Гарри Поттер и семья Уизли

Глава 51.       Весь следующий день Гарри провёл как на иголках. Ночью он с трудом заснул, мысли в голове кружили разозлённым роем. Если бы не упражнения по окклюменции для успокоения сознания, так бы и прокрутился всю ночь без сна. Помянув добрым словом профессора Снейпа, Гарри и весь этот день держался только на них, иначе не смог бы думать и заниматься ничем другим.       Явившись в кабинет директора ровно в шесть часов, Гарри увидел Дамблдора сидящим за столом, на котором уже был приготовлен Омут памяти.       — Здравствуйте, директор. Мы снова будем смотреть воспоминания?       — Здравствуй, Гарри. Надеюсь, ты не устал погружаться в чужую память? Эти воспоминания особенно любопытны, именно эти два, — сказал Дамблдор. — Первое принадлежит совсем старенькому эльфу-домовику, служанке по имени Похлеба. Но, прежде чем мы увидим то, что видела Похлеба, я вкратце перескажу тебе обстоятельства, при которых лорд Волан-де-Морт покинул Хогвартс. Седьмой курс он завершил с высшими, как ты и мог бы ожидать, оценками по каждому сданному им предмету. Том Реддл был старостой, лучшим учеником, лауреатом Специальной премии за заслуги перед школой, и все ожидали от него чего-то особенно блестящего. По моим сведениям, кое-кто из учителей, в их числе и профессор Слизнорт, думал, что он поступит в Министерство магии, и предлагал организовать необходимые для этого встречи, познакомить его с полезными людьми. Реддл на все отвечал отказом. И следующее, что узнали о нем преподаватели, — Волан-де-Морт устроился на работу в «Горбин и Бэрк».       — В «Горбин и Бэрк»? — ошеломленно переспросил Гарри.       — В «Горбин и Бэрк», — невозмутимо подтвердил Дамблдор. — Думаю, проникнув в память Похлебы, ты поймешь, чем привлек его этот магазин. Но это была не первая работа, которую выбрал Волан-де-Морт, в ту пору почти никто об этом не знал — я был одним из немногих, кому доверился тогдашний директор школы. Сначала Волан-де-Морт обратился к профессору Диппету с вопросом, нельзя ли ему остаться преподавать в Хогвартсе.       — Он хотел остаться здесь? Но почему? — с еще большим изумлением спросил Гарри.       — Думаю, причин было несколько, хотя профессору Диппету он ни одной из них не назвал, — ответил Дамблдор. — Первая и главная состояла в том, что Волан-де-Морт привязался к школе сильнее, чем к любому живому существу. Во-вторых, наш замок — это оплот древней магии. Волан-де-Морт проник во множество его тайн, которые большинству выпускников нашей школы и не снились. Но он понимал, должно быть, что в замке ещё остались нераскрытые тайны, кладези магии, из которых можно черпать и черпать. В-третьих, став преподавателем, он получил бы влияние, огромную власть над юными волшебниками и чародеями. Возможно, эту идею он почерпнул у профессора Слизнорта, с которым у него сложились наилучшие отношения и который показал ему, каким влиянием может пользоваться преподаватель. В-четвёртых, это возможность спрятать в школе крестраж. В-пятых получить доступ к реликвии Годрика Гриффиндора. Четвёртая и пятая лишь предположения, но я думаю, что мы можем считать их верными.       — Но он этой работы не получил, сэр?       — Нет, не получил. Профессор Диппет сказал ему, что восемнадцать — возраст для учителя слишком незрелый, но предложил спустя несколько лет снова подать такое ходатайство, если у Реддла ещё сохранится желание преподавать. Я отсоветовал Армандо брать его в преподаватели.       — А какое место он хотел получить, сэр? Какой предмет преподавать?       Ответ почему-то стал ясным Гарри ещё до того, как Дамблдор дал его.       — Защиту от Темных искусств. В то время её преподавала престарелая дама, профессор Галатея Вилкост, проработавшая в Хогвартсе почти пятьдесят лет. Итак, Волан-де-Морт поступил в «Горбин и Бэрк». Волан-де-Морта посылали к людям, которых нужно было уговорить расстаться с тем или иным сокровищем, уступить их владельцам магазина для последующей продажи, и по всем свидетельствам, он вел такие переговоры на редкость хорошо.       — Не сомневаюсь, — сказал, не сумев сдержаться, Гарри.       — Вот именно, — слабо улыбнувшись, откликнулся Дамблдор. — А теперь пора послушать домового эльфа Похлёбу состоявшую в прислугах у очень старой и очень богатой волшебницы по имени Хэпзиба Смит.       Дамблдор взмахнул волшебной палочкой, заставив пробку вылететь из флакона, и перелил бурлящую память в Омут, одновременно сказав:       — Сначала ты, Гарри.       Гарри встал и в который раз склонился над зыблющимся, серебристым содержимым каменной чаши, коснувшись лицом его поверхности. Он провалился в темную пустоту и скоро очутился в какой-то гостиной, прямо перед необъятно толстой старой дамой в замысловатом рыжем парике и поблескивающем розовом одеянии, которое придавало ей сходство с подтаявшим тортом-мороженым и увидел рядом с ней самую крошечную и дряхлую из когда-либо виденных Гарри эльфов-домовиков.       Звякнул дверной звонок, эльф и хозяйка дома подпрыгнули.       — Скорее, скорее, Похлёба, это он! — вскричала Хэпзиба.       Служанка суетливо засеменила из гостиной, загроможденной до того, что трудно было понять, как можно пройти по ней, не налетев по крайней мере на дюжину предметов. Гостиная походила на помесь лавки магических древностей с оранжереей. Через пару минут служанка возвратилась, за нею следовал молодой человек, в котором Гарри без труда узнал Волан-де-Морта.       Том без проблем очаровывал, не в буквальном смысле, старую волшебницу. Поддавшись его обаянию, хозяйка показывала ему всё больше своих сокровищ, но из большого их количества Реддла заинтересовали только чаша Пуффендуй и медальон Слизерина.       На чашу Реддл глядел с жадностью. Медальон и вовсе заставил его на миг выйти из себя, но старая волшебница этого даже не заметила. При этих словах Хэпзибы: «Бэрк, насколько я знаю, купил этот медальон у какой-то нищенки, укравшей его неведомо где, но понятия не имевшей о его подлинной ценности. Бэрк наверняка заплатил ей гроши, а вещица попала ко мне» глаза Волан-де-Морта полыхнули багрецом, и Гарри увидел, как побелели костяшки его пальцев, сжимавших цепочку медальона. Старая дама протянула руку к медальону. На миг Гарри показалось, что Волан-де-Морт не захочет отдать его, однако молодой человек позволил цепочке выскользнуть из его пальцев, и медальон вернулся на свое малиновое бархатное ложе.       — Пора уходить, Гарри, — негромко сказал Дамблдор, и, когда маленькая служанка, ковыляя, понесла шкатулки прочь из гостиной, оба они взлетели, пронзая забвение, вверх и вернулись в кабинет Дамблдора. — Хэпзиба Смит скончалась через два дня после этой сценки, — сказал Дамблдор, усаживаясь и указывая Гарри на кресло. — Министерство признало её домовика Похлёбу виновной в том, что она случайно поднесла хозяйке отравленное какао.       — Ну ещё бы! — сердито воскликнул Гарри.       — Я понимаю, что у тебя на уме, — сказал Дамблдор. — Между этой смертью и смертью Реддлов, безусловно, имеется немалое сходство. В обоих случаях кто-то принимает на себя вину и превосходно помнит все обстоятельства смерти...       — Похлёба призналась?       — Она помнила, как насыпала в какао хозяйки что-то, оказавшееся не сахаром, а смертоносным, малоизвестным ядом, — ответил Дамблдор. — Было решено, что сделала она это не нарочно, а просто по причине старости и бестолковости...       — Волан-де-Морт изменил её память, точно так же как память Морфина!       — Да, я тоже пришел к такому выводу, — сказал Дамблдор. — И, так же как в случае Морфина, Министерство с готовностью обвинило Похлёбу. Она была стара, она призналась, что напутала с хозяйским питьем, а провести дальнейшее расследование никто в Министерстве не потрудился. Как и в случае Морфина, когда я отыскал Похлёбу и проник в её память, жить ей оставалось совсем недолго. Однако, кроме того, что Волан-де-Морт знал о чаше и медальоне, воспоминания старушки ничего не доказывают. Ко времени осуждения Похлебы семейство Хэпзибы уже обнаружило пропажу двух её величайших сокровищ. Чтобы окончательно удостовериться в этом, её родичам потребовался немалый срок, поскольку у Хэпзибы было много тайников — она очень ревностно оберегала свою коллекцию. Но ещё до того, как они убедились, что чаша и медальон исчезли, Реддл бросил работу и пропал. Куда он отправился, хозяева магазина не знали, его исчезновение удивило их не меньше, чем всех остальных. И больше никто Тома Реддла в течение очень долгого времени не видел и не слышал.       — Но это похоже на безумие... — нахмурясь, сказал Гарри. — Рискнуть всем, бросить работу, и всё ради...       — Для тебя это, может быть, и безумие, но не для Волан-де-Морта, — ответил Дамблдор. — Однако, признай, не так уж трудно представить, что, по крайней мере, медальон он мог считать принадлежащим ему по праву.       — Медальон — наверное, — согласился Гарри.       — А теперь давай займёмся самым последним из воспоминаний, которые я считал необходимым тебе показать. От воспоминаний Похлёбы его отделяют десять лет, и мы можем только догадываться, чем занимался все эти годы лорд Волан-де-Морт...       Гарри снова поднялся из кресла, Дамблдор тем временем вылил в Омут памяти содержимое последнего флакона.       — Кому оно принадлежит? — спросил Гарри.       — Мне, — ответил Дамблдор.       Следом за Дамблдором Гарри нырнул в изменчивое серебристое вещество и приземлился в том же самом кабинете, который только что покинул. Помолодевший Дамблдор, казалось, ждал кого-то. И точно, через несколько мгновений после их появления в дверь стукнули, и он сказал: «Войдите». Гарри сдавленно ахнул. В комнату вошел Волан-де-Морт. Лицо казалось обожженным, черты утратили резкость, стали словно восковыми, перекошенными. Белки глаз теперь уже навсегда налились кровью, хотя зрачки и не превратились пока в узкие щели, какими им предстояло стать. Сидевший за столом Дамблдор не выказал никаких признаков удивления. По-видимому, визит этот был обговорен заранее. Волан-де-Морт не хотел откликаться на своё прежнее имя, но Дамблдор не просто отказался использовать выбранное Волан-де-Мортом имя — он не позволил ему диктовать условия их встречи, и Гарри видел, что гость Дамблдора понял это. Волан-де-Морт сообщил о своём желании преподавать и о том, что набрался немалого опыта в магии. Они не сошлись во мнениях о достижениях Волан-де-Морта. Дамблдор отказал, Волан-Де-Морт повернулся, захлопнул за собой дверь и исчез.       Гарри почувствовал, как Дамблдор снова взял его за локоть, и миг спустя оба уже стояли почти на том же самом месте.       — Что он хотел преподавать, сэр? Защиту от Тёмных искусств? Он так и не сказал...       — О, разумеется, защиту, — ответил Дамблдор. — Доказательством тому служат последствия нашей недолгой встречи. Видишь ли, с тех пор как я отказался предоставить это место лорду Волан-де-Морту, ни одному преподавателю защиты от Тёмных искусств продержаться у нас больше года не удавалось.       — Зачем он возвращался? Вы смогли это выяснить?       — Кое-какие соображения у меня имелись, — ответил Дамблдор, — но не более того. Теперь же благодаря воспоминанию, которое ты принёс вчера, мы узнали, что минимум одной цели из пяти, что я озвучил тебе вчера, он достиг. Он спрятал в школе крестраж-диадему. Думаю, он сделал это именно тогда.       — Должно быть чаша это ещё один крестраж, тогда нам осталось выяснить чем является последний.       — Мне кажется, я знаю, что представляет собой шестой крестраж. Интересно, что ты скажешь, если я признаюсь тебе, что мне давно уже не дает покоя появление той змеи, Нагайны?       — Змеи? — ошеломленно переспросил Гарри. — Разве животных можно использовать как крестражи?       — Ну, это не очень разумно, — сказал Дамблдор. — Доверить часть своей души существу, которое способно думать и самостоятельно передвигаться, — поступок, понятное дело, рискованный. Но если мои расчеты верны, Волан-де-Морту недоставало по крайней мере одного крестража из желанных шести, когда он явился в дом твоих родителей, собираясь убить тебя. Похоже на то, что процесс создания крестражей он приберегал для смертей, имевших для него особое значение. А твоя, безусловно, такой и была. Он верил, что, убив тебя, сможет избавиться от опасности, которой грозило ему пророчество. Верил, что станет неуязвимым. И я не сомневаюсь в том, что последний крестраж он намеревался создать сразу после твоей смерти. Как мы знаем, он не совсем потерпел неудачу. Но крестраж в тебе уничтожен. По прошествии многих лет он воспользовался Нагайной для убийства старого магла, и при этом ему вполне могла прийти в голову мысль обратить её в последний из своих крестражей. Змея — символ его родства со Слизерином, а это соответствует мистическим настроениям лорда Волан-де-Морта. Не стоит исключать возможность, что он привязан к ней настолько, насколько вообще может привязаться к чему бы то ни было, он старается держать её под рукой и обладает над ней властью, необычной даже для змееуста.       — А скажите, сэр, когда крестраж гибнет, Волан-де-Морт узнаёт об этом? Он может это почувствовать? — спросил Гарри.       — Очень интересный вопрос. Я полагаю, что нет. Я полагаю, что Волан-де-Морт уже до того погряз во зле, а эти важнейшие его составляющие так давно отделены от него, что он не чувствует их так, как чувствуем мы. Возможно, на пороге смерти он и осознает их утрату... Но ведь не знал же он, к примеру, что его дневник уничтожен, пока не добился всей правды от Люциуса Малфоя. Когда Волан-де-Морт обнаружил, что дневник изуродован и лишился всей своей мощи, он, как мне говорили, пришел в такую ярость, что на него страшно было смотреть.       — Но я думал, что это он велел Люциусу Малфою протащить дневник в Хогвартс.       — Да, велел, много лет назад, когда был уверен, что ещё сможет создать другие крестражи. Люциусу Малфою полагалось дождаться прямого приказа Волан-де-Морта, однако приказа он не получил: отдав ему дневник, Волан-де-Морт вскоре исчез. Он думал, что Люциус будет старательно оберегать крестраж и ничего не посмеет с ним сделать, но он слишком полагался на страх Люциуса перед хозяином, который уж много лет как сгинул, а по мнению Люциуса, так и вовсе погиб. Разумеется, Люциус не знал, что на самом деле представляет собой дневник. Насколько я понимаю, Волан-де-Морт сказал ему, что дневник поможет вскрыть защищенную хитроумными заклинаниями Тайную комнату. Знай Люциус, что у него в руках часть хозяйской души, он, безусловно, относился бы к дневнику с большим почтением. А так он решил осуществить давнишний замысел, но уже ради собственной выгоды. Подбросив дневник дочери Артура Уизли, Люциус надеялся одним махом и опозорить Артура, и добиться, чтобы меня вышвырнули из Хогвартса, и избавиться от вещи, которая могла его разоблачить. Бедный Люциус... При той ярости, которая гложет Волан-де-Морта, узнавшего, что он пожертвовал крестражем для достижения собственных целей, и поражении, которое он потерпел в прошлом году в Министерстве, я нисколько не удивлюсь, если он в глубине души радуется, что сидит сейчас в Азкабане.       — Зато Драко не рад, вряд ли он хотел занять место своего отца подле Волан-де-Морта.       — К сожалению, это скорее всего так, но речь сейчас не об этом. Как ты думаешь, Гарри, где может быть чаша крестраж?       — Сэр, а можно мне задать вопрос?       — Ты уже задал его, Гарри, но я готов выслушать ещё и не один. Спрашивай.       — Кто является самым доверенным, самым верным Пожирателем Смерти?       — Интересный вопрос, Гарри. Думаю, таких кандидатур не много, ещё меньше живы. Но у меня есть парочка на примете, причём все они из одной семьи – Лестрейнджи.       — Если бы я прятал важную, жизненно необходимую мне вещь, я бы мог доверить её друзьям, но вы говорили, что у Волан-де-Морта нет и не было друзей, только последователи. Вот я и подумал, что он мог доверить крестраж самому верному из них. Какое самое безопасное место в мире магии, после Хогвартса, естественно?       — Ты поражаешь меня, Гарри, своими гениальными, но простыми решениями. Это несомненно банк Гринготтс. И следует обратить внимание на сейф Лестрейнджей.       — Но как это сделать, сэр?       — Я позабочусь об этом. Нет ничего невозможного, Гарри. Но как ты понимаешь, об этом стоит молчать.       — Конечно, директор!       — Мне потребуется немало времени чтобы проверить данное предположение, но как только я что-либо выясню, сразу же приглашу тебя на следующий урок.       — Спасибо, сэр.       — Тебе спасибо, Гарри. А теперь ступай и наслаждайся жизнью.       — Доброго вечера, профессор.       — Доброго вечера, Гарри.