***
Костры плавили воздух теплом и пронизывали тень жёлтым светом. Вокруг играющего всполохами пламени, разбитого на семь очагов по всей немалой территории, собралось практически всё население колонии — не хватало только постовых, чья смена охраны объектов сейчас шла. Броуди встретил Стэнли крепким рукопожатием и поделился, что идею всему действу подала Гейне, завалившись несколько часов назад в инженерный отсек с предложением испечь картошки. Но вот то, что под «испечь» предполагалось разжигание костров и последующее приготовление картофеля в золе, не знал никто до момента первой спички, брошенной в груду сухих ветвей и листьев. Впрочем, противников действа оказалось крайне мало. В любом случае нужно было избавиться от не кормовых остатков урожая, прохудившихся деревянных каркасов и прочего нетоксичного мусора, а зола потом всё равно пошла бы на обработку полей. Да и людям банально хотелось какого-то праздника, хоть и по поводу сбора урожая (собрали часть паслёновых, некоторые злаки) перед самым посевом следующего — до середины октября ожидалось вырастить и собрать следующую партию. Но это в недалёком будущем. А сейчас гомон голосов перекликался с тихим шипением огня, и даже далеко не сентиментальному Снайдеру отчего-то вспомнилось неугомонное юношество, когда они с Ксено посреди уже опустевшего поля запускали модель ракеты. Из мыслей вытянул ленивый аккорд, расплывшийся звуком по беспокойным от пламени теням. Гитара — а было их «переизобретено» всего две на всю колонию — мерно запела под длинными покрасневшими пальцами. В день появления гитары на свет Гейне и Хьюстон, оба обладающие абсолютным слухом, долго спорили насчёт настройки инструмента. Победил Ксено, собравший тюнер и доказавший точку зрения научным методом. Однако позже колки всё равно были подкручены под ощущение играющей, как бы ни была точна наука, музыку всё-таки необходимо было и чувствовать. Елена обнаружилась на том же месте, на котором он видел её с балкона. Костёр, разделявший их, был особо большим и возносил к небу целую колонну плотного сизого дыма. В носу засвербело от терпкого дурмана горящих трав — внимательный взгляд успел заметить съедаемые огнём неизвестные ему цветки. Стэнли потёр веки тыльной стороной кисти и, вытащив из коробки сигарету, потянулся было зажечь её от костра, но пламя от ветра метнулись навстречу и лишь болезненно ужалило кожу, совершенно не тронув табак. Послышался тихий хриплый смех. Ртутные глаза насмешливо щурились даже сквозь дымовую вуаль. — А луна сегодня особо загадочна, не находишь? — вместо приветствия протянула девушка, когда Стэн приблизился к ней. Оба посмотрели на четверть скрытую тенью с правого бока луну. Цикл постепенно, но всё так же неминуемо шёл на убывание. — Ах, буду ли я здесь, когда ты вновь явишь свой полный лик? — обратилась Елена к молчаливому спутнику. - Или встретимся уже там, где никто не увидит? Как Стэн и предсказывал: что-то определённо поэтическое, загадочное (хотя скорее непонятное) и на русском. Сидением для Гейне служил невысокий — не больше четырёх футов — стог непросохшего сена, охапки которого она периодически подкидывала ногой в огонь. Рядом стояло ещё несколько снопов разнотравья: в разномастных цветках, туго перевязанных грубой нитью, узнавалась её личная коллекция, которую Стэн периодически видел, заходя в кабинет биолога. Видимо под праздником был хитро припрятан тихий бунт. Впрочем… Об этом он поговорит с Ксено наедине. — Жжёшь свою ботанику? Девушка хмыкнула, заправив седую прядь за ухо — окаменение сделало волосы на висках совсем седыми, добавив молодому лицу невидимого возраста. — Будь я способна сжечь хоть одну науку, друг мой, мир бы с хрустом надломился и коллапсировал. Но увы, даже самые абсурдные из направлений имеют все шансы пережить любые пожары. — Ты поиздеваться решила или очередной раз чему-то научить? — Зачем разделять, если можно совместить приятное с полезным, друг мой? — улыбка, колкая даже на потрескавшихся губах. — Садись, Солдат, в ногах правды нет. Она кивнула на совсем низенькую стопку сена рядом, естественно не собираясь делиться своим удобным местом. Стэн приземлился, едва ли не хрустнув коленями, и теперь голова гитары периодически маячила у его виска, покачиваясь в такт очередному аккорду. Сладковатый запах вихрями заполнял пространство и окутывал тёплым маревом, несмотря прохладные порывы ветра, накрывающие временами поле с воды. Потрескивали какие-то сухие ветки в костре, что-то шипело и давало ещё больше приторно пахнущих белёсых клубов. Исцарапанные пальцы говорили с гитарой о неизвестной Снайдеру истории, переливаясь волнами нот. Стэнли чего-то ждал — как ждут дети на ночь сказок от родителей. В их странной троице он всегда был слушателем. И если Ксено говорил сложно, по делу и с научной «элегантностью» (приправленной изрядной долей пафоса — таков уж его характер), то Елена говорила понятным Стэну языком, с постоянным подтруниванием над миром и Снайдером в частности, но о вещах порой настолько пространных, что они действительно более походили на легенды. Но Стэн слушал. Всегда слушал и будет слушать дальше, потому что так у них заведено. Но сейчас Елена молчала, вдумчиво и безразлично, словно статуя. Пелена начинала укрывать сознание. Стэнли вдруг заметил, как его обычная внимательность начала понемногу блекнуть и размываться. Чиркнула спичка, зарделась пламенем сигарета и пряное марево в лёгких заменилось горьким табаком. В голове словно посветлело на секунду, но сигарету на второй затяжке воруют буквально из рта — Елена глубоко вдыхает… …и выдыхает такое огромное облако, что Стэну кажется подобное миражом. Зажав фильтр надтреснутыми линиями тонких губ, она продолжает свою странную гитарную песнь и мычит что-то неразборчивое между затяжками. Стэнли закуривает следующую, возвращая потерянные крупицы рассудка. — Дурман ты, что ли, жжёшь? Девушка хмыкает, закапывая ноги глубже в сено. — А если и его, то это бы сделало для тебя какую-то разницу? — пепел садится на её волосы крупными хлопьями. Снайдер отрицательно машет головой. — Вот именно. Эх, вот бы сентябрь, а там цветущую твирь, тогда бы мы с тобой поговорили… — Твирь? — Стэн сжимает и разжимает обожжённые пальцы. Неприятно. — Я о ней даже от тебя не слышал. — Конечно, не слышал. Её же не существует. И не существовало никогда. Не в этом мире, во всяком случае, хотя где-то, наверное, всё же цветёт, — девушка подкидывает ещё сноп в пламя. — А дурман, к слову, ядовит при сжигании. Она смеётся, ловя в его глазах обвиняющее недоумение. — Какого ты обо мне низкого мнения, мистер Снайдер. Из нас двоих шансов на уби… Впрочем, не будем об этом. Пока что, — биолог докуривает и щелчком выкидывает фильтр в пламя. — На-ка глотни. Эксклюзив, больше никому не предложу. Из стога, как черта из табакерки, она выуживает алюминиевую флягу, в которой что-то приветливо плещется. В запахе узнаётся знакомая дымная сладость. Глоток — что-то приторное и слабоалкогольное царапает терпкостью горло, заставляет закашляться и зажмуриться. Стэн ненавидит такие напитки, но послевкусие — такое же сладкое, как дым от костра, обволакивающее язык, тянет его на следующий глоток, и следующий, и следующий… — Отвратительно. Что это? — спрашивает, наконец оторвавшись. — Медовуха. Сброженный дикий мёд, нашла пару ульев в начале лета, когда всё активно цвело. Ну и ещё пару травок всяких для вкуса. А теперь верни флягу на родину. Елена потянулась через гитару правой рукой. Широкий рукав большой холщовой кофты серо-зелёного цвета от этого скатился почти до пальцев. На них виднелись отметины от струн — кожа никак не грубела и появлялись каждый раз новые. Стэнли увернулся и сделал ещё пару глотков, оставив совсем мало. — «Отврати-и-ительно», — передразнила Гейне, всё-таки отобрав тару. — Ты мне её почти всю вылакал, развезёт же. — Надо было брать что-то более высокого градуса, если хотела меня напоить. — Пф, Снайдер, — она фыркнула с особой иронией, — я тебя только что напоила. Просто ты этого ещё не понял. Елена — на почти пять лет младше — потрепала его за волосы, словно неразумное дитя, и прошлась мягкими подушечками по свежевыбритым вискам. Солдат, в этот раз побеждённый и разморенный, уронил голову на грудь и тихо усмехнулся. Время тянулось патокой. Луна медленно катилась по чернильному небу и теперь Стэнли отчего-то начал видеть в ней эту чёртову загадочность, о которой говорила Гейне. Постепенно затухали костры на поле, в воздухе начал витать людской аппетит, навеянный испечённым в углях картофелем. С разных сторон начали доноситься довольные возгласы, на другой стороне заиграла вторая на колонию гитара, кто-то громко засмеялся. Желудок настойчиво скрутило голодом. Но под тяжестью давящего на плечи дыма, под жаром костра, под странную музыку прошлых тысячелетий Снайдер просто не мог заставить себя покинуть своё совершенно неудобное место (у него сильно затекли ноги от подобного положения, но можно было хоть локти на колени уместить). Тем более, что Ксено сказал найти Елену. Он, конечно, ничего не говорил про то, чтобы её привести обратно, но это однозначно подразумевалось. Во всяком случае, в этот раз миссия хотя бы была более чем выполнима — иногда биолог уходила из колонии на дни, в поисках чего-то, что они не могли ей дать, и приходилось задействовать десятки часов на её поиски. Сброженный мёд, несмотря на совсем малую для него (Стэна) дозу, разогнал по сосудам пьяное тепло, развязало каждую мышцу в организме, включая, конечно же, язык. Споила-таки. В голове лампочкой вспыхнула мысль, что он не видел, как Елена свою эту «медовуху» сама пьёт. — Что он тебе сказал? Всё же они были… друзьями? Или чем-то большим? Хотя и статус отношений в их не святой троице было совсем трудно установить в связи с многими обстоятельствами и постоянным утаиванием чего-либо между учёными, Стэн чувствовал, что вправе не только задать подобный вопрос, но и получить на него ответ. Пальцы вместо очередного мягкого аккорда дёрнулись, ударив по струнам. — Хм… Знаешь, правы были те, кто говорил, что люди состоят сплошь из линий, — не просто съехала, а прямо соскочила с темы Гейне, краем ртутного глаза поглядывая на собеседника. Было в этом что-то странно презрительное. — Опять ты про мистику. — Тц, оставь мистику шарлатанам, друг мой, я с тобой о прекрасном — о метафорах. Так вот, люди состоят из линий… — Из струн, — вставил Снайдер. — А струны и их теории оставь своему учёному, — «своему» она едва ли не выплюнула… или ему от мёда так показалось. — Так вот, о чём мы?.. Точно, о линиях… И замолчала на почти полминуты, крепко задумавшись и начав играть новую мелодию. — Линии… уникальны по своей природе. Переплетаясь, они связывают нас внутри и между собой, а натягиваясь — разделяют. Линии — это то, как устроено наше внутреннее и внешнее. Линии — вопросы и ответы на них. Мы с Ксено крепко связаны узором, однако отдаляясь, мы всё больше и больше натягиваем нашу связь. И однажды, стоит перейти определённую черту, столь же метафорическую сколь сами линии, она просто-напросто разорвётся. Очередная охапка сухоцветов тонко затрещала, съедаемая огнём. Пламя отбрасывало на худое Еленино лицо как всполохи света, так и тени, особо скопившиеся под удивительно трезвыми и серьёзными для витающего вокруг них дурмана глазами. Не действовало на неё, что ли? — За жизнь — короткую или длинную — мы успеваем накопить в себе сотни связей: метафорических и вполне физических, глубоких и поверхностных, причинных и спонтанных. И, знаешь, большой дар, на самом деле, — уметь эти линии видеть, понимать и вовремя отсекать… патологические. Пепел летали по безветренному полю белыми мухами, дрожал миражами горячий воздух над костром. Выгоревшие на солнце брови до морщинок сошлись на переносице, губы плотно поджались в подобии скупой улыбки и взгляд, тяжёлый и ядовитый, пополз по скулам мужчины. — Знаешь, Стэн, — блестящие жидким металлом радужки вгрызлись в его лицо, — мы с Ксено любим друг друга, наши линии переплетаются… так же, как переплетаются ваши пальцы, когда вы с ним спите, думая, что никем не замечены. Внутри всё потрескалось, горячее стекло в ледяной воде. Снайдер понимает, что опоен специально, потому что не может пошевелиться. Ей даже не надо касаться его, чтобы он почувствовал сжавшуюся вокруг горла холодную руку с длинными, костлявыми пальцами со сломанным ногтем на безымянном. — Мы с Ксено любим друг друга, — повторяет она, — но сказанное им сегодня самое страшное оскорбление из всех возможных — правда — как никогда раньше приблизило нас к черте. Остался буквально последний шаг, но пока… Она хмыкнула, и окаменевшие на мгновение черты лица смягчились. — Пока я люблю его, потому что любовь — это связь выше логики и предрассудков, даже в условиях всех разногласий и практически утраченной веры и верности друг другу. И это единственное, что держит меня здесь. Стэн моргнул, выходя, хоть и не до конца, из наваждения. Сомнений в том, что его нынешнее состояние — вина рядом сидящей, не осталось. — А как же помощь людям колонии? Сможет ли такой гуманист, как ты, бросить тех, кому необходимо твоё участие? — нашёл рычаг Стэнли. Почему-то казалось необходимым присутствие Елены с ними. Без неё терялось что-то важное. И не только для Ксено. — Пхах, с козырей пошёл, — смех трещит на манер сгорающей ветви. — Вот только, друг мой, во-первых, всё необходимое для колонии я уже сделала, во-вторых, вы в прямой зависимости от Ксено, перейдёт черту он — перейдёте и все вы, какими бы ни были желания, пока он ваш лидер. Стэн уже который раз замечал, насколько чётко в речи Елена отделяла «их» от «себя», будто и не была никогда частью их возрождённой компании. — Да и любить, знаешь, иногда легче всего на расстоянии. — Это ты про Ксено? Елена вздохнула. — Это я про людей. Некоторое время сидели молча. Снайдеру безумно хотелось спать, но он одним усилием воли держал себя в сознании и даже не моргал лишний раз. Не будь у него подобной выдержки, заснул бы скорее всего гораздо раньше — настолько сильно что-то действовало. — Значит, ты уйдёшь, — не вопрос — утверждение. — Уйду, — кивнула. — Даже не сомневаюсь в этом. Не знай я Ксено, надежды на хороший конец было бы куда больше, но слишком много линий нас связало, чтобы наивно не видеть исход. Но и до чёткого подтверждения я уходить не хочу. — Он не даст тебе уйти. Я не дам. Голос снайпера был полон холодной уверенности. Он всегда находит свою цель. Елена оторопело моргнула на подобное заявление, но потом захохотала так, что это было больше похоже на карканье простывшей вороны — надрывное и какое-то издевательское. Вместо ответа она долго смотрит на него, щурясь, вытягивая из него кажущееся безграничным терпение по капле. — Я тебя всегда находил, как бы далеко ты не забиралась. И во все следующие попытки я тоже найду, куда бы ты не ушла. Я смогу. — Сможешь-сможешь, — и вновь она его треплет, как мальчонку. — И однажды я вновь подловлю тебя и обезврежу, уйдя ещё дальше, мой терпеливый следопыт. Так уж переплетены наши с тобой линии. Доля правды в этих словах была. Гейне уступала Стэну в физических данных и скорости счёта, Ксено — в знании многих наук и лидерских навыках, тому же Броуди в понимании механики и создании необходимых устройств, но при этом обходила их всех на несколько шагов в плане «общения» с природой. Елена быстро адаптировалась к изменившейся за тысячелетия природе, прекрасно ориентировалась на местности и, самое главное, знала, что может спасти, а что может убить в дикой местности. — И уже наверняка знаешь, куда сможешь пойти? — Стэн прислонился, а фактически привалился к стогу, на котором сидела девушка, и голова гитары уже опасно близко маячила рядом с его лицом. — Неа, — слишком беззаботно бросила. — Вообще думала о том, чтобы отправиться в зоны бывших АЭС — посмотреть, как радиация повлияла и влияет до сих пор — у того же урана-235 период полураспада исчисляется в сотнях миллионов лет — на живые организмы. Может, успею даже открыть пару новых видов. — И умрёшь от лучевой болезни? — А что, есть разница от чего умирать? От лучевой болезни или от, например, твоей пули? Что-то отчаянно-весёлое проскользнуло в этих словах. — Смерть от пули милосердней, — не сомневаясь ни секунды ответил солдат. Елена расхохоталась второй раз, запрокинув голову назад и периодически хрипя. — Ахаха, вот уж ответ настоящего снайпера! Вот уж шутка за шуткой сегодня, Снайдер! От смеха её почти скрутило вкруг гитары. — Милосердная смерть, что за оксюморон… — А теперь в очередной раз скажешь, что я был неправ? — А сам как думаешь? Вопрос всегда в результате, а не в процессе, как бы не уверяли нас мечтали в обратном. Смерть есть смерть, во всей её неизбежности. Соглашусь с тем, что жить с пулевым ранением, может, немного милосерднее, чем жить с лучевой, особенно при нашем уровне технологий на данный момент, но вот от чего умирать — разницы нет, если исход предопределён. Выстрел в голову и терминальная стадия в этом вопросе омерзительно равноценны. — Тогда в чём разница, умереть здесь и сейчас или мучаться от того, что твоя кожа медленно «плавится» и слезает с тела кусками? Голова Стэна словно была набита свинцовыми пулями, её неумолимо тянуло куда-то вниз — даже ниже земной коры, к раскалённому ядру планеты. Но он сдерживался из последних сил, как и сдерживал полезшие из глубин памяти образы и голоса других, таких же как он, солдатов, сгорающих в напалмовом пламени, разлетающихся кусками на минах, падающих тряпичными куклами с зияющей дырой в черепе… Елена постучала ногтями по гитаре, спугнув морок. — В моей воле, Стэнли. Дело всегда в воле. Именно она делает любой выбор правильным. — Даже убийство? Девушка невесело усмехнулась. — Для тебя, может, и да. Моя воля — не убивать в любом случае. Нам осталось лишь узнать ответ Ксено, не правда ли? Они одновременно посмотрели в сторону балкона башни, окутанной холодным лунным светом. Мягкая ладонь настойчиво уложила голову мужчины на сено. — Спи, Стэн. Твоя служба на сегодня закончена. Заиграла новая мелодия, отдалённо знакомая ему. Будто когда-то Елена уже пела что-то подобное, в том беззаботном времени, от которого их теперь отделяли тысячи лет.Когда ты грустишь — мне хочется петь,
И так вот всегда.
Упреком ли, словом, захочешь задеть —
Так я не горда.
Голос лился спокойно и почти непринуждённо — словно и не было тем, о которых они до этого говорили. Словно мир сжался до одного костра, кусочка поля вокруг него и столпа дыма, уходящего в бескрайнее небо.Ты хмуришься вечно, а я так беспечна,
Не быть нам вдвоем.
Мы разные песни поём — ты о вечном,
А я о земном.
Щёку и висок кололи подсохшие стебли и листья, полулежать боком на сене само по себе было не самым удобным положением, но при этом Стэнли отчётливо ощущал, что его сознание балансирует на грани. Моргнув, перед открытием глаз Стэн чувствовал, будто часы проносились по ту сторону век вместо пары секунд. Звуки то приглушались, то становились слишком громкими.Ты ночью сидишь при свете луны
Над книгой своей.
Страницы алы, а знаки черны,
И ты всё черней.
Но даже в подобном состоянии, даже через обжигающие сетчатку всполохи, он заметил маленькую фигурку, вышедшую на балкон. Такие уж были, выражаясь словами Елены, его линии, позволяющие всегда найти взглядом Ксено, как далеко друг от друга они бы ни были. Учёный, как казалось тогда Стэнли, тоже искал их, теперь обоих пропавших.Сползаются тени из дальних углов
К твоей голове,
А я ухожу на запах костров
По мягкой траве.
Стэн немного сдвинулся, упираясь макушкой в бедро Гейне. Голова гитарного грифа теперь маячила где-то сверху, раскачиваясь под пальцами девушки. В тёплом свете глубокие чёрные отметины, изрезавшие и искривившие её ноги от ступней (совсем потемневших от следов) до колен, приобретали какую-то странную глубину. Снайдеру вспомнилось дерево, чьи ветви перевили ноги тогда ещё статуе Елены до глубочайших трещин. Нормально ходить она не могла почти несколько месяцев после возвращения.А ночь так свежа, и пахнет сирень,
Гудят провода.
Останешься ты стеречь свою тень,
Один, как всегда.
С башни засигналил мигающей звездой фонарь. Несколько букв на морзянке Стэн пропустил, моргнув, но в целом было понятно — Хьюстон звал их обратно. И неплохо бы встать, забрать с собой Гейне, подняться наверх и, желательно, покурить ещё нормальных сигарет, а не дышать её дурманом… …но Стэнли слишком пригрелся, как разомлевший щенок под хозяйской рукой. Песня, от которой тянуло какой-то неизвестной — русский он понимал недостаточно, хотя Елена его и пыталась учить — печалью, убаюкивала на манер колыбельной.Ты писем не будешь писать и стихов
Про ревность и грусть,
Не станешь моих дожидаться шагов,
И я не вернусь.
Песня, а затем и музыка растворилась в ночном прохладном ветре. Тепло около макушки внезапно исчезло, и послышался тихий шорох, словно кто-то кружил в траве. Нервная система засигнализировала о возможной опасности, но даже рефлекторно дёрнуться и отразить угрозу совершенно не было сил, будто тело отделилось от сознания. Приоткрыв веки, Стэн обнаружил сидящую напротив на корточках девушку. Контровой свет делал её лицо затемнённым и почти не читаемым, но внимательные глаза иногда бликовали, когда Гейне наклоняла голову, присматриваясь. Тяжёлые прямые длинные волосы перекатились волнами по плечам и упали вперёд, доставая теперь почти до земли. — Знаешь, Снайдер, а я ведь была на вас очень зла. На обоих. Елена затянулась как из воздуха взятой сигаретой — Стэн не знал, почудилось ему это в бреду или нет — и выдохнула кольцо дыма в небо, при этом не сводя с него взгляда. — Чувствовала себя преданной. Униженной. Уходила, только бы вас не видеть. Но чем дальше я продвигалась в лес, тем отчётливее приходило понимание: вы были задолго до меня, и будете, скорее всего, даже после — не строю бесцельных надежд пережить вашу парочку. Даже исчезновение человечества в привычном его понимании практически не повлияло на вас двоих. Ведь у вас ничего и не было, кроме друг друга. Вы ничего не потеряли. А я оставила там всё. Она тихо рассмеялась, опершись щекой на основание ладони. Сигаретный огонёк подсвечивал холодную ртуть в глазах. — Эх, сколько зависти было. Даже в собственной любви я чувствовала себя одинокой, но и заставить себя разлюбить Ксено не смогла. Не по-лу-чи-лось, — Елена вновь затянулась и выдохнула. — Видимо, иначе одиночество совсем бы сожрало, как писали классики… Впрочем, присмотревшись к вашей дружбе, я, кажется, углядела там крепкий такой поводок с ошейником. Особо сильный порыв ветра всколыхнул огонь за её спиной. — Очень ты хороший друг, Стэнли. И собака… хорошая. Со-ба-ка… Последнее слово задумчиво протянулось на русском. — В общем, унижаться до конца жизни я не планирую. Знания, необходимые для выживания колонии, я вам оставлю — и более в моём присутствии вы нуждаться не будете. Но перед всем хочу понять ответ Ксено на пару вопросов: обо мне и о человеческой жизни. И, думаю, скоро у меня будет такая возможность, раз уж мы поймали чей-то сигнал из Тихого. Чиркнула спичка. Елена улыбалась одними уголками губ, как улыбается сфинкс, знающий, что ответ путника будет заведомо неверным. — Ну и непробиваемый же ты, Стэн. Обычный человек давно бы уже десятый сон видел, а ты всё держишься. Девушка, зажав губами сигарету, тихонько потянулась рукой к его лицу, и Снайдер, приложив последние во всём теле усилия, схватил её запястье. Слабо, но огрубевшие от тренировок пальцы и без того были железными. — Я найду тебя. Потому что ты нужна Ксено. Потому что ты нужн… Гейне высвободила руку до того, как он успел закончить. Она прищурилась и потёрла запястье. — Тогда буду ждать, если ты хоть что-то из этого вечера вспомнишь. Спи. Растерявший последние силы Стэнли обмяк. Было ли это уже сном или всё же произошло в реальности, но перед тем, как темнота поглотила сознание, он увидел, как Елена отошла подальше, разогналась и прыгнула с громким хохотом через костёр. Может, она приземлилась по ту сторону огненных языков, может, вспыхнула спичкой и сама обратилась пеплом — Стэн этого не знал, нырнув в беспокойный, полный образов сон. Утро было прохладным и туманным. Стэнли потянулся, обнаружив себя всего в сене без пачки сигарет, спичек и большей части воспоминаний за вчерашний день. Только потухший костёр всё ещё пах сладковатым дымом.