***
После конфликтных сцен с Карлом всё устаканилось. Снова наступила долгожданная тишина, о которой Альсина мечтала очень долго. И мечтала она об этом каждый раз, когда Хайзенберг заявлялся к ней домой. Именно поэтому графиня стремительно ограждалась от него, не пуская ни под каким предлогом. Мало того, что он не затыкается, так ещё и не вписывается в её интерьер со своей грязной одежонкой. И голова была забита этими возмущениями, направленными в его сторону, за поносные* слова в её адрес. Как он посмел назвать её «потаскухой»? Да кто он такой и кто его уполномочивал вести себя так? Его оскорбительное поведение не заслуживает прощения, а уж в сторону Матери Миранды, тем более. Альсина хмурила брови, царапала перьевой ручкой по бумаге, агрессивно подписывая письма, да так, что разрезала этот несчастный листок остриём пера, оставляя дыры. Женщина морщила лицо и постоянно дула губы в капризной манере. Наконец она с такой же агрессией макнула ручку в баночку с чернилами и, не рассчитав своих сил, опрокинула, разлив содержимое по столу. Красная жидкость, превратившаяся в одну огромную кляксу, начала растекаться по лаковому покрытию стола, запоганив часть писем, подпортив её бежевое платье. Женщина простонала с ещё большим недовольством, запрокидывая голову назад: — Идиотское начало дня. Она немедленно встала и начала искать какую-нибудь ненужную тряпку, чтобы вытереть чернила со стола, но эти поиски не увенчались успехом, и ей ничего не оставалось, кроме как использовать своё собственное платье. Всё равно оно испорчено. Подняв подол, женщина начала тереть тканью стол, постаравшись спасти остальные письма, до которых едва добиралась эта чернильная лужица. Она управилась за считанные минуты, затем вздохнула, осмотрев саму себя: «Безобразие. Надо срочно поменять платье», — подумала про себя графиня. Она вышла из-за стола и направилась к выходу из кабинета, но её опередил заходивший внутрь Итан. — Альсина, — мужчина слегка дрогнул, когда наткнулся на женщину перепачканную в «крови». — Всё… Хорошо? Она почувствовала себя так, словно её застали врасплох за чем-то постыдным. Глаза бегали с Итана на платье или с платья на Итана. Алые губы поджались в неловкой манере, она кивнула молча и добавила с паузами: — Чернила… Разлила… — Я… Вижу, — Итан внимательно рассмотрел хозяйку, а затем снова поднял глаза: — Быть может, я могу быть полезным? Он сам не знает, зачем это спросил. Ведь, по сути, какая будет от него польза? Она же наверняка идёт в ванную поменять своё платье, ему там совсем нечего делать, но… Случилось то, чего не должно было случиться вообще: — Было бы неплохо. Мне нужно поменять одежду… После той раны на спине, мне больно заводить руки за спину. Ты не окажешь мне маленькую услугу? — Димитреску улыбнулась ему элегантно. Графиня всегда улыбается красиво, обнажая белоснежные зубы, милые ямочки, подчёркивая алый цвет своих сладких губ. Уинтерс чувствовал, что вот-вот растает от такой ослепительной красоты столь массивной дамы. С другой стороны, вернувшись мыслями к её просьбе, он ощутил себя крайне неловко. Тот не был готов раздевать её так скоро. Но, боже мой, остановись! Это же обычная просьба помочь снять платье! Он нервно закивал, засмеявшись тихо: — Ну что ты! Конечно… — Замечательно, — вполголоса ответила Альсина, удовлетворённо заулыбавшись. Она прошла мимо него, пригнулась, выходя из комнаты, придерживая шляпу. Её внушительный рост мешал комфортной жизни. В какой-то степени это не такая уж и проблема — проходить через двери, пригибаясь каждый раз, чтобы не шибануться лбом, но, с другой стороны, это утомляет. А если у тебя спина болит? Да и… Порой вещи кажутся слишком малыми для тебя. Альсина держала в руке маленькие книжки и постоянно жаловалась на мелкий шрифт, хотя её дочери только пожимали плечами. Толстенные невыносимые рукописи и жирные буквы… Им было трудно перебирать их, когда мать заставляла наводить порядок, чтобы поддерживать чистоту в личной библиотеке. Но Альсина так же не хотела, чтобы её дорогие маленькие девочки сильно перенапрягались и выбивались из сил после уборки книг с несколькими томами. А ведь такие книжки помещались женщине на ладонь. А вот вам и преимущества. Ты можешь поднять одной рукой всю несносную шкодливую троицу. Ты неуязвима перед мужским полом и, скорее, с ног собьёшь их ты, а не тебя. Рост не портит красоту. А кому-то даже очень нравится видеть женщину такой. Эта примесь утончённости и силы. Загадочна и красива, но мутант. Хотя кого это останавливало? И даже столь опасная кровожадная хозяйка замка может быть такой обаятельной. Итан следовал за графиней, опуская глаза к полу. Ему чертовски не хотелось натыкаться на трёх сестёр, чтобы потом отвечать на уйму трудных вопросов личного характера. Приятный бонус для него — это сама Альсина и помощь ей. В душе он понимал, что завоёвывает доверие, раз уж она позволяет ему расстёгивать платье. Когда эта женщина могла стыдиться? Она, скорее, стыдила всех сама. Слишком горда собой и высокомерна. Держала планку истинной леди. Ведь он прекрасно читал её манеры, в процессе изучая характер и понимая, насколько же аристократичны её повадки. Это завораживало, подчиняло себе, словно химера, колдующая над заблудшими путниками. И он чувствовал себя её пленником. Пленником её красоты и мощи. Бедняга Уинтерс думал, что никто не сможет подчинить его, никакой антагонист в жизни, когда дело касается дочери. Вот же ж… Подчинила, чертовка. Однако он находится в смятении: считать ли её антагонистом во временной шкуре друга или другом во временной шкуре антагониста? Он уже не будет отрицать… Он влюблён. Влюблён по уши. Но он очень надеется, что эта влюблённость пройдёт, как детская пора. Школьники или дети тоже влюблялись. Многие испытывали такое чувство. Всё это, как игра, говоря о детях с песочницы, когда ты делишься своим мячиком. Он даже вспомнил своё детство. Да, он влюблялся… Нечасто такое случалось. Потом он встретил Мию, которую любил, что являлась матерью его ребёнка. Но, знаете, такое паршивое чувство, когда ты только потерял свою жену и тут же влюбился в другую женщину. И о какой морали тут можно говорить? Сколько можно повторять, что он чувствует себя омерзительно по отношению к себе самому? Но что тут поделаешь, когда тебя переполняют чувства? О, нет… Не фетишизм, не желание быть подчинённым крупной дамой, а более глубокие и нежные чувства. Он смотрит на неё, вглядывается в её черты… Да, сексуальная фигура для её возраста с упругими формами. Но разве в этом вся соль? Она не игрушка для удовлетворения потребностей, она женщина, которая тоже нуждается в любви и заботе. Она её не получает… Если только не некая Миранда, о которой она талдычит днями напролёт, даёт ей эту любовь. Да искренняя ли она, эта любовь? Да, она мутант. Да, три метра… Но помимо внешней красоты, он замечает и внутреннюю. Как эти три бутона чёрных роз. Четвёртая роза — это она сама. Сердце юных лепестков, хранительница… Красота души, омрачённая вирусом Каду. Да, Каду… Он это понимает. Он же сам через многое прошёл. Но этот организм борется с паразитом, вживлённым в мозг графини, именно поэтому она умеет сострадать и здраво мыслить. Не весь разум подчинён этой заразе. Он хочет в это верить. Очень хочет… Мужчина с улыбкой вздохнул, продолжая идти за госпожой, следуя по пятам, точно маленький утёнок. Они дошли до очередных покоев с расписанной золотом дверью. Зайдя внутрь, он увидел небольшую комнатку с туалетным столиком, манекеном, на котором было надето такое же винтажное платье, что и на Альсине, шляпа поменьше… Шляпа поменьше? Ещё одно такое же платье? Зачем? Он потряс головой, а затем осмотрелся ещё раз повнимательнее: в полу была дыра, небрежно заложенная досками. — Осторожно, тут дыра, — предупредила графиня, хотя он заметил это раньше. Итан кивнул и пошёл за ней вперёд, как мышь, будто боялся побеспокоить её лишним скрипом половиц. Неожиданно он глянул назад и заметил… Детскую кроватку. Мужчина замер, остановившись. Он тихо, но в спешке подошёл и вцепился пальцами в края люльки так жадно, будто там находилась его дочь, которую он так долго искал, но… Там никого нет. И нотка разочарования охватила его, встав комом в горле. Такое чувство, будто его обманули и от обиды он сейчас подавится. Женщина почувствовала происходящее сзади и медленно повернулась. Она видела эти отцовские глаза, наполненные горем и тоской. Альсина поджала губу и медленно подошла ближе, постаравшись привести его в некие чувства, вернуть в реальность: — Её тут никогда не было, Итан. Это не то, о чём ты можешь думать. Мужчина дрогнул, когда крупные женские ладони коснулись его обмякших плечей. Он взглянул на неё, будто разочарованный щенок, которого бросили: — А чья это люлька? Аристократка усмехнулась, оглаживая его плечи, нежно массируя и сминая их. Она аккуратно повернулась к окну, наблюдая, как слабые лучи солнца пробивались через тонкий слой серых облаков. Удручённо вздохнув, Димитреску снова развернулась к нему: — Я… Не знаю… — губы сжались, а лицо накрыла озадаченная гримаса, будто ей самой интересно, что она тут забыла, — Просто хорошая люлька. Итан продолжал смотреть на эту кроватку, проводя пальцами по золотым краям. Красивая, аристократичная, богатая. Он представил Розу в ней и даже горько улыбнулся своему воображению. — Ты хотела в ванную… — тихо прервал тишину тот, не отводя глаз от красивой подушечки. Альсина, опомнившись, кивнула. Она тихо подошла к столику и присела за него, приглашая его к ней за спину. Он неторопливо отпрянул от кроватки, взглянув на неё в последний раз, и подошёл к леди. На платье сзади были пуговицы, которые нужно было расстегнуть. Итан приблизился к ней и начал неторопливо освобождать её от одежды, плавно расстёгивая платье. Альсина закрывала глаза, склоняя голову на бок, чувствуя, как его холодные руки касались её не менее холодной кожи на спине. Однако он заметил, что её оттенок был серее обычного… Кажется, про это она забыла. — Твоя кожа… — пригляделся Итан. — Либо так падает свет, либо она правда темнее. Альсина раскрыла жёлтые глаза, обеспокоено взглянув на него: — И-извини… — Что? Почему? — Я же мутант, ты в курсе, — она улыбнулась ему отчаянно. — Мне приходится наносить тонну косметики на лицо, чтобы скрыть это. — Она несильно отличается, просто чуточку темнее. — Я пользуюсь итальянскими качественными жемчужными белилами… Такие были популярны в восемнадцатом веке… — женщина аккуратно стянула с себя бижутерию, проведя по шее, где были некие обшарпанные участки кожи, словно штукатурка. — Толстыми слоями… Слоями за слоями я… Он прервал её объятиями, нежно обхватывая шею. Убирая мягкие волосы с её уха, он шепнул: — Не оправдывайся. Не нужно. Я понимаю. Альсина замолчала, проведя ещё раз по обшарпанной области: — Это… Это ещё и мутагенные шрамы… — Всё хорошо, — он прерывал её снова, будто пытаясь заставить отбросить эти беспокойства в сторону. Слабый румянец даже через эти белила подступил к её щекам. Она почувствовала, как чуткие мужские руки коснулись её кожи, проведя по ней. Альсина наклонила голову в сторону, будто укладываясь на его ладонь, пытаясь познать эту ласку. Она одобрительно улыбнулась, замолчав…***
— Ты в большой беде, парень… В большой беде… Хайзенберг сидел на табуретке перед окном в доме Беневиенто, задумчиво затягиваясь сигарой и пуская плотные клубы дыма. Он потирал небритый подбородок, глядя через немытое стекло, в сторону такого же нечистого неба. Облака бежали быстро, шум водопада создавал ощущение проливного дождя. К нему кротко подошла хозяйка дома, придерживая потрёпанный чайный сервиз. Она поставила его на стол, разливая чай по чашкам. Молча и бесшумно. Как она только видела через это покрывало на голове? И эта жуткая кукла, что постоянно путалась под ногами, гремя своими шарнирами. Так и хотелось бить её молотом каждый раз, когда она начинала тарахтеть. Энджи как раз пробегала под столом и забралась на него, точно почётная гостья ребёнка, схватившись за свою чашечку маленькими ручками. Она крутила головкой, осматривала присутствующих и постукивала скрипучей челюстью. — Влип по полной… — продолжал бормотать Хайзенберг, стряхивая пепел в пепельницу. — О чём ты там говоришь?! — заелозила кукла, теребя пальцами подранное платье. — О ягнёнке, что вышел в поле с волками, — мужчина тихо усмехнулся и посмотрел в сторону Энджи, стянув округлые очки. — Попался он одной волчице… Та его и не съела. Без аппетита, видать. А вожак стаи будет очень недоволен, узнав, что часть его обеда украдена и спрятана. Сальваторе, усевшись на своё место за столом, посмотрел в сторону «собрата»: — Ты, ты о чём? — его низкий и ноющий бас некогда глупого человека неприятно врезался в уши Хайзенбергу. Карл поморщил лицо и резко встал, осмотрев всех присутствующих: Донна посадила Энджи себе на колени, держа свою чашку чая, Сальваторе неуклюже пытался взяться за свою. Мужчина взял свою чашку и принюхался, залпом осушив, отставил в сторону: — Вам, наверное, интересно, зачем я вас тут всех собрал?.. — он замолчал, но затем продолжил: — На самом деле не всех, но всё равно интересно. Присутствующие молчали. Донна обратила свой взор в его сторону, как и её кукла. Только Сальваторе с кряхтящими звуками хлебал чай и повернулся неуклюже к говорившему. Тот лишь развёл руками в стороны, замолчав, но тут же продолжил: — Мы потеряли один из главных реквизитов Миранды. Итан Уинтерс, да? Да. — Н-надо… Надо его найти. Я найду, порадую мамочку… — захныкал довольно Моро, улыбаясь во весь огромный неопрятный рот. Хайзенберг замолчал, медленно опуская руки. Он так же медленно повернул голову в его сторону, стянув очки, затем саркастично улыбнулся и, с такой же ноткой сарказма, смягчил тон: — Конечно, Сальваторе, конечно… Только какая тебе с этого выгода? — говоря, он будто дирижировал руками, наворачивая круги вокруг стола. Энджи крутила головой, наблюдая за ним с приоткрытым ртом. — Да, она его получит, вместе с ним получит и своё. А куда денемся мы? — он затих, но прошептал: — Исчезнем… Смекаешь? Мы только её марионетки, а она наша кукольница… Не ты, Донна… А она. Мы её куклы, — он с иронией усмехнулся. Над столом повисла тишина. Только шум водопада сбавлял это молчание. — Она… Любит нас… Она меня удочерила, — наконец, впервые раздался голос Донны. Женщина подняла голову, взглянув в сторону Карла. — Она нас не любит! — повысил несдержанно голос мужчина. — Мы её марионетки! Мы временная замена её настоящей семьи! Она хочет свою погибшую дочь! Ни тебя, Сальваторе. Ни тебя, Донна. Ни меня. Ни, тем более, Альсину! — он вздохнул, потерев переносицу, наконец присев на табурет. — И только вы слепо думаете, что наступит вам сладкая жизнь, когда всё закончится. Наглая ложь! Она наступит у неё без нас. Она шла к этой цели уже век. Мы жили обычной жизнью, были обычными людьми! — Она мне подарила жизнь! Мамочка! — снова заныло чудище. — Она подарила тебе уродство, идиот. Мы все её сосуд! Её неудавшийся эксперимент. Она уничтожила каждого со рвением вернуть свою дочь, зная, что убивала и чужих детей, превращая их в монстров. Нас эта участь не обошла. Мы заперты в этой деревне. С этими останками, так называемых, людей. Она назвала нас особенными… Не такими, как все… У нас сильная связь с вирусами… Но мы попросту уничтожены как обычные люди и возрождены как монстры без права на нормальную человеческую жизнь, — Карл вздохнул, потирая виски, снова аккуратно стянул очки и поднял голову, — Итан Уинтерс у Альсины. Все молчали, слушая его, а он продолжил: — Он сам придёт к ней в лапы, нам ничего не нужно делать. Ему надо спасать дочь. Нам же нужно спасти свои шкуры и забыть о каком-то величии и свободе, о которой говорила Матерь Миранда, усыпляя бдительность. Наша свобода одна — вечный сон. Думаю, не нужно разжёвывать, о чём я… И Роза нам нужна самим, чтобы её одолеть. — Почему ты думаешь, что мы можем верить тебе? — тихо прошептала Донна, держа кивающую Энджи. — Потому что мне не нужен этот ребёнок для тех же целей, для каких использует его Миранда. Нам нужна свобода! Настоящая свобода! Мы все были украдены и нам всем внушили, что мы её семья. Мы её рабы! — Мама меня не любит? — обиженно поджал губы Моро, вцепившись в края стола. — Она не любит никого из нас, мы все фрики со своими болячками. Это фальшивая семейка! И её ослепляющая приторная ложь, — Карл усмехнулся, потерев переносицу. Сальваторе начал хмуриться, отрыгнув кислотой: — Я не люблю, когда меня не любят! Тот замер, наблюдая с отвращением, как монстра начало тошнить на пол, затем тряхнул головой, повернувшись к Донне с Энджи. Обе молчали, не считая того, что Энджи энергично шевелила конечностями, словно неусидчивый ребёнок: — Драка! Драка! Драка! — Значит, согласны… — Хайзенберг удовлетворённо ухмыльнулся. — План я вам расскажу позже, пока создавайте видимость поисков Итана. Компания взглянула на Карла и снова отвернулась к столу, погрузившись в задумчивое молчание. Убедились ли они на все сто?..***