуть ненадолго. — Не видел, — из Рэймонда, даже когда он был в более-менее в хорошем расположении духа, слова надо было вытягивать клещами. Наверное, поэтому к нему и лезли только такие люди, как Флетчер. Остальным просто быстро наскучивало одностороннее общение. Рэймонд пусть и был англичанином, но искусство смол-толков ему не давалось, да он и не пытался. Может быть, через пару лет он научится изображать хоть какой-то интерес к собеседнику. Сегодня он свой лимит на общение исчерпал. — Ты ведь в боях участвовал, амиго? Людей после тебя почти в морг сразу свозили. Деньги нужны были или пристанище для тёмной материи? — Флетчер на время замолк, делая глоток кофе. — Я будто это сразу почувствовал, помнишь мои слова в клубе? Ты уже жалел, что спас меня, солнце? Мужчина не знал, как выпадает русская рулетка и как Смит выбирает, на какие вопросы отвечать или огрызаться, поэтому заваливал его всеми. Рэймонд же чувствовал себя полумёртвой гусеницей, которую какой-то надоедливый сопляк усердно тыкал палкой с присущей детям жестокостью от любопытства. Смит облокотился бедрами о столешницу и устало провел ладонью по лицу. Флетчер пытался зацепиться языком за порог и задержаться ещё на немного, лучше бы он с таким энтузиазмом прикончил свой ужин и свалил бы. Рэймонд так зациклился на этой мысли: каждый раз мечтать о том, чтобы Флетчер исчез, а потом все равно выискивать в толпе знакомое лицо, потому что Питер никогда не исчезал с концами. — Иногда, — честно ответил Рэймонд на вопрос о случайном спасение Флетчера из-под пуль, — но уверен, когда-нибудь мне повезёт не оказаться поблизости. Так что я не жалею об упущенных возможностях. Вопрос о боях он предпочел пропустить мимо ушей, хотя от Флетчера, наверное, не ускользнуло, как по лицу Рэймонда будто прошла рябь. Может быть, детектив и хотел вести сопливые беседы с цитированием фильмов для «настоящих» и не очень мужчин, Смит же выворачивать наизнанку душу не собирался. Бои были его отдушиной и чем-то личным. Потому что большего у Рэймонда пока и не было. — Если меня однажды прибьют, Рэймондо, что со всеми нами может в миг случится, пообещай не ссать на могилу и другим не давать. А, и ещё, пусть меня сожгут в очках, хочу, чтобы мой запах в печке не оставлял в покое какое-то время ритуальные услуги. — Съев все до крошки, он поставил посуду в раковину и ушёл, не прощаясь, захлопнув за собой дверь. На Флетчера было не похоже, так уходить. Да, он разыграл очередную драму из разряда тех, что крутят по телевизору для домохозяек, но потом исчез. Будто бы с концами. На полгода — бесследно. Рэймонд не стал отвечать, что в случае Флетчера вряд ли будет что хоронить. Закопают его где-нибудь по-тихому и так глубоко, что хрен найдёшь. В этом был и свой плюс: никто не опорожнится на могилу, если не знает, где она. Смит рявкнул вслед про ключ, но Флетчер смылся, не попрощавшись, и Смит махнул рукой. Чёрт с ним, Рэймонд поменяет замки. Ключ нашёлся на следующее утро, когда он решил помыть чашки. Вольчик оказался позером, и деловые переговоры с ним не задались с самого начала. Ничего общего с «золотой молодежью» Пирсон иметь не захотел, а Вольчик — с «тупыми пендосами». Слово за слово, а по ебалу получил Рэймонд от одного из бугаев. Тот хоть и был в три раза шире, но лезть к Смиту, когда он снова и снова оглядывался по сторонам — не словит ли солнечный зайчик объектив кое-чьей камеры? — было большой ошибкой. Их с Пирсоном схема по поводу ферм начинала набирать обороты и наконец-то переползать из бумаг и планов в жизнь. Рэймонд не спал ночами и носился по предместьям Лондона, как укушенный в жопу барсук. Под глазами залегли глубокие тени и черты лица заострились. Масло в огонь подливало, что от Флетчера было ни слуху, ни духу. Не то чтобы Рэймонд его ждал, но иногда он оборачивался, обознавшись в толпе и что-то внутри каждый раз ухало, когда Смит понимал, что это не Флетчер.***
Рэймонд вернулся домой под утро, перед глазами уже начинало мерещиться всякое от недосыпа. Смит повернул ключ в двери и сбросил сумку прям у порога. Рэймонд устал настолько, что даже не собирался идти в душ, хотя обычно никогда не мог заснуть, не смыв с себя прошедшего дня. Он свалился поверх одеяла на кровать и только спустя пару секунд понял, что что-то не то. Рэймонд подскочил на месте, разворачиваясь. — Флетчер! — Смит хотел было добавить, что когда-нибудь зарежет его. Взгляд окинул комнату в поисках чего-нибудь подходящего, но в спальне ничего такого не было. Проще задушить шнуром от настольной лампы. Рэймонд откинулся на подушки, закрывая глаза рукой, будто не хотел видеть вытянувшегося так же в одежде Флетчера на соседней половине кровати. Рэймонд бросил вниз взгляд через пальцы. — Ты даже не снял обувь. Он потер глаза и сел на кровать, понимая, что вряд ли теперь ляжет спать. Рэймонд обернулся на Флетчера через плечо, окинув тяжёлым взглядом. Конечно, это не было обидой. Смиту вообще не должно было быть дела до того, где там пропадает этот прохиндей. Но Рэймонду было дело. Иначе бы он не ходил сбивать костяшки в «Бульдога» вместо лишних пару часов сна. Флетчер и его вечная слежка, кажется, развили в Рэймонде паранойю, которая и без того всегда дремала где-то на подкорке. А своим исчезновением он на целых два месяца нарушил привычный ход вещей. И Рэймонд бесился. — В следующий раз оставляй завещание. С момента, когда они не виделись, прошло очень много времени. И это было тяжело: Флетчеру удалось накопать под пару политиков из высшей лиги, а это было куда опаснее, чем иметь дело с бандами и гангстерами. Кое-кто не стал кандидатом в президенты и его партия разлетелась в пыль, потому что крысы бежали с тонущего короля стремительнее ракеты, открещиваясь всеми богами, что не были причастны к его махинациям, а так же не знали, что их глава страдает милой привязанностью к пушистому, не смеющему ничего никому выдать, зверью. Дело вышло громкое, и Флетчер решил наблюдать за этим со стороны. Из Испании, если быть точнее. Ему удалось незаметно пересечь границы, все же кое-какой опыт и навык скрытности у мужчины был, только кто виноват, что Рэймонд в этом приноровил в два раза лучше. Зато не отбирал его хлеб, хоть за это спасибо. Хотя Флетчеру не нравилась такая собачья привязанность его объекта обожания к Пирсону. И детектива можно было понять. Пирсон был мировым мужчиной, за это его боялись и уважали, Флетчер в том числе, но всё же в тайне он ходил и пытался украсть хоть долю того же внимания на себя. К великому сожалению, в Испании все было давно не так, как в светлых ностальгических воспоминаниях. Флетчер понёс потерю — его мать умерла, на последок погладив сына по щеке и сказав дрожащее: «я горжусь тобой, сынок». Время заняла подготовка к церемонии похорон, далее разборки с недвижимостью, голова шла кругом. Ни виски, ни сигареты, ни косяк марихуаны не помогали. Флетчер не выл в вентиляцию, не громил все вокруг в отчаянии, просто смотрел в окно дома его молодости и наслаждался лучами яркого солнца в своих очках. В конце концов, он сам говорил, что люди смертны и, вот досада, смертны непредсказуемо, случайно. На это оставалось только вздыхать. Вернувшись в Англию, Флетчер вернулся насовсем. Почему-то он так решил, пускай и вечная хмурость климата его раздражала. Потом прошло время на адаптацию. Возможно, Флетчер специально оттягивал очередную вылазку к Смиту, потому что хотел набраться достаточно ресурсов, чтобы быть снова собой и брать слова из воздуха, как и прежде. Потому что, находясь в состоянии пустоты, граничащей с гармонией, он редко с кем говорил. Ему совсем нечего было бы терять. — Да, извини, я просто так соскучился, что первым делом решил напомнить себе твой запах. Тут посвежело, ремонт сделал? А, нет, просто рассвет. Ночью все воспринимается по-другому, ты замечал? Я вот всю креативную работу делаю ночью, истинная сова, я даже тест проходил. А насчёт завещания, я же тебе сказал всё устно, думаешь, нотариус бы не поверил? Ну ладно, ты прав, у меня есть завещание в письменном виде, не переживай, амиго. Соскучился по мне? Я вот по тебе жутко, сладкий. Он казался обычным. Так и должно было быть. О том, что Флетчер приложил руку к прогремевшему по таблоидам и госканалам скандалу, Рэймонд узнал совершенно случайно. Громкое дело, Флетчер собой поди доволен, как извалявшейся в грязи пес. Когда Питер не объявлялся месяц, словно сквозь землю провалился, Рэймонд сделал вывод, что если имя Флетчера ещё не появилось в некрологах, то только потому, что тело ещё не всплыло со дна Темзы. Потом он уже ни о чем не хотел думать. Смит даже подловил коллегу Флетчера из Дейли Мэйл, куда тот периодически заносил свои материалы. С этой женщиной Рэймонд видел его пару раз на бранчах, когда в начале их знакомства выяснял, что за хуй с горы этот новоявленный детектив. Прикинувшись клиентом, Рэймонд насколько мог ненавязчиво расспросил ее о Флетчере, хотя девушка рэймондовской актерской игры не оценила и ушла в отрицание: никакого Флетчера, ничего не знает. Теперь тот как ни в чем не бывало растянулся на кровати Рэймонда. — Думаю, трудно поверить, что усопший просил отправить его в печь в очках и ни в коем случае не ставить табличку «общественный туалет» на могиле. — Рэймонд стянул с носа оправу, которую давно было пора менять. — Где ты был? — Ахах, да, ты прав, видишь, какой я весёлый парень. — Мужчина сел в постели, руками мягко отбросив одеяло, а потом смял свое сонное лицо. Случайно вышло, что уснул в чужой кровати, было бы печально устроить такое на вылазке, но сейчас все казалось привычно правильным. — Получил хороший гонорар и отправился в отпуск, тебя хотел позвать, но стало понятно, что ты не любитель жарких стран. Он потирал глаза и ещё немного хрипел с непривычки. Горло совсем отвыкло от речи. — Блять, Флетчер, помойный ты енот, — устало протянул Рэймонд, у которого ритм последних недель забрал все силы — даже шипеть, как потревоженная змея, не выходило. — В одежде и на простынях, — Смит мог простить себе завалиться в грязных джинсах, в которых облазил все кусты вместе с инженерами на одном из поместий. Он-то хотя бы лег поверх одеяла. Только на усталость и можно было списать, как мило они общаются в четыре утра спустя полгода молчания. Потому что ничего нормального в том, что Рэймонд позволяет Флетчеру чувствовать себя как дома, не было. Даже его намерения подмазаться к нему в корыстных целях не были оправданием. Флетчер настойчиво стучал в запертую дверь, а Рэймонд будто сразу снёс весь забор вокруг — настолько резко подвинулись вдруг границы дозволенного. — На кой черт ты припёрся сейчас? — всё-таки выдавил из себя что-то отдаленно похожее на рычание Рэймонд, но не дождался ответа, а сам начал перечислять варианты, лишь бы разобраться побыстрее. — Тебе прищемили хвост? Что-то хочешь сказать или просто решил, что полгода воздержания тебя доконают? У тебя минута, прежде чем я вышвырну тебя с балкона. — Я безумно влюблен в тебя, как Ромео в Джульетту, как Сид и Нэнси, кто там ещё были… Бони и Клайд! Всемогущий! Обожаю эту историю. Короче говоря, по-моему, мои намёки можно было бы уже понять, Рэймондо. Он потянулся со скрежетом и полустоном. Флетчер хотел снова поиграть в казаков-разбойников, в Тома и Джерри, если угодно, но, видя состояние, в котором прибывал Рэй, даже в нем просыпалась человечность, особенно после пережитого. Гангстер устал, отощал и в целом выглядел как те парни, которых везёт катафалк. — Сказать, что жив, я пришёл. А то вдруг ты здесь места себе не находишь, меня по всем чёрным рынкам или коллегам обыскался. Вот, сказал. Значит, ухожу. А то сразу «выкину с балкона», бла-бла… Не в настроении ты сегодня, понимаю, понимаю. Хороших снов тогда, что же, — Флетчер встал, сунув руки в карманы кожанки и поежился: ебучий холод.***
Работая на Пирсона, который тоже был горазд попиздеть, наслушавшись пересказов с канала Дискавери от жены (или это были передающиеся из поколения в поколение еврейские причты, хрен их поймёшь), Рэймонд научился по-настоящему полезному в общение с высшим классом и пиздаболами навыку пропускать мимо ушей все ненужное с самым что ни на есть вежливым лицом. Но как уже было сказано, актер из Рэймонда был никудышный, и вежливость в его исполнении больше смахивала на выражение морды кота, когда суетливый хозяин пытался объяснить разницу между тапками и лотком. Безразличие и непонимание, зачем понапрасну сотрясать воздух. Именно с таким выражением Рэймонд встретил признание Флетчера, подняв на него немного чудной без очков взгляд: рассеянный и будто смотрящий мимо. Смит пока не разобрался, когда тот паясничает, а когда заигравшись, нечаянно выдавливает из себя по капле искренность, тут же заливая ее галоннами пустой болтовни. У Рэймонда могло быть самое бесстрастное лицо на всем острове, образец английской чопорности, несмотря на низкое происхождение, но человек знающий с лёгкостью бы заметил, как легко выдают Смита с головой однотипные тики и скромные микрожесты. Флетчер своей показушностью то ли привлекал к себе внимание, то ли наоборот пытался его от чего-то отвлечь. Иногда Рэймонду Питер казался сложным, как сраный Кубик Рубика, иногда простым, как обычный ботаник из старшей школы, мечтающий стать «крутым» парнем. Каждый раз, когда Флетчер в обход своей привычке юлить показывал себя, как открытую книгу, Смит чуял подвох и предпочитал отвернуться, закрыть глаза и уши. И тогда он тоже решил, что не будет придавать значения. Рэймонд пытался составить образ Флетчера, но тот был как огромный пазл картины какого-нибудь импрессиониста — тысячи деталек с цветными пятнами, из которых даже в собранном виде глаз не сразу выхватывал знакомые образы. У детектива были ужимки, слова, жесты, взгляды через темные линзы очков, заломленные брови, дурацкие интонации. Со временем Рэймонд связал их между собой ниточками, точно зная, что после надломленных бровей и взгляда побитой собаки, сопровождаемых просьбой, в голосе вдруг появлялась сталь, наигранная, пусть и довольно убедительная. Когда Флетчер отрицал очевидное, он вскидывал брови и опускал уголки губ, что за деланной скукой часто скрывалось нетерпение или обида — детектив не умел проигрывать, каждый раз пытаясь повернуть ситуацию в свою пользу, а предчувствие победы его пьянило не хуже виски, вызывало преждевременный почти детский восторг. Дернешь за одну нитку, и зазвенят колокольчики на всех связанных с ней, и если что-то вдруг в этих мелодиях фальшивило, Рэймонд сразу кривился, будто потомственный музыкант с идеальным слухом. Все это Смит узнал сильно позже, а пока его только иногда царапало где-то по затылку, когда что-то во Флетчере сбивалось, как будто в заводских настройках пузатого компьютера, который они с Пирсоном уже три дня не могли установить. Рэймонду хотелось бросить Флетчеру вслед что-то типа «Вы пробовали включить-выключить?» в знак поддержки. Но, конечно же, он промолчал, лишь сверля взглядом ссутулившуюся спину, обтянутую кожей цвета бычьей крови. Утром, если для кого-то, кроме пирсоновских аристократов, утро начинается в три часа по полудню, Рэймонд тупо пялился на заполненный едой холодильник. Первой мыслью было, что Флетчер теперь будет наведываться чаще, поэтому решил обеспечить себя запасами, раз овощи из пакета пугали его перспективой смертельных заболеваний. Будто бы наделялся своей смертью умереть, жадный наглый прохвост. Рэймонд на глаз прикинул, во сколько это могло обойтись, и оставил на столе две третьих от цены, прижав сверху кружкой бумажку с корявой подписью «вычел аренду холодильника». С тем, что Флетчер мог нагрянуть не дожидаясь возвращения Смита, Рэймонд как-то смирился.***
А нагрянуть, к слову, пришлось очень быстро. Отсутствие Флетчера никого не удивило, даже некоторые люди выкинули свои ингаляторы и напульсники в дивный праздник жизни без главной занозы в жопе, дышалось им неимоверно легко и спокойно, но недолго. То громкое дело про политика вышло детективу гладко, потому что человеку, у которого от повестки в суд за махинации, противоправные вещи против животных остаётся время только на развод с женой, нечего ждать. Все деньги, которые не были заблокированы, ушли на адвокатов. Хотя, никакой адвокат Дьявола не мог помочь и выступить против показательнейших снимков, сделанных камерой Флетчера. Он был очень доволен собой, пока одна из немногих коллег по работе, а точнее информатор, не сообщила о том, что кое-кто из недавнего прошлого хочет отомстить детективу за весёлую пятилетку в тюрьме, в компании амбалов с огромными хуями. — Говорят, Хорхе хочет тебе глаза на жопу натянуть и поставить перед десятью неграми, которые вряд ли знают слово «стоп», Флетчер. Это посерьёзнее некоторых дел будет, в которые ты влипал, — девушка в капюшоне и спущенной на подбородок маске курила, озираясь в заплеванном подростками переулке. — Зря ты вернулся. Они могут выкопать столько крысиных нор, что достанут, даже смени ты пол. — Да ладно, хоть какие-то мужики мне дадут, — привычно смеялся детектив, хотя скользкий, мерзкий, как дёготь, как нефть чёрный страх, скользил от затылка до спины, вился в центре груди и всё сильнее сжимал своими щупальцами. — К тебе кто-нибудь уже приходил? — сигаретный дым быстро растворялся в воздухе, не успевая стать полноценным облаком. — Был один. Часто о тебе спрашивает, кстати. В очках потертой оправы, блондин, накаченный, словно Дуэйн Джонсон, но симпатичный. Гангстер какой-нибудь, а? Опасненький? — она облизывается, выглядывает из-за угла и быстро кидает окурок, притоптав серым кроссовком. — Больше никого, однако если на меня ещё раз хоть кто-то выйдет, благодаря тебе, клянусь, я выхожу. Слышал, Флетчер? У меня маленькая дочь, я не хочу стать мёртвой пешкой на пути к твоей победе. Или что ты там желаешь, в конце? Мне пора. — Нет, нет, нет, только не заглядывайся на него, я его уже несколько лет непрерывно окучиваю! Нельзя просто так забраться в чужой огород с сладкими персиками и сожрать всё, что было выращено великими трудами, что пройдено через не один не урожай, бедствие и вредителей! — Детектив не на шутку заводится, потому что, черт возьми, сотрудничество — ладно, но вот кого ему точно не хватало на итак беспощадной арене — так это соперницы. Хотя, Флетчер никогда не замечал большой заинтересованности Рэймонда в ком-либо. Только груши, «Бульдог», хардкор. — Так значит, он всё же искал меня.***
Совет Клео был бы полезен, если бы не был так глуп. «Будь осторожнее в криминале» — тоже самое, что «суй мокрые пальцы в розетку, только не глубоко». Флетчер никогда не позволял себе забывать, на что он шёл. Хорхе был тот ещё острый перец. Торговал алмазами в Клеркенуэлле, отмывал деньги через семью Арлет и их ювелирный магазин, ресторан и ночной клуб (их состояние оценивалось в 25 млн. фунтов), пока не перешёл дорогу ирландскому гангстеру по имени Мики Гордон, у которого Флетчер и взял заказ. Они не поделили женщину, какая банальщина. Детектив хотел бы взглянуть на неё хоть глазком, чтобы понять, ради чего испепелять на таком суровом рынке человека. Взяли бы, сошлись за одним столом за чашечкой ароматного Эрл Грея вместе с дамой и спросили бы в лоб, кто ей больше всего симпатичнее. Нет же, этим мужикам надо было устраивать показательное шоу. Точнее, одному из них, а отдуваться отныне предстоит за ирландский великий народ ему, детективу в золотых годах, но не с бронированным джипом или сердцем. Исполнять работу стало значительно сложнее. За ним гонялись ебанутые на всю голову бандиты, с подначившим их мелким, но кровожадным, как лающее чихуахуа на ящерицу во дворе, лидером Хорхе. Так продолжалось ещё около недели или двух, Флетчер жутко параноил и уже не был в курсе, сколько времени или какой идёт месяц. Оказавшись подстреленным в плечо, ему было глупо возвращаться на квартиру, где его сто процентов уже давно ждали. Поэтому, недолго думая, он постучался к Рэймонду. Да, не влез без приглашения, а постучался и даже дождался, когда ему откроют. Время было, пока те недоумки потеряли его, детектив словил попутку до нужного района, а всю дорогу старался не шипеть при встряске. Хорошо, что черная одежда так незаметно впитывала кровь. — Добрый вечер, чем занимаешься? А я смотрю, свет горит, ай думаю забегу к старому другу, подышу в окошко. Воздух здесь целебный, можно ловить и в банках продавать, так и знай. Детектив, недолго думая, прошёл внутрь, набирая стакан воды и со скрежетом оседая на чужой кухне. Сознание плыло. Раз он оказался здесь, то это почти безопасно, предел был достигнут, можно было дохнуть, Флетчер себе разрешал. Когда какая-то более-менее большая шишка откидывалась с нар, за этим следовала череда разборок, которые как домино влекли за собой одни проблемы за другими. О Хорхе шептались и в «Бульдоге», и на улицах. Рэймонд держал ухо востро, но общего ажиотажа не разделял: Смиту было глубоко похуй на Хорхе Риверу, ирландцев и прочую шушуру, пестеревшую в мафиозных кругах, до тех пор, пока те не клацали зубами в сторону бизнеса Пирсона, который сейчас находился в шатком положение. Рэймонд работал на износ, вложил в это дело всего себя. Обычно апатичный Смит подорвался с нездоровым блеском в глазах претворять в жизнь грандиозные планы Пирсона. А все потому, что в него поверили. Их с Пирсоном разногласия не были схваткой, как ошибочно предположила обычно до жути проницательная Розалинд — это было приручение дикой собаки. Злой, недоверчивой, которая все ещё скалилась и вздрагивала от прикосновений, как от ударов. Она никогда не станет ручной, но ее верность удержит ее рядом надёжнее любой цепи. Рэймонд был ещё слишком неопытен и замкнут, чтобы тогда осознать, как сильно влип, а Пирсоны, сами того не зная, заманили его в это болото самым, казалось бы, простым способом — дали шанс. У Рэймонда почти не было детских воспоминаний. Он смутно помнил приют, помнил невзрачную столовую и что на простынях, даже на свежих, всегда были черные катышки. Один день сменялся другим, и восемнадцать лет прошли словно в дыму, густом и резком, как в том прокуренном притоне, в котором гангстер вдруг себя осознал уже в Лондоне. Но Рэймонд хорошо помнил это ощущение, что все будто знали о нем больше, чем он сам, поэтому никогда не было смысла пытаться что-то доказывать. А потом в зелёном тусклом свете появился мужчина с американским акцентом и поверил, что Рэймонд на что-то способен. — Курсы? В бизнес-школе? — Рэймонд скривился, будто Пирсон предложил ему что-то непристойное, и снова чуть ли не носом уткнулся в инструкцию по установке компьютера, написанную ублюдским мелким шрифтом. Незнакомые слова превращались в невообразимую бессмыслицу, и Рэймонд чуть ли не сопел от напряжения и расчесывал тыльную сторону ладони. Пирсон безучастно смотрел на его потуги. От Майкла было бы куда больше пользы, если бы тот продолжил читать инструкцию вслух. — Тебе нужно образование, — пожал плечами Пирсон, игнорируя насупленный взгляд Рэймонда, вместо этого с поистине кошачьим любопытством смотря на его ладонь, на которой шелушилась кожа и краснели полосы от ногтей. Рэймонд мог бы ответить, что он еле закончил старшую школу, мог бы сказать, что даже от сраной инструкции у него ломит виски. — У меня нет денег. — Ты выгодное вложение, Рэймонд. Рэймонд несколько секунд сверлил Пирсона взглядом. Скомкал и без того мятую бумажку. — Вызовите долбанного компьютерщика. В то лето Рэймонд всё-таки поступил в бизнес-школу. А потом Флетчер пропал на полгода. Рэймонд не заметил, как это началось. Он смутно припоминал, что что-то подобное было и в детстве. Это было похоже на состояние после долгого бега, когда сорвался с места и мчишься, ничего перед собой не видя, только успеваешь смахивать выступающие от ветра слезы. А после стоишь, замерев как заяц за пригорком во время охоты, в ушах стучит пульс и каждый судорожный глоток воздуха царапает нёбо, будто вдыхаешь не кислород, а опилки. Поначалу Рэймонд просто по привычке высматривал знакомый силуэт, но не находил его, хотя Флетчер обязательно объявлялся минимум раз в неделю-две. Учеба, фермы и отсутствие блядского детектива. Смит забывал есть, забывал спать, но бросал все, чем бы не занимался, и вслушивался в шаги в коридоре, ожидая, что вот сейчас повернётся ключ в двери. Рэймонд мог ночь напролёт пялиться в учебник, клевать носом от усталости, сжимать до скрежета челюсти и по итогу стоял посреди комнаты, сокрушенно смотря на сломанную ножку журнального столика. И опять садился за книги, потому что ебнутый на всю голову Майкл Пирсон сказал, что он «выгодное вложение». — Ты не можешь ходить на пары с разбитым лицом. Лишнее внимание, — Пирсон курил свои выебистые дорогие сигары, Рэймонд жмурился от заходящего солнца. Жмуриться с одним подбитым глазом было равносильно тому, чтобы просто закрыть глаза и не видеть ничего, кроме теплого света, которому сомкнутые веки не были преградой. — Завязывай со своим «Бульдогом». — У моего стола всего три ножки. — Что? — Ничего. Дело было даже не в Флетчере. По крайней мере, Рэймонд так думал. У Смита были привычки, он жил, зная, что у него в жизни есть константы, наличие которых давало какую-никакую стабильность. Поэтому гангстер ждал. Ожидание перешло в тревогу, тревога стала ходить по пятам, трогала за плечи в толпе, шептала на ухо, заставляла делать глупые, нелогичные вещи. Рэймонд три раза дёргал ручку квартиры, доходил до лифта и возвращался обратно. Рэймонд не садился в свой автобус, если тот уже стоял на остановке. Рэймонда начали до бешенства доводить углы, которые нельзя было обойти по большой дуге. Даже бои перестали приносить облегчение. Рэймонд мог часами рассматривать свое отражение в зеркале, абсолютно уверенный, что повредил глаз после очередного удара, прилетевшего в голову. У Рэймонда падало зрение. Несильно, видимо, из-за ночного бдения над книгами и основами финансового учёта. Но вместо того, чтобы пойти к доктору, Смит, всё-таки добравшись до кровати, вглядывался в темноту и с ужасом представлял своё будущее, если ослепнет. — Что ты делаешь? — Пирсон должен был заехать за Рэймондом, но он об этом совершенно забыл. Пирсон застал его с инструментами, одолженными у соседа, и снятой с косяка дверью в ванную. Рэймонд открыл было рот, но тут же сжал губы в узкую недовольную полоску. Смит переставлял петли на другую сторону дверного проема, потому что даже распахнутая дверь мешала ему видеть комнату целиком, когда он лежал в ванной. От постоянного недосыпа Рэймонду, бывало, мерещилось всякое. Какие-то мошки, неподвижная ручка катилась к краю и Смит бессмысленно хлопал ладонью по столу, думая, что может ее поймать. Иногда ему мерещилась знакомая кожанка. — Не хочешь обратиться к специалисту? — Пирсон кивнул на снова расчёсанную до почти заживших и снова содранных корочек ладонь. — Дерматологу? — рассеянно ответил Рэймонд, принимающий накладную от поставщика. — К мозгоправу, Рэймонд. Смит перевел на Пирсона ничего не выражавший, кроме сожаления о количестве ножек у стола, взгляд. Ебанные антидепрессанты и нейролептики — единственная причина, по которой Смит не пришиб Флетчера, когда тот выскочил как черт из табакерки спустя полгода. А Рэймонд очень хотел его прибить за то, что тот забил не последний, но один из первых гвоздей в гроб его стабильности. Смит не сказал бы, что стало лучше. Если раньше мир вокруг был слишком ярким и рябящим, как экран телевизора с цветными вертикальными полосами при плохом сигнале, то под колесами все казалось слишком тусклым. Вместо взвинченности и бессонницы была сонливость и тошнота. Когда в дверь позвонили, Рэймонд лежал в уже почти остывшей ванной и боролся с желанием заснуть прям там. Усыпленный толщей воды и лёгкостью, которая появлялась в теле из-за разницы плотности, Смит всё-таки задремал. Он не сразу осознал, что звонят в его дверь. Рэймонд, чертыхаясь, вылез из ванной, нашаривая очки на раковине, натянул не вытираясь футболку и обернул бедра полотенцем. Если его и пристрелят в лучших традициях Тарантино, то будет хотя бы не хуже, чем получить пулю в лоб на толчке. Хотя, у Рэймонда почти не было сомнений, что из оружия у человека за дверью только его язык без костей и парочка объективов. Смит прошлепал босыми ногами мимо так и не повешенной на место двери, и резко распахнул входную, хлопнув ладонью по косяку. — Чего тебе, Флетчер? — рявкнул Рэймонд, которого с взъерошенными мокрыми волосами и полотенцем на бедрах вряд ли можно было назвать угрожающим. За то, что Питер удосужился позвонить, его бы стоило похвалить, чтобы закрепить правильное поведение, но Смит был уверен, что тот просто хотел привлечь внимание к своему появлению. Флетчер проскользнул мимо, как-то уныло по меркам Флетчера, болтая будто не с Рэймондом, а с самим собой. Дрожащие руки по-хозяйски налили себе стакан воды. Смит заметил неприсущую вялость движений, и мышцы сами собой закаменели от недоброго предчувствия. Флетчер выглядел паршиво. И испуганным до чёртиков. — Говори, — Рэймонд закрыл дверь, не отводя взгляда от Флетчера, которого, кажется, начинало потряхивать. Накидался какой-нибудь дурью? Смит выжидающе смотрел на Флетчера, морально готовясь, что ничего хорошего тот ему не расскажет. — Ты из душа, да? — он смотрел не похотливо, но туманно, в любом случае, этого не было видно из-за тёмных линз. — Красивый, Рэймондо. До чёртиков. Флетчер стабильно терял кровь, но вместо того, чтобы быть спасённым, он выбрал умереть прямо сегодня и смирился с этим. А потому, без лишних слов, встал и шаткой, но целесообразной походкой подошёл к Рэймонду и припал к его губам. Удивительно, что с реакцией гангстера это вообще удалось сделать, но Флетчер не спешил отстраняться, все его силы остались за порогом. Мягко касаясь губ и влажных волос, он шумно дышал, а на стакане, из которого детектив пил, можно было теперь заметить след от пальца в крови, которым он вымазал случайно стекло. Как Флетчер оказался на расстоянии вытянутой руки, Рэймонд видел словно в замедленной съемке. Он не предпринял ни попыток увернуться, ни оттолкнуть, потому что сначала не придал этому большого значения: Флетчер всегда сам сокращал дистанцию, и сам же, как обжёгшись, отшатывался. Рэймонда должно было бы передёрнуть от отвращения, от мерзкой влажности чужих губ и горячего дыхания. Но губы Флетчера были сухими, потрескавшимися, а подбородок немного кололся трёхдневной щетиной. И Рэймонд не чувствовал и вполовину той клокочущей злости, которая обычно кипела внутри, когда кто-то так грубо нарушал его личное пространство. Настолько нагло — впервые. Флетчер покачнулся, и Рэймонд сжал его плечо, чтобы и удержать на ногах, и отстранить. То, что он должен был бы сделать без секундного промедления, позволяя Флетчеру его самодурство. Стоило Рэймонду впиться пальцами чуть жёстче, чем требовалось, чтобы встряхнуть Флетчера и вернуть в реальность, под чем бы он там ни был, как тот вскрикнул и выронил стакан, а Смит только теперь заметил на разбитом стекле следы от крови. Взгляд метнулся обратно на перекошенное от боли бледное лицо, и Рэймонд наконец-то почувствовал хоть что-то. — Сукин ты сын, Флетчер, — даже с каким-то восторгом выдохнул Рэймонд, вытряхивая Питера из его дурацкой, незнамо с каких антресолей вытащенной кожанки. Смит и правда был почти впечатлён, как Флетчер смог одним своим появлением притащить на хвосте столько проблем, что даже притупленные таблетками злость и раздражение закипели в груди с новой силой. Смит толкнул Флетчера обратно на стул, понимая, что черная водолазка на плече насквозь мокрая от крови. — Ты, блять, издеваешься?! — у Рэймонда были круглые глаза и такое растерянное лицо, что он в кой-то веке выглядел на свой возраст двадцати с небольшим. Смит понятия не имел, как зашивать, и ему уже заранее стало дурно от мысли, что он может проглядеть кусочек ткани, застрявший между рваными краями, занести грязь или ещё что. У Рэймонда в голове скоростным поездом пронеслись мысли о всех плачевных исходах кружка кройки и шитья на его кухне раньше, чем он вспомнил, что у него даже нет хирургической нитки с иглой. Смит громко костерил Флетчера, пока ходил за аптечкой и ножницами, отвлекая так себя от надвигающейся паники и неожиданно появившегося чувства ответственности. Смит плеснул Флетчеру его же виски, который так и стоял нетронутым с тех пор, как детектив ушел, оставив полный холодильник. — Не смей отключаться, — Рэймонд разрезал ткань кофты ножницами. — Кашемир? Чтобы по кустам с камерой лазить? До пизды ты выебистый, Флетчер. Неприсущая Рэймонду разговорчивость выдавала с головой, что тот был не в своей тарелке. Смита Бог, черт или вселенская случайность все эти пару лет берегли от пулевых ранений, а тем более от ситуаций, как сейчас: либо было уже поздно приходить на помощь, либо вся помощь Рэймонда заключалась в том, чтобы сообщить их «штатному» доктору. — Ебаный в рот, Флетчер, — выдохнул Смит, когда разодрал остатки рукава и смог получше рассмотреть рану, — как в твою дурную голову пришла мысль ехать сюда, а не в больницу, безмозглый. Рэймонд наложил повязку, чтобы остановить кровь, которой Питер потерял немало, пока дотащил свою беспокойную задницу до квартиры, и позвонил доктору Грину. — Нет, не сквозное. Не доставал, конечно, я ебу что ли, какие там артерии. Да. Спасибо, док, — Рэймонд нарезал круги по комнате, как тигр в клетке, зажав телефон между ухом и плечом, Смит подвинул диван, морщась от мерзкого скрипа, положил трубку и отшвырнул телефон на диванные подушки. Он передвинул под люстру стол, критично оглядел комнату и сходил ещё в спальню за лампой, решив, что света недостаточно. — Разговаривай со мной, Флетчер, что ты как язык в жопу засунул, — Рэймонду надо было, чтобы детектив находился в сознании хотя бы до приезда доктора, — кто тебя подстрелил? — В больнице я как на ладоне… — послышалось глухо. — Они найдут и порешают невинных людей, не хочу быть за это в ответе, даже если и мёртвый. Ты просто оказался рядом. Извини. — Слова давались с трудом, вытекали изо рта, словно отбившийся от реки слабенький горный ручей, медленно и тихо. — Ты вызвал доктора, амиго? Это ты зря… — Флетчер попытался встать, но был прижат своей слабостью и гравитацией. Тело едва слушалось. — Дружки Хорхе постарались. Я уже почти всё уладил, мне бы только в запасе иметь одни сутки… — будто засыпая, бормотал Флетчер, лишний свет только подчеркивал бледность кожи и мокрое от пота, измученное болью лицо. Рэймонд слышал, что Ривера, выйдя из тюрьмы, грозился открутить головы всем причастным. Когда тот сел, Смит ещё даже старшую школу не окончил, так что на вендетту между ирландцами и Хорхе Риверой Смиту было плевать с высокой колокольни. Пока Флетчер не оказался на его кухне. О том, что Питер приложил лапу к этому делу, Рэймонд узнал только сейчас. То, что он упустил из вида такую важную деталь, укололо его и без того сейчас побитую всем навалившимся гордость. Рэймонд не справлялся. С собой, с учебой, с фермами. А Флетчер был будто вишенкой на торте его некомпетентности. Довольно жухлой вишенкой. Флетчер выглядел полуживым и Рэймонду было дурно от того, каким угасшим тот выглядел. Было что-то в корне неправильное в том, что детектив не занимал собой все пространство: своими жестами, болтовнёй и глупыми цитатами. — Флетчер, твою мать, — Рэймонд наклонился над ним и похлопал его по щеке, чтобы тот очнулся, — на меня смотри, Флетчер. Смит стянул с него очки. Обычно цепкий, острый взгляд сейчас был затуманен болью, страхом и черт знает, чем ещё. То ли этот неживой взгляд человека, который вдруг взял и отчаялся, то ли дурацкие таблетки, но Рэймонд, не думая, вцепился в волосы на загривке Флетчера, задирая безвольную голову к свету, от которого тот болезненно жмурился, и коснулся сухих губ своими. — Только попробуй умереть в моей квартире, я избавлюсь от твоего трупа самым нелицеприятным из всех возможных способов. В дверь позвонили. Рэймонд поцеловал его сам и только это мгновение дало сердцу детектива биться в разы быстрее, разгоняя кровь. Поцелуй вышел целомудренный, тёплый… О таком тепле Флетчер мечтал давно, в его душе фантазёра этот пункт был подчеркнут двойной линией. Речь шла даже не о физической близости, а о чувстве. Все брождения и заигрывания с богинями судьбы, сёстрами Мойры, которые устали заносить свои ножницы над нитью жизни Флетчера, оказались не напрасны. Потом всё в тумане. Детектив не понимал, почему его трепят, как пёс мягкую игрушку во дворе, а дальше раздевают, касаются. Флетчер хотел бы присутствовать при этом в сознании, и потому продержался так долго, на блядском голосе и тепле Рэя. Смит действовал на автопилоте, ассистируя доктору, пока тот ковырялся над уложенным на столе Флетчере, который что-то бредил. Смит загнал в самый дальний угол черепной коробки тревожные мысли о нестерильности помещения, о раздробленной ключице и о том, что доктор приложился к недопитому Флетчером виски, прежде чем начать. — И что мне с ним делать? — Смит сидел на диване в неестественной позе и тупо смотрел в стену напротив. — Выкинь на улицу у мусорных баков, я же просто так три часа над ним корячился, — доктор Грин тоже был не в настроении, — пусть придет на перевязку через пару дней. Грин ушел, Рэймонд закрыл за ним дверь. Флетчер лежал без сознания на столе, зато дышал не с хрипами, а вполне себе ровно. Гангстер устало провёл ладонью по лицу. Дотащить Флетчера до спальни было нетрудно, хотя тот и не был пушинкой. Прежде, чем до Рэймонда доберется отложенное нервное возбуждение, Смит закинулся транквилизаторами, которые ему выписали от бессонницы и которыми крайне настойчиво рекомендовали не злоупотреблять. Кровать была одна, поэтому Рэймонд просто лег на вторую половину, по-рыцарски уступив Флетчеру единственное одеяло. Когда детектив проснулся, было ещё серо, солнце так же спало, как и добрая половина этого города, даже не пытаясь изобразить хоть какой-то ранний свет лучей. Солнце в Англии вообще было в длительном отпуске, неудивительно, что фермы Пирсона жрали столько денег из-за тепловых ламп. В горле было сухо, в груди — больно. Плечо зафиксировано тугой повязкой, едва можно пошевелиться. Кое-как, Флетчер дошёл до туалета и отлил, сонно, но всё же замечая, снятую с петель дверь. Рэймонд делал ремонт или прошлой пробил кому-то череп? Мужчина посмотрел в зеркало и неуклюже умылся, уставился, смотря себе в глаза. Выжил. Снова. А спрашивалось, для чего? На кухне он осушил в секунду стакан воды, а за ним ещё один и ещё. Жажда накатила дикая, словно Флетчер мотался по саванне от диких хищников с месяц или застрял посередине жаркой пустыни и не знал пути домой. Он залез в карман своей куртки, доставая погнутый от множества ударов кнопочный мобильник. Детектив специально носил именно такие с собой, потому что прощаться с ними было легко, не жалко и не било сильно по кошельку. Отправив координаты и место, где был остаток компромата на Хорхе своему человеку, Флетчер всё ещё видел дымку перед глазами, но жизнь снова заполняла его внутренности. Особенно хорошо это ощущалось после выпитой воды. К слову, именно в момент передачи информации его подстрелили, но Флетчер успел перепрятать все как надо. Пускай состояние было хуже некуда, но ноги носили его и за это детектив был безумно благодарен всем, кто к этому оказался причастен. Поэтому, он вбил себе в голову то, что должен как-то это показать. Холодильник, пусть и не пестрил больше продуктами, но кое-что Флетчер сделать сумел, а именно — писто. Овощное традиционно испанское рагу, которое подают с яичницей и гренками. Когда-то мать готовила ему писто почти каждое утро. Оставив все на плите, как есть, он накарябал дрожащими пальцами записку. «Разогрей, оно вкуснее, когда тёплое». И, конечно, уже традиционный кофе. На часах было 3:48 и Флетчер внезапно почувствовал усталость, хотя планировал уже уходить, чтобы лишний раз не попадаться на глаза Рэймонду, но организм дал сил только на то, чтобы снова добраться до кровати и быстро уснуть. Рэймонд спал без снов, только какие-то смутные образы тревожили сознание своей неясностью. На таблетках спалось, будто задремал в поезде, и чтобы ни снилось, на фоне все равно слышится мерный стук колес или лязг тормозов на остановках. До Рэймонда доносился какой-то шорох на кухне, но его сил не хватало на то, чтобы поднять будто бы свинцовые веки — детская уловка, пока ты спишь, тебя не трогают и не ругают, и мир вращается сам по себе без твоего участия. Смит проснулся где-то к полудню, проснулся без сил, с желанием снова заснуть. Но по опыту он уже знал, что будет только хуже: проснется к пяти вечера и до трёх ночи не сможет ни лечь спать, ни заняться чем-то продуктивным. Рэймонд с минуту посозерцал царапины на лакированном боку прикроватной тумбы. Когда они начали плыть перед глазами, Рэймонд рывком поднялся с постели, чтобы снова не задремать. Флетчер так и лежал на соседней половине кровати с накинутым на него одеялом. В квартире было пиздецки холодно, потому что у Рэймонда в который раз сдох видавший виды радиатор. Не то, чтобы Смит нанимался в няньки, но он вытащил из комода толстовку и бросил ее на подушку зябнувшего под одеялом Флетчера. Тот все равно остался без своей водолазки, хотя, конечно, можно предположить, что разрезанный на лоскуты черный кашемир — модное дизайнерское решение. Вряд ли он согласится уходить в одной кожаной куртке на голое тело. То, что Смит вытащил свою любимую толстовку, было случайностью и делом мышечной памяти. Гангстер сходил умыться, думал принять душ, чтобы не чувствовать себя соплёй, размазанной по стенке, но вспомнил о двери и о Флетчере. Интересно, тот вообще живой? Рэймонд устало подумал, что если Флетчер помер после всей нервотрёпки, то Смит его воскресит и убьет ещё раз. На кухне как-то странно пахло чем-то съедобным или не очень, он не успел разобраться, потому что сразу же прошел обратно в спальню. Вообще-то Рэймонд спокойно мог разрешить Флетчеру остаться и до вечера: у Смита сегодня был выходной, на котором настоял Пирсон. По-хорошему, Питеру стоило отлежаться пару дней, но Рэймонд совсем не хотел добровольно вызываться на роль сиделки. Смит стоял над Флетчером, сложив руки на груди и размышляя, что же теперь с ним делать. Можно было растолкать и посадить в такси, но Рэймонд не чувствовал в себе с утра столько вредности, чтобы так поступить с человеком, которого полночи зашивали. Гангстер кинул взгляд в комнату, где, к слову, надо было бы убраться после вчерашнего. — Сколько же от тебя проблем, Флетчер, — тихо выдохнул Рэймонд, покачав головой. — Я знаю и извинился уже, — пробормотал он сонно. Голова всё ещё болела, а проявившаяся недавно паранойя протретировала все нервные импульсы, когда кто-то рядом с спящим мужчиной встал. Флетчер прикрылся кинутым предметом гардероба и всё равно не был уверен, что этого достаточно. Неужели комплексы? В его годы это было просто смешно. К тому же, по-хорошему надо было наоборот, раскрыться, ухмыльнуться, откидываясь на подушки и дать Рэймонду себя рассмотреть, но что парень мог там увидеть нового и интересного после вчерашнего? Особенно после вчерашнего. Непривычно голые руки, увитые венами, подняли одеяло и напряглись, придавая опору для подъёма ватного тела. Рэймонд почти незаметно вздрогнул, потому что не ожидал, что Флетчер его услышит, но тот, видимо, спал так же чутко, как спавшие с одним открытым глазом дельфины. Неудивительно, если вести образ жизни Флетчера, нахвататься таких необходимых для выживания привычек у братьев наших меньших. Вот бы ещё, как ящерица, отращивал бы себе новый хвост, а не лежал с несчастным видом на постели Рэймонда. — Я не могу уйти, — изрёк наконец детектив, смотря снизу вверх чуть виновато (да нет, показалось), на скалу из мышц, которая от чего-то не придушила того во сне. Поэтому серые глаза смотрели с растерянностью. — Я не знаю, ушли ли они, амиго. Флетчеру больше некуда было идти. И Рэймонд это прекрасно знал. — От начала до конца, Флетчер. Рассказывай мне всю историю целиком, и после этого я решу, что с тобой делать. Вряд ли, конечно, Рэймонд сдаст Флетчера Хорхе, но и таскаться за собой не позволит. Ещё не хватало, чтобы бешеный Ривера решил, что Пирсон с чего-то покрывает этого прохвоста. Взрослый дядя Флетчер прекрасно понимал, во что ввязался, так что Рэймонд был уверен, что у того все было на мази, а к Смиту его занесло из-за погрешности в гениальном плане. — Мне нечего тебе рассказывать, — он залез в одежду, которая оказалась ему даже свободной в руках, а потому не самый серьёзный в мире детектив ещё больше воспринимался подростком из старшей школы, только круглых очков не хватало и учебника по ботанике.— Спасибо, я как-нибудь при случае верну. Мужчина кое-как встал и, что было невероятно со стороны уморительно, старался никоим образом не задеть своим телом Рэймонда. Потоптался на месте, поправил подушки, вскинул неуклюже одной рукой одеяло. Там поправил задравшийся угол, там перетянул на себя сторону. В общем, постарался прибраться, будто никаких следов непутевого журналиста в комнате никогда и не было. Он бы зашагал на кухню, но там стоял Рэймонд, у которого наверняка крутились не самые приличные мысли об этой пантомиме для детского сада. Шарящие глаза суетливо поднялись вверх, пытаясь просканировать и найти хотя бы одну знакомую эмоцию по справочнику «Чувства Рэймонда, определение по бровям» и тут же опустились вниз. И так несколько раз. Флетчер подвис. — Я выполнил заказ одного бешеного ирландца лет пять или шесть назад, дело ещё было на моей первой работе, убогой такой редакции, чтобы его сперма отправилась в нежные чресла его любимой дамы. Естественно, всё было анонимно и пиздец секретно, а материал вышел как моё собственное расследование, хотя никто мне ничего такого не поручал, но вопросы сошли на ноль, когда продажи газет окупились в пять раз и другой бандит, соперник того бешеного, сел за решетку и, как теперь известно, обзавёлся парочкой мужей там. Я не виноват, не я делал эту систему, — Флетчер дёрнулся из-за того, что хотел привычно развести руками, но поздно понял, что лучше этого не делать. — Блять… Короче, нашли козла отпущения и мне пришлось всё это расхлёбывать, а это время. Я собирал компромат, что не такой уж и паинька этот Хорхе на досрочном и что вряд ли у него были разрешения на те пушки, что таскали его люди. К тому же, он решил полезть в то же болото, но с горем заметил, что на его место пришёл другой. Устроили они перестрелку дикую, без понятия, как там органы следствия свои обязанности выполняют, должно быть, тоже в деле с ними. Меня подстрелили при передаче информации, хуй знает, каким блять местом они оказались в том районе. Хуй. Знает. Без возможности две недели побыть у себя дома, без сна и, сука, виски, единственная (не считаю, что гениальная) идея, которая возникла, это приехать к тебе. Потому что это было рядом. Флетчер выглядел раздосадованным и раздражённым, что было, наверное, впервые на памяти Рэя. На памяти многих бы. Удивительно, как вселенная ещё не схлопнулась после заявленного. Детектив не ощущал себя желанным гостем, судя по тому, как он принялся мучить рэймондовское постельное белье. «Заправлять кровать» — у Рэймонда язык не поворачивался назвать то, что делал Флетчер. — Что ты делаешь? — не выдержал всё-таки Рэймонд, наблюдая за сражающимся с уголком простыни Флетчером. Толстовка на нем висела мешком. Флетчер с Рэймондом был почти одного роста, но Рэймонд был шире и крупнее, а журналист весь верткий и поджарый, как гончая или борзая. Волосы растрепались, и в целом вид у него был помятый. По мнению Рэймонда, помятым тот выглядел часто, но впечатление оставляла наглая улыбка на все лицо, а не бесчисленные ссадины и синяки, которые украшали хитрую морду. Сейчас Флетчер выглядел знатно побитым не только внешне. Больше всего Рэймонду в глаза бросалось, как Флетчер старается держаться от него подальше, будто это гангстер ему вчера продырявил плечо, а не сопел над ним, стараясь лишний раз не дышать и ровно держать лампу, пока доктор извлекал пулю. По лицу Рэймонда мало что можно было прочитать, потому что в голове была звенящая пустота. Были отдельные мысли, которые носились и сталкивались друг с другом, вроде той, что Флетчер выглядит, как полный чмошник, и что на кухне всё-таки отчётливо пахнет чем-то приготовленным, хотя Рэймонд не помнил, чтобы вчера открывал холодильник. Вся ситуация настолько выбивалась из привычной колеи, что Рэймонд, который за последние полгода настолько вымотался, что даже с повседневными проблемами справлялся с трудом и божьей помощью, не мог сходу разобраться. Смит внимательно слушал Флетчера, стараясь ничего не упустить из торопливой и возмущенной речи. — И на какой исход ты надеяшься? Что Хорхе посидит ещё пару лет, а потом опять будешь от него бегать по подворотням? На месте Хорхе, я бы не стал дожидаться освобождения, я заказал бы тебя кому-нибудь. Второй раз в тюрьму из-за одного и того же гондона — нехилый такой удар по яйцам. Кому ты отдал компромат? Рэймонду надоело, как Флетчер мельтешит, пытаясь проскользнуть мимо на кухню, поэтому он поймал его за здоровое плечо — Питер как-то сразу обмяк, будто слабый котенок, пойманный за шкирку, — и отвёл на кухню, усадив на стул, и только теперь замечая на плите еду и записку. Смит растерянно поморгал. — Когда ты успел? — вскинув брови, спросил Рэймонд, заглядывая под крышку. Следуя записке от понуро сидящего на стуле Флетчера, гангстер разогрел еду и заново заварил кофе, взамен остывшего, и уже на двоих. Как у Флетчера с той же туркой, из тех же зёрен получалось варить в разы вкуснее, чем у Рэймонда, для Смита было загадкой. Смит поставил перед Флетчером тарелку на барную стойку от кухонного гарнитура, потому что стол все ещё был застелен клеенкой и на нем валялись окровавленные тампоны из ваты, которыми обрабатывали рану. Вчера у Рэймонда не было сил убираться. Вид немного портил аппетит, но благодаря таблеткам Смит в любых условиях был готов съесть все, что можно было переварить. — Не люблю перец, — Рэймонд выловил из своей тарелки парочку кусочков перца, которые просмотрел, когда накладывал, и переложил их в тарелку Флетчера, прежде чем начать есть. Говорить только по делу совсем было сложно и непривычно. Флетчера мотало эмоциональными качелями не щадя, так что неизвестно ещё, кому здесь мозгоправ был нужнее всего. — Мой человек забрал документы сегодня. Хорхе переведут в другую тюрьму. Да, я уже заранее обо всём позаботился, теперь срок станет внушительнее. К тому же… Он сможет сложить два плюс два, когда второй пакет фотографий и аудиозапись с разговором о заказе на него много лет назад окажется под носом. Я — посредник и счастливое семейство во главе с Мики Гордоном тому доказательство. Хорхе поймёт, что все эти годы точил заточки не для того, — тут наконец-то прорывается фирменная ухмылка в облегчение. Флетчер веселеет. — Я уже успею откинуть ласты ко времени, когда они там поубивают друг друга. Детектив продолжает улыбаться, смотря, как Рэймонд ест его еду с аппетитом и передаёт ему перец. Его душа ликует и в кои-то веки даже бессонница сыграла на руку. — Я учту, милый, — отхлебывает свой кофе Флетчер. Для Рэймонда все вчерашнее было похоже на очень тревожный сон, будто он до сих пор так и лежит в холодной ванной, откинув голову на бортик. А к тревожным снам тот был привычен: рано или поздно они заканчиваются, какими бы дикими и немыслимыми не казались. Потом сидишь на кровати, и не можешь понять, что тебя так пугало, когда при свете дня логика из снов становится абсурдной, а правила — бредовыми. Рэймонд не считал себя хорошим человеком, совсем не считал, и на самом деле вполне мог выставить Флетчера на улицу истекать кровью в компании крыс и бомжей. Но, видимо, Рэймонд по каким-то непонятным причинам, — по тем же, по которым он три раза дёргал за ручку двери, наверное, — считал Питера своей персональной проблемой, даже когда тот таковой не был. От проблем, особенно таких личных, гангстер не избавлялся. Рэймонд их игнорировал, приспосабливался к ним и тщательно скрывал свою ими обеспокоенность, пока какой-нибудь Пирсон не тыкал в «проблему» пальцем. Рэймонд не знал, зачем он поцеловал Флетчера в ту ночь. Он злился, беспокоился, нервничал. Но все это сомнительные поводы для поцелуя. Флетчер не был ему настолько близким человеком, чтобы искать поддержки в физическом контакте. Чтобы успокоить Флетчера? Рэймонду, честно говоря, больше хотелось его хорошенько встряхнуть, потому что вид умирающего лебедя Смита выводил из себя. А поцелуй Флетчера был слишком уж похож на отчаянный поступок человека, смирившегося с неизбежным. Именно то, что Флетчер решился на поцелуй, когда думал, что стоит на пороге смерти, Рэймонда почему-то неимоверно бесило. Будто бы он не знал, что Флетчер тот ещё трус. Смит позволил Флетчеру остаться на все выходные, если тот будет не отсвечивать, и после того, как убрался в комнате, Рэймонд снова засел за учебники, скрючившись на диване и нервно жуя кончик ручки, каждый раз, когда взгляд по несколько раз зацеплялся за одну и ту же строчку, не желая продвигаться дальше. Пьеса об «умирающем лебеде» была кончена без прощания и Флетчер тихо мирно смотрел National Geographic на том диване, где решилась его жизнь. Для раненого человека он выглядел вполне обычно. И живо, что было хорошим знаком. — Решил увеличить пространство комнаты и убрал дверь, Рэй? Тогда стоило бы снимать квартиру у азиатов. У них с этим продуманнее, — он не хотел отвлекать, но хотел. Не похоже, что Рэю было интересно заниматься тем, что он держал в руках. — Самообразование, значит? А что, это в целом неплохо. Ты и сам знаешь, да? Ладно, Рэймондо, ты выглядишь как человек, который будто всё в этой жизни знает или делает вид, но вот мой вопрос, который не стоит игнорировать. Когда ты в последний раз отдыхал? По-настоящему, Рэй. Флетчер очень осторожно, касаясь едва-едва, как в каком-нибудь дешёвом порно, утянул учебник из-под носа парня. — Выдохни, амиго. Твёрже тебя только алмазы. Рэймонд принципиально занимался на этом диване и никогда не в спальне, но Флетчер, шляющийся без дела был ещё хуже, чем Флетчер, комментирующий брачные игры ирбисов. Поэтому Рэймонд продолжал мучаться, вполуха слушая хорошо поставленный, усыпляющий голос диктора с National Geographic, вместо того, чтобы закрыться в спальне. А про дверь он вспомнил только теперь, когда Флетчер задал пулеметной очередью один за другим вопросы, сам же на них отвечая. — Нет, — сухо ответил Рэймонд, предоставляя Флетчеру тоже самому выбрать, на какой из вопросов он ответил. А дверь надо было бы прикрутить, если Флетчер собирается ещё день здесь ошиваться. Пока что единственное, что шло Флетчеру в плюс, так это то, что он помыл посуду. Рэймонд удивлялся, что детектив не лежит и не спит мёртвым сном, в его-то состоянии, а как сраный кролик на батарейках доебывается с какими-то разговорами. Полтора часа. Флетчера с трудом хватило на полтора часа относительной тишины, если не считать его пререканий с диктором по поводу образа жизни медоеда. Учебник выскальзывает из рук, и Рэймонд сдерживается, чтобы не дернуть его обратно, потому что знает, что не рассчитает от раздражения силы и к чертям порвёт дурацкую макулатуру, стоящую как чугунный мост. Смит действительно выдыхает, но совсем не расслаблено, как от него ждёт Флетчер. — Захотелось к Хорхе и его друзьям? Приземли свою задницу на диван, иначе я выставлю ее им на растерзание. И отдай сучий учебник. Рэймонд сверлил Флетчера взглядом, потому что тот выбрал очень неудачный момент, чтобы доебаться: Смит не ручался, что сдержится и Питеру не прилетит по ебалу. Учеба доводила Рэймонда ещё хлеще, чем соседство с детективом в маленькой квартирке. Поэтому он сидел, вжавшись в диванные подушки, и недобро смотрел на Флетчера из-под насупленных бровей. — Что, так противно думать об этом, что начал переходить на угрозы? — Флетчер опирался об стену здоровым плечом. — Тогда зачем согласился? Совсем понятия не имеешь, какую жизнь хочешь строить, Рэймондо? В голосе Флетчера пускай и были хрипы, но это только от недостатка воздуха в груди. В глазах же, он был злым. Рэймонд вряд бы додумался из-за чего и по какому праву, ведь он по-хорошему давал тому расхаживать по своему дому, есть и смотреть, что тот захочет, только в тишине. Его же, будто дьявол дёргал за ниточки. — Если хотел бы отдать, сделал бы это уже давно, так что не пизди. Хочешь учебник? Отбери. Злость Флетчера сопровождалась пьяным воздухом, ощущалась как укусы муравьев, которые бы в конце оказались ядовитыми. Смит ошибался, если думал, что только его раздражает пассивный детектив. Гангстер был ничуть не лучше с этими ебучими синяками под глазами и расширенными от транков зрачками. Он вообще пах таким отчаянием для Флетчера, что, к черту, в пекло. Он скрылся в спальне, спрятав учебник, и принялся с опаской ждать. Хорошо бы, не выстрелов сквозь стену. У Рэймонда на лице отразилась расстеряность, потому что откуда у Флетчера повод на него злиться — а детектив именно что злился, судя по недобрым глазам, — он не понимал. По мнению Смита, Флетчер должен был благодарно ходить по стеночке и быть тише воды, ниже травы, но Питер, как всегда, не собирался вписываться в заданные Рэймондом рамки общения. — Да я смотрю ты больно много знаешь, как жизнь строить, — оскалился тут же в ответ Рэймонд, словно они с Флетчером две сцепившиеся за кость дворняги. Смит заводился с полпинка, совершенно пока что не умея сдерживать порыв глупо повестись на явную провокацию. — Ты ебнулся? — Рэймонд моргнул, совсем не ожидая, что Флетчер, взрослый лоб, предложит ему играть в сраные догонялки. Рэймонд перемахнул через спинку дивана, удивляясь, какого черта даёт себя втянуть в очередную дурацкую игру. — Я не шучу, Флетчер, — прорычал Рэймонд, резко распахнув дверь, надеясь ещё успеть задеть ей детектива, совершенно уже на заботясь о его плече. Но Флетчер успел отскочить к противоположной стене, и между ними была кровать. Места здесь почти что не было, так что зачем Питер начал этот цирк — непонятно. Рэймонд мог в два счета до него добраться и сделать что-то очень плохое и очень болезненное, а Флетчер даже пикнуть не успеет. — Если не знаешь, чего хочешь, умрешь в куче того, чего не хотел! Всё ещё Чак Паланик, хочу заметить. А вот ещё одна мудрая мысль из «Бойцовского клуба»: "Только потеряв все, мы становимся свободными, чтобы сделать все, что угодно". Флетчер снова её отлично переосмыслил и прожил. Можете звать его адреналиновым наркоманом или мазохистом, но лучше бы Рэймонд сделал из него лепешку, чем прогнивал где-то на эфирном плане, который Флетчер ощущал восьмым органом чувства и ему совсем плевать, что всеобще доказано всего пять. Хуй он ему покажет, куда спрятал учебник. Это уже ебанутые принципы. — Прекрати страдать хуйней, иначе я выпущу из тебя кишки, тоже, блять, Паланик, — Рэймонду было абсолютно плевать, он шагнул в сторону Флетчера, тот дёрнулся в другую, и тот недовольно на него посмотрел, будто не было причин отстраняться и Смит не угрожал секунду назад. Рэймонд обошел кровать, собираясь хорошенько надрать чью-то задницу, если вчерашнего было недостаточно, чтобы Флетчер присмирел хотя бы на пару дней. Учебник все равно был где-то в комнате, и тут было не так много мест, куда Питер успел бы его запихнуть, но Смиту теперь было принципиально пару раз проехать кулаком по любопытному длинному носу. Мужчина, охая, перекатился через одеяло и выставил вперёд ладонь, как будто в примирение. Мол, не ведал, что творил и теперь кается, но черта с два это было правдой. Плечо притягивало свое внимание, ныло и отдавало в ключицу. — Я отлично соображаю, яснее было только в семь лет, когда отец упиздовал в закат. О, бодрящее чувство брошенной судьбы. По интонации не было понятно, говорит Флетчер правдиво или снова пиздит, как дышит, но как только Рэймонд сделал попытку поймать его и перешёл на другую сторону, раненный прыжком снова оказался по другую сторону, тяжело дыша, отмахивая небрежные пряди тёмных волос с лица. — Он терпел тебя целых семь лет? Надо же, какой герой, — недобро улыбнулся Рэймонд, попытавшись поймать Флетчера, который вывернулся, как уж и перекатился на другую сторону. Нахера сейчас он о таком пиздит, Смит не понимал. Флетчер выдавал такое то ли ради красного словца, то ли ему так чесалось с кем-то поделиться, а лучшего момента и слушателя, чем выбешенный Рэймонд, мечтающий набить ему морду, не находилось. — Да, я тоже так думаю, а вот мама не оценила жеста, её слезы я видел после этого не раз, царствие ей небесное, если такое существует, — ранение грозило снова открыться, но он не сдавался. Доктор Блайт говорила, что у Рэймонда есть выраженные проблемы с социализацией. У Флетчера, кажется, тоже как-то с ней не задалось. — Сука, Флетчер, стой, где стоишь, — прошипел Рэймонд перепрыгивая кровать, и дёргая рванувшего к выходу Флетчера на себя, чтобы потом вжать его в стену. О да, их любимая поза для общения с друг другом. Смит одной рукой держит Флетчера за грудки, предплечье второй лежит на горле, удерживая. — Где? — у Рэймонда такое перекошенное лицо, будто Флетчер заставил его съесть пачку лимонов, а не немного покружить по собственной квартире. «Рэймонд, ты правда не видишь этого? Ты бегаешь за мной, жадно схватившись за удачный повод». — Обожаю тебя, ахах, господи боже, — детектив смотрел в непонимающее лицо с дикой влюблённостью, что в его слова было сложно не поверить. Рэймонд, хотя и ожидал чего-то такого, всё-таки не первый год зажимает Флетчера по углам, все равно не смог скрыть на лице удивление и нервно моргнул. И что с ним делать? Поймать раненого Флетчера в комнате метр на метр не было большим достижением, да и хорошенько отмудохать лелеющего больное плечо детектива было как-то… жалко. Рэймонд ещё пару секунд прожигал в нём дырку взглядом, зло сопя в сантиметрах от чужого, все ещё бледноватого лица, а потом расцепил чуть ли не сведенные судорогой пальцы и, тяжело опустившись на кровать, устало провел ладонью по глазам. — Пошёл к черту, — проворчал Рэймонд, хотя Флетчер ещё даже не успел ничего сказать. Смит поднялся, протиснувшись мимо стоявшего у стены Флетчера и принялся молча искать в комнате свой учебник, заглядывая то в комод, то под кровать. — Рэй, — позвал Флетчер и тот откликнулся, обернулся. Детектив поцеловал его. Флетчер обхватил его лицо здоровой ладонью и, быстро целуя ещё раз, не давая одуматься, просто выстреливал скопившимися чувствами вновь и вновь, считая, что, блять, он уже это заслужил. Лёгкое сопение, вот уже Флетчер оттягивает блондинистые волосы, дышит тяжело в губы, сплетает их языки, бесконечно распространяя собственное безумие. Рэймонд ведь подумал, что Флетчер перестанет издеваться и скажет, куда засунул книгу, возможно, перед этим не удержившись и пошутив, что она у него в штанах, но Смит готов был простить ему и эту пошлость. Вместо этого Флетчер решил, что вчера он недостаточно побалансировал на грани смерти. Рэймонд позволил касаться своего лица, вплести пальцы в волосы и протолкнуть в рот язык только потому, что все эти долгие несколько минут был поражен, что детектив осмелился. Рэймонд не думал, что тому хватит куража сделать такое на трезвую голову без пугающего ощущения близкой смерти, кусающего за пятки. Когда Смит пришел в себя, первым делом пальцы сжались на больном плече, заставляя того вскрикнуть и отстраниться. — Ты на что надеешься, Флетчер? Что мне тебя настолько жалко? — Вообще-то на то, что ты достаточно зол, — он сощурился, но терпел. Серые глаза, уже без насмешек, были спокойны, до пизды, а тело, которое Рэймонд держал, дрожало: от боли, от странной агонии. Флетчер делал многое спонтанно, но это, блять, оказалась вышка, самое время было отойти и отшутится, но детектив снова выбрал неправильный момент, чтобы поиграть в честность. Как обычно. — Каким психом ты меня считаешь, если думаешь, что поведение, как у пятиклассника, может меня достаточно разозлить, чтобы захотеть тебя выебать? — голос Рэймонда был холоден, как осень в Лондоне, и такой же туманный, хуй пойми, что там скрывалось на расстоянии вытянутой руки: фонарь или Джек Потрошитель с ножом наготове. Рэймонд изучал серые глаза, в которых не мог углядеть знакомой искры насмешки. Рэймонд отпустил плечо Флетчера и поправил оправу, цокнув языком и покачав головой: жест очень забавный в исполнении молодого человека, который больше подошёл бы какому-нибудь серьёзному деловому мужику. Флетчер, почуяв свободу, все равно замер, как олень перед фарами. — Так ты этого хочешь? В глазах появилось выражение, которое спустя годы заставляло людей обливаться холодным потом, потому что в сочетании с беспристрастным видом джентльмена вселяло самый настоящий ужас и не предвещало ничего хорошего. Вот теперь стало пиздец как страшно. Флетчер почувствовал дрожь своих ног и как леденеют от оцепенения руки. Голос холодный, режет слух и кричит об опасности, хуй там пойми, какая извилина в голове дала сбой и стала крутиться в другую сторону, но выглядело это жутко. Флетчер сглотнул, под ложечкой неприятно сосало. — Да, — хрипло вырвалось с глубин груди мужчины, для которого время потекло в замедленной скорости. Оставалось только добавить: уничтожь меня полностью. От напряжённости, которая так и сквозила в каждой мышце, не осталось и следа, когда Флетчер своим дрожащим «да» сорвал какой-то предохранитель. Рэймонд со скучающим видом толкнул его на кровать, оказываясь над ним сверху. Смит поймал подбородок между большим и указательным пальцем, больно сжав, заставляя поднять на себя взгляд серых глаз, в которых Рэймонд хотел разглядеть страх, ему было любопытно: остановит ли его сейчас Флетчер. Гангстер развел колени детектива одним резким движением, устраиваясь между его ног. — Я не обещаю, что тебе понравится. Охуевший Флетчер в миг затих, как обычно это делает добыча, чуя запах зверя на его охоте и пытается слиться с землёй под ногами, с окраской дерева. Еле дыша. Что-то безвозвратно ухнуло вниз, отдалось тягой ленивого возбуждения, которое наплевало на все благоразумные законы ума и морали. Телу хотелось оказаться под Рэймондом, это удалось. Никто не знал, что будет так пиздецки жутко, дьявольски беспредельно. В протест вдруг из ниоткуда проснувшемуся инстинкту самосохранения, Флетчер кивнул, хотя его согласия тут больше не спрашивали. Рэймонд смотрел, как Питер вжимается в матрас, как медленно кивает, словно боясь и слова сказать. Замер, будто мартышки перед змеем из Маугли. И вот так Флетчер хочет? Настолько ему неймётся, что он готов делить возбуждение напополам со страхом? Рэймонд нависал над Флетчером, изучая его лицо. Со стороны было похоже на хищника, который думает с какого бока начать грызть поваленную лань, но на самом деле это было чистой воды недоумение. Смит совсем не собирался оказываться в такой ситуации, и сейчас не знал, продолжить ли или отпустить пересравшегося детектива. Любопытство взяло вверх. Рэймонд ловко расправился с чужим ремнём и положил ладонь на ширинку, сжав пальцы. — И все это ради этого? — вскинул брови гангстер, массируя через ткань член, — ты знал, что есть более приятные способы реализовать свои фантазии? Или ты в черном списке во всех борделях Лондона? Раненый потянулся к чужому телу, пальцы оттянули одежду, проникли к торсу и неторопливо его огладили, ощущая кожей накаченные мышцы. Все ещё неверяще, Флетчер молчал и просто всеобожающе касался. Довести до того, что Смит представлялся ему лучшим богом, так надо уметь сдерживаться. Флетчер правда пытался переключиться по началу, искал встреч с похожими по типажу людьми, даже заскакивал на огонёк к бывшим, но всё равно это было фальшивым фарсом. — Будто дело только в сексе, Рэй, — он глухо выдыхает и закрывает глаза. Теплом наливается его плоть, сознание ведёт только так, лучше любой дури. — Это не то… Не то… — Брось, Флетчер, — Рэймонд перехватывает чужое запястье, сжимает чуть ли не до хруста. Смотреть можно, трогать нельзя. — Это не всё не «то». Это ты — не то. Смит возвращает ладонь на пах, а вторая устраивается на беззащитно подставленной шее. Он наклоняется ближе к чужому уху, хотя ему неприятна эта близость. Рэймонд все ещё не отшатнулся от Флетчера, как ошпаренный, только потому, что ему хотелось сделать больно, вывести Питера на чистую воду, чтобы тот начал отбиваться и вырываться. — Ты так привык, что тебя не любят, что ты согласен на любую сильную эмоцию в ответ, даже если она противоположна симпатии. Ты же поэтому доводил меня до белого каления, да, Флетчер? Вряд ли тебе правда так нравилось ходить с разукрашенной рожей, но целых пять минут, что тебя били, ты был в центре внимания. Движения руки Рэймонда с трудом можно было назвать лаской, в них не было ничего томительного или обещающего: обычные механические движения, с самой что ни на есть низменной целью. — Дело в сексе, Флетчер, — у Рэймонда хриплый голос, потому что, хотя он и не готов себе признаться, вид распластавшегося под ним детектива не оставлял его безразличным, — «Любить» — это слишком громко, для такого дерьма, как ты. Рэймонд сам-то не знал, какого это. Он никогда не был влюблен, никогда не пытался ответить взаимностью. Да и, честно говоря, ни черта он не знал про Флетчера. Рэймонд просто хотел ужалить побольнее, будто мстил за блядских полгода. За поцелуй. За все и сразу, обращая против Флетчера все, что тот выдал ему как на духу. — Пошёл ты, Рэй, — устало выдаёт мужчина. — Никто не виноват в том, что ты… Блять, — он быстро теряет нить суждения, путается в знакомых словах, которые казались ему прежде приютом и домом, а теперь тоже бессовестно выступают против него. — Что тебя можно было привлечь только так. Пошёл ты, Рэй. Просто иди к черту. Он бормочет это, но тело уже само поддаётся, даже на механику, просто из-за того, что это Смит. Толстовка Рэймонда вздернута на чужом теле. Флетчер безоружен. Даже слова и те холостые. Гангстер его шаг за шагом уничтожает, ведёт снова к обрыву. Словно сирены морских путников перед тем, как утащить на дно. Рэймонд хочет, чтобы Флетчер задыхался? Он это получает. Снова Питер ловит его и выступает инициатором поцелуя. Как бы не жалили знакомые методы, Рэймонд больно разговорчив с ним сейчас, его сердце сбивчиво отзывается на эти прикосновения теплом. Смит думал, что знает, какую игру ведёт, но пока он выливал на Флетчера грязь, сам не заметил, как начал рассматривать надломленные брови над прикрытыми глазами с длинными чёрными ресницами. Флетчер выгнулся навстречу, будто чтобы там Рэймонд не делал, для детектива все было желанно. Питер тянется за поцелуем, и у Рэймонда второй раз за вечер щелкает что-то в голове, потому что в следующее мгновение он осознаёт себя жадно вылизывающим податливый рот, а руки бесцельно шарят под вещью, оглаживая гибкое тело, которое отзывается на любое прикосновение. — Как же ты меня бесишь, — выдыхает Рэймонд, дёргая Флетчера за волосы, заставляя запрокинуть голову, и сминает губами кожу на шее, чувствуя, как бьётся артерия: бешено, шумно, Смит не знает, слышит ли он чужое сердце или свое собственное. Он быстро разбирается с молнией на штанах Флетчера, сдергивает их с узких бедер, и отстраняется, чтобы коснуться губ пальцами. — Открой рот. Пьяняще действуют приказы, Флетчер не в силах перечить. Открыв рот, он охватывает пальцы губами, и его жар, пламень обвивающегося языка при старательном смачивании, должно быть, сжигает. К тому же, Флетчер не упускает возможности касаться Смита везде, где только дотянется. Рэймонд не знает, от чего его вдруг так заклинило. Почему захотелось отвечать на поцелуй, касаться Флетчера и срывать с губ эти хриплые полустоны. Может быть, от того, сколько глухой обиды было в словах детектива, как он все равно поддавался навстречу, несмотря на то, что ему было паршиво. Рэймонд соврал, если бы сказал, что Флетчер не был симпатичным. У Смита, может быть, и были проблемы с социализацией, но то, что Питер по общепринятым стандартам считается не уродом, он понимал. Флетчер был смазливый до приторности, если бы не его дурной характер, точно бы пользовался спросом с этим своим щенячьим взглядом. Руки Флетчера так ловко скользят по телу, так незаметно, будто он профессиональный карманник, только крадёт не заныканую в карман купюру, а редкие моменты близости. Рэймонд проталкивает пальцы глубже в манящую влажность приоткрытых губ, позволяет Флетчеру старательно вылизывать свои пальцы. Смит смотрит тяжёлым, нечитаемым взглядом, как стекает по подбородку тонкая ниточка слюны — так воодушевленно детектив принимает пальцы в своем рту. Рэймонд думает, что надо занести в свой список «Поступков, о которых я буду сожалеть по ночам» момент, когда он задал этот дурацкий вопрос Флетчеру, думая, что тот отшутится, а не с побитым видом выдавит из себя обречённое «да». Смит заменяет пальцы языком. Он не особо умеет целоваться, действуют по наитию, повторяя за Флетчером. Влажная от слюны рука освобождает Питера из боксер и обхватывает член в плотное кольцо. Смит чуть заваливается на бок, опираясь на локоть возле головы Флетчера, чтобы было сподручнее выкусывать не скрытую извечным воротом водолазки шею и двигать рукой под непривычным углом. — Сука, Рэй, — прижимаясь телом к телу ближе, бормочет детектив и пока это единственное, что можно описать словами, уже успевает проникнуть в чужое бельё и ласкать чувствительную кожу плоти, обводить большим пальцем отверстие на головке с лёгким нажимом. Флетчер впитывает в себя те микромимические эмоции, что по очереди возникают на лице Смита. Он надеется, что ему точно так же хорошо, но Рэймонд кривится и шумно выдыхает, когда рука Флетчера проникает под резинку. Смит в который раз ловит вездесущие пальцы, снова сжав чужое запястье. — Не трогай меня, — шипит Рэймонд, влажно и рвано. Смита, с одной стороны, вело от того, каким податливым становился Флетчер. Он чуял, что это не было обычной уловкой, Питер и раньше замирал в его руках, втягивал шею, боясь получить оплеух. Но сейчас что-то было не так. Флетчер был какой-то не такой, и Рэймонд пускай и втянулся в эту игру, которую затеял детектив, но все равно пытался отгородиться от происходящего. Ласкать Флетчера, пожирать недобрым взглядом — это одно, разрешать ему стать из объекта активным участником происходящего — совсем другое. Ко всему прочему, у Смита пусть и дрожало что-то в груди, но из-за сраных таблеток все ощущалось как-то неправильно. Последнее, чего бы Рэймонд хотел, так это чтобы Флетчер после этого цирка — назвал бы Рэймонда импотентом. — Ещё раз дернешься, я оставлю тебя с твоим стояком наедине. — О, прости, ангел, но у тебя тоже стоит. Уточнение: мы останемся оба в таком положении, — говорит детектив, но не сопротивляется. Руки Смита сильнее, с ними бороться глупо и без толку. Он блядски облизывает свои губы. «Как же с тобой сложно, Рэй. Это какой-то кошмар». Рэймонд вряд ли задавался вопросом, почему Флетчер никогда не уворачивался от его ударов, хотя возможностей была куча, даже если брать уловки вроде бросить песок в глаза или смотаться по заборам подальше. Более того, детектив имел первичные навыки самообороны и совсем был не так безоружен перед хваткой бандитов. Хорошо, Флетчер мог многое понять. Рэймонд окутывал свою душу тонной непробиваемых стен, ну и пускай. У всего есть слабое место и вы не знаете Флетчера, если подумали, что он бросит всё просто так и уйдёт. Нет, он запасётся лучшими наушниками и будет пробивать сантиметр за сантиметром, пока не найдёт место, где может произойти разлом, и нагло в него влезет. Хорошо, пускай Смит был не готов к его прикосновениям и, должно быть, испытывал внутри злоебучих стен равнодушия панику. Флетчер всё ещё мог ненавязчиво сжимать его плечи, подслушивать сокровенный звук биения сердца. — Отъебись, — тихо проворчал Рэймонд, немного беспорядочно двигая ладонью, то сбиваясь на слишком быстрые движения, то наоборот отвлекаясь на поцелуи, на тонкие подрагивающие от ужимок и стонов губы. Смита нельзя было назвать искусным любовником, честно говоря, у него и любовников-то как таковых не было. Эта сторона жизни обошла его стороной, и Рэймонд не искал с ней встречи: когда подростком его окружали сверстники, желающие поскорее бы найти выход для скопившегося внутри желания, Смит только недоуменно моргал и рассчесывал ладони — все, что было у него, это злость и безразличие, сменяющие друг друга. Нервное, беспокойное тянущее чувство, самое близкое, что можно было принять за возбуждение, было предвкушением драки или опасности, но не более. Рэймонд с серьезным лицом сопел над Флетчером, иногда ведя носом по вытянутой шее и касаясь губами нежной кожи под челюстью. От Питера пахло табаком, резким медицинским запахом от антисептика, которым обрабатывали рану. Рэймонду не нравилось, определенно не нравилось, но он продолжал влажно дышать приоткрытым ртом, прислонившись к синеватой венке и втягивая эти резкие запахи через нос. Кожа саднила, покрытая чужими неуклюжими метками, но как же это было хорошо. Мужчина не собирался сдаваться просто так, пошёл хитростью. Раз руками было нельзя, то ещё способ обязательно найдётся. Пока Рэймонд осторожничал, он приближался к кровати, пока совсем не лёг на неё, а Флетчер, недолго думая, оседлал его бедра. Без одной руки позиция была шаткая, но он всё же рискнул. Смит запоздало понимал, куда его вели, особенно из-за того, что практически не отрывался от мужчины. В минуту, словно не было утренней неуклюжести, толстовка оказалась снята и кинута на другой угол кровати (исключительно в целях экономии на химчистке), а зад детектива терся о Рэймонда, пока мокрые поцелуи усыпляли его бдительность. Флетчер не хотел оказаться победителем, заебись каким укротителем бешеных парней, прислуги наркобарона. Ему не терпелось дать Рэймонду разрядку и без всяких тормозов, чтоб они, блять, отказали. — Я сейчас встану и уйду, — сказал Рэймонд, сверля Флетчера взглядом, хотя ладони легли на бедра, впиваясь пальцами. Он был недоволен, что Питер в который раз клал на предупреждение, пер вперёд, как танк, беря все, что плохо лежит. Взгляд Смита, наверное, ощущался как острое лезвие клинка, но без его ведома поддающиеся на встречу Флетчеру бедра говорили о том, что вряд ли Смит сбросит сейчас с себя Флетчера, хотя и пожалеет об этом в который уже раз. Вопреки словам, руки Рэймонда заскользили по талии, животу, мстительно надавили на желтоватые синяки, ладонь легла на шею, притягивая детектива ближе, и Рэймонд зацепил зубами нижнюю губу. — Какой же ты, блять, бесячий, — совсем как-то по-детски обзывается в поцелуй Смит, возвращая руку на оставленный без внимания член Флетчера. Детектив недовольно и болезненно шипит, потому что боль отдаётся вглубь, но приятно резонирует и её недостаточно, чтобы он о чем-то жалел, зато вполне хватает для хриплого стона в чужие губы. Парень не может придумать реплики лучше, от чего Флетчеру только смешно, он тронут до глубины своей темной душонки и, раз его ещё не пристрелили, все хорошо. Изгибы тела идеально ложились на чужие, словно пазлы. Да, именно такое сходство детектив имел ввиду, когда говорил про заветные «ключик-замочек». Поясница прогибалась и за раненым плечом упругие мышцы задницы перекатывались из-за взаимных толчков бёдер. Рука Рэймонда и член оказались прижатыми между их животами, Флетчер впервые сам отстранился от поцелуя, потому что застонал от ярких ощущений. — Разреши помочь тебе, — умоляет Питер Флетчер и это полные пиздарики. Он был теплый, как печка. То ли его ещё лихорадило после вчерашнего, то ли кровь разгоняла желание, Рэймонд усилием воли не задумывался. Он так старательно гнал от себя любые мысли, в которых могло фигурировать что-то, кроме физиологии, что уже почти убедил себя, что все дело в долгом воздержание, таблетках, недосыпах и не растраченном со вчерашнего адреналине. Рэймонд ловит губами чужие стоны, прижимает Флетчера ближе, думая о том, что тот чуть ли не плавится, вытянувшись вдоль крепкого тела. Рука по-хозяйски опустилась на поясницу, удерживая детектива на месте, пока Смит бездумно притирался к заднице. — Здесь нет ни смазки, ни презервативов, — выдыхает Рэймонд, и в том, как сипло звучит его голос, как серьезны и одновременно пьяны от сдерживаемых порывов глаза, синева которых скрылась за зрачком, понятно, что Флетчеру удалось найти лазейку — Рэймонд почти проиграл эту битву, но война ещё незакончена. Секс — это всего лишь секс. Тем более Пирсон просил найти новое хобби взамен «Бульдогу». От этой мысли у Рэймонда на губах застывает какая-то не самая приятная улыбка. Подходящий эпитет был бы «мудацкая». С такой ухмылкой школьные золотые мальчики смотрят на зашуганного лузера в толстых очках, прежде чем окунуть его головой в унитаз. Только вряд ли школьные задиры при этом думают, как после трахнули бы этого ботаника в узком школьном туалете. Если это не порно определённого жанра, конечно. — Похуй. Слов Рэя Флетчеру достаточно, чтобы понять, дело зашло даже дальше, чем можно было себе представить. Он думал взаимно передернуть, дабы дать Смиту время на любые размышления после, но когда тот признал, что хочет поебаться, Питера совсем унесло. Мужчина хотел бы найти время и здоровое место на своём теле, чтобы безболезненно и быстро себя разработать, но это мысли здравого человека. В данный момент Флетчер стягивает нижнюю половину одежды (и как только Рэймонд оказался более одетым, чем он) и касается губами вставшей твёрдой плоти, рот наполнен вязкой слюной, которая должна послужить лубрикантом. Он опаляет плоть собственным дыханием, а потом кивает сам себе, мол, достаточно. Лишняя одежда испаряется магией или искусством быстрых рук, почти совместным фокусом. Флетчер всем вербальным и невербальным, просит-просит-просит его трахнуть, а потом сам садится на этот блядский хуй Рэя, как когда-то уже пробовал сделать, кажется, в прошлой жизни, совсем не со Смитом, и задыхается, впуская его в себя. Он бы точно упал и не выдержал, если бы не сильные руки, что сейчас сжались на бёдрах и держали его. Детектив снимает чужие очки, пока тело расслабляется и упирается лбом ко лбу Смита. Тяжко дышит. — Большой ты мальчик, — веки устало закрываются, в уголках глаз мокро. Можно ощущать, как внутри Флетчер расслабляется, хотя его заметно потряхивает. Рэймонду все это кажется дерьмовой идеей, но пока Смит ловит за хвосты ускользающие здравые мысли, Флетчер оказывается между ног и накрывает его член. Рэймонд гортанно стонет, рука устремляется к мягким темным вихрям. Смит приподнимается на локте и пару раз зло толкается в теплый, влажный рот, накручивая на кулак короткие пряди. После этого для Рэймонда все смешалось в клубок из рук, ног и смазанных поцелуев. Болезненной узости, от которой перед глазами потемнело, а под пальцами на бедрах Флетчера наверняка расцветут темные отметины и следы от ногтей. Питер дрожал, дышал рвано и загнанно, а по скуле кажется прокатилась слеза, а может быть просто пот с висков. — Какой же ты ебанутый, блять, — взыркнул Рэймонд, начиная по-настоящему злиться, потому что у Флетчера явно случился сдвиг по фазе, раз он в прямом смысле готов рвать жопу ради сомнительного удовольствия. В мгновение детектив оказывается перевёрнутым на спину. Рэймонд окидывает его каким-то взъерошенным, бешеным взглядом. Спиной Флетчера не развернуть, не сможет опираться на локти из-за плеча. На боку? Хрен с ним, подержит коленки за ушами. Рэймонд смачно сплевывает на пальцы, морщится, потому что никакого восторга от идеи тыкать в кого-то пальцами не испытывает, как и от идеи сувать туда член без резинки. Но здравомыслие тявкает мелким чихуахуа где-то на чердаке сознания, пока все остальное мурлычет, как большая сытая кошка, от мысли выебать Флетчера до искр перед глазами. Рэймонд не знает, как растягивать. Пальцы, конечно, не ощущаются так болезненно, как толщина члена, но и приятными эти ощущения Флетчер вряд ли смог бы назвать. Смит с присущей ему дотошностью пытался добиться результата, не думая, что в данном случае мягкий подход был бы куда действенее. Если уж говорить про Рэймонда, то его редкое внимание к члену Флетчера, пока Смит пытался растянуть противящиеся проникновению мышцы, уже было показателем крайней степени вовлеченности. Когда пальцы начали двигаться куда свободнее, чем в начале, Рэймонд протянул Флетчеру незанятую делом руку, уже без просьбы надавливая на подбородок и грубо вталкивая в приоткрывшийся рот мозолистые пальцы. Надавить на верткий язык, толкнуться чуть ли не к самым гландам, чтобы этот ублюдок захрипел и может быть всё-таки пожалел, что согласился. Мучить и рот, и задницу Флетчера одновременно было довольно садистским занятием, но Рэймонд считал, что заслужил немного побеситься. Когда пальцы были влажными от слюны, Смит пару раз провел рукой по члену и вот теперь был готов попробовать ещё раз. Первые толчки шли туго, Флетчер зажимался, а Рэймонд лишь выжидающе нависал над ним, не предпринимая ни попыток войти глубже, чем Флетчер готов был терпеть, ни приласкать, чтобы отвлечь от боли. Смит задвигался, когда детектив начал пытаться толкаться навстречу. Вот тогда Рэймонд дал себе волю вколачивать Питера в матрас зло, грубо и так, чтобы Флетчеру потом хотелось отскребать воспоминания об этом мочалкой до красной раздражённой кожи. — Так ты хотел? — пробормотал Рэймонд, наращивая темп и подхватывая ноги Флетчера под коленями. — Больной ублюдок ты, Флетчер. Тебе же больно. И я тебя терпеть не могу, — Рэймонд был неуверен, говорит ли он с Флетчером, чье лицо с жадностью изучал: каждую морщинку, которые разбегались по лицу частного детектива, когда тот строил рожи, кривился и заламывал брови, или с собой, чтобы ни в коем случае не позволить себе наслаждаться моментом не в том ключе, в котором он изначально задумывал. Подчиняясь чужим манипуляциям со своим телом, детектив смутно понимал, ради чего весь шум. Подумаешь, боль в заднице от охуенного члена, это малость от того, что тому приходилось терпеть. Мужчина заскулил, пуская вибрации из губ в губы, когда пальцы затронули простату и собственная плоть дернулась от новой волны сладких импульсов. — Да, сука, хотел и хочу, только не оставливайся, — огрызнулся он на грубость, сам оставляя метки на теле будущего чопорного джентльмена. — Не терпи. Люби. Кто тебе не даёт… Мужчина был на пике. Рэймонд заметил, что когда входит под определённым углом, Флетчер срывается на всхлипы, поэтому подстроился так, чтобы снова и снова задевать чувствительное место: Смит чуть повернул его на бок, на здоровое плечо, заставляя согнуть одну ногу, а вторую закинул себе на плечо. Честно говоря, сам бы Рэймонд так не раскорячился бы, да и растяжка Флетчера тоже была под сомнением, но если после его и будет мучить поясница, то сам виноват. Рэймонд методично вбивался в тело, в тугое нутро, которое с каждым резким толчком впускало в себя все глубже и глубже. — Тебя? — хрипло рассмеялся Рэймонд, между лопаток прокатилась капелька пота, от которой по спине прошлись мурашки, а совсем не из-за сорванного стонами тихого голоса Питера. — Тебя невозможно любить, Флетчер. «Невозможно, потому что ты пропадаешь на полгода, потому что врешь как сивый мерин, потому что все плохое в тебе перечеркивает все хорошее, которое хрен найдёшь под залежами твоего дерьма» — А я слышал, что ты умеешь совершать невозможное, — божеблядскийбогчтотворит. Выгибаясь, как только может, детектив ярко кончил, без салютов перед глазами, зато оглушительно. В ушах звенело и метелики в глазах переливались жуткой рябью старого телевизора. Флетчер всё ещё сжимал в себе Рэймонда, пускай с закрытыми глазами, но не расслаблялся и поддавался ему. Потому что, сука, он начал и хотел закончить это дело. Просто не мог иначе. Рэймонд лишь зарычал в ответ что-то про «мерзкого, никому ненужного мерзавца», потому что в словесной пикировке Флетчер укладывал Смита на лопатки, как бы не иронично в их нынешнем положении, и ему оставалось только отбиваться глупыми оскорблениями. Питера тряхнуло, тот выгнулся, весь как натянутая струна, и Рэймонд заметил белесые подтёки на чужом животе. Смит толкнулся ещё пару раз, хотя слышал, что после развязки, стимуляция воспринимается болезненно остро, но просто не смог себя остановить: Флетчер был горячим, узким и таким, сука, сучливым. Рэймонд всё-таки вышел из него с полустоном-полувздохом, и довел себя рукой до оргазма за пару резких, уверенных движений. Смит привалился лбом к все ещё покоющемуся на его плече колене, тяжело дыша и прикрыв глаза. — Твою же мать, Флетчер, — устало протянул Рэймонд. Взмокшую спину обдувало сквозняком с балкона, и Смит зябко повел плечами, но не чувствовал в себе сил пошевелиться. — Где, блять, мой учебник? Какое-то время мужчина не мог говорить и если взять это за способ заставить его помолчать, в Англии воцарится мир на все времена, потому что она будет благословлена чуть ли не Девой Марией лично. Взмокшая ладонь выпустила из пальцев простынь и провела по лицу, вытирая выступивший пот со лба. Пускай Рэймонд сидел рядом и приходил в себя, в комнате не перестало быть горячо. — Спрятал в щель за шкафом, — бессильно откидываясь на подушки, сказал Питер и кинул в ту сторону взгляд. Да, если приглядеться, небольшой уголок книги висел в воздухе. — Спасибо большое, — голосом чуть выше обычного ответил Рэймонд, так у него выражался сарказм. Смит спихнул с себя ногу Флетчера и с видом победителя вытащил злоебучий учебник. За эти два дня у Рэймонда в квартире появились гандоны (кроме Флетчера) со смазкой, а дверь так и осталась стоять у стены. Как и с таблетками, изменения были не то чтобы колоссальные, просто со своими побочками. Теперь Флетчер, ещё неделю находящийся в эйфории от того, что стряхнул с хвоста вцепившегося зубами Хорхе, наведывался к Рэймонду трахаться как в последний раз, видимо, радуясь, что живой. Смиту пришлось признать, что секс и правда заменил ему клуб, потому что после трах-марафона, которые устраивал детектив, он спал без задних ног, полностью удовлетворив все свои желания: и присунуть Флетчеру, и плюнуть ему в лицо — у Флетчера не было границ, у Рэймонда не было тормозов. А ещё Флетчер сосал так, будто зарабатывал на этом не меньше, чем на своем компромате. Рэймонд как-то попробовал повторить то, что вытворял Питер, и чуть не сблеванул, пришлось обходиться языком, потому что рвотный рефлекс такие выкрутасы не оценил. Жизнь вошла в колею, столик остался при своих трёх целых ножках и одной со швом на месте склеивания. Рэймонд учился, работал и спал с Флетчером, в редкие вечера разрешая тому остаться на ночь. Если Смит и испытывал в жизни что-то отдаленно похожее на спокойствие, может быть, даже почти на счастье, то в ту весну, но спящему в обнимку с подушкой Флетчеру на соседней половине кровати это знать не обязательно. Зазнается.***
Смит из-за того, что всю свою сознательную жизнь был один, не просек ни с Пирсоном, который уже считал Рэймонда продолжением своей руки, ни с Флетчером, который прочно обосновался на диване, таскал еду и крутил дурацкие ситкомы, что оба станут «привычкой», затянувшейся на года. Пока что он просто воспринимал происходящее как должное: Флетчер вился все время где-то рядом, бубнил себе под нос, когда работал или когда скучал, готовил ужины. Рэймонда все устраивало, но он про себя никак не называл эти отношения, что появились между ними после Хорхе. Это просто было. Рэймонд не прикладывал никаких усилий со своей стороны, Флетчер терпел и его плохое настроение, и холодность, а он же никогда не испытывал угрызений совести выставляя того за дверь, когда Питер начинал неимоверно раздражать просто фактом своего существования. И дело было даже не в эгоизме. Просто в почти любых отношениях с людьми, которые откровенно говоря у Рэймонда не клеились, Смит шел по пути наименьшего сопротивления. Никому ничего не доказывать, не сближаться. Флетчер же перед Рэймондом стелился вопреки, кажется, своему характеру гуляющей самой по себе кошки, поэтому Смит даже не предполагал, что ему нужно прикладывать усилия со своей стороны. Он вообще не догадывался, что ему это все нужно не меньше, чем Флетчеру. — Это пепельница, — не спросил, а уверенно сказал Смит, смотря на Флетчера на противоположном конце дивана поверх очков. Сказал так, будто как в детских загадках, продолжение должен был уже ответить Флетчер, но тот лишь смотрел невинным взглядом с зажигалкой наготове. Рэймонд повторял билеты к экзамену по конспектам, поэтому не разрешал включать телевизор, да и сам не собирался замечать присутствие Флетчера в ближайшие часы. Но тот упорно отказывался уходить и продолжал печально вздыхать. — Откуда ты ее вообще достал? Если хочешь закурить в квартире — не думай. — Пепельница, — согласился Флетчер, — из дома принёс. Он уже держал огонёк у себя перед лицом. Из дома он достал не только пепельницу, а ещё зубную щётку, которая уже месяц стояла в ванной, парочку лишних тарелок и два свитера, что валялись в шкафу у Рэя, а заметил он, блин, только её. Рэймонд же, который досконально знал каждый предмет в своей квартире, конечно же заметил и лишнюю щётку, и свитера, и чашки. Пожал плечами и порадовался, что Флетчер не будет пытаться таскать его толстовки. После того, как Рэймонд поделился с ним одной взамен испорченной водолазки, Флетчер все пытался повторить успех, не понимая, что то была разовая акция. По квартире то там, то тут были заметны следы присутствия в ней Флетчера, даже когда тот днями мог не появляться, сидя где-нибудь на лондонских крышах напротив окна очередного объекта. Рэймонд натыкался на оставленные Флетчером книги, подушка пахла его одеколоном, на холодильник детектив примагнитил снятую на полароид фотографию Рэймонда на балконе: у Смита было крайне недовольное лицо, потому что быть в прицеле пусть и фотокамеры, ему не нравилось. Иногда было странно осознавать, как много времени здесь проводит Флетчер, но главная странность — Рэймонд не ощущал тесноты. Квартира не стала больше, Флетчер не стал тише, а Рэймонд дружелюбнее, но на Смита совершенно не давило соседство с журналистом. Хотя иногда он и доходил до ручки. Например, когда Флетчер пытался курить в квартире. Рэймонд вытянулся на диване, пригвоздив Флетчера к подлокотнику и вытянув из пальцев сигарету. — На балкон, Флетчер. — Ладно, моя ворчливая жёнушка. Пепельница все равно пригодилась. Её можно было поставить на балконе и давать дальше чахнуть от едкого дыма соседским цветам. Смотреть задумчиво на город. Флетчер подвисал, стоя там. Не известно почему, просто магия места. Он смотрел в одну точку и шум в голове успокаивался. Рэймонд возвращается к своим тетрадкам, но, кажется, Флетчер добился своего: ему становится чертовски скучно от занудных длинных слов, выведенных его неровным почерком. Из-за того, что некоторые сочетания прописных букв у Рэймонда всегда сливались в непонятное нечто, а читать с листка их вообще было невозможно, Смит придумал символы из очевидных крючков и закорючек для их обозначения. Конспекты стали совершенно бесполезны для всех остальных, зато у Рэймонда больше не перепрыгивали с места на места слога. Для вида ещё пару минут полистав страницы, Рэймонд молча выбрался на узкий балкон в компанию к Флетчеру. Небо было рыжеватым, у самого горизонта, если его разглядеть через близко понаставленные дома, клубились подсвеченные золотом облака. Рэймонд вытянул из заднего кармана джинс Флетчера пачку и стащил у него сигарету. — Хуйня, а не табак, — поморщился Рэймонд, после того как удержал аккуратное облачко дыма, почти такое же, как на горизонте, а после вдохнул его обратно. Смит сделал ещё пару затяжек, а потом токлнул Флетчера плечом. Усмехаясь, мужчина облизывает сухие губы. — Тебе лишь бы покритиковать всё, что хоть как-то помогает мне справиться с неидеальностью этого мира. Предлагай в следующий раз, если такой умный. Постояли, помолчали. — Видишь окно на первом этаже? Правее, куда рукой показываю. Так вот мне кажется они культисты какие-то. Я как-то видел, какую-то их вечеринку в балахонах, ходили по кругу со свечами. А может какие-то артхаусные художники, хрен их знает. У Рэймонда иногда были такие вот приступы разговорчивости, когда он мог сказать что-то очень странное, без контекста, просто потому, что ему захотелось чем-то поделиться. Флетчер, который облюбовал теперь его квартиру, периодически с ними сталкивался. Он проводил его взгляд глазами, как по указке. — Вижу. Сатанисты тоже люди, Рэймондо, если почитаешь их правила, поймёшь, что зря этих парней недолюбливают, очень даже мирные и духовно развитые люди, — немного пустил в ход свою пустую болтовню детектив. — Может, тематическая вечеринка? Оргия? Вот уж точно личина артхауса. Весенний вечерний ветер был пронизывающий, а яркий закат лишь говорил, что погода снова пустит слезы из противных дождей на город. Флетчер был немного расстроен этой новостью, ему даже не приходилось лезть в прогноз погоды в газете, чтобы знать об этом. — В Испании самые красивые закаты в мире. Они, знаешь, словно… — Флетчер не находит слов и это забавно. Он даже тушит сигарету, чтобы изобразить чувства руками. —…словно небесный пожар, обхватывающий полнеба. Плюс влажный воздух, тёплый ветер по лицу, тихие разговоры и признания в любви на крышах и… И замирания. Аромат цветов, красного вина с незатихающими птицами. В Лондоне, Рэймонд, почти нет птиц. Богатая фантазия в купе с тёплыми ощущениями воспоминаний магически создают картинку, но та быстро растворяется, как и сигаретный дым. Иногда Флетчера тоже заносит, просто редко бывает, когда это совпадает с заносами Рэя, как сейчас. С той же лёгкостью, с который Рэймонд отделял пустую болтовню от важного, Смит мог быть и хорошим слушателем. Рэймонд выдыхал дым, стоял облокотившись на ржавые ненадёжные перила, иногда чуть заметно вздрагивая то ли от мысли, что те обломятся под весом и он полетит кубарем вниз, то ли от ветра. Рэймонд никогда не был в Испании, но на прошлой неделе вместо National Geographic переключил телевизор на первый попавшийся канал, где была программа о путешествиях, и случайно попал на выпуск про Барселону. И пока Флетчер рассказывал, серый мокрый асфальт сменялся на пыльную, впитавшую солнце брусчатку, петляли улочки старого города, который Рэймонд никогда не знал, но мог представить сладкий, даже душный, тяжёлый запах южных цветов с аккуратных балкончиков и цветочных прилавков. Рэймонд подумал о закатах, о которых говорил Флетчер, небесные пожары вокруг песочного цвета навороченной готики, похожей, по его мнению, которого с трудом можно было бы назвать ценителем, на творение очень укуренных муравьев. Талантливых ещё, конечно, потому что монументальные соборы с этой нависающей и в то же время будто ажурной архитектурой выглядели впечатляющее. — На Беркли-Сквер поет соловей, — хмыкнул Рэймонд, затягиваясь, когда Флетчер пожаловался на отсутствие в Лондоне птиц. На ум сразу почему-то пришла старая песенка. Смит немного комично развернулся к Флетчеру ухом, пока тот говорил, будто старый дед, нуждающийся в слуховом аппарате. — Почему Испания? — у Рэймонда была дурацкая привычка задавать односложные вопросы, оставляя собеседника теряться в догадках, о чем именно он интересовался. Но когда в ответ Смит услышал только недоуменную тишину, продолжил, будто немного недовольный тем, что Флетчер не читает его мысли. — Это какое-то подростковое очарование Дон Кихотом или что? Стажировка на месяц во времена учёбы? Рэймонд и не предполагал, что Флетчер жил в Испании: у того была рожа типичного английского мальчика из закрытой школы, где он был любимчиком учителя и всегда играл главные женские роли. Все со старым добрым английским классизмом и гомоэротизмом. Только говорил Флетчер чудно́. Смиту иногда слышался кокни, которого тот, возможно, набрался по всяким подворотням, иногда там были совсем несвойственные английскому торопливые нотки с раскатистой мягкой «р». Когда Рэймонд задал вопрос, Флетчер только мог недоуменно хлопать глазами за очками. Для него Испания — это целая жизнь, страна его юности, первых ошибок и проб. Он там учился, пытался впитать в себя всю безмятежность и свободу, словно губка. Многие его счастливые воспоминания родом оттуда. Взять хотя бы момент, когда он увидел в кино работу репортёра и уцепился за эту мысль клещами: «я умру, если не пойду на журфак». — Это моя родина, я там вырос, — кивает он и опускает глаза вниз, рассматривая издалека асфальт. Рэймонд моргает, как всегда делает, когда какая-то информация застаёт его врасплох. — Родился? — Смит переводит на Флетчера взгляд и выдыхает тонкой струйкой дым, — я не знал. Рэймонд немного молчит, вспоминая все зацепки, понимая, что нещадно тупил, думая, что у Флетчера просто какой-то бзик на Испании, как у него есть бзик на гангстере. — Так значит все эти «амиго» это ты не под вестерны с Бандерасом косил, — сам себе кивает Смит, который думал, что Флетчер вставляет испанский в речь для красного словца, — Понятно. Ты не похож на испанца. — О, теперь ясно, почему ты так часто на меня смотришь, будто я надел свитер наизнанку. Действительно думаешь, что я недалёкий. Это не было похоже на обиду. Он просто немного посмеялся над этим, но от чего-то занервничал, потому что его руки не знали, куда себя деть. Детектив снова закурил. — Иногда, — пожал плечами Рэймонд, не став спорить, что и правда подумывает о Флетчере, как о ходящей катастрофе. Вообще-то Рэймонд не считал Флетчера тупым. Как там звучит избитая фраза? У Флетчера был острый ум, вот. Рэймонд немного завидовал, честно говоря, как тот на ходу мог читать, слушать и пиздеть, как пиздели, кажется, все, удостоившиеся высшего образования. Но Питер при этом мог быть полным идиотом. Человек-парадокс. — Просто не повезло с генетикой, кожа не загорает. Отец был англичанин, так что… В ваших рядах затисался шпион, мистер Смит. Но боже, как теперь быть, его личность раскрыта. Флетчер не понимал, от чего его вдруг так вихреобразно захуевило, он на всё это предпочёл снова выдавить какой-то театр. Рэймонд заметил, что Флетчер потянулся за второй сигаретой сразу же, как потушил первую. — Придется пытать, а потом утопить, как непобедимую армаду, — неловко пошутил Рэймонд с абсолютно серьезным лицом, сопровождать шутки мимикой был не его стиль, — правда вместо Ла-Манша будет ванная без двери, но я думаю, для тебя одного вполне хватит. Детектив засмеялся. Рэймонду что-то не нравилось. Начиналось все хорошо, даже как-то миролюбиво. А теперь что-то висело в воздухе и мешало Рэймонду наслаждаться весенними сумерками. — Прекрати дёргаться, — проворчал Рэймонд, хотя Флетчер спокойно стоял по левую руку, но Смиту казалось, что тот мельтешил, как всегда. Гангстер не знал, откуда бралось это ощущение, но оно его раздражало и Флетчер был виновником. Детектив вздрогнул, будто от дикой боли, когда Рэймонд все-таки заметил его вылезшую не вовремя тревогу. У Флетчера тоже могли быть срывы. Он держал в себе слишком много эмоций со смерти матери, не успев до конца прожить ни одну и сейчас это было похоже на прорвавшуюся дамбу. Смех больше не приносил облегчения. — Блять, я просто… Он думал, ему действительно всё просто, но оказалось нихуя. Последовал судорожный выдох, Питер понимал, что за миг состояние не пройдёт, к тому же, черт бы побрал, всё было на глазах у Рэймонда, который уже раздражался на него. Обычно Флетчер предпочитал запивать это горе у себя в квартире. — Да порядок. Порядок. Рэймонд сверлил Флетчера взглядом: пытался поймать намеренно отведенные куда-то в пол глаза, да ещё и скрытые блядскими очками. Те сейчас бесили Смита ещё сильнее, чем обычно. Кто вообще носит в сумерках, дома темные очки? — Холодно, — гангстер щелчком отправил окурок с балкона, проигнорировав стоящую рядом с Флетчером пепельницу, — я пошёл. У Рэймонда было ощущение, что он что-то забыл, но не мог вспомнить что. Или смотрел на те картины, которые казались вполне нормальными, если бы не какая-то странная деталь: рыба в сапогах на фоне или неправильное отражение в зеркале. Смит никогда не лез в чужую душу, но Флетчер слишком долго был под боком, чтобы Рэймонд не начал улавливать его настроение, словно пёс. И как собака же, Рэймонд понимал, но не мог облечь в слова. И всё-таки собакой Рэймонд не был, поэтому тыкнуться мокрым носом в ладонь тоже не мог. — Чай будешь? — зато как англичанин мог предложить чай. — Ага, очень хочу. Лучший напиток на свете. Ты вообще за чай или за кофе? Ах, точно, за тишину. — Быстро учишься, — Рэймонд поставил кипятиться воду и достал с полок жестяные баночки с листовым чаем, — какой? Рэймонд понял, что снова не дождется ответа, поэтому развернулся к Флетчеру вскинув брови. — Чай какой? Есть китайский жасминовый, с чабрецом и ромашка. Рэймонд был похож на ищейку, взявшую след. Он говорил про чай, но сам весь будто вытянулся носом по ветру, пытаясь уловить, что же поменялось. Безуспешно. Извилины сложно крутились при выборе, потому что на слух все плохо воспринималось. Поэтому детектив просто ткнул пальцем в то, что как показалось ему, вкуснее пахло. — Ты останешься на ночь? — вдруг ни с того, ни с сего ляпнул Рэймонд, который раньше никогда не предлагал сам, а просто не возражал, когда Флетчер залезал под одеяло. По крайней мере, открыто. В трёх случаях из пяти. — Что? — тянущаяся пауза. Питер непонятливо нахмурился, не до конца что-то понимая. — Могу, но у тебя же экзамен? — И? — Рэймонд залил заварочный чайник и положил туда чай с чабрецом, хотя Флетчер и ткнул в ромашку. В прошлый раз тот жаловался, что она вкусно пахнет, но на вкус, как трава, — Растолкаю тебя, когда буду уходить. Рэймонд даже не подумал, что вопрос не в том, что Флетчер на горит желанием рано просыпаться. Предлагая, Смит совсем не думал про секс, потому что у него и правда завтра был экзамен. И именно это было странно: спрашивать, останется ли Флетчер на ночь, не собираясь полночи втрахивать его в матрас. — Хорошо, — выдыхает детектив и трёт устало лицо. — Ладно тогда. Он садится и ждёт, пока все будет приготовлено, а потом проникается дикой благодарностью. — Спасибо. Странно, до чего легко сейчас ощущается собственное тело. У Флетчера был острый ум, но он никогда бы не взялся описывать, почему благодарит Смита. Видимо, за чай? — Могу погонять тебя по конспектам, если хочешь. У меня учёба на журфаке отлично шла по средству запоминания ассоциативным методом. Одно цеплялось за другое очень быстро. Рэймонд устроился на стуле напротив Флетчера и задумчиво почесал заросшую светлой, немного рыжеватой щетиной щеку. Смиту было проще запоминать на слух, в процессе диалога, чем с листов, где буквы иногда плясали перед глазами. Рэймонд поднимается, чтобы взять тетрадь и передать ее Флетчеру. — Если сможешь прочитать, у меня не очень хороший почерк. Это было как-то неправильно уютно. Тусклая лампа на кухне, которую стоило бы уже поменять, чай, Флетчер, листающий его тетрадь. Рэймонду нравилась эта квартира больше, чем предыдущие, но никогда ещё у него не было ощущения дома. Смит решил, что оно появилось, потому что он здесь обжился и с потолка не текло от соседей-наркоманов, а совсем не из-за нервного детектива в темных очках с сомнительным чувством юмора. Питер щурится, снимает свою защиту и откладывает в сторону, потому что так смотреть через линзы действительно невозможно. Он ухмыляется, смотря на чужой почерк и пометки. — Давай уточним, вот здесь, значит, важно, здесь супер важно, а это просто ты мулевал левой ногой, верно? Он отхлебывает чай, входя в кураж. Почерк, вся манера записывать информацию Рэя, его невероятно умиляет. Со своим упорством, почти без труда удаётся разобраться в беспорядочных крючках и петельках. — Значит, первый вопрос о ценных бумагах, их видах и различии. Рэймонд, ты чего улыбаешься? Детектив впервые видит, как парень хоть немного растягивает свой рот и показывает зубы без злобы. Невольно улыбается ему в ответ, с искрой восторга научного наблюдателя в лаборатории, где происходит редкий природный процесс. Просто детектив втягивается в процесс так быстро и, как всегда, целиком и полностью, будто делать ему больше нечего, чем гонять Рэймонда по вопросам о ценных бумагах, амортизации и вкладах. Смит, наверное, впервые задумывается, что Флетчеру он просто нравится и никаких других целей, корыстных и не очень, тот не преследует, кроме как проводить со Смитом время. Это странная и слишком близкая к правде, к которой Рэймонд не готов, мысль, поэтому надолго в его голове она не задерживается, не найдя там подходящей почвы для своих семян. Но остаётся на губах почти незаметной, открытой улыбкой. — Ничего я не улыбаюсь, — бурчит Рэймонд, как-то слишком поспешно пряча открытые не в злобном оскале зубы, но призрак улыбки остаётся где-то во вздернутом уголке губ, когда он начинает отвечать по билетам. Они управились где-то за два часа, время пролетело незаметно. Из Флетчера мог бы выйти профессор, от которого ученики ссали бы кипятком от восторга, потому что тот был горазд на всякие шуточки и байки, а потом плакали бы перед экзаменом, понимая, что со всеми этими лирическими отступлениями он как-то подзабыл рассказать им материал, на которой набралось вопросов сто, не меньше. На самом деле Флетчер оказался довольно полезен, потому что все его шутки и правда неплохо помогали выстраивать ассоциации, как он и говорил. — Спасибо, — впервые, кажется, за все их общение искренне благодарит Рэймонд, убирая тетрадь и учебники в сумку, пока Флетчер споласкивает их чашки, в которых за это время чай заваривался ни один раз. — Пожалуйста, Рэймондо. Te quiero mucho. Флетчер переживает за Рэймонда, но никак не сомневается — тот сдаст. Хотя бы из-за его пассивной агрессии в сторону Пирсона. Смит будет думать, что покорил Эверест, но на самом деле быть далеко не первым на общей картинке тщательно сыгранного плана.***
Совсем не заметно, как весна просочилась мимо и уже во всю расплеснулось по улицам лето. В квартире сидеть становилось скучно, именно поэтому Флетчер вытянул Рэймонда на беззаботную прогулку, с мороженым и по берегам многоизвестной реки. Рэймонд с трудом переносил жару. От духоты, плавящегося на глазах асфальта, который вонял гудроном, и мокрой липкой ткани, стоит на секунду прислониться к чему-нибудь спиной, Рэймонд закипал не меньше, чем весь Лондон в это аномально жаркое лето. Смит либо лежал в ванной, будто какая-то заблудившаяся русалка, обосновавшаяся в однушке на окраине города, но иногда скучающая по родной среде, либо сидел в обнимку с хуево работающим вентилятором и с самым несчастным видом. Флетчер же наоборот радовался солнцу и теплу, наслаждаясь каждым днём без туч и дождя. Вытащить Рэймонда на улицу стоило ему долгих уговоров и обещания трёх шариков мороженого. На меньшее Смит был не согласен. Рэймонд шел в надвинутой по самые брови кепке, прячась от солнца, которое к его коже было совсем не милосердно, и как бы Смит ни прикрывался козырьком, домой он все равно вернётся с обгоревшим носом. Мороженое таяло и стекало из рожка по рукам, сладкое и липкое, а Рэймонд все безуспешно пытался успеть слизать капли раньше, чем те испачкуют пальцы. — И чего ты такой довольный, — проворчал гангстер, даже не глядя, чувствуя извечную флетчеровскую ухмылку, которую Флетчер носил не реже, чем очки. Питер пиздец как влюблен. Его тараканы отплясывают брейк-данс и пьют мохито через соломенную трубочку, а всё потому, что он за долгое время действительно чувствует счастье. Он не хочет переходить в сентименты, не признаётся никому, из-за чего вдруг раздобрел, просто наслаждается, пока может. — Да так. Заказчик хорошо заплатил, — он подходит к фонтану и опускает ладонь в тёплую воду, а потом поднимает с каплями брызг на Рэймонда и посмеивается. Тот, кажется, не оценил его шалость. Смит отряхивается и чуть ли не шипит, как кот, на которого пшикнули из пульверизатора, чтобы он не жрал мамины гортензии с подоконника. От резкого движения у Рэймонда с рожка скатывается к самому краю один из подтаявших шариков мороженого, и он печально смотрит, как тот приземляется на горячую набережную, растекаясь лужицей, тут же привлекающую внимание воробьев. — Манго. Мой любимый вкус был, — вздыхает Рэймонд, а потом переводит на Флетчера взгляд, обещающий скорую расправу. Смит сдергивет с головы кепку, зачерпывая ею воды из фонтана, и окатывает всем, что не успевает просочиться через ткань. Рэймонд самодовольно скалится, от чего у него забавно морщится нос, на котором видны редкие веснушки. У Флетчера мокрое лицо, мягкие пряди волос потемнели от воды, а рубашка липнет к телу на груди и плечах. Смит с чувством выполненного долго возвращает кепку на место, чувствую как теперь от влажной ткани чуть меньше печет затылок. Какой-то пиздюк смотрит на их водную баталию с приоткрытым ртом, а его мать — на Рэймонда с бесконечной усталостью. Ей теперь всю прогулку вылавливать чадо из любой лужи.***
В начале августа, когда все окна и балконы были открыты, всё же надеясь на хоть крохотный сквозняк, Флетчер лежал на диване без верха, что было достаточно частым явлением в последние три месяца, и читал журнал, перекатывая во рту фруктовый лёд, который он иногда делал в домашних условиях. Раздался звонок на его телефон. — Да? А, Клео, привет. Кто тебе сказал, что я старик? Нет, правильно мудрый и опытный мужчина. Спасибо. Да ты ебучая шутница, — он какое-то время молчал и посмеивался. — Спасибо за поздравления. Надеюсь, доживу до круглой даты и махнём в следующем году в Мексику, устрою вечеринку в стиле Лас-Вегаса. Да, да, тебя приглашу, мелкую тоже бери, может ей там олигарха найдём. Так, блять, не важно, что ей всего девять. Смотри в будущее. При разговоре он также жестикулировал, как при живом общении и вряд ли задумывался, как это было со стороны. Рэймонд был в спальне и навряд ли слышал их разговор. Флетчер не собирался ставить его в неловкое положение и сообщать, сколько ему лет уже стукнуло сегодня. Смит смазывал пистолеты, разложив клеёнку на постели, чтобы не испачкать новое одеяло, которое в такую жару было не пришей кобыле хвост, но теперь у Рэймонда их было два. Как и пар тапочек, как и щеток в ванной и полотенец на батарее. Он с удобством устроился бы на диване у столика, но там развалился Флетчер, и Смит почему-то его не сгонял к чертям собачьим. Питер с кем-то чирикал по телефону, Рэймонду невольно прислушался. Флетчер никогда не был особо тихим, а квартира была недостаточно большой, чтобы совсем не разобрать, о чем он там болтает. Смит расслышал какие-то обрывки фраз, короткие смешки и, как всегда, очень выразительные, немного театральные интонации. Флетчера будто всегда снимала какая-то скрытая камера, для которой он так старался. Рэймонд подумал, что из Флетчера вышел бы хороший герой трагикомедии. — В какую Мексику ты собрался? — Рэймонд вышел из спальни, направляясь в ванную смыть с рук масло — запах от него был специфический. Смит вытирал ладони махровым полотенцем, которое, к слову, притащил Флетчер. Питер разлегся на диване с какой-то жёлтой прессой, Рэймонд не стесняясь заскользил взглядом по голому животу и тянущейся к поясу домашних шорт дорожке темных волос. — Опять в бега? — Поедешь со мной в следующем году на Диа-де-лос-Муэртос, Рэй? Там, знаю, очень весело. Попроси отпуск у Пирсона как-нибудь, — Флетчер говорил в шутку, потому как сам не верил, что Смита могут с ним куда-либо отпустить. Больно сильно это будет походить на медовый месяц (хотя, в их случае, скорее серебряную свадьбу), а у них совсем не такие отношения, они просто секс-друзья. Правда же? Деланно-равнодушно, Рэй протек мимо, а у детектива побежали мурашки по коже и в этом совсем не виновата атмосфера, которую с собой принес блондин. Он сделал вид, что очень увлечён чтением, хотя на деле просто придумывал, что же сказать или просто ждал, пока вопрос сам собой рассосется в воздухе. — Моя хорошая знакомая предложила оторваться на юбилей, если доживу. Я лишь поддержал её в идее. Погрузился в фантазии, так сказать. Рэймонд скривился, выражая этим свое отношение к таким долгосрочным планам. Да, пока что Флетчер чувствует себя как дома, а он не спешит что-то делать с сложившимися между ними отношениям, но это не значит, что гангстер питал иллюзии, будто интрижка затянется надолго. Слово-то какое мерзкое. «Интрижка». В картине мира Рэймонда Смита такого быть не должно. Если антилопа и лев мирно сосуществуют у водопоя, это ещё не начало крепкой дружбы. Флетчер и Рэймонд ещё годы назад выбрали свои дороги, и пускай они часто пересекались, а иногда даже шли почти вплотную, Рэймонд знал, что они никогда не станут одной; Смит считал, что может в любой момент разорвать эти отношения, и избегал думать о будущем, потому что где-то в глубине души понимал, что обманывает себя: Флетчер пополнил собой список дурацких привычек. — Понятно, — Рэймонд как-то сразу потерял интерес к разговору, но не к Флетчеру, к которому приближался с неотвратимостью цунами: накрывающая толщей воды завораживающая волна. Он отбросил полотенце на столик и устроился между бедер детектива, поймав чужую лодыжку и закинув одну из его длинных ног на спинку дивана. Рэймонд никогда не спрашивал разрешения, потому что Флетчер ни разу ему не отказал. Смит думал, что если ему взбредет нагнуть Флетчера в какой-нибудь подворотне при свете дня и под шум городской жизни, он даже вякнуть против не посмеет. С одной стороны, было в этом что-то нездоровое, Рэймонд постоянно пытался вывести Флетчера на отказ, на сопротивление, но тот никогда не переходил какую-то установленную им же границу: пререкался, вился в руках, но подставлялся и безропотно принимал все, что Рэймонд давал. А с другой стороны, что-то темное и недоброе довольно скалилось и наслаждалось до дрожи мыслью, что Флетчер падает к ногам, стоит поманить рукой. Рэймонд выхватил кусочек фруктового льда, зажав его между зубами и проведя им по теплой кожи шеи, груди и ниже. Руки по-хозяйски мяли чужие бока, вели по раскрытым бёдрам, задирая единственный предмет гардероба на Флетчере — шорты в гавайский рисунок. Рэймонд раскусил кусочек замороженного сока, облизнув сладкие губы и принявшись вылизывать оставленные на теле Флетчера липкие дорожки. Газета сразу из топа приоритетов упала на самую нижнюю строчку. Можно сказать, пробила днище. К слову, как и все остальное, кроме блядь-как-горячего-Рэймонда. Питер подрагивает и цепляется ногтями в обивку дивана, заводится, словно юла, с полооборота. — Рэй, ты с ума сошёл? — тело прижимается само, полностью довольное чужими действиями. Веки на глазах трепещат, когда язык тщательно касается кожи, а губы оставляют собственные следы. Если это такой подарок, то Флетчер оценил, записал в своём сердце и собирается крутить в тайном месте только по праздникам, в зрителях имея только себя любимого. Дарить подарки, отмечать памятные даты, ходить на свидания — это все был не их формат, это для тех, кто не пропадает на два месяца, чтобы залечь на дно, кто не чистит глок так же естественно, как кто-то моет во дворе свою машину и приветливо машет соседям. Рэймонд без лишних слов стянул с Флетчера шорты вместе с бельем, и, царапнув по низу живота короткими ногтями, наклонился ниже. Кое-чему он научился, но особо опытным в этом деле все равно не был. Смит никогда не брал глубоко, предпочитая использовать язык и влажно водить приоткрытым ртом с покрасневшими губами по стволу и головке, с выступающей смазкой. Брезгливость Рэймонда была штукой непостоянной, и предугадать, когда он погонит Флетчера в душ, а когда без предупреждения решит вылизать влажную от пота кожу, было невозможно. Смит помогал себе рукой, с той же сосредоточенностью, с которой он несколько минут назад любовно разбирал и собирал свои пистолеты. Флетчер дрожит и выгибается, Рэймонд крепко удерживает нетерпеливые бедра на месте, вжимая в диван, не давая толкнуться навстречу. Ему нравится видеть, как ведёт Флетчера, как бесполезны становятся его слова, которые выручают детектива из любой ситуации, кроме той, когда Рэймонд решает вытрахать из него остатки беспокойного мозга. Питер закусывает губу, в таком положении ведёт и нажимает Рэймонд, задаёт сам темп, но всё равно этим доводит Флетчера до дрожи под кожей. Стальная хватка и выученные техники ртом, как это пиздец противоречиво, но хорошо. Флетчер растекается. — Блять, Смит, ты делаешь из меня скорострела, — жмурится мужчина и чувствует, что вот-вот кончит. Рэймонд делает ещё пару движений языком, медленных, размашистых. А потом доводит Флетчера рукой и вытирает пальцы о подрагивающий живот. — Не припомню, когда ты им не был, — хмыкает Рэймонд, протягивая Флетчеру полотенце со столика и напоминая, что за испачканную обивку снимет с него три шкуры. Гангстер поднимается, моет руки под кухонным краном и как ни в чем не бывало заваривает травяной чай с кубиками льда. Лето было будто из совсем другой истории. Жаркое, душное, совсем не похожее на Лондон с его вечными дождями и влажным воздухом. Идеальное лето, чтобы позволить себе смеяться в голос с несмешных шуток Флетчера, скручивать на балконе ему самокрутки с приличным табаком, от которого Флетчер заходился кашлем поначалу, засыпать на смятых простынях, ворча, чтобы детектив от него отлип — итак жара адская. Это все тоже было из какой-то другой истории, будто при печати кто-то налажал и посередине какого-то толстого романа с ироничными недобрыми перипетиями появилась глава из «Вино из одуванчиков». Смиту казалось, что он урвал что-то детское, хрупкое, живущее одно лето — что-то, о чем можно будет тосковать и сожалеть об упущенном, когда старость подточит кости. Рэймонд ненавидел сожаления.