Разменная фигура

Не дело тени, не сумевшей уберечь своего государя, обсуждать решения регентского совета. К тому же вельможные князья были правы: пока сын и наследник покойного императора не облечен полновластьем перед Большим Государственным Советом и не имеет своей жены, как взрослый мужчина, государыня императрица остается голосом и проводником воли своего покойного супруга, а через то - законной и полномочной правительницей империи. А потому все, кто сохраняют верность столице, князю Салайверу и ей, не могут быть объявлены изменниками. Даже если Регентский Совет в присутствии законного наследника признает доказанными преступления поддерживаемого государыней князя-регента. И чем дольше князь Салайвер с императрицей правят державой из столицы, тем прочнее становится их положение, тем меньше колеблющихся чиновников и военных командиров готовы присягнуть наследнику. И все же принятое советом решение Мейту не нравилось, и если б он следовал своим желаниям, он оттянул бы исполнение, сколько возможно. К тому же Мейту не нравился и союзник-напарник, от талантов которого зависела изрядная доля успеха замысла, если не всё, включая жизнь Мейта. Хотя последнее не было для него важным, не настолько, чтоб вызывать недовольство. Просто это - и решения Совета, и поручение, и действия которые надлежало совершить, и избранный для того способ, - казалось неправильным. Не тем, как должно поступать. Копыта уныло чавкали по весенней распутице, а мысли Мейта чавкали едва ли менее отвратительной кашей, чем тающий снег, смешивающийся с раскисающей грязью и навозом под ногами лошадей выступившего к столице крохотного отряда. - Не унывайте, господин Мейт, вы мне тоже не нравитесь! - хохотнул мелкий пронырливый человечек в огромной шубе из лисьих хвостов и богато изукрашенной речным жемчугом рысьей шапке, пристраивая коня рядом. Узкая колея только расширилась, и он сразу же использовал это чтоб нагнать Мейта и нарушить его безмолвное самоедство, в очередной раз поражая своей способностью точно читать чужие мысли. - Не люблю иметь дело с чересчур порядочными людьми. А вы в этом отношении ещё хуже моего драгоценного молочного братца. На самом деле, я все еще считаю, что он не только напрасно впутал в вашу маленькую благородную возню меня, но и совершенно зря дал разбить свою черепушку. Однако вода становится слишком мутной даже для такой щучки, как единственный внук моей бабки. Так что... Вам надо сделать ваше дело, а мне ему поспособствовать. Не будь я Скрал Ткотссамый, - невнятно хрюкнув на последнем слове, он хитро усмехнулся. - Все еще не хотите уточнить мою версию прозвища? Кейр после ранения оправился довольно быстро, если не считать мучивших его мигрений и появившихся заикания и раздражительности, делавшими несколько неудобным общение с ним. В частности представление молочного брата, чьи домашнее имя, а ещё более второе прозвище не давались Кейру. Князь Выйребом предпочел услышать "Тот-самый". Скрала это неизменно веселило, и он неизменно поправлял при Кейре, копируя заикание последнего. Что того совершенно не радовало. В отместку в казармах недобрый братец командира именовался не иначе "Котссаный". Мейт узнал одним из первых, но уже второе сообщение о солдатском юморе пришло от самого именуемого, сдобренное изрядной долей бахвальства. Тот, казалось, наслаждался дразня и зля людей, а кроме прочего не упускал случая досадно продемонстрировать обоснованность своей воровской славы, закреплённой в имени, или все же первом прозвище, и наглость. Даже в императорском дворце были известны наиболее дерзкие кражи этого человека, регулярно оставлявшего личную бирку "был Скрал" в обчищенных сейфах у менял и ювелиров то в столице, то в крупных торговых городах империи. Сейчас этот человек сам изображал скоробогатого купца, направляющегося с небольшим обозом мехов и зимней дичи в столицу. Мейт и отобранные им и Кейром парни посмышленней притворялись наёмной охраной.

***

Столица выглядела непрывычно настороженной, притихшей, пустой и хмурой. Незнакомые и раздражающе нагловато неумелые стражники собирали пошлину за въезд. Улицы - вонючи и грязы, а редкие прохожие - угрюмы. Слишком много пустующих домов, с заколоченными окнами и дверями. И почти никаких признаков приближения первой весенней ярмарки. Хотя кварталы между второй стеной и нижним рынком, по которым они сейчас ехали никогда не считались богатыми и не были хорошо знакомы Мейту, он все же не ожидал столкнуться в столице с убожеством жизни хуже, чем в провинциальном городке. Гостиница, приютившая их, и её пышнотелая хозяйка расцеловавшаяся со Скралом отличались однако скромной чистотой и уютом. Ещё более приятно удивила Мейта неожиданно просторная и удобная жарко натопленная мыльня, разгороженная умно и изящно, так чтоб для каждого гостя нашелся отдельный закуток с нагретой каменной скамьей и вместительной деревянной ванной полной, чистой горячей воды. Тут же были приготовлены кадка с теплым разведенным мылом, мочалка, скребок, ковш и ведра с водой прохладной. Мейт так расслабился и разомлел во влажном тепле, что едва не дал застать себя врасплох. Он все же успел вооружиться кинжалом и развернуться к бесшумно подкрадывающемуся со спины человеку. И увидел невысокую молодую девицу в тонкой полупрозрачный сорочке и мягких тапочках из озёрной травы. Легкая цепочка с яркими бусинками, протянувшаяся от игривого колечка в верхней губе к сережке на мочке уха, недвусмысленно выдавала её принадлежность к сословию веселых дам, а бусинки показывали стоимость досуга с ней. - Вам не надо бояться предательства, - улыбнулась девица, - не здесь и не от нас. Приёмный дядюшка же сказал вам, что здесь вы у друзей. Позвольте я помогу вам помыть спину. Если я не услужу вам, мной будут очень недовольны приемная мамочка и все мои приемные сестрички. А уж они меня не простят, даже если мамочка смилуется и забудет наказать. При этом она бесцеремонно с нескрываемым интересом разглядывала голого мужчину, и голос ее отнюдь не звучал жалобно. Скорее с легкой игривостью. Мейт молча отложил кинжал, недалеко, и улегся на скамью подставляя тело умелым и ловким, и неожиданно сильным для такого изящного тела, рукам и пальцам девицы. - Если бы вы были женщиной, господин, - проговорила она, проводя пальцами по шраму, - мое бы сердце надорвалось от жалости, но вам эти увечья лишь добавили мужественности. Не зря вы никогда не были частым гостем у моих сестриц и кузинок. Зачем платить за то, что с радостью подарят. Хоть вы и сильно изменились, господин Мейт, но стали лишь привлекательней. Мейт резко дернулся и сел, перехватив запястья нахальной девицы, но та, как будто, лишь обрадовалась, оказавшись у него коленях. Поерзала жаркими бедрами, устраиваясь поудобней, и продолжила говорить откровенно глядя в глаза и ласково улыбаясь. Впрочем, Мейт старался не причинить ей боли - держал крепко, но осторожно. - Неужели вы и правда не понимаете, почему вы можете нам доверять? Покойный государь был справедлив и добр. Он запретил продавать семьи должников в наше ремесло. И вообще брать в семью таким, как приемная мамочка, девочек, не достигших возраста владения собственностью, если их лобковые волосы не отросли на два пальца. Хотя, когда приемный дядюшка привел меня к мамочке, я едва знала, что такое "лобковые волосы", благодаря этому закону со мною и другими сестричками обращались хорошо. Мы прислуживали старшим сестрам и учились, убирали комнаты, но нас не допускали к гостям. Старшие сестры завидовали нам - многие из тех, что приходили в семью ради еды раньше не встречали свой пятнадцатый цвет сирени. Князь Салайвер поднял налог. К тому же теперь не только мамочка должна платить с дома за всю семью, но и каждая из нас должна отдать пятую долю заработка в казну, но не меньше, чем если б один гость был у нее каждую ночь. Вам все еще мало причин для доверия, господин Мейт? - Она прямо смотрела в глаза и грудь ее колыхалась от горячей и страстной речи. Он промолчал. Когда-то, в прошлой жизни, совсем прошлой, - беспечной юности, такое близкое и такое жаркое и доступное женское тело, избавило б его от потребности в словах быстрее и надежнее. Тончайшая сорочка создана подчеркнуть соблазн, сейчас она мокра и совершенно прозрачна, подкрашенные алым губы напрашиваются на жадный поцелуй, дыхание пахнет имбирем, гвоздикой и сладкой корицей как пряное вино. Она старательно подготовилась. Передернула плечами, тряхнула головой и узел рыжих волос рассыпался изобильной рыжей волной, зазвенели провалившись под решетчатый настил длинные витые шпильки. Женщины ее профессии обычно умеют не только скалывать ими волосы, но он внимательно слушал ее руки и ее тело. К тому же он действительно почти не боялся, что она или Скрал захотят получить награду обещанную за его голову. Он всего лишь не намерен попасть в плен живым или оставаться живым. Но и это он не собирался никому рассказывать. - Надо соскоблить мыло, пока не присохло, не то придется начинать сначала, - озорно блеснула ровными мелкими зубками и глазами вертихвосточка из-под роскошной мелко-вьющейся гривы. Он послушно выпустил ее руки и вновь растянулся на теплой скамье. Уставшему телу это было приятно. Хотя и держать ее на коленях тоже было неплохо. Мейт усмехнулся. Девица вернулась к скребку и мочалу. Но вскоре она вновь заговорила: - А кроме того все знают, что вы умеете быть благодарным, женщины, которых вы повели в бой из служанок сделались чиновными госпожами. - Не все и это было решение наследника и предложение госпожи-княгини. Удивительно - как быстро бегут слухи. В столице знают о тяжелом решении принятом регентским советом совсем незадолго до его отъезда. Им катастрофически не хватало верных людей. А с приближением весны все больше и больше появлялось просителей жалующихся на голод и на притеснения от зерноторговцев и мельников. Нужно было отправлять коронных ревизоров разбираться на месте, а отправлять было просто некого - слишком мелкие дела для князей, но и кого попало малограмотного или неумного послать нельзя. Вот и пришлось по совету супруги князя Выйребома, которая откуда-то узнала, что среди служанок большинство грамотные, а тех, кого Мейту пришлось использовать при отражении штурма Шома Лигавировыми войсками уважают и защитники, и бывшие нападавшие, сменившие сторону вслед за своим командиром. Так и получилось, что впервые в истории империи Соайдес бирки коронных ревизоров достались пяти мало того, что незнатным людям, не сдававшим чиновного экзамена, так еще и женщинам, и даже незамужним. Однако Их Высочество поддержал высказанное за обедом предложение княгини, и князья Регентского Совета официально признали это, никогда не случавшееся нигде, допустимым. Законы действительно не говорили, что женщинам подобное запрещено. - Пфф! - фыркнула не прерывая массажа девица. - Если б она не была уверена в вашей поддержке, она бы молчала. Мейт мог бы ответить, но не счел необходимым.