Несостоявшаяся история

— О боже, молодой господин Мориарти, вы так остроумны! Ваше чувство юмора выше всяких похвал, — пролепетала молодая дворянка, сделав шаг к брюнету. Её щёки слегка покраснели — не то от вина, не то от смущения. – Ну что вы, что вы, просто человек раскрывается в разговоре с хорошим собеседником, — с улыбкой ответил молодой граф, отступив назад. Он достал дорогие часы и, мельком взглянув на время, произнёс: — Прошу прощения, уже довольно поздно, мне пора на поезд. Собеседница издала какой-то звук, выражающий недовольство, но потом попрощалась по всем правилам дворянского этикета и, не дождавшись ответа, ушла к столику с напитками. Альберт посмотрел ей вслед и развернулся к выходу. Если бы кто-то в данный момент обратил внимание на его мимику, то увидел бы смесь отвращения, равнодушия и чего-то похожего на грусть. Эти эмоции были видны недолго: спустя доли секунды на лице молодого графа красовалась уже привычная обществу улыбка. Ох, а какая это улыбка! Ради неё все дворянки (и некоторые дворяне) сразу же съезжались на бал, едва узнав, что старший сын дома Мориарти будет там. Нечасто его можно встретить на мероприятиях; ходили слухи, что у юного господина не всё в порядке со здоровьем. По этой причине наследником хотели сделать второго сына, Уильяма. Этого молодого человека можно охарактеризовать как типичного представителя дворянского общества: гордость, граничащая с гордыней, и красота, присущая всем представителям высшего класса. – Брат Альберт, ты уже уходишь? Неужели опять запрёшься на месяц в своём даремском поместье? — подошёл к уже собравшемуся открыть дверь Альберту Уильям. Его взгляд упал на белые перчатки на руках старшего. — Когда же ты их снимешь? Неужели твоя "болезнь" всё ещё не прошла? И за что мы платили деньги тому шарлатану? "Я не могу ничего поделать с тем, что у меня, как выразился врач, мизантропия" — подумал Альберт и, проигнорировав Уильяма, вышел во двор. Наконец Альберт смог вдохнуть полной грудью. Свежий ночной воздух был гораздо приятнее того, что стоял в помещении. В зале, наполненном высокомерными лицемерами, молодой граф начинал задыхаться. Проблема заключалась не в том, что он был чем-то физически болен, нет — он просто не мог выносить общества аристократии. Оно казалось отвратительным и лживым до такой степени, что эта самая ложь приобретала физическое тело и начинала душить. Когда Альберт стал юношей, эта проблема открылась по-новому. Неприязнь к людям высшего света была всегда, но с определённого момента всё только ухудшилось. Ему стали неприятны прикосновения других людей, даже родителей. Пришлось носить перчатки везде, даже дома. Графиня Мориарти отвела сына к "врачу", и после нескольких сеансов тот поставил диагноз мизантропия. Граф тогда посмотрел на наследника как на насекомое, назвал "дефектным" и просто ушёл. Через неделю на семейном ужине было оглашено, что Альберт переедет на год в даремское поместье. Полечиться. Так он и лечится уже десять лет. Альберт подошёл к карете и попросил кучер довезти его до вокзала как можно скорее. Старик подумал, что дворянин опаздывал, когда же тот просто хотел поскорее в давно ставший родным дом. *** Альберт медленно открыл дверь поместья. Было уже темно, солнце давно село и наступило самое время готовиться ко сну. В силу своих обстоятельств Альберт не стал нанимать много прислуги. У него работали только одна служанка и садовник, которые были замужней парой. Они очень хорошо выполняли свою работу, за что и получали квартальные надбавки. Альберт медленно снял перчатки и положил на столик. В своём доме он мог их не носить: тут никогда не бывало посторонних (чему явно не были рады его родители). "Вообще-то, мои родители много чему не рады; порой мне кажется, что больше всего — моему рождению" — усмехнулся Альберт и направился в сторону своей комнаты. Даже если слухи про его здоровье были почти полностью позабыты (хотя иногда всплывали в разговоре, однако эта тема не держалась дольше пяти минут, а то и меньше), родители всё равно чувствовали себя смущенно на вечерах, когда несколько пар глаз направлялись на них. Подобное им явно было неприятно. Как-то раз Альберт даже нечаянно услышал разговор графской четы про отречение от сына. Но поняв, сколько шума это создаст, те передумали. Однако испытывать понимание к ситуации сына они не стали. Да и какое уж тут понимание, если от прикосновения родных рук твой ребёнок убегает как ужаленный? Вот и Альберт думал, что между семьёй уже не восстановить "тёплых" отношений. Он не тот ребёнок, которого они хотели бы видеть, и они не те благородные аристократы, которых хотел бы видеть Альберт. Иногда Альберту казалось, что ему не найти в этом обществе единомышленников. Его взгляды на дворянство были довольно... уникальны для человека его положения. Не имея возможности обсудить с кем-то свои идеи и рассуждения, он нередко пускался в мысленный монолог, всё чаще выпадая из реальности. Единожды поделившись, он запомнил ту ситуацию до конца жизни. На него посмотрели как на маленького мальчика, дурачка, что не понимает мира, и лишь сказали, что с возрастом к нему придёт осознание. Годы шли, но "просвещение" не наступило. Оно никогда не придёт, уж в этом Альберт был уверен. Может, он просто родился не в то время и не в том месте? Если бы он родился позже, возможно, было бы больше людей, с которыми он мог обсудить все идеи? В такие моменты Альберт заглядывался на ножи, окна, лампы. Вот прямо как сейчас. Стоит лишь разбить вот эту самую лампочку, как произойдёт несчастный случай. Умрёт какой-то молодой дворянин, по которому будут прилюдно скорбеть одни лишь родители, пряча вздохи облегчения за стенами дома. "Но это произойдет не сегодня" — подумал Альберт, открывая дверь спальни.