***
- Слышали новость? - на городской площади у колодца судачили кумушки. - Принц-то, тот что в Шоме Выйремском - поддельный! - Да брешешь! - Сама ты брешешь, кума! Чтоб мне землю жевать! Истая правда! Давеча сама от столичного купчины слышала! Как есть поддельный! Настоящего еще по прошлому лету уморили! Ператрице-государыне тело привезли она и узнала! Вся столица ребеночка видела. Лежит во гробике, сам маленький, синенький, однако ж на лобике знак ператорский сияет! А кто ко ручке приложится ото всех хворей исцеляется! Знак это! Чудодейственный! А коли настоящий отрок ператорский в столице мертвенький, так значит в Шоме принц - поддельный! Да коли не поддельный был, так что его до сей поры в полновластье ператорское не облачили? А? Да и еще! Давно поговаривали он за самозванство-то свое проклят! Поносами исходит и животом мается! Это признак верный! Всем известный знак! Кабы не самозванец ператоский наследник был, разве б дристал?!***
Первое покушение на Его Высочество сорвалось, к стыду Мейта, почти случайно. Ему показалось, что один из гостей слишком пристально смотрит на мальчика, принесшего отварное мясо, подходящее для нежного желудка наследника. Приказ передать кушанье от наследника гостю был чистым наитием. Мейт совершенно не ждал, что это приведет к некрасивой смерти на пиру и вскроет заговор со взятыми в заложники детьми, подкупом слуг и предательством. К тому же случившийся у Их Высочества "нервный живот", как назвал это один из докторов, почти не отличался по испытанным ребенком страданиям от настоящего отравления. Мейт корил себя за изначальную непредусмотрительность и глупость, за то, что зрелище мук отравителя причинило страдание Их Высочеству. Кроме того после всего случившегося знание о назначенных дегустаторах его еды и питья беспокоило и расстраивало мальчика, бедный ребенок слишком близко к сердцу принимал их возможные страдания. И Мейту с князем Выйребомом пришлось настаивать на своем решении на грани неподобающей подданному дерзости. Второе покушение произошло во время приема жалобщиков. Наступила самая тяжелая предвесенняя пора бескормицы, когда зимние запасы были подъедены, а оставленное на будущий сев становилось предметом особой цены и зависти, к тому же чума на юге хоть и приостановила свое наступление в связи с зимним беспутьем, и холод убивал больных много быстрее, не позволяя разность заразу от селения к селению, но все же то в одно, то в другое местечко приходила смерть. По счастью ей пока не удалось захватить ни одного крупного города или ярмарочного погоста - выставленные управителями карантинные кордоны исправно исполняли свою службу, но количество беженцев, жалобщиков и просителей, ищущих справедливости и помощи у вельможных князей и государя это увеличило сильно. Мейт отбил нож, брошенный в Их Высочество, железным наручем. И не бросься князь Тауриб заслонять принца, не пострадал бы никто, кроме подосланного убийцы и его подручных, тут же скрученных подоспевшей стражей. Но князь Тауриб следовал героическому порыву, хоть и достаточно неловко и изначально бесполезно. Отбитый нож задел его, оцарапав щеку. К несчастью лезвие оказалось смазано ядом. И князь скончался в конвульсиях, пене и желчной рвоте в считанные минуты после этого. От этого трагического, весьма неприятного и пугающего зрелища у Их Высочества случился истерический припадок. Принц топал ногами и захлебываясь криком и слезами, требовал немедленно казнить всех. Приказ наследника был исполнен людьми князя Выйребома. Затем из столицы пришло известие, что все оставшиеся там домочадцы Лигавира, включая жену и малолетних детей, казнены князем Салайвером. Не пощадившим даже собственной дочери и внуков. Лигавир воззвал к справедливости.