Грехопадение

      Свеча мерцает, освещает своим светом маленькое пространства, и от её света на стенах танцуют причудливые тени. Спину, ягодицы и бедра жжёт, ступни горят огнем. Рабыне кажется, что она ещё там, в подвале, а сэр Бенедикт держит горящую свечу под ее пятками. И снова не понятно, за что он ее пытал.       Иногда ей казалось, что сэр святой инквизитор болен, чаще всего он был груб, ворчлив и жесток, но потом приходил к ней, целовал, шептал что-то, и сердце ее билось как птица в клетке, стремясь наружу. А затем он же за волосы тащил ее через весь двор в пыточные, швырял в камеру и мучал, пока она не срывала горло от криков и замолкала, в силах лишь хрипеть. От такого ее сердце разбивалось раз за разом и заново возрождалось лишь ночами, заполненными нежностью и заботой.       Дверь неожиданно скрипит и она поспешно закрывает глаза, боясь, что он снова чем-то недоволен, и желая оттянуть время. Тяжёлые шаги приближаются, оповещая об этом стуком каблуков, и её сердце замирает в ожидании. На томительно долгое время всё стихает, а потом она ощущает на щеке горячее дыхание. Оно ерошит волосы, посылает мурашки по всему телу, и от этого у неё перехватывает дыхание. Теплые, не скрытые тканью перчаток, пальцы касаются плеча, невесомо сначала, затем ощутимо. Осторожно так, словно боясь причинить снова боль. Ведь только её они и привыкли доставлять.       Касания эти рождают в душе рабыни чувства совершенно новые, доселе неизвестные. Ей хочется податься ближе, довериться рукам инквизитора, пусть ей это кажется совершенно ненормальным, неправильным, ведь этот человек может легко забрать её жизнь.       Пальцы же сэра Бенедикта скользят даже, ласкают кожу рабыни, загоревшую под лучами солнца, и касаются очередных ран, только покрывшихся корочкой благодаря снадобью, и гладят. Рабыня закусывает губу, удерживает в себе шумный вздох и молчит, а в животе бабочки порхают, активно так, щекочут. Рождают больную нежность к этому жестокому мужчине. Сэр Бенедикт тем временем придвигается ближе, щекой прижимается к щеке, замирает на секунду, губами прижимается к виску, а потом и вовсе к спине, целует каждую рану, каждый шрам от предыдущих пыток и шепчет что-то едва слышно, рабыня слышит лишь «Бог Исцеления». Неужто молится за неё? От мысли этой у неё трепещет всё и она не удерживает поражённого, шумного выдоха. Сэр Бенедикт замирает, сама рабыня каменеет, ожидает вспышки гнева и жестокости, но на её макушку опускается большая, тяжёлая ладонь. Она все ждёт, что чужая рука вцепится в её волосы и сорвёт с лавки на пол, но рука гладит по голове, перебирает волосы и во всём этом чувствуется такая щемящая нежность. А потом раздаётся едва слышное «Прости».