Умение прощать

Бесшумно войдя в покои Селевка, Амбхирадж застыл на пороге, боясь сделать хоть шаг вперёд. Наместник Таксилы сидел возле стола спиной к вошедшему, уронив голову на руки. По столу были разбрызганы засохшие капли кроваво-красного вина. Несколько капель попали на тунику Селевка, оставив на белой ткани безобразно расплывшиеся пятна. Несколько мгновений Амбхирадж колебался, сомневаясь, стоит ли проходить дальше, но потом любопытство возобладало над осторожностью. Он приблизился к Селевку и, подвинув сиденье, устроился рядом. — Что случилось? — негромко спросил он, не слишком надеясь услышать ответ от неподвижно лежащего лицом вниз македонца. Селевк зашевелился, подавая слабые признаки жизни. Некоторое время он неуклюже ковырялся, пытаясь опереться руками о край стол, чтобы выпрямиться, но ничего не выходило. Ладони соскальзывали, и Амбхираджу показалось, что хозяин опочивальни вот-вот снова уткнётся лбом в столешницу. Наконец, старания Селевка увенчались успехом. — А, это ты, — пьяно пробормотал он, небрежно махнув рукой в сторону Амбхираджа. Махарадж Гандхара заметил, что глаза наместника покраснели и распухли, но явно не от чрезмерного распития вина, ибо прежде никакой напиток, даже самый крепкий, не оказывал на него столь плачевного действия. — Я, — стараясь избрать самый спокойный тон, кивнул Амбхирадж. — Что с тобой? Филипп прибежал в панике. Сказал, ты выгнал всех, в том числе и его, предупредив, будто каждому вернувшемуся снесёшь голову. Такого на моей памяти не было. Вот я и рискнул прийти и спросить: в чём дело? — Я выгнал их? — на лице Селевка отобразилась напряжённая умственная работа, но, вероятно, выпитое вино не позволяло ему вспомнить о собственных поступках. — Ты, — подтвердил Амбхирадж. — Но ещё не поздно вернуть. Филипп беспокоится, и он придёт по первому зову. Главное, чтобы ты позвал. — Не хочу никого видеть, — грубо отрезал Селевк. — И ты уходи. Я желаю остаться один. — Ты можешь рассказать, что произошло? — Амбхирадж придвинулся ближе и коснулся плеча Селевка, готовый в любой момент отдёрнуть руку, если последует удар или нападение. Однако наместник был не в силах нападать. — Только сегодня я осознал: именно я убил его, — неожиданно сказал он. — Не Чанакья, не Дхана Нанд, а я. — Кого?! — не понимал Амбхирадж. — Кого ты убил, если войны в Гандхаре уже несколько лет не было? — Чандрагупту. Раба Дхана Нанда. Лицо махараджа вытянулось. Он молча смотрел на Селевка, искренне недоумевая. Наконец, вымолвил: — Это случилось год назад! Зачем ты вспомнил о нём? К тому же он заслужил смерть. Этот бунтовщик был настоящей занозой в заднице. Тот, кто предал первого господина, однажды предаст и второго. Такие союзники Таксиле не нужны. Ты правильно поступил, убрав его с дороги. — Нет, неправильно, и не смей его винить! Именно я толкнул парня на предательство! — Селевк убрал руку от лица, взор его прояснился, словно он ненадолго протрезвел. — Я убил его задолго до того, как приказал сбросить в колодец. — Как это возможно? — удивился Амбхирадж. — Чандрагупта и его ачарья до того дня были живы! И тогда Селевк не выдержал и, запинаясь, путаясь в словах, поведал давнюю горькую историю, не дававшую ему целый год покоя. Амбхирадж слушал, открыв рот, и не верил, что подобное возможно. Из рассказа Селевка вырисовывалась невероятная картина: именно наместник Таксилы стал причиной того, что Дхана Нанд и Чандрагупта стали врагами! — И всё-таки тебе не в чем себя винить, — высказал своё мнение Амбхирадж. — Не понимаю, почему ты страдаешь? Да, ты соблазнил мальчишку, Дхана Нанд его изгнал, но ты лишь отомстил за своё унижение. Я тебя не осуждаю. Селевк мутно посмотрел на него и помахал пальцем перед его лицом. — Зато я осуждаю себя, — он налил из кувшина ещё вина и опрокинул чашу махом. — Я не должен был. Чандрагупта не заслужил такого. — Полностью заслужил! — возразил царь Гандхара. — Дурак ты, Амбхирадж. Ничего не понимаешь, — и Селевк снова плашмя рухнул на стол. — Хотелось бы знать, чего я не понимаю? — задумался Амбхирадж, разглядывая рыжий затылок македонца. — Того, что этот парень… страстный, нежный… Такой горячий и податливый… будто без слов знает, как надо двигаться, куда целовать, где прикасаться, — Селевка снова развезло, и Амбхираджу только и оставалось, что слушать откровения своего союзника, в изумлении вытаращив глаза. — Всё бы отдал, лишь бы он был со мной, — Селевк удобнее устроился на столешнице, подложив руку под щёку. — Столько удовольствия я ни с кем не получал. Ни с женщиной, ни с мужчиной, ни даже с Александром, который всегда был неистов, как лев, и обжигал, как солнце. Я-то думал, с Александром никому не сравниться, но этот парень… Сколько в нём нерастраченного огня! Он пылает. Пылал… Проклятый Дхана Нанд! Успел овладеть этим юным львом раньше и насладиться им, а мне достались жалкие крохи. Знаешь, Амбхирадж, — рука Селевка приподнялась над поверхностью стола, сделав какой-то неопределённый жест, — я даже подумал сначала, будто во всём виновато зелье. У меня оставалось немного, и я накапал себе и Филиппу, чтобы проверить. Та ночь была горячей… а всё не то, — рука снова упала вниз и повисла бессильной плетью. — И не так. С Чандрагуптой я побывал в Элизии, куда вернуться больше не смогу. Он что-то сделал со мной… Сам не понимаю, что. И вот этого парня, подарившего мне самое безумное наслаждение за всю жизнь, — лицо наместника исказилось, и он вдруг добавил хриплым голосом, — я уничтожил. Я был нетерпелив и груб. Я повредил его тело. Наутро проще казалось сбежать, чем смотреть в глаза. А я ведь не такой… Я — умелый любовник. Я не причиняю боли тем, кого люблю. Но он никогда не узнает об этом, до смерти считая меня… насильником и подлецом. Я пытался хоть как-то искупить вину. Желал забрать его у Чанакьи, чтобы спасти, а он не шёл ко мне, — заметно было, что слова даются Селевку всё с большим трудом. — Я намекал на ласки и вечную преданность, а он втыкал нож в мою ногу, — наместник красноречиво показал, как именно выглядел удар кинжалом. — Я пытался сделать его другом… солдатом… военачальником… кем угодно! Но он отверг всё. Любил я его аж невмочь было, а он меня ненавидел. А всё оттого, что я убил его тогда и продолжаю убивать. — Продолжаешь? Он умер! Разве ты забыл? — Амбхирадж заметно встревожился после сказанной Селевком последней фразы. — В картском колодце Чандрагупта погиб. Или нет? — Умер, — горько усмехнулся Селевк. — Да, я видел его… вчера. То, что с ним случилось — это, несомненно, смерть. Его тело мёртвое. Оно уничтожено полностью. По моей вине. Селевк попытался налить ещё вина, но не вышло. Сосуд выскользнул из трясущихся пальцев, опрокинулся, заливая пол густой тёмно-рубиновой жидкостью. Амбхирадж едва успел убрать ногу, чтобы не замочить мягкую сандалию из золотой парчи. Потом встал с места, ловко перешагнул разлившуюся лужу и снова похлопал Селевка по плечу. — Ты, знаешь, полежи. Я прикажу принести холодной воды и сделать для тебя зелье, избавляющее от похмелья. Скоро тебе станет легче, друг. И Амбхирадж торопливо вышел из покоев наместника, размышляя о том, как мало, оказывается, он знает душу человека, восемь лет прожившего рядом с ним в одном дворце.