Сквозь звёзды

Нежное прикосновение к пушистой щеке Оригинала заставляет того взглянуть с толикой жалости на своего товарища. Блестящие жёлтые глаза, в которых хочется утонуть. Объятия, из которых не хочется вылезать, из которых не хочется выпускать.. Чем ближе ощущается контакт с самим собой, тем становится спокойнее, и никакие проблемы не могут достучаться до тех самых пор, пока крепкое тело находится под защитой чужих рук, которые словно закрывают от внешнего мира и его опасностей. В душе всё ещё закрадывался страх, что сейчас сюда зайдут и потревожат в столь неподходящий момент. Положение резко меняется стоит только одному из них захотеть большей близости. Не размыкая сомкнутых в замок рук, одно тело располагается на другом – более крупное находится ниже, значит, что выше располагается сам оригинальный Като Старший. К тому же, это была не его инициатива, но подхватить ему её ничего не помешало; даже только выступает за подобное движение. Из уст АльтерКато вырывается нервная усмешка: — Подумать только.. — устало и в то же время блаженно вздыхает, освобождая одну руку для того, чтобы приобнять собеседника. — Это можно назвать самолюбием? — Заткнись уже.. Всё вновь норовит оборваться, во второй раз и, кажется, подобное прерывание только злит. В основном лишь ныне существующего Авокато, но и на такое были свои причины, которые с трудом назовёшь пустыми оправданиями. По крайней мере они имели место быть для альтернативной версии: в голове бардак, не вяжутся некоторые события, натягивая нервы, как струны скрипки. Всё это превращается в несуразный бред, какую-то кашу. Тревога в какой-то момент овладевает мужчиной, и вместо нервной и тупой улыбки лицо выражает беспокойство, словно его что-то смущает. Долго гадать не пришлось, прямой вопрос последовал сразу же: — Ты в порядке? — ..Да, в полном. Просто.. немного устал. Прозвучало очень и очень неуверенно, а попытки выровнять тон, чтобы внушить доверие, сказываются на собеседнике наоборот – картина для него становится яснее, а уверенность стремительно угасает в голосе и во взгляде товарища в целом. Старший слезает с чужой груди и располагается на кровати в боковом положении, оттеснив свою копию ближе к стене для большего удобства для себя и.. для себя. АльтерКато смотрел в потолок, словно старался избегать взора того, кто лежит рядом с ним. — Мне до последнего казалось, что я смог отпустить своё прошлое и сосредоточиться на чём-то другом. Начать жизнь с чистого листа.. — прежде чем запрокинуть руку за свою голову, второй лапой вентрексианца к себе прижимает. — Мне не нужно было говорить ему о том, что его родители мертвы, потому что это произошло на его же глазах. Мне не надо было завоёвывать его доверие.. Королевские будни достаточно тяжёлые: много обязательств, а за ребёнком следить некому. Ну, было. Разве что мне. Улыбка проскальзывает на устах, всего лишь на какое-то мгновение, после которого и продолжение истории следует дальше: — Было потом тяжело его отучить называть меня "папа". Мы с ним когда-то договорились: если никого рядом не будет, то он может меня так называть, а в присутствии всех остальных я буду для него как Като. У меня никогда не было семьи, тем более своих собственных детей, но в некоторые моменты я ощущал себя в определённой степени, не знаю.. отцом? — на этой ноте пальцами нервно поелозил пушистый загривок, шумно вздыхая. — В конце концов, пришёл момент, когда нашу планету оккупировали. Я дал своему королю и королеве обещание, что буду защищать его ценой собственной жизни. Предложение обрывается, голова рассказчика отворачивается. Несколько секунд тишины служат форой, чтобы привести в порядок себя и собственные мысли. — Как думаешь, мне удалось сделать это? — . . . Оригинал понимал к чему всё клонилось и решил просто тактично промолчать, дав возможность мужчине договорить. Одно неаккуратно брошенное слово могло дать искру в комнате, наполненной газом. — Я ему служил не только потому что от моих возможностей зависела жизнь моего народа, но и жизнь Като Младшего. В один день мне решили устроить проверку, я должен был доказать верность делу, которому служу. Мне дали в руки оружие, надели на глаза повязку, и сказали: "Твоё тело не должно подчиняться разуму. Ты не должен смотреть на то, кто находится перед тобой, поэтому – стреляй". — Не могу поверить.. — И я выстрелил. Мне не хотелось делать этого, и до последнего в мыслях у меня держалось: это не он, со мной бы не стали так поступать. И-и.. И. . . Боль отдаёт прямо в глаза, губы поджимаются и прикусываются зубами. Ком застревает в горле, лишая всякой возможности закончить повествование. Каждый раз, когда дело доходит до этого момента, альтернативная версия чувствует, как плохо не быть на месте своего сына, плохо не оказаться в объятиях смерти. Частые мысли подобного характера стали слишком навязчивы с момента побега из Крайнего Космоса; тяжёлый груз вины давил, сводил с ума. Куда бы ни ступала нога – смерть всегда была рядом, и разве что гибель всего экипажа стала отправной точкой для гостя из будущего, хорошим поводом свести счёты с жизнью, чтобы этот цикл нескончаемых страданий, наконец, закончился. Боло был прав, сказав, что такова судьба Авокато. А может, искал в этом лишь собственную выгоду. Титан вложил последние крупицы своей силы и создал "антидот" от той болезни, которую Инвиктус порождает только своим присутствием. И Боло преуспел в своих планах; перемещение между временными линиями, вселенными, которые даже не связаны с Крайним Космосом, недоступные для одного Инвиктуса, но доступные для другого. Но несмотря на обречённость скитаться по разным мирам, АльтерКато тешил себя мыслью о том, что он это делает для тех, кто отдал за такой конец свои жизни. Не ради себя. После таких событий осталась лишь ненависть к себе. — Ты не мог знать наверняка в кого тебе придётся стрелять, — после длительной паузы, наконец, решается начать слушатель. — Это не твоя вина. — Может быть, да.. Может быть, нет. — Отпустить всё это сложно, простить себя – уж тем более, но пойми одну вещь: есть вещи, не зависящие от наших усилий. Кто знает, как всё могло быть иначе, откажись ты проходить это испытание. Мысленное противостояние самому себе заканчивается в пользу правды. Не будь повязки, была бы возможность поступить иначе. И хоть под угрозой жизни самого адмирала, но он бы ни за что не нажал на спусковой крючок. Никогда. — И пока ты не поймёшь свою непричастность к этому, прошлое тебя не отпустит. В таких случаях либо мы живём дальше, либо нас поглощают совершённые когда-то давно ошибки и тянут на самое дно, где мы окончательно теряем себя. Будущее становится в подобные моменты абсолютно непредсказуемым. Речи про настоящее и быть не может, пока тебя преследует собственная тень. — Тогда почему ты себе не поможешь? — Я слишком поздно осознал свои ошибки.. Нагнетание достигает предела. Мало того, что один из них представляет из себя какое-то чудовище, так ещё и на его руках кровь сына, пускай и не родного. Из этих двоих каждый потерял то, чем когда-то дорожил. Они всё ещё здесь и продолжают за что-то бороться – у обоих свои цели и, несмотря на идентичность, они разные, хоть и не во всём. Никто, кажется, не сможет понять тебя лучше, чем ты сам. Даже если этот "ты" пришёл из совершенно другого мира, с другой жизнью и неизвестными тебе переживаниями. Хочется помочь, да вот ты не знаешь чем, лишний раз боясь спровоцировать не те чувства и эмоции. И в очередной попытке избежать этого, настоящий Като прижимается к своей копии плотнее. Мысль о том, что он не один такой, тешит его. Рука ложится на грудную клетку, а взгляд завис на отвернувшейся голове, которую АльтерКато так и не соизволил повернуть. Последний ощущает касание на себе и располагает свою ладонь поверх чужой. На этом моменте он и поворачивается к самому себе, словно к зеркалу. Судьбу страннее не сыскать в этой вселенной. Если им хочется – никакие пространственно-временные континумы не способны разорвать эти узы; их ничто не остановит. Головы неуверенными кроткими рывками поддаются вперёд, постепенно сокращая расстояние между лицами, кровь стучит в виски, а сбитое дыхание еле удаётся сдержать. Веки постепенно тяжелеют, пальцы лихорадочно обхватывают ткань одежды, мнут её. Мир словно остановился лишь для них, ради свершения этого момента. Губы, наконец, соприкасаются. Блаженство накрывает от кончиков ушей и до самых ног, напрочь вытесняя смущение и неуверенность. Одурманенный разум отдаётся течению эйфории, давая больше свободы телу. Ноги альтера становятся для партнёра ловушкой, которая не оставляет ни единого сантиметра между своим и чужим торсами, прижимая второго к более крупной туше. Оригинал мякнет в объятиях, заметно расслабляется и отдаётся во владения другого себя. Скорее всего, если бы кто-то ворвался в эту комнату, то вентрексианцев подобная выходка не остановила. Мимолётная вражда перекочевала во что-то совершенно другое. Становится душно, жарко, но поцелуй не прекращается, становясь уже чем-то большим, чем просто немым признанием в своих чувствах. Влажный язык оригинальной версии нагло лезет в ротовую полость напарника, пробиваясь через тонкие губы и два ряда острых зубов. Со стороны последнего доносится лишь фырканье, смешавшееся с мычанием, затем следует ответная реакция. Не успевает один добраться до дёсен, как их языки переплетаются в пламенном и страстном танце. Становится тяжелее дышать, однако, никто не намерен останавливаться на такой ноте, продолжая своеобразный процесс слияния друг с другом. Воздух вбирается рвано, быстро, и утекает так же стремительно, не успевая попасть в лёгкие. И всё прекращается. Неохотно, но путешественник делает первый "шаг назад", постепенно отдаляясь от морды. От кончика языка следует тонкая нить слюны, которая под весом своей массы тянется книзу, не желая разрываться до последнего. Мужчины смотрят друг на друга томным и бархатным взглядом, а их лица расплываются в лёгкой улыбке. Настоящая сказка, даже слов не подобрать для описания своих внутренних впечатлений.