***
Бесконечная беготня от собственных чувств, собственной свободы.. Эти вечно серые тучи вокруг, хотя на улице жаркое и ясное лето. Он думал, что будет трещать по швам всегда, удерживая осколки потрëпанными, вселяющими фантомную надежду, воспоминаниями. Но разрушение неизбежно, как ни крути, и не цепляй кусочки друг с другом дешëвой клейкой лентой из супермаркета. «Жизнь». Такая жизнь — устраивала. Работа, работа, работа.. Это стало привычкой. Смыслом. Никто не учил по другому. Оно само как-то. А Хуан Вень допустил этому случиться. Странно открыть новую книгу, подаренную какой-то из одногруппниц. — Действительно книга? Куда ещё банальней. Но это хоть что-то. Не менее странно проводить свой выходной за просмотром популярного ситкома. — И почему он так всем нравится?. Не странно заняться чем-то полезным — перепроветить месячный отчёт, порученный на стажировке в уютной заурядной компании. Вполне приемлемо, заняться генеральной уборкой: отодвинуть мебель, чтобы протереть под ней пыль, а затем, с успехом поставить всë на прежние места, ничего не меняя. Ещё лучше сходить в библиотеку и взять парочку трудов Джима Коллинза, чтобы до обессилия зачитаться «важными для практики» определениями. Ну а кто сказал, что жить ради своего будущего не интересно и тривиально? Предлагаете довольствоваться моментами скромной радости, которых слишком мало для наполнения бездонной пустоты? Конечно, это не вариант. Он смотрит на детскую площадку и тихо радуется, правда радуется, когда видит счастливые лица родителей и их чад. Что-что, а наслаждаться счастьем других Хуан Вень умел. Но внутри тоска. Забитая в угол, загнанная до неузнаваемости отчаянным сердцем, она лишь глухой ночью, изредка, подаёт признаки присутствия. А ещё, странное детство: юноша никогда не чувствовал себя слишком обязанным, но, по инерции, почему-то делал слишком много для других, и практически ничего для себя. Всегда. Благополучие друзей и близких стояло на голову выше, чем его собственные жизненные интересы. И он не знает, почему бывает больно это осознавать. Со временем, волны уносили слишком далеко от берега, туда, где даже горизонт был недоступен взору. И он принял своë положение как данное — свою ориентацию и своë призвание заботиться о других. Чувство искренней любви как будто с самого рождения было заточенó под семью замками в тесной каморке души. По крайней мере так казалось самому Хуан Веню. Нельзя назвать это страхом, просто привычка, пагубная и поглощающая энергию зависимость. Сложно нарушить распорядок, которого придерживался всю жизнь, сколько себя помнишь. А тем более потеснить с кем-то дорогое личное пространство. Нет времени на обдумывание собственных гештальтов, а делиться чем-то сокровенным, так вообще уму не постижимо, ну только может с Ю Яном, и то не всегда вербально. Старшекурсник никогда и не думал, что его глаза могу воспевать бравады и млеть от счастья, тонуть в непонятной самому обладателю тоске и горько смотреть в даль на яркое, оранжевое закатное солнце. Ведь мимика лица всегда, как и всё наружное, отображала только дозволенное, а вот взгляд. Он не мог, да и не хотел скрываться. Но мало кто заходил так глубоко. Смотрел так внимательно. Привычка. Всегда видеть всех насквозь, но не замечать себя. Вряд ли он замечал, что не замечает, — быт поглощает, если забыться. Но ему так нравилось. Он не страдал чаще чем другие, просто так получилось, что забота о дедушке, учеба и друзья поглотили — это вовсе не плохо. Для Хуан Веня это норма. Мерность, осторожность — стиль, порядок. Да, природное влечение никуда не девается, но и это он воспринимал как что-то обыденное. Удовлетворение потребностей конечно важно, но не столь, по сравнению с целостностью его жизни. Он принимал всех такими, какими они являются. Нет плохих или хороших людей, — все они жертвы определенных обстоятельств, что поделать. Очередной день. Да, похожий на другие, но это ведь просто день, с чего бы ему отличаться от предыдущих? Такой же обыкновенный, несущий непонятные нарастающие чувства, вечер. Природу этих ощущений сложно определить: они интерпретировались в составляющую юноши, и, казалось, уже не отделимы. Лёгкий прохладный ветер треплет ресницы, остужая разгоряченную кожу головы, проходясь увилистым вихрем по хрящевым каньонам слегка натертых душками ушей. Оживлённые разговоры вокруг неожиданно успокаивали. Толпа счастливых и не очень людей то сгущалась, то рассеивалась в небольшие группы. Казалось, незнакомые люди снуют везде, изредка сталкиваясь или смеясь. Целый спектр эмоций, и у каждого свои: кто-то раздражённо переговаривается по телефону, ещё один парень просто стоит, всматриваясь в высокие крыши домов, и, возможно, чем-то восхищается. Двое девушек слева, видимо, обсуждали смешные моменты свиданий с их молодыми людьми, — звонкие голоса заставили невольно подслушать. Один старик кормил птиц, всё время что-то приговаривая, а где-то вдали плакал маленький ребенок. Течение жизни окружало Хуан Веня, но не уносило с собой. Он как непоколебимая статуя на дне реки. Но отчего-то вся эта кутерьма заставила улыбнуться, вновь осознать, что на Земле миллионы людей и у каждого свои проблемы и радости. ..С приходом приятной темноты, вокруг оказалось много парочек и молодых компаний. Можно увидеть тихую грусть в глазах старшекурсника. Он осознаёт причину, но не хочет обдумывать её. Они все выглядят счастливо.....
Поверхностные взгляды людей вдруг сконцентрировались на чем-то шумном и ярком. Послышались недовольные возгласы, нарушившие идиллию Хуан Веня, а затем вспышка. Он как будто оказался слишком близко к орбите сверхновой звезды, но чувствуя себя вполне безопасно. Что-то холодное, давным-давно покрывшееся прахом и пылью, резко запылало, принося острую, обжигающую боль. Боль, что свела судорогой миокард и в миг расплавила мозг. Чёрт, что это было? Глаза обескураженно впетрились в чужие. Чистое озеро Байкал на их фоне показалось мутной лужей у заброшенной автопарковки. Они с волнением дрожали и трепетались, всматриваясь в лицо Хуан Веня, а ещё — завораживали. На сетчатке отразился блеск машинных фар и галдëж улицы стих. Появилось розоволосое чудовище, и мир канул в омут, когда одновременно взмыл в небо. — П-п-простите! Мне очень жаль! Я-я так торопился. Листы бумаги мерно оседали на асфальт, слегка шурша и подрагивали от прикосновений ветра. Люди вокруг растворились и, огибая их двоих, расступились как бушующий океан перед Моисеем. Нежно-бежевые, свободного кроя джинсы и тёмная куртка, из под краëв которой выглядывал голубоватый воротник рубашки. А ещё гитарный кейс за спиной. И снова те заоблачные глаза, только уже совсем близко, нервно оглядывающие черты лица старшекурсника. Сбитый с ног и с толку Хуан Вень пытался утихомирить неспокойные чувства в груди, внешне оставаясь слегка удивлëнным от неожиданности, но всё таким же сдержанным. Рассудительность неосознанно вырвалась, раньше чем он успел что-то осмыслить: — Всё в порядке. Давайте помогу вам собрать. «Волнение» слезло с ног, но не со взгляда юноши напротив. Он дрожащими, руками начал подбирать ноты с земли, продолжая миллионы раз извиняться и благодарить, заикаясь и нервно поглядывая на то умиротворение, с которым Хуан Вен делал то же самое. — Песни? — Почему-то вся эта ситуация показалась очень милой. Даже несмотря на испачканную одежду старшекурсник не мог злиться на людей, тем более на такого светлого и кающегося сверх меры парня. Лёгкая и добрая ухмылка сама собой подпëрла щёку, пока глаза ласково рассматривали ноты на листах. — Н-н-нет. Я-я-я-я не умею п-петь! — Хуан Вень только сейчас заметил дефект речи. Вечер стал казаться не таким уж и обычным. Всё ещё немного запыхавшийся человек, раздосадованно опустил глаза. В голове у Хуан Веня возникло — Не волнуйся. Я вовсе не злюсь. И в доказательство этому он вновь мягко улыбнулся. Когда бумаги были собраны Хуан Вень ощутил, что что-то холодное коснулось его костяшки, — случайное движение. Розоволосый парень растерянно вздохнул, чувствуя тепло на холодных кончиках пальцев, слегка забывшись, но быстро опомнившись, когда взглянул на наручные часы: — Агх! Я опаздываю! М-м-мне нужно идти! — Перехватывая ноты из чужих рук, всё также громко и волнующе произнес он. — В-в-возьмите это. — Что-то тёплое оказалось вложено в ладонь Хуан Веня, пока мягкие черты лица в той же оголтелой растерянности отдалялись и скрывались за спинами прохожих. Старшекурсник не мог оторвать взгляда. Что-то определенно потревожило ледники внутри. Этот парень слишком лучистый для этого мира. Он появился и озарил светом всю улицу и, видимо, сердце Хуан Веня, вызвав странный смешок между губ. Объективно он понимал, что это просто симпатичный юноша, к которому он мог испытать что-то наподобие влечения, но чувство слишком отлично от всех, что Хуан Вень испытывал до. Были парни, и был секс на одну ночь, но никто ещё так не цеплял. Не заставлял зрачки непроизвольно расширяться и блистать. Подаренная карманная грелка сжата в кулаке. А ветер продолжал гонять верхушки деревьев, унося мысли Хуан Веня в даль. Свобода ждёт впереди.