Грехопадение

      Сэр Бенедикт замирает. Неожиданное осознание бьёт словно копытом Палача и становится дурно, но он заставляет себя тщательно очистить орудия для пыток, развесить по местам, после умыться и надеть чистую рубашку, хотя внутри все кипит от ярости. И только потом он направляется в комнатушку своей рабыни. Когда он видит ее, расчесывающую свои волосы, все такие же шелковистые, сердце пропускает удар и начинает стучать как ненормальное. Бен прижимает испуганно ладонь к груди, не зная, как снять это проклятие, а рабыня только сейчас замечает его и поднимается, в одной лишь ночной сорочке. Бенедикт шумно выдыхает, упираясь взглядом в ее грудь, небольшую, но крепкую, с торчащими сосками, а в низу живота тянет. Бен стискивает зубы так, что выступает линия челюсти и слышится скрип. — Господин? — Зовёт рабыня, тихо, осторожно, но уже без прежнего страха, и Бенедикт заставляет себя оторвать взгляд от ее груди, смотрит в глаза с яростью, стремительно приближается, заставляя отступить к стене. Его кулак врезается в стену рядом с головой девушки. Та жмурится, выдыхает едва заметно, поднимает глаза в которых по прежнему ни тени прежнего страха и это выводит из себя ещё сильнее, уверяет в выводах. — Что ты со мной сделала, ведьма? — Шипит инквизитор, вжимает в стену своим горячим телом, но тут же отстраняется, почувствовав женские округлости. — Что это за ворожба?! Ну! — О чем вы? — Тихо спрашивает девушка, вскинув невинно брови, склоняет голову набок и трогательно-призывно приоткрывает рот. Бенедикт жмурится на долгие секунды и открывает глаза, заглядывает в глаза девушки своими зелёными ведьмовскими, хватает за руку и прижимает ее ладонь к своей груди, в которой все ещё быстро-быстро бьётся сердце, готовое выскочить и упасть к ногам этой ведьмы. — Об этом! — Рявкает он и снова впечатывает кулак в стену рядом с головой рабыни. Отчего-то ударить и причинить боль ей он не может и не хочет. — Я ничего не делала, господин, — отвечает рабыня, комкает в пальцах ткань рубашки, приглаживает, прижимает ладонь к его груди теснее, чтобы ощутить биение сильного сердца. — Не ври мне, — отчаянно шепчет инквизитор и закрывает глаза, на его лице проступает мука, — я знаю… Я ведь знаю, что ты там ворожишь! Я чувствую запах твоих трав! Запах скверны! — Он распахивает свои невозможные глаза и девушка нежно улыбается. — Я никогда не использовала магию против людей, мой господин, и уж тем более против вас. — Она сама прижимается к нему своей грудью и инквизитор мученически стонет, пытается заставить себя отстраниться, поступить верно и утащить ее за волосы в подвал, но ноги словно каменеют, не иначе очередная ворожба его рабыни. — Тогда что это? Почему я не могу противостоять этому греху? — В больном шепоте слышится горечь, ненависть, безысходность. — Это не грех, это дар от Ваших богов, — шепчет рабыня в шею и целует в бьющуюся жилку, приподнимается на носочках, прижимается бедрами к бедрам инквизитора и чувствует, как он хочет ее. Берет за руку, целует разбитые костяшки, глядя в глаза тёмные, полные боли, ненависти и желания, прижимает к своей груди и ахает, когда хозяин немного сжимает. — Я покажу, — шепчет она и целует в губы, жёсткие, горячие, горькие и инквизитор вдруг отчётливо понимает, что только что на его шее сомкнулся ошейник и раб здесь теперь только он. Он падает к ее ногам.