afterthoughts

Лили знала, что после смерти матери новый город станет для неё глотком свежего воздуха. Она не нуждалась в новых друзьях, в смене обстановки, ей просто нужно было больше места. Тогда боль, которая все это время копилась в ней, вырвется и спрячется по углам. Выходить она будет ночью, во всеоружии из воспоминаний, душить её во сне и до утра не давать ей спать. В Истбруке, который они с отцом решили оставить в прошлом, было слишком мало места. Боли негде было развернуться. И она давила на Лили, она ломала ей кости, пока Роу не взяла себя в руки и не сказала Джеймсу, что находиться здесь с каждым днем становится все тяжелее. Уэлсбери не был похож на город мечты, он не выглядел конечной станцией всех её жизненных метаний и планов, но здесь было... спокойно. Потому что ни одно место не напоминало о матери. Потому что ничто не кровоточило прошлым. И эта комната ей особенно нравилась. Здесь было не так просторно, как в доме на Хай-стрит в Истбруке, но по-своему уютно. Она украсила стены своими скетчами, поставила цветы на подоконник и с облегчением вздохнула. Да, здесь определённо можно было начать жить. — Лили? К тебе можно? — Джеймс четыре раза стучит по двери — их секретный пароль. — Входи, — испепеляя занавеску (единственную вещь в этой комнате, которая её раздражала) серьёзным взглядом, она перемещает его на открывшуюся дверь. — Привет. Джеймс улыбается дочке и садится на край её большой кровати. Разные эмоции написаны у него на лице, но он лишь спрашивает: — Как первый день в школе? Возведя взгляд к потолку, Лили пытается воспроизвести события минувшего дня. Школа... нормальная. Учителя почти не выносят мозг, старшеклассники не имеют ничего общего с её бывшими одноклассниками — ограниченными уродами, Максин довольно милая, а её брат полный придурок. Ничего сверхъестественного, никакой травли новеньких, никакого излишнего любопытства. Всё очень... спокойно. И ей это нравится. — Ничего, — улыбнувшись, отвечает Лили. — Несколько парней и одна девушка пытались клеиться, но я отшила их твоим методом. — Каким же? — Игнором. Они решили, что у меня задержка в развитии, а потому отвалили. — Ну, новые знакомства тоже не помешают... — О, только не начинай старую пластинку. — Ты же не страдаешь по Шону, правда? — Фу, папа! Конечно, нет. — И правильно. Он был кретином. С этим Лили не может не согласиться. Уезжая из Истбрука, она оставила все: друзей, парня, частичку своей души. За парня было меньше всего обидно. Шон изменял ей, Шон поднимал на неё руку, Шон был мудаком. Он и поставил её сердце на блокировку. Заводить новые знакомства теперь труднее. Каждый второй вызывает подозрения, как бы странно это ни звучало. Кажется, люди вокруг неё и правда могут причинять только боль. От этого нужно держаться подальше. — Ладно, просто знай: если тебя позовут на вечеринку или что-то вроде того — смело иди. Просто напиши смс-ку с адресом полицейского участка, из которого я должен буду тебя забрать. Поцеловав дочь в лоб, Джеймс выходит из комнаты. Она остаётся одна. Смотрит в тёмный угол, крепко зажмуривается и представляет, как ночью оттуда выползает целая стайка воспоминаний. Воздуха становится катастрофически мало. Накинув поверх своей пижамы старую толстовку, Лили подходит к окну и открывает его, вдыхая пряный запах надвигающейся осени. В этот момент она и замечает очень удобный, на первый взгляд, выступ в стене прямо под подоконником. Чёртики уже пляшут в глазах. Джеймс наверняка притворялся, когда говорил, что он не против вечеринок. Но если такой шанс ей все же выдастся, нужно отрепетировать побег. Она ухмыляется самой себе и перекидывает ногу через подоконник. Присвистывает. Высота немаленькая. Хочет опустить ногу на выступ, но рёв мотора мотоцикла заставляет девушку вздрогнуть. Кто-то на байке подъезжает к дому соседей. Вздохнув и вернув внимание к лазейке, Лили снова предпринимает попытку установить ногу. Когда опора, наконец, находится, она хватается руками за подоконник и ищет ещё один выступ левой ногой. Но другая нога, стоящая на выступе, вдруг соскользает, и в этот момент руки ослабляют хватку. Потеряв равновесие, Лили вскрикивает и неуклюже падает на газон, больно разбивая копчик. Кажется, она даже на миг отключается. Всё начинает вертеться, в глазах темнеет, шум в ушах усиливается. А затем кто-то чертыхается. Прямо над её ухом. Она открывает глаза и видит перед собой недовольное лицо Маркуса. Он осторожно берет её за локти, помогая подняться. — Куда лезла, мать твою? Если выпилиться хотела, то могла бы у меня совета спросить. Его голос — низкий, но бархатный — доносится до неё гулким эхо. Часто заморгав и сфокусировавшись на боли, пронзившей всё тело, Лили оглядывается и понимает — она упала со второго этажа прямо на этот чёртов газон. Когда Маркус снова что-то говорит ей, девушка поворачивает голову в его сторону и впивается удивлённым взглядом в его красивые черты лица. Пухлые розоватые губы, острые скулы, глаза, цвет которых с первого раза определить трудно, и эти чёрные волосы, пара прядей которых слишком сексуально спадает на глаза. «Какой красивый засранец», — думает девушка, медленно приходя в себя. — Тебе платят за грубость? — Лили отпихивает от себя его руки и пытается встать. Не получается. Голова кружится. Бросив эту попытку, она садится на газон и зеркалит его позу — обхватывает колени руками. Маркус фыркает и встаёт, протягивая ей руку. — Давай же, поднимайся. Я не собираюсь с тобой возиться. Она принимает его помощь и хватается за голову, оценивая высоту падения. — Значит, платят, — выносит вердикт Лили, поворачиваясь к Маркусу. — Что ты здесь делаешь? Следишь за мной? Он усмехается, покачав головой и закатив глаза. — Нафиг ты мне сдалась? Пытайся произвести впечатление на других, а ко мне с этим дерьмом не лезь. Нравится этот дом? А как тебе кровать? На ней я лишился девственности. Спокойной ночи. Когда Маркус уходит, смерив её каким-то совершенно необоснованно ненавистным взглядом, Лили открывает рот и ещё несколько секунд изумленно смотрит ему вслед. Что... он сказал? Боже, с кем он мог лишиться там девственности? Накрыв рот руками и всеми силами отогнав от себя образ обнаженного Маркуса, Лили фыркает и, прихрамывая, возвращается в дом. — Пап! — кричит она, захлопнув за собой дверь. — Я переезжаю в другую комнату!