За счёт заведения

      Антон смотрит вперёд непозволительно долго, пытаясь сквозь мельтешащие головы разглядеть эмоции на чужом лице, но натыкается на стену наружного спокойствия, поэтому идею оставляет прям здесь — у входа — и шагает к пустому месту у бара.       Сказать почему-то хочется очень много, вывалить гору событий и волнений с субботы по сегодня, а потом начать расспрашивать. Океановый ничего сам не говорит, только голову в бок наклоняет и приподнимает уголок рта в ухмылке, одной рукой поправляя котелок на голове. — А ты комиксы любишь, Арс? — вылетает изо рта Шастуна совершенно по-дурацки.       Он себя убить за такое начало диалога готов, но из множества мыслей за предыдущие дни в голове возник именно этот вопрос. — Здравствуй, Антон, — Арсений говорит удивительно спокойно, не позволяя ни единому произнесенному звуку дрогнуть. — Допустим, люблю. — Привет, да. Ты же не думал, что я сразу вернусь? — Шастун в шутку все пытается перевести слишком отчаянно.       Он чувствует себя обязанным, но откуда это обязательство взялось — слишком непонятно. Будто бы он сбежал из-под венца, а теперь оправдывается за побег. — Я тебя завтраком накормил! — бармен шутливо наезжает, через секунду отворачиваясь к пустому бокалу другого посетителя. Туда льётся два по пятьдесят коньяка. — Но я раньше не мог, дела, — Антон поддерживает эту игру с излишними эмоциями, и слишком высоко вздергивает брови, а потом заливается хохотом, — или я просто сволочь?       Шастун ответ на вопрос знает, но он и близко не стоит по отношению к предложенным вариантам. Ему стыдно за ложь, но поверхностно. Хочется объяснить и рассказать, прямо сейчас, в этот момент. Мозг напоминает: рано. И Антон ждёт другой момент. — Дашь мне свой номер? — Нальёшь мне выпить?       В эту игру можно играть вдвоём до бесконечности. Оба понимают это, и остановить весь фарс даже не пытаются. Некоторые люди созданы, чтобы проигрывать или побеждать. Они — чтобы не останавливаться. — Снова пойдёшь ко мне и догонишься водкой? — шутит Арсений с полуулыбкой, притягивая пальцами шампань флюте, а в глазах пляшут огоньки. — Слушай, возможно, — смеется, широко открывая рот, Шастун. — Лей уже. На твой вкус.       Антон знает, что таким способом даёт океановому насладиться своей работой. Он не дурак, понимает, что в баре основной контингент будет брать «любимое и проверенное», а делать монотонные вещи, когда можно творить — худшее. Шастун открывает перед Арсением чистую тетрадь, позволяет вписать в неё все, что тому в голову взбредёт, и радуется, практически по-детски, когда напротив светом зажигаются глаза. — Тогда сегодня у нас первым номером «Чарли», — уточняет зачем-то бармен, — сорок пять миллилитров абрикосового бренди, а потом сто тридцать охлаждённого игристого. Пить надо быстро, пока не нагреется, иначе перестанет раскрываться фруктовый аромат.       Каждое действие Арсений тщательно комментирует, а после приготовления продвигает бокал по стойке вперёд. — И в этот раз, пожалуй, тоже за мой счёт, — челка океанового падает на лоб, и он по-дурацки дёргает головой, — но давай о серьёзном, хорошо? Ты сейчас выглядишь куда лучше, чем в первый раз. Конечно, улыбаешься и смеёшься, как тогда, но только будучи трезвым. — Знаешь, вероятно, это не только выглядит так.       Антон не знает, как происходящее описать, не называя это «все» правильным. У него как будто коленные суставы на место встали, громко щёлкнув, а, значит, и в травмпункт не надо. Последнее, чего ему хочется — до потери пульса напугать Арсения. — Сейчас мне действительно лучше, чем было тогда, — реплика звучит отчаянно, в ней практически кричит правда, поэтому Шаст дополняет, — у меня тогда был действительно хуевый вечер. Отвратнейший, бля. Сейчас куда проще дышать.       Сказать хочется многое. Но что из этого желания действительно допустимо неясно, а потому молчать кажется лучшим вариантом. — Тогда, пожалуй, время для второго фирменного коктейля и новых историй, да? Столько всего за неделю произошло, ты не представляешь!       Арсений замешивает какой-то иной коктейль, и травит — травит — травит свои байки.       Антону смешно до слез, челюсть от напряжения начинает ломить уже через полтора часа. Хочется ударить себя за то, что он в принципе веселиться себе позволяет, когда все так вокруг неоднозначно, да только вины Шастуновской в этом никакой нет.       Океановый постоянно пронзительно смотрит, к кому-то убегает и ругает второго бармена за медлительность, восхваляя свои таланты. Его бледная кожа на лице изнутри светится каким-то непонятным фиолетовым оттенком. Антон не понимает — это либо от неона отражение, либо так выглядит настоящее счастье. — Я мешал Егерь и козла, представляешь, — вспоминает во время очередной шутки Шастун. — В своё оправдание скажу, что козел был темный, и дома больше ничего не было из алкоголя. Вроде… — Пил один и так погано? Я тебя сильно осуждаю, — отвечает Арсений, делая несколько глотков прямо из бутылки белого игристого. — Бухаешь прямо на работе, да ещё и из горла? Я осуждаю тебя ещё сильнее, Арс.       Антону смешно становится от того, как невозмутимо бармен опустошает собственный бар, постоянно повышая этим вечером градус и определяя свой уровень опьянения жонглированием апельсинами.       Пафосный мудак, иначе не скажешь.       Красивый, сука, как будто вышел из сказки, и даже стекающая капля пота по виску не кажется чем-то лишним. Если бы рядом был автомат, измеряющий сексуальность, этот горе-бармен точно бы его сломал. — А мы чего залипаем? — Арсений спрашивает скорее для себя, но гостя из мыслей вырывает. — Уже нажрались? — Постепенно нажираемся.       Мысли в голове Антона и правда начинают путаться, переставая быть натянутой между канцелярских кнопок ниткой, собираясь в скрученный комок, где ни конца, ни начала не найти. Образы переплетаются в одно, воспоминания мешаются. — Слишком рано для этого, Антон, всего одиннадцать. Тебе ещё сидеть здесь три часа. — Это почему это? — А ты собираешься домой? — И правда…       Признаваться себе самому Шастуну не стыдно, а вслух сказать, что он надеялся… — Арс, а какая у тебя фамилия? — Попов.       А вслух сказать, что он надеялся на ночлег у Попова пока не готов.       Антон по-настоящему устал от собственного дома и нахождения в нем, а от тишины в чертовых стенах тем более. Ему просто необходим чужой смех, музыка и вино. — Мы будем пить у тебя вино? — вопрос звучит так, будто знакомы уже сотню. — Будем, Тош, — и ответ звучит точно также. Аж смешно.       Они продолжают смеяться, чувствуя, как завтра обоим будет плохо. Арсений постоянно меняет собственный алкоголь: от игристого к коктейлям, от коктейлей к виски, от виски к джину. Антон смотреть на то, как бармен пьёт, перестать не может — по-настоящему наслаждается этим зрелищем. Упивается им, долго держит взгляд на пальцах, обхватывающих стакан, пытается разгадать океановый секрет трезвости, но не получается.       Антону двадцать шесть, и он впервые в жизни нашёл для себя настоящего кумира.       Оба постоянно ходят курить, Шастун — каждые сорок минут, а Попов — когда не занят, и иногда им удаётся делать это вдвоём, в полной тишине.       Говорят, что счастливых тишина не оглушает, и именно это с ними и происходит. Молчание не становится тяжелым грузом где-то за спиной, а лишь позволяет рассматривать и наслаждаться, не тратя собственные ресурсы ещё и на разговор.       К половине второго Антон нажирается в настоящее мясо, и Попов понимает, что ещё немного и первый вовсе заснёт. — Борь, я сегодня пораньше уйду, — роняет он напарнику, а потом поворачивается к главному в этом баре алкашу. — Ну, что, поползли домой, идиот?       Дотащить пьяного Шастуна на себе океановый даже не пытается, просто вызывает прямо ко входу такси и грузит туда уже не человека — тело — максимально аккуратно. Ему приходится залезть на второе сидение, чтобы Антон не сломался под тяжестью собственного веса, а после и вовсе положить чужую голову на своё плечо.       Доехать до квартиры оказывается дольше, чем идти. За поездку водитель-грузин несколько раз пытается пошутить, но каждую попытку Арсений грубо обрывает, прося не шуметь и не раздражать. Попов как будто для себя лично решил, что любой неожиданный звук обязательно причинит Антону боль в висках и тотальный дискомфорт, хотя тому откровенно плевать — он спит, посапывая, ни на что не реагирует и иногда смешно морщит нос.       В жилище спокойно попасть не получается — чертова лестница до верхнего этажа обязывает Попова растормошить друга (друга?), и они вместе преодолевают все пролеты почти за пятнадцать минут. Уже внутри Антон почти падает, но каким то чудом сам, по памяти, добирается до кровати, роняя себя окончательно лишь на неё.       Арсений смотрит на все это с улыбкой на лице и снисхождением. Шастун по какой-то причине в голове дал себе установку — от Арсения не отставать, и все это привело к тому, что второй пил в привычном для себя и своей работы ритме, пока первый накидывался алкоголем не глядя, как не в себя.       Океановому приходится переступить через себя и влезть в чужой комфорт. Он расстегивает на Антоне куртку и снимает ее, почему-то моментально краснея, а после проделывает то же самое со штанами. Арсений не дурак — он знает, как сложно с похмелья расстегнуть ширинку и просто по-человечески обычно поссать.       На кухне он наливает стакан воды, берет один блистер таблеток от головы (чтоб наверняка), убирает пару бутылок минералки на самую нижнюю полку холодильника и туда же кидает один энергетик.       Арсений ложится спать только в половину пятого утра.       Уже в девять Антон открывает глаза, обнаружив около себя спящего Арсения. На прикроватной тумбочке стоит стакан со стикером.       «Вода из фильтра, с сахаром и лимоном. Родом из головы знающего бармена. Градусов ноль, удовольствия ВООО».