«Настоящему воину не нужен меч, подумай об этом.»
Торфинн подрывается. Мысли хаотично скачут, сменяя одна другую, они теряются где-то и снова всплывают в подкорке. Мутный и неуловимый образ отца постепенно растворяется в сознании юноши. Он не помнил сна, но фраза Торса, как мантра, крутится на кончике языка.
Да уж, не нужен. А что ему нужно?
Перебинтованная ключица саднит неприятной вязкой тянущейся болью от шеи и к кончикам пальцев. Всё ещё немного трясясь от тяжелого сна, он сжимает в руках солому, которая неприятно елозит по сбитым костяшкам. Руки почти не слушаются.
Облаком пара вырывается рваный выдох. Торфинн откидывается на мягкую солому и смотрит в низкий потолок. Они дошли до какой-то деревушки, ему перепала возможность перебинтовать раны. Но теперь усталость, от которой сначала ломило конечности, а потом просто пропала чувствительность, медленно отходила. Даже приятно ломило тело, после долгой ходьбы по холодным просторам Дании ему хотелось хоть немного передохнуть.
Потолок давил. Неловко, но осторожно поднявшись, дабы не разбудить остальных, он выбирается в морозное раннее утро. Солнце еще не поднялось над горизонтом. Оно где-то там, за просторами бескрайних лесов, подмигивает случайно пробравшимися сквозь тяжелые еловые ветви лучами, скользя по длинным пшеничным волосам. Свет еще неяркий, рассеянный, он проходит через утреннюю сероватую дымку. Торфинн вдыхает колючий воздух, понемногу успокаивается.
— Совсем рано, ты чего здесь ошиваешься? — знакомый баритон слышится откуда-то сзади, — Я думал, вы устали идти.
Аскеладд приближается. Аура непоколебимости, какой-то непрошибаемой уверенности в своих действиях медленно перекидывается и на Торфинна, оказывая совершенно противоположный эффект. Он вмиг становится взвинченным, стоит натянутой струной, готовый либо бежать, либо вступить в бой. Юноша смотрит исподлобья, наблюдая снисходительную улыбку мужчины, будто он бросает ему вызов.
— Мне не спится, — отрывает Торфинн, поняв, что кинжалы сейчас не с ним.
Аскеладд усмехается и обходит Торфинна. Конечно, ему не спится. Что он вообще тут делает? Облокотившись локтями на деревянный забор, держащийся, вероятно, на честном слове и снеге, лидер их организованной шайки смотрел на тихую Данию.
— Иди к себе. Выдвигаемся через час-два, — холодно отрезал мужчина, слегка повернув голову в бок, а следом снова отвернулся от него, уставившись на почти нетронутую дорогу.
Торфинн не понял тона, он то ли злился, то ли был просто раздражен. Чувство, что от него снова избавлялись, как от назойливой мухи, неприятно резануло. Ноги отказывались куда-то шагать. Он первый занял это место, если Аскеладду нужно — пусть он и уходит. Нахмурившись, Торфинн ждал, пока на него обратят внимание.
— Я слышу твое недовольное сопение. Что еще?
Торфинн открыл уже рот, чтобы огрызнуться повторно, но выдал совсем не то, что хотел:
— Ты считаешь себя воином?
Он видел, что его вопрос выбил Аскеладда из равновесия. Он выпрямился, обернулся к Торфинну и подошёл к нему чуть ближе.
— Конечно, считаю. Кем мне ещё себя считать?
Казалось, Аскеладд был заинтересован. Никогда ещё до этого Торфинн не пытался завести с ним разговор на личные темы, а те, что заводил, обязательно заканчивались обещанием его убить. Аскеладд был заинтересован абсолютно точно.
— Что тебе нужно, чтобы считать себя воином?
Мужчина немного поразмыслил, наклонил голову вбок и попытался ответить на вопрос максимально честно.
— Хладнокровие и оружие. Иначе из меня получится крайне бесполезный воин.
Торфинн разочарованно поджал губу. Конечно, он не мыслил, как отец, глупо было даже его спрашивать. Однако сам Торфинн мыслил примерно так же, как и Аскеладд.
Загадка отца не была решена, и от этого становилось тошно.
— Принцесса снова не в духе, — заметил как бы между прочим Аскеладд. — Он говорит что-то про жестокость и про то, что ей не место, но как только я стараюсь что-то расслышать, он сразу замолкает. С этим нужно что-то сделать.
Торфинн не ответил. Кнуд его раздражал, он был как будто не от мира сего. Разговаривал только в кругу священника и этого яйцеголового, дёргался от каждого резкого звука и смотрел на любое кровопролитие так, будто при нем зарезали всю его семью и милую кису, которую он обнимал ночью.
Принц не должен был быть такой размазней, он ведь должен быть уверенным, черт возьми! За ним должна подняться вся страна, а все войска должны скандировать его имя и умирать с ним же на устах, на деле же за ним и поднимется священник за бочку вина, да и все. С таким правителем страна обречена на поражение.
Торфинн снова посмотрел на Аскеладда. Тот пялился в снег и был полностью в своих мыслях. Впервые за долгое время Торфинн увидел его в глубокой задумчивости. Тяжёлые складки легли где-то глубоко под глазами, а зрачки потеряли былую яркость. Он также устал, и это осознание камнем где-то осело у Торфинна в груди.
А если он сдастся? Нет, только не Аскеладд. А если у него не хватит сил идти дальше? Нет и ещё раз нет. Он будет идти, пока Торфинн сам не прервет его дорогу и точка. И если нужно, то до этого момента он потащит его на собственных плечах.
— Ты ещё здесь?
И Торфинн медленно пошёл в то же здание, откуда он вышел. Как минимум ещё час он мог просто полежать и отдохнуть.
***
— А ты уверен, что мы их догоним?
Вопрос прилетел откуда-то снизу. Прилетел неожиданно. Любовавшийся окружающей средой Торкелль удивлённо поднял бровь. Сначала он подумал, что ослышался, но нет: с выражением искреннего сомнения на него смотрел один воин из отряда. Он сомневался в собственных силах? Или в силах Торкелля? Или переоценивал Аскеладда?
— А почему бы нам их не догнать?
— Мы идём уже несколько дней по этим снежным пустыням, а впереди, по бокам и сзади картина не меняется. Создаётся ощущение, что мы вообще не двигаемся с места.
— Не знаю, мне казалось, пару дней назад этот лес восточнее нас был гуще, — усмехнулся Торкель. — Не думаю, что мы не найдём их. Они приметные люди.
Воин отступил. Спорить с ним в его непрошибаемой упертости было невозможно, а переубедить — это что-то вообще за гранью Вальхаллы. Он молча продолжил свой путь.
Они приближались к какой-то Богом забытой деревушке. Предвкушая вкусный обед (кажется, третий по счету), Торкелль ускорил и без того широкий шаг. Отряд, подобного не ожидая, удивлённо охнул и усиленно стал перебирать ногами, проваливаясь в снег, чтобы не отстать.
Чем ближе были маленькие домики, тем отчетливее Торкелль понимал, что что-то не так. Было тихо, даже как-то слишком тихо, в погожий день на улицах не было детей и взрослых, стояла неестественная тишина. Из труб не валил дым. Складывалось ощущение, что деревню бросили.
Но почему?
Уходить в зиму было сродни самоубийству, да и в целом деревня располагалась в удачном низовье, окруженная рекой с одной стороны и лесом — с другой. Почему же нет людей?
Торкелль на секунду задумался об этом, но догадка не заставила себя долго ждать. Их убили. На это весьма недвусмысленно намекал перекопанная земля под снегом кроваво-алого цвета. Ни один снегопад не мог перекрыть количество пролившейся накануне крови.
Деревню просто вырезали. У Торкелля не было сомнений, за кем было это деяние. Но куда Аскеладд отправился дальше?
«Судя по количеству крови, это произошло совсем недавно, должны остаться следы.».
— Торкелль, мы не станем тут отдыхать? Люди устали. Мы идём с самого утра, — нарастающее недовольство в словах викинга привлекло внимание Торкелля.
Он понимал, прекрасно понимал, что не все дойдут, если они отправятся сейчас. Но если они останутся, то первый же снегопад заметет оставшиеся следы, а дальше. Они их не найдут, пространство настолько огромно, что отряд Аскеладда мог направиться в любом направлении. Оставаться нельзя. Но и обрекать людей он не хотел.
— У кого остались силы, мы выдвигаемся сейчас, — он провел рукой по подбородку, — те же, кто не может, я предлагаю вам остаться тут, если в домах хоть что-то осталось из припасов, возвращаться мы не будем.
Он закончил разговор, крутанувшись по своей оси и зашагав вперёд. Туда, где виднелись следы саней. В его глазах из маленького, тлеющего огонька, снова вспыхивало пламя азарта. Он снова шёл к бою, туда, куда его невероятно влекло.
***
На каждой кочке трясло. Или трясло уже его самого. Пробирало до костей, перед глазами до сих пор стояла эта сцена, когда Аскеладд достаёт из ножен меч и с ледяной улыбкой перерезает первому горло. Он горит огнём предвкушения, настолько привыкший к убийствам, возведший их в идеал. Как когда-то в детстве.
С определённой стороны Кнуд уважал Аскеладда, за его стальной характер, за его смекалку и умение выходить сухим из воды. Не был бы он таким жестоким, из него вышел бы отличный политик. Не такой, как он сам.
Почему он не мог быть таким же? Но политика пугала его до дрожи, как и люди, напоминавшие ему Аскеладда. И отца.
На глаза медленно падала пелена. И вот он снова маленький ребёнок, он просто ведь хочет маму. Хочет любви, тепла и уюта…
— Принцесса!
Наваждение спадает. Резкий голос откуда-то со стороны вырывает его из мучительных воспоминаний. Торфинн, сидящий рядом, чем-то недоволен.
— Что?
— Не время спать, — начинает он бурчать, но вдруг осекается, увидев что-то за спиной принца, — На том свете отоспимся.
Он поспешно спрыгивает с двигающейся повозки и быстрым шагом пытается приблизиться к Аскеладду. Кнуд остаётся в недоумении.
— Мы не успеем, Аскеладд. Они пока ещё далеко, километрах в пяти, но они быстро догонят нас. Нас уже заметили. Аскеладд!
Ленивый взгляд, будто он это предвидел. Конечно, как будто он у них всевидящий. Торфинн начинает раздражаться. Глаза заволакивает буря, волосы перестают шевелиться.
— И-и-и? Мы сожжем мост.
— Что им этот мост, там воды по пояс.
— Тебе с головой, — усмехается Аскеладд, — подожди паниковать, Торфинн.
***
А где-то наверху Торкелль улыбался все шире, его шаги становились все длиннее. В руках начинало покалывать от желания снова почувствовать тяжесть топоров, снова испытать это чувство, когда вздох прерывается и мертвое тело падает, чтобы больше никогда не пошевелиться.
— Мы почти на месте! Ускоряемся!
