За счёт заведения

      Антон выходит из такси в укачанном состоянии. Пятница, видимо, сказывается даже на таксистах, поэтому тот вёз Шастуна, как мешок картошки: играл в шашечки на дороге, набирал скорость и резко тормозил, поворачивал в последний момент и много курил. Антон против курящих ничего не имеет — сам такой — но есть большая разница в ароматах синего винстона и золотой явы. Последняя проигрывает просто потому, что от неё несёт даже не жженым табаком, а каким-то намокшим сеном.       Нет, нельзя сказать, что это была ужасная поездка. Таксист честно спросил какую музыку слушает Шастун, а услышав про рэп, включил радиостанцию Блэк Стар’а (ну, перепутал чуток), пытаясь выстукивать ритм однотипной музыки по рулю. Он задавал так много вопросов, что в какой-то момент Антону хотелось послать его, но люди не виноваты в том, что по своему характеру слишком болтливы и непридирчивы. Они доехали до Мясницкой буквально за сорок минут, что в рамках Москвы кажется до жути маленьким количеством времени. Особенно вечером. Особенно в пятницу. Но чертов аромат золотой Явы, наполнявший салон каждые десять минут, и вождение без каких-либо правил действительно взболтали Антона.       Антон вздыхает, выходя из такси, хватает воздуха столько, сколько влезет в собственные лёгкие. После чего делает так ещё пару раз. Легче не становится, а отвратительный привкус тошноты стоит уже на уровне гланд. Прямо сейчас Антону хочется радоваться тому, что есть такие друзья, как Дима.       Позов в перерыве заказал еды, так что его желудок доверху набит и это — причина, по которой он ещё не заблевал тротуар у главной тусовой улицы.       Рука привычно тянется за пачкой сигарет в карман, но ее там не оказывается. — Блять, закончилась же, — Антон вздыхает, осматриваясь по сторонам. Это центр, а значит надо искать либо желтую вывеску Магнолии, либо салатовую Азбуки Вкуса. Других магазинов в центре Москва не держит, — Ну какого хуя?       Антону слишком лень проходить всю улицу вдоль, а потом возвращаться обратно, поэтому он уже в который раз за последний месяц благодарит современные технологии. Яндекс карты быстро оповещают его об отдельной табачке на Мясницкой 24/7, и для себя он решает, что зайдёт в первый же бар после покупки сигарет. Ну, сначала покурит, а потом зайдёт.       Винстона в продаже не оказывается, поэтому Антон долго борется с собой и все-таки берет черное собрание, надеясь, что не задохнётся от их крепости на один чертов кусок бумаги с фильтром. Синего собрания тоже не обнаруживается, а курить эти дурацкие сигареты со вкусом точно не хочется.       Он вынимает сигарету из пачки, как только выходит, на ходу поджигая ее спичками. Антон любит спички, хоть и понимает, что спонсирует этим все эти дурацкие производства, где вырубают деревья для ублюдских желаний общества. Ему нравится поджигать их за секунду и тушить об язык — так делал дедушка в детстве, а Антон просто украл у него этот ритуал, иногда пугая случайных уличных свидетелей подобного действия.       На Мясницкой красиво. Пятница обладает своим особенным шармом, поэтому людей здесь как будто бы больше, чем где-либо. Девушки стоят совершенно разные, с цветными и натуральными волосами, в спортивных костюмах, красивых платьях, офисной форме. Шумные компании тут и там вырывают его из мыслей собственным хохотом, и полицейская машина стоит у остановки, где два гаишника за что-то ругают водителя нового мерседеса. Антон редко приезжает сюда выпить, он привык ходить с Ирой по красивым ресторанам и заливать в себя вино литрами, от которого опьянение будто и не наступает вовсе.       Ему хочется заглядывать в окна заведений, чтобы выбрать самое немноголюдное, но он уже решил, что зайдёт в первое, поэтому стоит около тяжелой дубовой двери с большой надписью «Место» и думает о том, что такое название куда лучше всяких псевдоирландских. Он погружён в свои мысли очень глубоко, и не замечает, что стоит прям около урны. — На пару метров отойди, у двери не курят.       Голос доносится до него как будто издалека, а потом Антон видит, что ещё горящий красным бычок прилетает в урну. По какой-то неясной причине он действительно отходит: то ли хочет выполнить просьбу, то ли боится, что его заденут дверью.       После первой сигареты идёт вторая, чтобы окончательно насытить своё желание никотина. Антон надеется, что если выкурит две подряд, то из тёплого «Места» решит выйти для перекура хотя бы немного позже. Он закрывает глаза, закидывает голову и делает финальные затяжки, ловко отбрасывая фильтр в помойку щелчком пальцев. Кажется, такой навык есть только у настоящих курильщиков, и вырабатывается он просто потому, что в какой-то момент становится слишком лень подходить к урнам на улице. Курить бы баскетболистам что ли. Счета в играх были бы намного больше.       Шастун смеётся с собственной шутки в голове и, наконец-то, заходит в бар.       Перед ним большой кирпичный зал, барная стойка, алкоголь, который куда-то спрятан, а не торчит на виду, как это принято в любом заведении этой улицы. Или любой другой тоже. Любого города. Страны. В общем, не так, как везде.       Антон постукивает по стене у входа и понимает, что это не рисунок и не обои — кажется, кирпич даже не декоративный, а реальный, будто кто-то просто не стал мучиться с отделкой бара. Ему по душе такое. Это приятно.       В баре оказывается многолюдно, и заняты практически все столики, хотя их и не так много, как могло бы быть. Кажется, он впервые видит заведение, где пройти змейкой между посадочных мест реально даже самому пьяному человеку. Внутри свободно. Ощущение наполненности в баре никуда не исчезает, но с помещением сделали какое-то чудо, поэтому Антону удаётся чувствовать себя свободно даже среди тех, кто постоянно заходит — выходит.       Единственное свободное место на одного оказывается только у самого бара, но Антон не сильно против такого. Совесть не позволила бы ему занять стол на троих-четверых, когда он пришёл в одиночестве, а сидеть у бара — первым получать алкоголь.       Он вешает куртку на плечики, а после на рейл и радуется тому, что здесь нет дурацких крючков на стене или круглых вешалок. В такие моменты приходится рыться в куче чужой одежды и искать именно свою, Антону постоянно кажется, что он что-нибудь уронит из чужого кармана, и это что-нибудь окажется чертовски важным.       Место за барной стойкой так и не занимают, поэтому Шастун камнем вниз падает на стул и роняет собственную голову на руки так, будто шея не держит вовсе.       Антону кажется, что проходит вечность, прежде чем эту дурацкую голову удаётся поднять, а глаза открыть. У него совершенно нет сил на какие-либо движения, и вот теперь вся боль накатывает с новой силой, отбирая у мозга возможность контролировать работу нервов и мышц. Хочется вздохнуть и не выдыхать, но на самом деле проходит всего пара минут, а лёгкие дышат сами по себе, без какого либо контроля — даже заставлять не приходится — и мысли о дыхании не приводят к тому, что дышать забываешь вовсе. Мир вокруг живет.       Перед глазами оказывается кружка темного пива, и несколько секунд Антон просто разглядывает ее, пока не замечает около емкости стикер-бумажку: «Kilkenny draught 4,3%. Родом из Ирландии, слегка горчит, но приятно. За счёт заведения».       Шастун несколько раз проходит взглядом вдоль бара, но единственный сотрудник (раньше же их было два?) повернут к нему спиной. Плечи сами поднимаются в немом вопросе, но очень резко опускаются обратно. Антон не верит в карму или судьбу, но отчего-то ему кажется, что это чёртово бесплатное пиво он заслужил абсолютно всем своим существом. Первый глоток оказывается чересчур боязливым, но таким желанным, будто он провёл в Сахаре год, а пиво в руках никогда не держал.       Антону двадцать шесть, но прямо сейчас его откатило далеко назад — в великие тринадцать, когда ребята из классов старше повели его первый раз за гаражи. Антон уже тогда был слишком высоким и тощим, но почему-то привлёк внимание «старшаков». Он стоял за коробками из алюминия, в руках держал дешёвый пластмассовый стакан, в который лилась из полуторолитровки знаменитая в те смутные времена Оболонь.       Пиво действительно оказывается горчащим, но настолько, чтобы просто доказать пьющему своё качество. Антон выпивает пол кружки залпом, ставя ее на место с характерным — барным — стуком. Несколько капель вылетают, размазываясь по поверхности стойки, но Шастун ловко вытирает их рукавом толстовки. Будто совершил преступление. Будто виновен.       Мысли раз за разом возвращаются к дневному событию, но каждая новая обязательно перекрывает старую, заставляя смотреть на все под новым углом. Сознание рисует картины, в которых Стас раз за разом приходит к нему в дом, а после оттрахивает Ирину везде, где только можно разложить ее худое тело. Мурашки бегут по коже. Антон пытается представить, что спал на той простыне, где его близкий друг завершался, но только что спустившееся в желудок пиво от таких картин показательно просится наружу.       Антон оставляет на стойке ключи и сигареты, обозначая тем самым своё присутствие, а после хватает кружку и прямо так — без верха — выходит наружу. В зубах предварительно взятая очередная сигарета, а губы в уже обыденной для сегодняшнего дня ухмылке. Он курит рвано, снабжая каждый глоток затяжкой, а затяжку — глотком. Раз-два, раз-два, будто марафон. Стряхиваемый пепел летит на штаны, но Антон даже не думает о них или о нем. Он докуривает, снова попадая окурком в урну. Талант, блять, не пропьёшь.       Его место внутри свободно, а прямо напротив него стоит сотрудник, поэтому Антон садится уже спокойно — без показательных драм для окружающего его общества — и молча смотрит вперёд. Пиво заканчивается быстро, но как оно называется он уже и не помнит, а стикера нигде не обнаруживается.       Бармен напротив него — ебаное произведение искусства, которому нужно идти сниматься в кино, но почему-то он стоит тут, в дурацкой шляпе-котелке, с портупеей-кобурой и трёт бокал, раз в несколько секунд щурясь на него. Антон хочет позвать его, но ещё не уверен в том, что хочет заказать, поэтому просто наблюдает, переодически перекидывая взгляд на бар-меню.       Антон встречал в своей жизни множество людей. Он работает в телевизоре, у него есть своя квартира, он в состоянии оценивать то, что видит перед собой. Нет ничего позорного в том, чтобы подмечать красоту тех, кто ей действительно обладает или говорить правду о тех, кто выглядит не совсем хорошо. Система учит этому с самого начала работы, поэтому да, перед ним стоит ебаное произведение искусства и трёт второй по счету бокал. Он поднимает свои глаза от стекла, мельком глянув на кружку, а после отходит, чтобы через минуту вернуться с новой. — За эту я уже заставлю платить. — Идёт.       Антон новую порцию пива цедит, думая о том, что записку с названием забрал наверняка этот бармен. Он помнит процент — 4,3; помнит, откуда — Ирландия; но название в голову обратно так и не приходит. Утеряно.       Антон начинает пьянеть. Он сжимает губы до побеления цвета, а после качает головой. Утеряно, как его будущее, как его девушка, как друг, как будущая семья. Утеряно, но не по его глупости. Утеряно, а он даже домой поехать не может, чтобы это принять. Так утеряно, что это даже не потеря, а полный проеб. Как хорошо, что проебался не он. — Ты чего так уныл? — голос бармена раздаётся откуда-то сбоку. Антон начинает вертеть головой и замечает, что сидит прямо там, где стойка готовится разделиться на две части, формируя проход.       Глаза у этого придурка синие. Напоминает северный ледовитый океан. Антон там бывал по делам. — Дружище, ты мне — никто. Я тебе — тоже. Поговорим? — он от Антона не отстает, а сам Антон на стену лезть от обиды на мир готов, — Ну, знаешь, хороший бармен заменит хорошего психолога. Все дела.       Он чувствует набирающуюся в груди пустоту и злость. Они закипают где-то в кишках, поднимаясь потом в желудок, печень, пищевод. Внезапно хочется кричать. — А девушку и друга заменит? Ну, а что? — вырывается само собой, будто он к диалогу готов.       Бледное лицо и океановые глаза на секунду закатываются, пока руки продолжают натирать стакан. Антон поставил его в ступор, это очевидная победа. — Какой ты пессимист. Тогда, я тебе какие-нибудь рабочие байки потравлю!       Или поражение. И он действительно начинает рассказывать.       Антон узнаёт, что его новая заноза в заднице — по-другому этого сотрудника не характеризуешь — работает тут с самого начала. Он много шутит над своей карьерой, но ничего конкретного о себе кроме имени так и не выдаёт. Имя, конечно, дурацкое — Арсений. Своего сына Шастун бы так не назвал.       Арсений очень быстро сокращается по просьбе до Арса. И они начинают играть.       Антон кивает в сторону посетителей, бармен рассказывает о тех, кого знает, обязательно вспоминая их в напившемся состоянии. Вторая кружка быстро кончается. — Мне пришлось вытаскивать его из-под стола и сажать в такси, пока девушка визжала, что я маньяк… Ох, погоди.       Океановый куда-то отходит, и Антон позволяет себе начать смеяться, заливисто, громко, не думая ни о чем. Он несколько раз бросает взгляд на мужика, так сильно похожего на Стаса Барецкого, отчего последний пересаживается. Антон продолжает смеяться. Арсений возвращается. — Девушка так больше и не пришла, но она все равно весь вечер просто брала брют, а брют надо брать только в коктейлях, иначе я осуждаю. Кстати, — Арсений не замолкает, умудряясь постоянно что-то замешивать в шейкере и разливать по бокалам, — Лучший коктейль с брютом — Френч Рояль, но его почему-то не заказывают. Говорят, что джин воняет бензином, а по мне это лучший в мире алкогольный запах…       Вторая кружка сменяется третьей, а время на часах переваливается за половину первого. Антон слушает истории, в которых Арсений осуждает некоторые виды алкоголя, периодически прячет глаза, недовольно качает головой. — Да чем тебе не угождает Ёрш! — повышенные интонации выходят из горла сами собой, — Ты просто не пил в студенческие годы портвейную «двустволку». — Ту, где ты просто хреначишь из двух бутылок в одно горло? Мешать во рту алкоголь — это не делать из него коктейль, Антон…       Шастун забывает, что ему надо домой.       Арсений кричит на весь бар, что уже почти два, когда Антон наконец-то смыкает челюсти для временного перерыва от смеха. Он понимает, что стоит расплатиться, заказать такси, приехать домой, поменять постель и собрать все, что Ира забыла забрать. Вечер улыбок и хохота разбивается о грустную реальность, где Антона бросают ради близкого друга ещё задолго до того, как он узнаёт об этом сам. Впервые в жизни ему наставляют рога, и это в первых же серьезных отношениях. Антон ощущает себя везунчиком в самом хуевом плане. — Слушай, Антон, у меня смена закончится в два, — Арсений впервые за все время говорит это тихим голосом, отчего Шастун не сразу осознает, что это действительно говорит он, — Я близко живу. Может, пойдём ко мне и ещё пива выпьём? Я так хочу уже снять форму, не могу.       Океановый дурит, зазывая незнакомца к себе в дом. Антон знает, что даже близкие могут очернить его, а тут… тут какой-то никто. Несколько секунд растягиваются в вечность, но Арсений смотрит, выжидая одного конкретного ответа. — А пойдём.       И Антон соглашается. Ему бы спешить домой, но вечер начинает приносить внутреннее тепло, бежать от него совершенно не хочется.       Арсений быстро заканчивает свои дела, расставляя кучу посуды по местам. — Второй бармен работает до шести, но теперь поток пойдёт на спад, так что он всегда тусуется с двух один, — поясняет Арс так, будто ему стыдно уходить домой.       Антон оплачивает всю свою выпивку картой, даже не смотря на итоговую сумму, а после бросает тысячу в банку «на чай». Гулять, так гулять, он уже достаточно сегодня потратился. В никуда, правда.       Шастун выходит из бара, вытягивая новую сигарету, отходит — будто помнит — от двери и делает полагающиеся ему затяжки. Арсения ждать не в тягость, пива ещё хочется, а тело просит танцевать. Антон пьян, но не критично — ещё очень далеко до конца.       Арсений выходит из здания через десять минут, куда-то указывает рукой и они идут. Просто идут в тишине, которую бармен изредка нарушает пением себе под нос. Они добираются за двадцать минут, и Антон завидует тому, кто живет в центре. И так близко к работе. Он и сам пытался быть таким — искал квартиру около Останкино, но цены там редкостно неоправданное дерьмо, а планировки внутри ещё хуже.       В квартиру они входят под неожиданно громкий спор: — Как ты можешь быть уверен в том, что ее не держат в заложниках? Весь интернет думает так, у них даже доказательства есть, — вопит, стягивая обувь в коридоре, Арс. — Интернет несколько лет назад обливал себя ледяной водой, источник так себе, — Антон повторяет это действие, а после начинает снимать куртку, — Да и вообще, где Бритни, а где плен?       Они продолжают спорить, пока Арсений переодевается из формы в домашнее прямо на ходу, продолжают, пока выбирают алкоголь, не останавливаются, когда чуть не сжигают лазанью в микроволновке и заканчивают только когда напиваются.       Антон листает плейлист Арса, выбирая хоть что-то знакомое, но вся эта куча подборок заставляет его чувствовать себя неуютно. Он облокачивается на колонку марки «Маршал», ощущая под локтем приятную искусственную кожу. — Включи плейлист «Кир Рояль». — У тебя вообще все в жизни связано с коктейлями и алкоголем? Что за «Рояль»? — «Кир Рояль», Антон, это важно! Черносмородиновый сироп как лучший вариант и шампанское. — Я про плейлист, дурак, — хохот Шастуна наполняет белоснежную кухню, он трёт глаза и падает в кресло в углу, — Нахрена мне твоя барная карта, блять? — Там лоу-фай. Тебе должно понравиться.       Антон молча кивает и тычет пальцем на «перемешать». Музыка наполняет помещение. Антон начинает двигаться.       Прямо сейчас он немного счастлив.