Кровь и шелк

      Она спала сладко и крепко — теперь уже ничего не могло ей помешать. Давид наконец-то мог уделить время себе, но выпитая кровь Ярослава давала о себе знать, и ему физически тяжело было ничего не делать. Даже холодный душ не унял его волнения. Он вышел из ванной в халате, потому что впервые не боялся смутить Дану своим внешним видом, наконец-то он мог расслабиться рядом с ней.       И всё же, распахнув полог, он ненадолго замер в волнении и даже робости, которую не испытывал уже много веков. Будто ему впервые посчастливится лечь в постель с женщиной. Сколько женщин и юных девушек прошло сквозь его жизнь, но только эта заставила его замереть вот так. Он знал, что не стоит трогать её сейчас, что ей нужно дать покой, оставить сладко спать, но то, как Дана лежала на алой постели, вызывало у него нетерпеливую дрожь. С неё можно было писать картину: в её позе было слишком много сладкой неги, будто страстный любовник уже утомил её и оставил отдыхать, и Давид сам не заметил, как прикусил губу, чтобы хоть как-то сдержать себя.       Дана была слишком хороша в тот момент. Слишком хороша, чтобы Давид мог отказать себе в удовольствии лечь рядом, но пока не касаясь её. Его дочь бесстыдно раскинулась на постели, почти не прикрывая своей наготы — только шёлковая простынь пропущена между ног так, что лобок, часть бедра и живота были скрыты алой тканью. И это только подчёркивало нежную белизну её форм, будто вырезанных из мрамора. Поэтому Давид для начала только положил широкую ладонь на бедро, медленно впиваясь пальцами, прощупывая, насколько крепко Дана спит, как отреагирует на его прикосновения. Она чуть подалась вперёд, но не проснулась, только устроилась удобнее. И это стало для него сигналом продолжать. Что бы он ни сделал с ней сейчас — она не будет об этом помнить. Разве что, как о сладком сне.       Медленно и бережно он пропустил руку под её шеей, чтобы быть ближе, чтобы крепко прижать её к себе, чтобы даже если она проснётся, она не могла вырваться. Страстное желание обладать этим юным телом захлёстывало, и ему тяжело было противостоять. Его немного охлаждал только её крепкий сон, Дана была почти что без сознания, а брать тело, которое никак не ответит на его любовь, Давид не хотел. Он никогда так не поступал: да, он мог затуманить разум девушкам, но всё равно не упускал возможности насладиться их реакцией, их взглядами, мимикой в каждую секунду секса. Дана же не отреагировала, даже когда он резким движением вытащил простыню между её ног — у него были другие планы на это место. Девушка же даже не пошевелилась, так и лежала чуть повёрнутая к Давиду, но так, что он мог всё видеть и ласкать и руками, и губами, и языком.       Но всё по порядку. Давид зарылся в её густые шелковистые волосы, потёрся о щеку, добрался до ушка и чуть его прикусил. Дана не реагировала, и это даже начинало его забавлять. Что ещё можно с ней сделать, пока она в таком состоянии? Давид едва сдерживался, чтобы привычно не выпустить зубы: под тонкой белой кожей так заманчиво пульсировала артерия. Вместо этого он впился долгим поцелуем, прекрасно зная, что оставит после себя след.       Контролировать себя становилось всё сложнее: свободной рукой он скользил то вверх, то вниз по сочному телу, останавливаясь на особо соблазнительных местах. На его прикосновения Дана реагировала, хоть и слабо — она чуть выгибалась, подавалась вперёд, несмело прижималась к Давиду, будто прося ласки. И он ей не отказывал. Нежная, податливая, ласковая… Какой же прекрасной она была бы, если бы не вынужденный сон! Но Давид не хотел лишний раз её тревожить, этот его страстный порыв — всего лишь каприз, который может ей навредить. Так что стоит быть ещё ласковее, ещё аккуратнее, чтобы даже во сне она не слишком перевозбуждалась.       Давид впервые позволил себе поцеловать её в губы, совсем не по-отцовски. На поцелуй она не ответила, только задышала чуть быстрее, затрепетала в его объятиях. Её капризная верхняя губка так давно манила его, и Давид с удовольствием обхватил её жадными губами. Он прекрасно знал, о чём думают девушки, да и его сыновья тоже, глядя на его рот. И они не ошибались — Давид столетиями оттачивал мастерство, и сейчас даже огорчился, что Дана не сможет его оценить. Что ж, придёт время, и она сгорит в его поцелуях.       Поцелуи без ответа его раздражали. Дана хоть и выглядела теперь возбуждённой, но этого ему было недостаточно. Давид оторвался от её губ, освободил руку, переложив Дану ещё выше на подушки, и принялся за самое вкусное — шея, ключицы, высокая грудь. Мельком он подумал, что она всегда будет носить платье с декольте и открытыми плечами, на зависть всем. За эти несколько дней Дана превратилась в настоящую красавицу, хотя Давиду нравилась и та хрупкая девчонка, которую он подобрал в подворотне. Но грудь была действительно идеальной: высокая, пышная, но упругая, с широкими тёмными сосками. Её так приятно было мять, целовать, покусывать, ласкать языком, губами, пальцами! И не только. Давид уже представил, как однажды вложит между этих грудей член, и тут же почувствовал острое возбуждение. Всё-таки девушек он любил больше парней, любил их изящные формы, соблазнительные даже в строгих нарядах. Парни же были его болезнью, нездоровым увлечением, сводящим с ума. Как приятно было соблазнить парня и быть у него первым…       И всё же сейчас под ним лежала его новая любимица, и её тело требовало внимания, откровенного поклонения. Что ж, в этом он мастер. Дана снова выгнулась в ответ на его ласки, жадно скользнула ладонью по его плечу, спине, притягивая к себе и прижимаясь сама. Она становилась нетерпеливой! Давид усмехнулся и чуть прикусил грудь, постепенно перебираясь к торчащему соску, а широкой ладонью уже ласкал бёдра, которые Дана то сжимала, то податливо расслабляла навстречу его рукам. Она нежилась, поддавалась его игре, хоть и неспешно, но всё же её тело сплеталось с его.       Возбуждение нарастало, и Давид с какой-то животной яростью сжал её бедро, отвёл его, будто хотел оторвать Дану от себя. Девушка покорно откинулась, её веки трепетали, губы были жадно открыты. Интересно, кто ей снится? Давид снова хищно усмехнулся, теперь укладывая Дану на спину и чуть отстраняясь. Возбуждённое, разгорячённое тело подрагивало, ожидая прикосновений, и Давид провёл кончиками пальцев от ямочки между ключиц вниз, по напряжённому животу и остановился возле лобка. Девушка была прекрасна в своей наготе и естественности. Некогда короткие колючие волосы отрасли за время её прибывания здесь, и Давид подумал, что так ей даже лучше. Мягкие тёмные волосы начали завиваться, и на них теперь особенно соблазнительно блестела смазка. Дана была уже совсем мокрая! Длинные пальцы скользнули между ног, пока ещё нежно, едва касаясь, изучая, раздвигая губы. Девушка инстинктивно сжала бёдра, и Давид едва не засмеялся, когда понял, что она сама движется, извивается, трётся о его руку. Такая молоденькая, а такая жадная до ласк!       Как жаль, что она больше не пахнет, как человек! Стоило сделать это с ней раньше, до обращения! Давид не сомневался, что она бы понравилась ему на вкус. Ну что ж, она ничего не вспомнит, но он ей насытится! Дана не сопротивлялась, когда он убрал руку слишком резким движением и так же жёстко развёл бёдра. Девушка только чуть недовольно выдохнула, будто фыркнула, и даже попыталась перевернуться, и Давиду пришлось крепко вжать её ноги в постель. Её окрепшее тело, хоть и было расслабленным, но оставалось ощутимо тяжёлым, и Давид с нескрываемым удовольствием отметил это. Он любил крепкие, сильные тела, они всегда такие неутомимые в сексе! Как жаль, что она крепко спит, что не отреагирует на его ласки!       Но сначала он всё равно дразняще прошёлся языком по внутренней стороне бедра — Дана вздрогнула, и Давид продолжил уже поцелуями и лёгкими покусываниями. У него были острые зубы, поэтому он лишь чуть прикасался зубами, едва-едва прижимал их к коже и тут же опускал. На её теле и так останется много следов — с поцелуями он так не церемонился. И всё-таки, едва он развёл её бедра шире и прильнул к уже влажным губам, то стал до безумия аккуратен. Слишком нежной она была, свежей, как едва распустившаяся роза. Жаль, что она больше не пахнет, но вкус остался, и Давид уже и забыл о её удовольствии, просто наслаждался сам. Сам процесс увлёк его: он будто пьянел, но губы и язык двигались привычно, чутко реагируя на любой отклик тела Даны. Она дышала тяжело, прерывисто, с губ срывались дрожащие вздохи, сопровождающие волны удовольствия, пробегающие телом. Она отвечала на умелую игру его языка так остро, что Давиду даже казалось, будто она давно уже не спит, а только притворяется. В любом случае пусть наслаждается. Он не мог остановиться, возбуждение требовало большего, но даже помочь ей пальцами он не решался — слишком острое удовольствие вымотает её. Она и так уже билась над ним, извивалась, и только крепко сжимая её белые бёдра, до синяков, он мог их удерживать. И только когда Дана застонала, глухо и с каким-то болезненным надрывом, Давид остановился.       Прекрасная игрушка в его руках! Когда превращение закончится, он насладится этим сильным красивым телом сполна! А пока пора оставить её спать.       Давид напоследок окинул её взглядом. Волосы растрёпаны по красному шёлку подушки, на белом лице румянец возбуждения, ротик чуть приоткрыт, зато бёдра крепко сжаты в последних сладких судорогах. Теперь она выглядела ещё развратнее и соблазнительнее, чем сразу после душа. И Давид надеялся увидеть её такой же, когда вернётся от Ярослава. Тогда можно будет продолжить эту игру, если Дана будет хорошо себя чувствовать.       Он давно не был с мужчиной вот так. Так, как этого потребует Отец, и теперь волновался, будто это будет его первый раз. Так что все эти четыре часа Ярослав потратил на то, чтобы подготовиться и хоть немного успокоиться. Перед глазами то и дело всплывали картинки их встречи в кабинете. Какой же он всё-таки красивый! Красивый, как и в их первую встречу, когда Яр был ещё так юн и так чист. У него тогда ещё даже не было отношений с девушками, вообще никаких отношений. Дурацкие пьяные игры с товарищами, которых он потом стыдился — были, а чувств, даже самой наивной влюблённости — не было. И Давид покорил его одним только взглядом. Ярослав как мог боролся с нахлынувшими чувствами, избегал его и сам искал с ним встречи, злился на себя и на него, но в итоге сдался. Какая же это была драма! Ярославу сейчас даже стало стыдно за своё поведение! Но как же было хорошо и спокойно, когда он наконец-то доверился ему, отдал себя в эти опытные руки. Если быть покорным Давиду — он сделает тебя счастливым. Но за это придётся заплатить страшную цену — отдать всего себя, свою жизнь, свою судьбу этому капризному и самовлюблённому, но такому прекрасному монстру.       Яр стиснул зубы от нахлынувшей нетерпеливой дрожи, вспомнив сегодняшний поцелуй. Как он мог быть таким дураком? Как мог сам добровольно отказаться от такого наслаждения? Ни с кем и никогда он такого не испытывал! И тут его осенило: да никто и никогда не делал с ним такого! Яр был молодым, сильным, выносливым, но вспыльчивым, и Отцу то и дело приходилось его укрощать. Болью и наслаждением. Именно в такой последовательности.       Впервые Яр понял, что дрожит не только от предвкушения, но и от страха. Он не готов! Если Отец сегодня захочет снова сделать с ним всё то, что делал раньше… Он не выдержит, будет молить его остановиться и позорно сбежит. И всё испортит! Что же делать? Ответ был на поверхности! Стоит только его попросить об этом! Если самому быть ласковым и покладистым, то и Отец на него не рассердится и не накажет. Ох, как он его когда-то наказывал!       За этими волнительными мыслями Яр не сразу вспомнил, что сегодня Отец впервые после превращения укусил его! Если ему потребовалась его кровь, значит, он ослаб. Значит, не будет так активен сегодня. Он тоже хочет отдохнуть, хочет расслабиться, и Яр ему в этом поможет.       Давид и сам волновался: противоречивые чувства к Дане и к Яру разрывали его. Как жаль, что невозможно будет свести их в одной постели, если только не применять жестокие методы. Они так похожи и одновременно такие разные! И Давид испытывал к ним разные, хоть и острые чувства. Дана — юная, хоть и не невинная, но свежая и, судя по тому, как она краснела под его взглядом, ещё очень неопытная. Из неё можно было лепить всё, что угодно. И Ярослав, которого он так хорошо воспитал в прошлом. Но теперь он мог испортиться! Хотя, как показал сегодняшний поцелуй, младший был всё так же ему покорен. Ах, этот румянец смущения на его точёных щеках! Будет ли он так же смущён у его ног?       Эту игру он любил и часто играл в неё со своими многочисленными любовницами, но с Яром было веселее всего, ведь он всегда оставался его непутёвым сыном. И теперь он ждал его при полном параде: в дорогом костюме, в блестящих туфлях и с мягким широким ремнём. Он выглядел слишком строго и знал это. И знал, как будет выглядеть Яр, когда придёт сюда, в его спальню, в одну из его спален. Едва откроется дверь — начнётся игра.       Ярослав выглядел так, как этого и ожидал Давид: немного растрёпанные тёмные волосы, неловкий взгляд из-под пушистых дрожащих ресниц, искусанные в волнении губы. Почти такой же невинный вид, как и в их первые встречи. Одет он был как прилежный ученик: чёрные брюки, белая рубашка, узкий чёрный галстук. Теперь Яр уже не был надменным молодым красавчиком, а лишь смущённым парнем.       — Запри дверь и проходи, — мягко приказал Давид. Он сидел в кресле, вызывающе закинув ногу на ногу, чуть склонив голову, и всё в его позе вызывало желание поклониться. Возможно, поэтому Яр не поднимал на него взгляд.       — Давно мы не встречались вот так, — всё так же медленно, размеренно говорил Давид, проходясь по Ярославу соблазнительным взглядом. Яр не двигался с места: как сделал один шаг в комнату, так и застыл. Он ждал приказа от Отца или какого-то знака, чтобы не ошибиться.       — Какой-то ты бледный. Ты меня боишься? — Давид встал и сделал несколько шагов к Яру, и тот сразу же вскинул голову:       — Ну что Вы, Отец!       И всё равно он выдохнул слишком нервно, чем выдал себя. Давид протянул руку и одними только кончиками пальцев приподнял его подбородок. Ярослав был ниже его ростом, как и все остальные дети, но сейчас казался особенно миниатюрным, таким хрупким, беззащитным. Таким покорным. Но так ли это? Стоит проверить.       — Тогда открой рот. Шире, — Давид продолжал оттягивать нижнюю челюсть, пока не остался доволен. — Вот так. Теперь закрой глаза.       Сильные пальцы впивались в изящный подбородок, вызывая боль, но Яр подчинился — и теперь с трепетом ждал, что же будет дальше. Ничего страшного: Давид просто наклонился, одновременно подтягивая сына к себе, и поцеловал его медленно, долго, растягивая удовольствие. Он снова не давал Яру даже вздохнуть, поэтому, когда наконец насытился и отстранился, почти грубо оттолкнув сына, Яр почувствовал облегчение. Его Отец мог быть очень и очень жестоким!       Но пока Давид только надменно смотрел на него, чуть щурясь.       — Что-то ты не очень-то расположен ко мне. Разве ты уже забыл, что натворил? Я так и не наказал тебя за это. А ты же помнишь мои правила?       Игра началась, и сердце Ярослава забилось в тревожном предвкушении. Вот оно! Вот что задумал Отец! После стольких лет он не мог так просто взять его, без такой невыносимо долгой и мучительной прелюдии.       — Я не слышу ответа, — Давид быстрым движением поймал тонкий чёрный галстук сына, намотал на руку и рывком подтянул к себе. Лёгкого по сравнению с Отцом Яра мотнуло как куклу, он едва не упал на грудь Давиду, но вовремя восстановил равновесие.       — Я виноват, Отец. И я заслуживаю наказания. И готов его принять.       Слова приходили сами. Воспоминания прошлых уроков вспыхивали и разжигали ещё больший огонь похоти. Ярослава начинало трясти, но он постарался взять себя в руки, чтобы только не испортить настрой. Он смотрел на Отца снизу вверх в полном благоговении, замирая от одного его взгляда, от лёгкого изгиба соблазнительных губ.       — Ты уверен в этом? — Взгляд Давида стал ещё невыносимее, не каждый мог бы его выдержать, но Яр знал, что за ним стоит — сладчайшее наслаждение, пьянящее и сводящее с ума.       — Да, Отец, — Яр потупил взгляд, опуская лицо, чтобы скрыть похотливую улыбку. Давиду не стоит её видеть, не сейчас.       — Тогда на колени.       Ярослав неспешно опустился на мягкий ковёр, пока Отец ослаблял натяжение галстука, и всё равно остался с задранной головой.       — Тебе сегодня придётся хорошенько постараться, чтобы я тебя простил.       Яр посмотрел ему просто в глаза, виновато и просяще. Он ведь его любимый сын, и Отец не будет с ним слишком строг? Или будет?       — Что же ты можешь для меня сделать? Хм… Я ещё подумаю, — Давид как-то разочарованно выпустил из руки галстук, так похожий на короткий поводок, и вернулся в кресло.       — Я пока могу помочь Вам немного расслабиться, — промурлыкал Яр, опускаясь на четвереньки.       Он знал, как хорошо выглядит, особенно с такого ракурса. У него была узкая талия, сейчас так хорошо подчёркнутая белой тонкой обтягивающей рубашкой, талия, переходящая в крепкие ягодицы, затянутые чёрными брюками. И если двигаться правильно, то и выглядеть он будет идеально. Соблазнительно, но не слишком похотливо, будто он нечаянно так прогнул спину, будто совсем и не припадает ближе к полу, чтобы подчеркнуть все свои лучшие стороны.       Всего пара метров между ними, и он преодолел их слишком быстро, как бы не растягивал это представление, но всё резко оборвалось: Яра остановила лаковая чёрная туфля, носок которой поддел подбородок.       — Т-ш-ш… Не спеши, — едва слышно шепнул Давид.       Он сидел, откинувшись в кресле, руки держал на подлокотниках, а ноги — одну на одной. Длинные крепкие ноги в чёрных брюках, и одна теперь была напряжена, придерживая пунцовеющее лицо Ярослава. Яр уже и забыл это острое ощущение, когда ты буквально находишься у ног, под ногами своего хозяина, и теперь на какое-то время перестал дышать. Давид продолжал: холодная лакированная поверхность теперь обжигающе коснулась и так пылающей щеки, и Давид чуть повёл бровью. Яр намёк понял и осторожно потёрся, как котёнок, не спуская с Отца восторженного взгляда. Вдруг Давид снова оттолкнул Яра, на этот раз ногой, но Ярослав даже не успел отреагировать, потому что Давид наклонился к нему и снова потянул за галстук.       — А вот теперь можешь начинать.       Яр уже не скрывался: гибкий, ловкий, изящный — он по-кошачьи скользнул к его ногам, опёрся руками сначала на кресло между ног Отца, послал ему вопросительный игривый взгляд и, только получив одобрительный кивок, устроился удобнее. Ярослав наивно готовился к привычному минету, даже потянулся к замку молнии, но получил шлепок по руке — такой сильный, что Яр вынужден был с шипением отстраниться.       — Разве я разрешал трогать меня там? Что за нахальный мальчишка!       Губы Давида капризно дрогнули, и Ярослав вынужден был отступить. Он снова приблизился к креслу, осторожно потёрся щекой о колено Давида и медленно и осторожно стал пробираться выше. Ласково положил руки на бёдра, затянутые чёрными плотными брюками, чуть задел пальцами полы расстёгнутого пиджака и только потом скользнул по жилетке вверх. Чёрт! Отец был одет так, что Яр не знал, как пробраться к его телу. Расстегнуть жилет? Он может разозлиться. Но и рубашка застёгнута, зажата узлом галстука! Что же делать?       — Иди ко мне, — засмеялся Давид, похлопав рукой по бедру, и Яр с удовольствием устроился на нём, как маленький мальчик. Даже на руках у Отца он оказался едва его выше, а склонив голову, и вовсе снова стал будто маленьким.       Отец обнял его за талию, а второй рукой ловко пробирался по ноге: от колена всё выше к бедру, время от времени впиваясь пальцами и чутко ловя реакцию сына на это. Яр смущался. Давно ему не приходилось быть в такой роли, и от силы Отца он возбуждался всё сильнее. Как приятно было снова оказаться слабым и покорным в его властных руках! Отдаться ему. Эта мысль сдавила грудь, и Яр жалобно застонал, правда, сразу же закусил губу, но было уже поздно.       — Ты скучал по мне? — выдохнул Давид ему в шею, и от этого по спине пробежали мурашки.       — Очень, — простонал Яр. Говорить было тяжело — Давид уже медленно, мучительно медленно целовал его шею, и парень только сильнее выгибался, стараясь прильнуть как можно сильнее к этим сладким губам.       — Так почему не приходил раньше? Почему тебе понадобилось совершить такую ошибку, чтобы снова оказаться здесь?       Шёпот, казалось, звучал не извне, а в самой голове Ярослава, затуманенной возбуждением.       — Отец, я… — Ярослав не нашёлся, что ответить. Сложно было всё это объяснить. С Давидом всё всегда было сложно!       — Что ж, мы можем начать всё сначала. Вот только… — Давид замолчал, и от этого у Яра пересохло во рту. Такая интонация не предвещала ничего хорошего. — Ты ведь не забыл о наказании? Встань.       Ярослав подчинился беспрекословно: вскочил с колен Отца и стал перед ним по струнке, только нервно сжимал пальцы в кулак.       — Раздевайся, — Отец пока не поднимался, но его поза изменилась — стала ещё более надменной и зловещей.       — Полностью?       Изогнутая бровь стала ответом, и Ярослав принялся быстро раздеваться, борясь непослушными пальцами с пуговицами.       — Ремень отдай мне — он ещё пригодится.       Слишком много яда, хоть и сладкого, в голосе Давида вернули Яра почти на сто лет назад. Когда-то всё так и начиналось. С ремней. И Яр и сам не заметил, что нервно закусил губу. Но это не помешало ему снять и аккуратно сложить всю одежду на ближайшее кресло. И даже эта неловкая ситуация не заставила его член упасть, что не мог не отметить Давид.       — Какой же ты всё-таки испорченный мальчишка! Неужели всё моё воспитание было напрасно? Что ж, будем это исправлять. Подойти ко мне. Вот так.       Давид наконец-то встал с кресла, держа в руках ремень Яра. Его сын всё понял и покорно протянул руки в петлю, которую Давид тут же затянул.       — Так-то лучше. А теперь иди за мной.       Как же хорош он был в таком виде: смущённый, растерянный, но все мышцы собраны, поджаты, а прямой длинный член дерзко торчит, почти прижатый к рельефному животу. Но этот виноватый взгляд… Ох, Ярослав будто сам напрашивался на хорошее наказание! Мягкий широкий ремень с тихим шуршанием выскользнул из брюк, и от одного этого звука Яр вздрогнул, но быстро пробежался взглядом по ремню и выдохнул чуть спокойнее. Его Отец — опытный. Он ему не навредит. Этот ремень не подходил к его костюму, значит, был специально подобран для порки.       Давид сел на высокую кровать, широко расставив ноги, и снова похлопал по колену. Яр подошёл совсем близко, но вдруг понял, что не знает, как именно лечь, и Отец засмеялся, взяв всё в свои руки: Яр, такой сильный и ловкий, полностью подчинился его движениям и оказался перекинутым через колено, с вытянутыми перед собой руками и зажатыми между колен Отца ногами.       — Отец, я… — начал было Ярослав, но Давид не дал ему договорить:       — Никаких стоп-слов. Я сам решу, когда будет достаточно. И не забывай считать, чётко и громко. Ты же помнишь, как всё было!       Он помнил. Или думал, что помнит, потому что первые же удары ремнём заставили его вспомнить всё, что с ним делал Отец, в мельчайших подробностях, и вместо «три» Ярослав жалобно закричал — не от боли от удара, а от внезапно нахлынувшей невыносимой смеси страха и возбуждения.       — Ну что такое! Всё сначала!       Чем дольше это продолжалось, тем меньше Ярослав себя контролировал. Хорошо, что Давид действительно не был жесток с ним сегодня, учитывая, что у Яра давно не было такого опыта. Так что не обращал внимание на то, что сын сбивается со счёта, что извивается, пытаясь избежать нового удара, что пальцами уже много раз смял постель под собой. Давид увлёкся: да, задница Яра была возбуждающе прекрасной, гладкой, но мускулистой, уже покрасневшей от ударов. Но перед глазами почему-то были непозволительно пышные, округлые белые бёдра и ягодицы Даны. Ох, они намного быстрее покраснели бы! Она бы уже плакала и просила о пощаде. Только эта мысль заставила его оценить состояние Яра. Его крепкое выносливое тело вздрагивало и дыхание так же сбивалось, становилось прерывистым. Пора прекращать.       — Достаточно.       Давид раздвинул ноги, и Яр благодарно соскользнул на пол, но Отец ласково перехватил его и уложил обратно на кровать, вот только не снял ремня с рук.       — Как ты?       — Отлично, — хрипло ответил Яр, жадно облизывая пересохшие губы. Его глаза затуманились, губы дрожали, как и всё изящное поджарое тело.       — Тебе надо немного отдохнуть, тогда мы продолжим, — Давид ласково погладил его по смуглой спине, и дрожь снова прошла по всему телу. — Или ты хочешь прямо сейчас?       — Как скажете.       Бедный мальчик! Стоило делать это с ним чаще, теперь он совсем не в форме. И не только из-за порки. Давид медленно заправил ремень. Сегодня он не собирался раздеваться, по крайней мере, пока что. Пусть его строптивый сын немного побудет его игрушкой. И всё же он дал ему немного отдохнуть, подождал, пока взгляд станет осмысленным, а тем временем устроился на широкой кровати рядом.       — А теперь ты можешь мне помочь, как и хотел.       Со связанными руками Яр был до смешного неуклюжим, и Давид сам расстегнул ширинку, достал уже возбуждённый член и даже с особым удовольствием провёл головкой по жадно открытым губам Яра.       — Не торопись. Нам ведь некуда спешить, правда?       Спешить было куда — его ждала Дана. Давид сердито выдохнул: почему он снова думает о ней? Ярослав играл роль невинного неопытного мальчишки, поэтому то лишь ласкал широкую головку кончиком языка, то губами, то осторожно запускал за щеку. Но всё это так наигранно неумело, с таким чистым взглядом глаза в глаза, что Давид быстро забыл о Дане. В конце концов, молодое страстное тело, растянувшееся перед ним, было чертовски привлекательно!       И всё же Давид хотел большего, поэтому запустил широкую ладонь в непослушные кудри сына и притянул голову ближе, ещё не насаживая, но уже и не давая отстраниться. Яр намёк понял: теперь он уже старался заглотить больше, втягивая член щеками, губами, ласкал его языком. Руками он всё же крепко взялся за основание, то сжимая член, то слегка подрачивая его. Он не хотел, чтобы Отец кончил — он и так слышал, что Отец дышит тяжелее, быстрее, что пальцы в волосах сжимаются нетерпеливее.       Сам Ярослав, избалованный порно, любил, чтобы было много слюны, чтобы было мокро, чтобы член хлюпал во рту — эти звуки его возбуждали, а вот Отца — раздражали. Давид любил, чтобы всё было изящно и аккуратно. И если Яр сейчас зальёт его брюки слюной, то снова будет наказан.       — Достаточно.       Давид встал с кровати, но член так и остался торчать из ширинки, и Яр едва сдержался, чтобы не хихикнуть. Такой контраст белого прямого члена на фоне чёрного строгого костюма!       — Как хорошо ты готовился ко встрече со мной? — деликатно уточнил Давид, доставая смазку.       Яр всё понял и неуклюже приблизился к краю кровати. Чёрный шёлк скользил под ним, и Яр почувствовал себя неловко.       — Очень хорошо. У меня давно не было мужчины там, только игрушки изредка, так что…       — Мне быть с тобой понежнее? — ласково уточнил Давид, заглядывая ему в глаза с заботой опытного насильника.       — Если можно, Отец, — Яр произнёс это уже уткнувшись лбом в шёлк, потому что Давид поставил его в нужную ему позу. Снова руки вытянутые вперёд, но вот теперь задница с ещё не сошедшими следами была абсолютно незащищённой, и Ярослав снова занервничал.       Он всё-таки готовился или играл с игрушками чаще, чем говорил, потому что сфинктер был шире, чем у Даны, которая явно никогда не имела подобного опыта. Но раз он просит, Давид ему не откажет. Один палец проскользнул легко, и Давид снова вспомнил как делал это же с Даной, правда, в медицинских целях, при первом осмотре. Вот только она была слишком тугой — его палец был широким и поэтому с трудом вошёл дальше первой фаланги. Здесь же Давид почти сразу же ввёл два пальца, и Ярослав сжался как-то болезненно и испуганно.       — Что такое? Ты не готов? — Давид наклонился к самому уху Яра, продолжая круговые ласковые, но уверенные движения пальцами. Он расширял вход, растягивая стенки по всей длине, насколько хватало пальцев.       — Н-нет… Нет, всё хорошо, — Яр уткнулся лицом в постель и жалобно застонал.       — Тебе больно?       — Не-е-ет, — Яр выдохнул и выгнулся навстречу ловким пальцам, теперь входившим и почти полностью выходившим.       — Скажи, когда будешь готов?       — Я уже…       Давид довольно засмеялся. Уже! Для «уже» было ещё слишком рано, но Давид его понимал: ему и самому уже не терпелось. Такую позу он выбрал неслучайно: чем непокорнее был его сын, тем сильнее ему хотелось его унизить. Поставить раком, как дешёвую шлюху, вжать голову в постель, чтобы он не мог даже смотреть на него, или насаживать, держа за бёдра, с оттяжкой, по-животному.       С такими мыслями он щедро нанёс смазку на член и на руку, ещё раз смазал вход так сильно, что смазка потекла по промежности, и Ярослав снова вздрогнул от этого холодка. Давид не спешил входить: сначала игриво прошёлся головкой по кругу, вот только Яр почти сразу же принялся вертеться, пытаясь насадиться на член, за что подучил удар по и так болящей ягодице.       — Будь хорошим мальчиком! — рыкнул Давид и резко протолкнул широкую головку. Что ж, Ярослав оказался не таким уж тугим, как ожидал Отец, поэтому Давид продолжил уже настойчивее: входил толчками, будто вбивал член, всё глубже и глубже.       Ярослав заскулил под ним, но быстро заглушил эти звуки, наверное, вцепился зубами в шёлк постели. Нужно быть покорным! Нужно расслабиться! Хоть смазки и было достаточно, но такого большого члена он в себе давно не ощущал. Он привык быть в другой роли и обычно обходился маленькими вибраторами для усиления оргазма, но не так же!       Давид вошёл до конца и замер, наваливаясь на Яра, вжимая рукой его плечи в постель. Он не спешил — наслаждался не столько физическими ощущениями, сколько этой властью, полной властью над некогда непокорным сыном. Теперь его молодое горячее тело так нетерпеливо извивалось под ним, будто хотело и насадиться на член ещё сильнее, и вытолкнуть его из себя.       — Хочешь, чтобы я продолжал?       — Да. Да! Хочу! Пожалуйста!       — Как именно? — Давид за волосы повернул голову Яра и заглянув в глаза. — Скажи, как ты хочешь?       — Быстро. И глубоко, — он едва мог говорить, и Давид отметил, что этот похотливо открытый рот нуждается в кляпе. Или в ещё одном члене.       Быстро и глубоко — это не проблема. Давид отстранился, устроился удобнее, зафиксировал бёдра Яра крепкой хваткой и исполнил его желание. Начинал он всё же неспешно, но ускорялся, входил глубоко, прижимался пахом, снова быстро отстранялся и входил до конца. Ярослав выгибался, извивался под Давидом, тяжело дышал, стонал всё громче и чаще. Давно он уже не испытывал такого! Ему одновременно хотелось, чтобы Давид прекратил сейчас же и чтобы не смел останавливаться. Ощущения были слишком острыми, чтобы он мог думать, так что, когда Отец всё же отпустил его бёдра и вышел, Яр обессиленно упал. Весь потный, колени тряслись, по бёдрам и промежности текла смазка, на которую Отец не поскупился. А член распирало от невыносимого желания, чтобы к нему наконец-то прикоснулись.       Давид подхватил его, такого лёгкого и расслабленного, перевернул и подтянул к себе, придерживая за ноги.       — Ты как?       — Хорошо! Я хочу ещё!       Конечно, он хочет ещё! Эти разрумянившиеся щёки, блестящие глаза, приоткрытый рот, растрёпанные волосы — почти такой же соблазнительный как в самый первый раз. Так что Давид решительно закинул его длинные ноги себе на плечи и вошёл уже без прелюдий. Яр потянулся связанными руками к своему члену, но Давид его остановил, точнее, опередил: одной рукой он придерживал его бедро, а другой крепко сжимал член Яра, двигая ей в такт толчкам. Они оба были слишком разгорячены, чтобы это продолжалось долго, но Ярослав сдался первым — зажмурился, будто ещё старался сдержаться, но всё же глухо застонал, когда сперма полилась ему на вздрагивающий живот.       Он совсем обмяк, стал таким расслабленным, таким беззащитным, и это заставило Давида входить в него жестокими толчками, всё быстрее и сильнее, пока он сам не замер и не кончил с яростным рыком. Ярослав понадеялся, что Отец теперь ляжет рядом, что они продолжат, ведь ночь ещё не закончилась! Ведь они так давно не были вместе!       Но Давид проигнорировал его влюблённый восторженный взгляд. Яр, казалось, больше не был ему интересен — он вышел из него, с лёгкой брезгливостью вытерся краем простыни и стал приводить свой внешний вид в порядок.       — Отец? — жалобно позвал Ярослав, садясь на край кровати и не замечая, что пачкает чёрные шёлковые простыни.       — Да? — снова надменный взгляд, но улыбка довольная, мягкая. Давид даже аккуратно облизнул губы, будто и не собираясь соблазнять сына, но Яр снова почувствовал, что возбуждается.       — Я искупил свою вину?       — Я ещё подумаю над этим. А что? Больше не хочешь искупления? — Давид откровенно над ним смеялся, и Яр вспыхнул. Чары игры постепенно развеивались, и Ярослав снова становился нетерпеливым и горячим.       — Если я захочу ещё, я могу к Вам прийти? В любой момент?       Теперь уже соблазнял Яр: откинул со лба спутанные волосы, вздёрнул подбородок, посмотрел на Отца хищно и похотливо. Всё в его виде говорило: вот он я, могу быть твоим, а могу и не быть.       Давид, уже собравший уходить, всё же сделал шаг к сыну, снова перехватил рукой его шею, наклонился для быстрого поцелуя, правда, чуть прикусив губу напоследок.       — Ты приходи, а я скажу, когда буду свободен.       Он вышел из комнаты быстро, понимая, что оставил сына в раздражении. Что ж, у него были ещё дела. Стоило привести себя в порядок, переодеться, чтобы не испугать Дану, и идти к ней. Она ведь там совсем одна!       Давид понял, что что-то не так, ещё не открывая двери. Острый слух подсказал ему, что Дана проснулась и нервно ходит по комнате. Это было хорошим знаком: раньше у неё не хватало сил делать так много движений, даже сразу после сна. Он повернул ключ, и Дана метнулась к двери, но застыла прямо перед ним, на расстоянии вытянутой руки. Красивая, снова в платье, с прямой спинкой, с вздёрнутым подбородком.       — Куда-то собралась? — Давид предупреждающе поднял бровь, почувствовав, что его девочка непозволительно нервная сейчас.       — Где Вы были так долго? — выдохнула она, вся дрожащая и быстро дышащая. — Вы заперли меня здесь одну!       Хм, маленькая кошечка показывает зубки! Вполне ожидаемо, но так не вовремя. После встречи с Яром Давид хотел расслабиться, понежиться с покорной Даной в объятиях, но девчонка решила бунтовать. Что ж, придётся преподать ей первый в её новой жизни урок. Поэтому Давид проигнорировал её зарождающуюся истерику, медленно закрыл за собой дверь и прошёл вглубь комнаты. Тяжёлые шторы были распахнуты, и Давид поспешил вернуть всё как было.       — Что произошло? Проснулась, не нашла меня и испугалась? — ласково уточнил Давид, ещё давая ей шанс избежать скандала, но Дана была в бешенстве.       — Я проснулась и не знала, чем заняться. Здесь всё заперто! Я даже не могла выйти на балкон! А Вас рядом не было!       Её голос срывался, губы дрожали, а тонкие пальцы были стиснуты до болезненной белизны. И это её состояние переходило на всегда сдержанного Давида. Как же тяжело было с девчонкой! С этой девчонкой! Все его сыновья уже давно бы жадно утащили его в кровать и наслаждались бы каждой секундой после короткой разлуки с ним, а она же металась в истерике и не понимала, что ей делать. Она просто не знала правил. Что ж, придётся их объяснить.       — А кто тебе разрешил выходить из комнаты без меня?       От его холодного строгого тона Дана вздрогнула, будто её окатили водой. Вот такой он хотел её увидеть: растерянной, непонимающей, что делать, но уже догадавшейся, что она виновата.       — Я уже хорошо себя чувствую.       Прозвучало это как нелепая отговорка, и Дана сама поняла, что погорячилась. Но ей было так тяжело находиться здесь одной взаперти, будто в тюрьме! И без него было так тревожно, даже страшно. Неужели он не понимает, что она без него буквально сходит с ума?       — Возвращайся в кровать, — хмуро и коротко приказал Давид, отворачиваясь от Даны. Даже спиной он чувствовал, что она снова злится, закипает. Он узнавал в ней свою кровь, таким же несдержанным он был и сам, пока Отец не начал жестоко воспитывать его.       — Но я не хочу спать! Я устала всё время лежать. Я ведь не больная!       — Сегодня ты потеряла сознание от боли. Так что немедленно ложись! И не смей со мной спорить.       Последние слова ужалили её, и Дана сделала шаг назад. И было от чего: Давид поворачивался к ней медленно, но неотвратимо, и на его лице больше не было ни тени ласки или понимания. Дана впервые испугалась. Чем она думала, когда так с ним говорила? Он ведь её Отец! Он заботится о ней, и он… может её наказать. Эта мысль оказалась для неё шокирующей.       — Простите меня, — прошептала Дана, глядя на него широко распахнутыми глазами. Она даже перестала дышать, особенно когда Давид стал к ней подходить.       — Так просто? Думаешь, можешь повышать на меня голос, а потом просто сказать «простите»? Нет-нет. Раз ты уже так хорошо себя чувствуешь, пришла пора заняться твоим воспитанием. Ты же помнишь, кто я?       — Вы — мой Отец, — Дана забыла, как говорить. Этот огромный мужчина приближался неотвратимо, и девушка понимала, что он всё равно её накажет, потому что иначе и быть не может.       — И что это значит? Скажи мне, что это значит?       Давид быстро оказался рядом, ему не нужно было подходить близко, чтобы коснуться длинной рукой её лица, запрокинуть голову и смотреть в испуганные глаза. Он знал, в чём причина её нервозности — Дана была голодна, хоть и сама не ощущала этого. Но, как наркоман без дозы, она испытывала невыносимую раздражительность, которую не на кого было излить. И ей стоит научиться быть сдержанной. Пока что она не опасна для него, даже если он вообще перестанет её кормить, но, едва у неё вырастут клыки, она сможет на него напасть, так что научить её послушанию придётся уже сейчас.       — Что я должна слушаться Вас во всём, — робко произнесла Дана, часто моргая, потому что не могла выдержать его строгого взгляда. Внутри всё сжималось, и девушка хотела бы, если не провалиться сквозь землю, то хотя бы спрятаться в постели. Он пока держался на расстоянии, едва касался пальцами её лица, но Дана уже дрожала от ужаса.       — И если ты не слушаешь меня?       От его тихого спокойного голоса у неё подкашивались ноги, и Дана с трудом нашла в себе силы, чтобы шепнуть в ответ:       — Я должна быть наказана?       — Почему так неуверенно? — Давид насмешливо поднял бровь, и девушка склонила голову. Почему так неуверенно? Да потому что где-то на границе сознания она понимала, что он может убить её, если только захочет. Если только разозлится на неё.       Давид убрал руку, и Дана вздрогнула. Что он с ней сделает? Пока что он держал руку вытянутой, смотрел на неё надменно, но без злости, и только чуть указал пальцами. Этого было достаточно, одного лёгкого движения было достаточно, чтобы она всё поняла и упала перед ним на колени. Игры закончились. Капризы тоже. Он больше не позволит ей вольностей. Отныне Дане стоит быть крайне осмотрительной.       Лязгнула пряжка ремня, и этот звук заставил Дану поднять на него взгляд. Она даже не сразу поняла, чего она испугалась больше, какая картинка выскочила первой, но, когда ремень с лёгким змеиным шуршанием выскользнул из брюк, девушка отшатнулась, едва не упав.       — Ты не ответила. Почему ты так не уверена? За каждое нарушение правил следует наказание. Это понятно?       Он говорил так тихо, что Дана за гулким биением сердца едва различала слова. И только ловкие пальцы, перебирающие ремень, складывающие его и снова растягивающие, будто плыли перед её глазами, уже затуманенными слезами.       — Я не слышу ответа.       — Понятно. Простите меня, Отец. Этого больше не повторится, я клянусь.       Он же не сделает этого? Он же не будет бить её, как ребёнка? Ремнём! Она не помнила, били ли её когда-то вот так, но в этот момент ей стало невыносимо стыдно, унизительно; при виде этого ремня, сложенного вдвое и намотанного на руку, она чувствовала себя растоптанной. И теперь едва лепетала что-то в своё оправдание.       — Чего не повторится? Смотри мне в глаза, когда я с тобой говорю!       Он даже не коснулся её рукой, только провёл петлёй ремня по пунцовой, залитой слезами щеке, и Дана задрожала ещё сильнее, ещё чуть-чуть — и она упадёт перед ним в истерике. Как легко оказалось укротить эту маленькую надменную вампиршу!       — Я никогда не повышу на Вас голос. Никогда больше не буду так себя вести, — она ломала пальцы, кусала губы и выглядела совсем разбитой. Хорошо, что это останется за закрытыми дверьми спальни. Никто не должен видеть её в таком состоянии! Только перед ним она может быть такой.       Давид ещё раз дразняще провёл ремнём по её лицу, но она так и не отвела взгляд, смотрела в его глаза, такие тёмные теперь. Смотрела и не узнавала. Что она должна сделать, чтобы он снова стал ласковым к ней? Она чувствовала, что он не просто ушёл от неё, а что ушёл к кому-то. И это странное колкое чувство, ещё не оформившееся в догадку, давило ей грудь. И теперь она дрожала от ужаса, что из-за своей вспыльчивости может его потерять!       Он всё это видел в её глазах. Маленькая, какая же она ещё маленькая! Её ещё воспитывать и воспитывать. Он усмехнулся и медленно стал заправлять ремень. Конечно же, он не стал бы её бить. Уж не этим ремнём точно — он слишком жёсткий, с острым краем, может рассечь ей кожу, и игра превратится в пытки.       — На первый раз я тебя прощаю, — в его голосе наконец-то появились нотки ласки, будто он сам извинялся теперь перед ней. — Но в следующий раз думай перед тем, как что-то делать. Ты — не просто девчонка, ты — моя дочь! Ты помнишь об этом?       — Да, Отец! — её широко распахнутые глаза и даже приоткрытый в волнении ротик вызывали у него новую волну возбуждения. Такая покорная и у его ног! Только сейчас он заметил, что она собрала гладкие чёрные волосы в причёску, и теперь выглядела ещё аристократичнее.       — А теперь — в постель!       Она скользнула за полог ловко как кошка, и Давид подумал, что она становится слишком хорошенькой. А ведь это только первая неделя превращения! Что же будет потом? Придётся постараться, чтобы не упустить её. В будущем будем много желающих соблазнить такую красавицу.       Сейчас же его очаровательная дочь смотрела на него всё с тем же неловким испугом, натянув простыню до подбородка. Она была голодной, и он это знал, поэтому решил немного подразнить.       — Как жаль, что ты своим поведением всё испортила. Я хотел сегодня сделать тебе сюрприз.       Давид сел на кровать, но смотрел куда-то мимо Даны, полной любопытства.       — Не интересно, какой?       — Очень интересно, — закивала Дана. Как она уже устала от однообразных дней и ночей в этой комнате, сливающихся в калейдоскоп боли, голода и странного возбуждения!       — Мы питаемся не одной только кровью. Лично я люблю мясо, слегка прихваченное на огне, с ягодными соусами и с хорошим вином. И хотел предложить это тебе. Думаю, ты уже готова есть обычную еду, не только кровь.       Дана закусила губу, но взгляд не отвела. Только сейчас она поняла, насколько голодна. Она проснулась уже давно, устала метаться по комнате и ожидала, что он придёт и сразу же её покормит. А он будто бы и забыл об этом.       — Ты хочешь такой обед? — соблазнительно наклонился Давид, и Дана стыдливо поджала ноги, и так скрытые простынёй.       — Но я же провинилась…       Зря она это сказала! Давид холодно отстранился. Дана и сама заигралась в игру в нашалившего ребёнка и теперь начинала его этим раздражать.       — Но если ты извинишься и хорошо меня попросишь… — Он усмехнулся и удобно устроился на кровати, выжидающе глядя на Дану. Насколько она ему доверяет? Перестала ли его стесняться? — Иди ко мне.       Дана поняла, что краснеет, увидев, как он похлопал себя по бедру. Она снова не понимала, как себя вести, но решила покориться ему. Разве был у неё выбор? Девушка медленно и как-то неловко выскользнула из-под шёлка и кошечкой, на коленях, пододвинулась к Давиду. Он был таким огромным, что даже стоя перед ним на коленях, Дана показалась себе маленькой девчонкой.       — Моя хорошая. Как должна извиниться моя маленькая девочка? — Игра снова его увлекала. Почти со всеми своими сыновьями он даже не играл: они сами смотрели на него с обожанием. А с женщинами он всё чаще играл в жестокого господина, и только Дана снова стала его малышкой. И то, как растерянно она на него смотрела, но всё же устраивалась на коленях между его ног, вызывало у него улыбку.       — Как? — Дана наклонила голову игриво и одновременно с вопросом. Высокая грудь вздымалась в сбивчивом дыхании. Она замерла и ждала от него знака. Давид медленно, дразняще провёл пальцем по её губам, словно запечатывая их.       — Так нечестно, ты должна догадаться сама.       Он усмехался, но всё-таки подался немного вперёд, подставляя ей лицо. Ей всё равно придётся тянуться, чтобы поцеловать его.       Поцеловать… Она уже поняла, что он хочет, но как именно его целовать? Снова то же чувство: смесь стыда и желания. Она ведь не может его хотеть? Или?.. Поэтому Дана осторожно приблизилась к Давиду, прикрыв глаза и опираясь на его бёдра, и едва-едва коснулась губами уголка его рта.       — Нет, — насмешливо выдохнул Давид, пока Дана не успела отстраниться.       Вторая попытка: на этот раз девушка очень робко поцеловала его в улыбающиеся губы и сразу же отпрянула.       — Я смотрю, ты совсем-совсем не хочешь, чтобы я тебя простил, — он смеялся, но хоть не злился, и Дана заулыбалась сама. Что ж, если он настаивает, значит, ей можно? Ведь можно поцеловать эти соблазнительные губы так, как уже давно хочется? И всё же Дана не решилась проявить всю страсть, разрывающую грудь: она шумно выдохнула, снова наклонившись к его лицу, и поцеловала уже дольше и крепче, но всё ещё почти невинно.       — Ты всё ещё меня стесняешься? Разве можно настолько смущаться собственного Отца? Ведь я создал тебя!       Его возбуждение нарастало и теперь передавалось и Дане, дрожащей уже не только от страха и волнения. Его губы даже выглядели сладко, Дана давно украдкой любовалась ними и мечтала сдаться их ласкам, но поцеловать самой… Ох, это было настоящим испытанием! На этот раз она медленно облизнусь, глядя прямо в его полуприкрытые глаза. Давид смотрел на неё вызывающе, с лёгкой усмешкой, и Дане хотелось стереть её. Она, несомненно, для него ребёнок, но он и сам любовался ею как женщиной, и она докажет, что может быть не только девчонкой.       Чуть приоткрытый рот, игривый язычок, жадные губы — Дана сбросила весь стыд и утонула в этих безумных, безудержных поцелуях. Он отвечал ей жёстко, почти грубо, и Дана в какой-то момент испугалась, почти задохнувшись в этом напоре страсти. Он не выпускал клыки без надобности, но его глазные зубы всё равно оставались опасно острыми, и Дана разорвала и язык, и губу об них, и теперь рот заливало кровью. Но Давида, казалось, это только ещё больше заводило: он покусывал Дану, крепко вжимал рукой её голову, не позволяя освободиться, а второй рукой уже забрался по бедру под шёлковое платье. Дана уже ничего не замечала, она едва не теряла сознание от этих прикосновений. Внутри всё горело, сердце билось как сумасшедшее, воздуха не хватало, и, когда Давид на несколько коротких мгновений освободил её рот, Дана совершенно бесстыдно застонала.       — Тише, моя девочка. Веди себя прилично. Ты же не хочешь лишний раз дразнить своего папочку?       Сильный шлепок по ягодице мгновенно её отрезвил, и Дана смущённо отстранилась.       — Извинения приняты, — Давид сильными руками приподнял Дану и пересадил на постель рядом, а сам жадно облизнулся — кровь Даны на его губах оказалась невероятно вкусной. В ней слышалась невыносимая похоть — его любимая «приправа». Теперь же он снова оставил свою дочь наедине с сжигающими её чувствами: раскрасневшаяся, она тоже вытирала кровь с губ, но делала это с каким-то виноватым видом. И особенно Давида позабавило, как сильно она сжала бёдра, откинувшись на подушки. Наверняка теперь ей уже хочется остаться наедине с собой. Или отдаться ему без остатка. Но у него были другие планы.       — Ты голодна? — Давид продолжал игру: теперь он делал вид, что ничего только что не произошло. Но это был хороший урок, Дана запомнит его надолго. И больше не посмеет его ослушаться. Но лучше бы посмела: перегнуть её через колени и как следует отхлестать — это стало его навязчивой идеей. Чем она лучше Яра, которого Давид воспитывал подобным образом, правда, в основном в качестве прелюдии?       — Очень, — ох не о крови и не о мясе она тогда говорила! И не могла этого скрыть.       — Тебе нужно много отдыхать, ты ещё не готова, — строго ответил Давид, доставая холодную кровь из маленького холодильника и выливая её в чашу. — Пей.       — А когда я буду готова?       Это ещё что такое? Девочка разыгралась! И Давид посмотрел на неё холодно и строго. Так легко она не получит желаемого, он будет мучить её каждый день понемногу, каждый раз позволяя всё больше, а потом отступая, чтобы она дрожала в предвкушении его прикосновений, его ласк.       — Я скажу тебе. А пока пей. Я вижу, тебе действительно стало лучше, так что мясо я всё-таки приготовлю.