Somebody to love

      —Что ты ещё скрыла от меня? Скажи, пожалуйста, почему я узнаю всю правду о тебе из других уст? Почему?! —робкими шагами приблизившись к сидящей фигуре, с жаром выпалила я, но даже переставшие шептать верхушки деревьев слышат глухие нотки глубокой скорби и неуверенности, — может, я входила в твою сказку как украшение? Вокруг сидящие стали незаметны для меня, даже безразличны, словно обычные камни у ног. Всё моё внимание и пламя, вспыхнувшее в голубых глазах, туманной пеленой направлено на светлую макушку, строго опущенную вниз. Ни одна мышца не дрогнула на бледном лице, и сама женщина даже не шелохнулась. С какой-то покорностью она слушает мой голос, едва граничащий с тем внутренним криком, эхом раздающимся в, один прекрасный миг опустевшей, душе. Мне становится трудно дышать. Жёсткий ком штыком встал в глотке, пропуская тонкий и шершавый вздох. Тело пробрало как морозом, спина и ноги неестественно согнулись, точно глыба свалилась на дрожащие плечи. Злость вспыхнула сильнее, чем в глазах; стекая по мне липкой смолой, испачкала с ног до головы, и растеклась на всех, будто оранжево-красные жадные языки костра. С сильным желанием поедая древесину, обволакивая и защищая от всех свою пищу, огонь разрастается, греет приятно тело и душу. Как упавшие угольки, что-то тлело в моём сердце, сознание заплыло далеко за центр реки спокойствия, и скрылось в тумане, плывущем над зелёно-синей водой. Спящие на макушках высоких деревьев птицы, ведомые особенным чувством, внезапно с тревогой захлопали шумно крыльями, закричали испуганно; подул коварный зябкий ночной ветер, зашептала река и раздался резкий и сухой звук пощёчины, а за ним сорвавшийся с петель мой голос:       —Мои чувства к тебе…я не знаю, что теперь мне с ними делать, — яростное рычание испарилось в воздухе как хлёсткий удар, мой голос упал, стал почти неразличимым от треска костра. Глаза Елены распахнулись, и она вздрогнула. Моя ладонь пылала ярко-красным цветом, как и её правая щека; женщина приложила руку к лицу, с тяжёлым видом подняв на меня дрогнувший бликом костра чисто-влажный взгляд. Тихо опустив веки в знак принятия, Елена печально сверкнула взглядом и, горячо вздохнув, ответила:       —Ты не украшение ради преувеличения моей истории, а самостоятельный драгоценный камень. Ты важна, но не для моей сказки, а для моей грязной души. Я заслужила эту пощёчину. Ужасное чувство, поселившееся в моей груди, острыми когтями скребёт душу, ядовитыми клыками грызёт плачущее сердце и мой голос дрожал, переливаясь шаткими низкими нотами. Трепет остывшего тела остался в кончиках пальцев. А я, опустив голову, как ошпаренная резко сажусь на землю, закрыв руками, холодными как вода в озере, лицо: в носу что-то защемило, среди пульсирующих связок в горле теснится горький ком. Одна только мысль о том, что я ударила Елену, как губы у меня затряслись, будто стараюсь улыбкой всё изменить, а из глаз мелкие слёзы потекли. Даже сквозь пальцы завиднелись солёные капли. Я чувствую себя абсолютно пустой, но от этой пустоты не веет радостной свободой, вольным счастьем…так хочется, чтобы наши с Еленой пальцы, как и раньше, переплелись и мне стало гораздо лучше, гораздо проще признаться себе в искренней любви к прекрасной.