Иконопись

В четверг Альбедо начинает красить картину под пристальный взгляд Кэйи, развалившегося на все том же диване. В этот раз капитан не ерзает, и выясняется, что на самом деле он может сидеть на месте совершенно спокойно и даже больше походить на статую, нежели на человека. А значит, тогда дергался специально. Провокатор. Альбедо не замечает, как начинает грызть кончик кисточки, стараясь лишний раз не цеплять взгляд на "модели". Подмалевок пока что выходит грязным и тусклым, даже тяжелым из-за цветов и обширности мазков. Возможно, потому, что художник хочет скорее закончить этот сеанс, все перенести на следующий и выкрасть себе еще хоть немного времени на рефлексии и раздумья. Вообще, он старался как можно меньше значения придавать произошедшему и, пересиливая себя, не гадал, почему же именно это все произвело на него такой эффект. И он даже пренебрег своей инфантильностью насчет первого поцелуя, проанализировав всю глупость своего трепетного к нему обращения (он всегда считал, что такое лелеяние глупого действия делает его приближенным к людям, и ему это нравилось). Как бы то ни было, он, собрав в кулак весь профессионализм, отвлекся от нахлынывающих раздумий и сосредоточился на работе. Шаг за шагом, он видит, картина приобретает человеческий вид, некую динамику, и за это стоит сказать спасибо характерному лицу, на ней изображенному. Кэйа сидит в заданном положении, но непринужденно, порядочно ждет окончания сеанса и в мыслях расплывается в кошачьей улыбке, сотню раз благодаря Джинн, которой приспичило повесить его портрет в штабе именно сейчас. Альберих водит взглядом по поношенному, но прекрасно выглядещему мольберту, по волосам сосредоточенного Альбедо, долго изучает стакан с грязной водой, в которую то и дело примешиваются новые цвета. Ох, они виделись - ну как, виделись - гораздо чаще, чем Альбедо мог подумать. Не то чтобы Кэйа был ярым сталкером, но удача очень часто подворачивала под его бок Альбедо. То его просили сопроводить небольшую рыцарскую исследовательскую команду на Драконий Хребет, где он мог чуть ли не часами наблюдать за эксперементальными действиями алхимика, то в таверне не окажется Дилюка и все его внимание и сноровка уйдет на скромную и ненавязчивую слежку за таинственными переговорами на втором этаже. Переодически Кэйа сам ловил себя на мысли, что это немного смахивает, или скоро начнет смахивать, на поведение, приближенное к маньячному, но всякий раз отбрасывал такую идею, не сомневаясь в собственной адекватности. Однако после их настоящей встречи его терзали мутные, мутные сомнения, и даже в какой-то мере стыд. Но стыда он всю жизнь не знал, а потому и не понимал, что это такое, и тоже от загонов отмахивался и пренебрегал сложными рассуждениями. В конце-концов, у Альбедо есть и рот, и Глаз Бога, так что если ему что-то не понравится по-настоящему - он может и сказать, и показать. Но говорить Альбедо мало что может, да и не хочет, когда Кэйа устраивается между его ног, выдергивает рубашку из шорт и расцеловывает почти что впалый бледный живот. И когда заныривает под ткань и с налетом обожания ощупывает края неизменных чулок, отмечая, что это, скорее, вовсе не способ легкого заигрывания, а какая-то практичная деталь. Это правда: в узкие сапоги проскользнуть в них гораздо легче, и в месте, где кожа должна соприкасаться, с ними совсем не трет. Но, Альбедо готов поклясться, во всем Тейвате ни за что не найдешь сочетания неброского дизайна и практичности, поэтому приходится жертвовать и выбирать, и он склоняется в сторону удобства, чему несказанно радуется Кэйа, ведь пальцами чувствует вульгарные узоры окантовки, выскребает их дальше на коже, подталкивая Альбедо на переодические вздрагивания и выдохи от раздразнивающего поведения капитана. И Альбедо уж совсем не желает говорить, когда тот освобождает его член от давления белья и без лишней болтовни (что удивительно) принимается за работу. Сначала изящными, но умеющими держать и шпагу, и меч пальцами, потом языком, и Альбедо удивляется обильности выделяемой слюны. А когда Кэйа продолжает ощутимо, но нежно водить рукой вдоль ствола, а губами и поцелуями обрамлять головку, дыхание вовсе спирает на какое-то время. Альбедо редко задумывается над своей природой, но часто задумывается над способами стать настоящим человеком. И секс считает одним из возможных вариантов. Наверное, это немножко, но работает, если учитывать все то количество документальных и художественных материалов, посвященных именно этому занятию. Должно быть, люди действительно без ума от этого занятия, раз оно такое простое, даже примитивное. Сложно назвать его чем-то высоким, это не высшая степень близости и доверия, и обычно Альбедо не то что бы прямо получал крышесносное удовольствие от всего этого. Поэтому сейчас можно слелать вывод, что либо весь Мондштадт совершенно не умеет трахаться, либо именно в Кэйе плещет какая-то необъяснимая сила. Может, Бездны и Кхаэнри'ах, Альбедо уже и в это готов поверить, лишь бы оправдать свою девиантность в данный момент, выражающуюся в цепкой хватке в синих волосах и в непривычных поскуливаниях. Альберих насаживается ртом глубже, уже убирая руку с члена и спуская чужие шорты чуть ниже колен для удобства, сжимает бедро практически до посинения под одобрительное мычание, а потом берет и останавливается. Наверное, со стороны выглядит глупо - сидит на коленях, с членом во рту и мольбертом со своим же портретом за спиной, но в тот момент, когда он медленно-медленно поднимает взгляд вверх, к глазам, у Альбедо все мысли о смехотворности пропадают. Один-единственный глаз поблескивает, губа топорщится, ресницы подрагивают и брови немного сходятся к верху, а он сам, блядь, такой красивый. Красивый и не двигается, поэтому Альбедо сжимает синие волосы, уже растрепавшиеся, в кулак и толкается сам. Размер приличный - конечно, видали и побольше, но у Кэйи после долгого перерыва значительно першит в горле, а он и не думает ничего предъявлять, лишь крепче хватается за бедра и расслабляет любезно предоставленную глотку. В голове мечутся мысли о том, какая же он подстилка, но почему-то Альбедо совсем этого не улавливает и не озвучивает. Альберих снова удивляется нехарактерному (наверное) для алхимика молчанию, но и сам сказать ничего не может... впрочем, абсолютно все равно, разговаривают с тобой или нет, если это все компенсируется действиями. Кэйа такую плату с радостью принимает, и даже несмотря на то, что ему и его возникшей проблеме никто не помогает, он чувствует, что сегодня останется крайне доволен. В этот раз Альбедо сохраняет тумманость сознания, даже, вроде, контролирует ситуацию, сильнее сжимая волосы капитана и с хрипом тут же отпуская их, отстраняя мужчину от себя в последний момент. Смотреть на его лицо страшно - Альбедо понимает, что если сделает это, то превратится в окончательное животное, а не в балансирующего на грани человека. Пока для себя он может сделать только один вывод: Кэйа Альберих - гнида, падла, змей-искуситель и просто нехороший человек. Алхимик ужасно злится на него, потому что не понимает вообще ничего, не понимает, почему так завороженно смотрит на то, как он сглатывает попавшее по неаккуратности в рот и первой попавшейся тряпкой (которым, между прочим, оказался кусок его же накидки) вытирает губы и щеки. И прежде чем Альбедо успевает что-то сказать и предпринять по поводу удовлетворенности Кэйи, тот уже исчезает в дверях все с тем же нелепым поклоном. О следующей встрече они договариваются через Джинн.