Вот так радость внезапно преображалась в ужас и воплощение красоты становилось воплощением безобразия
Эдгар А. По «Морелла
Первый день катастрофы был солнечным. Не в тяжелом, удушающем смысле, не так солнечно, что слепит глаза и печет плечи и спину пока работаешь на улице, вспахиваешь землю или таскаешь оборудование, как он делал на ферме, солнце, осыпающее его плечи, нос, щеки и руки веснушками. В тот день солнце было утешающим, умиротворяющим теплом на его щеках. Как если бы оно знало, что грядет и предлагало небольшое утешениe. Возможно тепло на его лице и было тем, что разбудило Дина, сопровождая его из тяжелой, но безмятежной дремоты, словно мать ведущая ребенка за руку по шумной улице. Кровать не чувствовалась его собственной, мягче и не заваленная морем рубашек, что не добрались до его шкафа, но все было хорошо. Все хорошо. Паника не поднялась к его глотке, тревога не пробежалась морозной волной по его позвоночнику. Он поморщился на свет, падающий прямо на его глаза, и он лениво перевернулся на другой бок, и там, на другой стороне кровати — знакомое тело, теплое и податливое под его руками, запахи мужского хвойного шампуня и чего-то тягуче сладковатого от простыней и мужчины рядом. Дин зарылся носом в безнадежно растрепанные темные волосы, обернул руку вокруг теплого после сна пояса, мелкие шрамы под пальцами Дина, гладкая кожа под его рукой и едва ощутимый ритм легкого дыхания. В то утро Дин, впервые в своей сознательной жизни, подумал, что жизнь возможно начинает налаживаться. Возможно, теперь все будет хорошо. Позже он был готов был признаться, что это было наивно. И по времени — смехотворно невовремя. Но вернемся в то утро. Вернемся к солнечному теплу, к мягким кремовым простыням, несвежему утреннему дыханию и вялым конечностям, перепутанным между двумя мужчинами. Дин прижал губы к темным волосам прямо под его носом, тихо выдохнул. Было смутное ощущение, что ему нужно где-то быть, что он что-то забывает, что-то происходит и ему нужно срочно там быть — но все казалось далеким, эфемерным, плодом воображения его параноидального сознания. Потому что обычно как правило так и было. Сильные пальцы Каса обхватили руку Дина, где она лежала на поясе детектива, и притянули выше по крепкому, если податливому телу. Ближе к грудной клетке, пока Дин прямо под своей ладонью не чувствовал уверенное сердцебиение, надежное как тикающие часы, кончики пальцев покоились на ключицах Каса. — Доброе утро, солнышко, — прохрипел он в спутанные волосы, даже не думая двигаться с места, только необычно легкая дразнящая нотка в его голосе. Этот момент, думал он. Если бы он мог жить в одном-единственном моменте остаток жизни, то он выбрал бы этот. Кас что-то промычал в ответ, бессвязно — не столько чтобы сообщить что-то сколько просто осведомить Дина о том, что он жив. Его конечности были тяжёлым расслабленным весом на просевшем матрасе, кусочки единственно правильного кусочка пазла что Дин когда-либо держал у своей груди, квартира была пропитана привкусом шампуня Каса, пыли и ромашкового чая в воздухе, солнечным цветом, тяжелым чувством ностальгии по моменту что еще не закончился словно он только начал затвердевать в янтаре. Солнечные лучи позднего утра подогревали половицы. Им пора вставать, пора встретиться лицом к лицу со своими обязанностями. Но может они еще могут отвоевать себе немного времени. Дин впечатал неспешный поцелуй в копну непослушных волос, прокладывал дорожку губами по шее Каса почти лениво, уверенно — как если бы он делал это каждое утро последние десять лет, как будто имел возможность делать это столько же. Кто сказал что самообман не романтичен? Вдох застрял в горле детектива на полпути и Дин мог чувствовать это под своими губами, под своей ладонью на крепкой груди. Кас повернулся назад, на спину, впервые за все утро позволяя Дину взглянуть в голубые-голубые глаза, сонные и такие незащищенные, почти что юные в том, что он еще не вспомнил об обязанностях, о мерзости и неприглядности и кошмаре, что давали о себе знать каждый раз как он закрывал глаза. Сквозь открытое окно доносились слабые звуки чужого радио — соседа, живущего сверху и любящего встречать день под Билли Холидей. Кас положил руку на щеку Дина, трепетно провел большим пальцем по деликатной кожей под глазом. — Доброе утро, — ответил Кас с едва заметной улыбкой на полных губах и словно с ноткой удивления своим же словам. Дин повернул голову так, что его нос уткнулся в ладонь детектива, прижал маленький поцелуй к тёплой коже и услышал как Кас усмехнулся. Тихий мягкий звук, казалось поймай он этот звук в ладонь и он будет щекотным словно растение хлопчатника, облако, пёрышко — и вот он снова чувствовал себя мальчишкой, что валяется посреди поля на своей ферме в ленивый летний день и наблюдает за перелётом птиц с одной ветви ясеня на другую с искренним восхищением. Все будет хорошо. Возможно он пытался себя в этом убедить, или возможно в это момент Дин действительно достиг той ясности и покоя, что благословила его даром провидения, но он был уверен. Все будет хорошо. Повинуясь желанию, царапающему стенки его горла и кончики пальцев, Дин перекинул ногу через бёдра Каса, локти по обе стороны от его плеч, руки в тёмных волосах, он наклонился над мужчиной так низко, что мог своей грудью чувствовать дыхание Каса, в ничтожном пространстве меж их лицами мог ощущать его улыбку на собственных губах. Возможно он ведёт себя как зависимый, убогий и нуждающийся подросток, совсем еще мальчишка, не знающий что чтобы выжить — нельзя быть так близко. Простая истина, что Дин освоил с ранних лет. Ты можешь позволить им себя трахнуть, но у это никогда не даст им такой силы над тобой, как сплетенные пальцы, прикосновение кончиков пальцев к щеке, шептатть им в ухо несвязно, мягко, хвалебно и обоготворяюще. Эти вещи — подарки, подношения, и людям нельзя показывать, что у тебя таковые имеются, словно бы в страхе кражи, ведь в этом богом забытом городе и в этой треклятой эпохе люди разберут самые священные алтари, разрисуют иконы граффити и подожгут шторы молитвенными свечами. Но может человечество еще достойно спасения. Дин видел не только монстров, но как люди раздирали друг другу глотки зубами от неимения чего либо еще под рукой, видел изуродованные лица и тела солдат, что никогда не опознают просто оттого, как мало от них осталось. Дин верил в Бога — просто не был уверен, что Он до сих пор верил в них. Однако не в то солнечное утро. Дин отвел темные волосы от голубых-голубых глаз что смотрели на него с благоговейным изумлением — и он не мог остановить поток любовной хрени, что так и рвалась из его рта между короткими поцелуями к мягким губам, к выгнутой шее когда Кас казалось бы не мог втянуть полный вдох в легкие. Кас цеплялся за его плечи до окровавленных царапин под тупыми ногтями между трепетными «солнышко» и «мой хороший», что Дин оставлял на его коже, словно печати. Солнце припекало его спину, пока он спускался по груди детектива, одна рука Каса в его волосах и другая лихорадочно цепляется за простыни пока Дин оставляет на своем пути покрасневшие отметины что нежно выцветут в синяки к концу дня, на груди, на бледных бедрах. Словно карта, словно путь только им двоим известный. Склоняясь на коленях у края кровати, Дин остановился — взгляд на раскрасневшемся, отчаянном лице Каса, собственное лицо в настолько ничтожном расстоянии от твердого члена Каса, что тот мог чувствовать на себе горячее, неравномерное дыхание. Он непроизвольно стиснул волосы Дина в кулак, решительно придвигая того ближе — из горла Дина вырвался звук, что-то между стоном и смешком. Губы сомкнулись вокруг разгоряченной плоти, и спина Каса выгнулась, ноги зарылись в кремовое одеяло — он не мог бы остановить неприлично громкий стон из своей глотки даже если бы сильно того хотел, что-то между стенанием раненого животного и именем Дина, сокровенный секрет слетевший с языка. Дин работал над ним также, как если бы взламывал сейф, как если бы плоть Каса была замком, что он мог взломать. Жар его губ, уверенность в его руках — Дин был на миссии, он не отрывал взгляда от Каса, от подрагиваний в его конечностях до дрожащих вдохов и ругательств, что он безуспешно пытался проглотить. Подтянутое сильное тела детектива было картой, что Дин планировал запомнить наизусть, видеть на внутренней стороне век каждый раз как он закрывал глаза — карту, к которой он планировал возвращаться снова и снова. Имя Дина падало с губ Каса с частотой его дыхания, драгоценные камни что падали на мятые простыни. Со временем — за сотни лет, что Кас провел извиваясь на скрипучем матрасе под умными, умными руками Дина Винчестера — Кас постепенно приобретал возможность видеть что-то кроме звезд перед глазами и мыслить дальше одного-единственного имени. С того момента, Кас был тем, кто задавал ритм. Пальцами все еще запутанными в волосах Дина — он потянул мужчину вниз, пока нос Дина не уткнулся в жесткие волосы, пока тому не стало трудно дышать. Дин издал беспомощный маленький звук, и пока бедра Каса дрожали под ним и он позволял потоку непотребств срываться с собственного языка — Дин, с черными пятнами пляшущими в поле его зрения и со слезящимися глазами, поспешно запихнул руку в спортивные штаны, что ему вчера одолжил Кас, обернул пальцы вокруг собственной пульсирующей от нужды плоти. Ритм, что Кас задал был быстрым и безжалостным, пальцы так сильно хватались за волосы Дина, что казалось вот-вот содрут с него скальп, рука Дина двигалась по его плоти с той же скоростью, что Кас двигал голову Дина по своему члену. Звезды плясали перед глазами, взрывались и зарождались заново, его тело — оголенный электрический провод. Дин был убежден, что именно так и выглядел религиозный опыт. Когда Кас кончил он первым делом отдернул Дина от себя — попытался предупредить Дина, только чтобы все попало прямо на раскрасневшееся лицо мужчины, белая краска по чудесным веснушкам и точеным чертам лица, капающая с его подбородка, кончика прямого носа. Один взгляд на Каса — выдохшегося, отчаянного, волосы спутанны от метания по подушке, губы приоткрыты и глаза светятся в утреннем свете, поглощая каждую деталь в Дине в ответ, от собственной марке по всему его лицу до руки, что все еще быстро, беспощадно двигалась в его же штанах — и Дин падал за грань пряо за Касом, на месте испортив новые чистые штаны. И тогда Кас рассмеялся — свободно и легко, выгнутая линия шеи блестит от пота и острые края зубов, складки у его глаз и сморщенный нос. Было так легко просто повторить, просто зеркалом отразить что-то уже существующее и теплое и непосредственное, ни тени сомнения или мысли в действии. Солнце все еще припекало спину. Люди громче говорили на улице под ними, ездили машины. Кто-то голосил о новом выпуске газет, очевидно раздавая свежераспечатанные свертки. Билли Холидэй до сих пор играла по чужому радио, звук сквозь динамики — чуть скрипучий. — Мы опоздали, Милый, мы опоздали. Занавес опускается, Всё заканчивается, Так скоро, так скоро… Долгие несколько минут они молчали. Лежали в мятой незаправленной постели словно это было роскошью, что они могли себе позволить — Дин вытер лицо краем простыни, оба откинули грязные штаны. Кас притянул старшего Винчестера за плечи выше по кровати, пока тут не лежал лицом к лицу с ним, пока рука Дина не лежала на его спине, пальцы выводили замысловатые узоры по спине словно ручка по тетрадному листу. Зеленые глаза рассматривали его лицо, словно занося каждую деталь в каталог, на будущее — игры тени и света на его скулах, румянец на бледной коже; Дин провел большим пальцем по крошечному шраму на его подбородке, таком незаметном, что увидеть его можно было только на расстоянии крошечного выдоха от лица детектива. Кас чувствовал, что разваливается на составные части под его взглядом, под его руками после того, как тело его уже безнадежно ослабло перед ним словно освоенный инструмент. Все ненужное и поверхностное отпадало в сторону, раскрывая что-то, что Кас считал собственным грешным недостойным естеством — но впервые ему не было стыдно его обнажать на показ. Во всем множестве вселенных и разных исходов событий, из всех версий того, что он мог сказать в этот трепетный солнечный момент, тем, то вырвалось из его рта, было: — Мне надо в сходить город. Дин фыркнул, усмешка мальчишеская и глаза искрящиеся. — Я принимаю твое совсем не изысканное предложение, — за что он получил локтем в рёбра. Не то чтобы это остановило Дина от того, чтобы закатиться смехом, откинув голову на мятую подушку. Кас не мог добросовестно подождать притворяться обиженным даже если бы очень захотел. Звук его смеха был сродни бегущему роднику, чистый, свежий, живой. — Ты ещё должен предоставить мне новые штаны, — выдавил он когда смог прекратить смеяться, из–за его широкой бесстыдной улыбки его щеки были почти по-детски круглыми, раскрасневшимися. — С какой это стати? — спросил Кас, напускное возмущение и хриплый голос. — Потому что из-за тебя я испортил вторые штаны за последние 24 часа. — Хрена с два, сам виноват. Пока ничего не предвещало изменений. Пока все было хорошо. Оба мужчины впитывали мирное тихое утро, отчаянно, как иссохший от голода человек на пиру поглощает все не прожевав. В основном они молчали, их время было наполнено только звуками с улицы из распахнутых окон, легкими прикосновениями, смягченными углами и запахами выпечки с пекарни напротив. Они горевали по этому утру еще до того, как оно закончилось. Они существовали в одном пространстве. Они разговаривали — на темы посредственные и тяжелые, тихо и осторожно словно громкие звуки призовут демонов из прошлого, что напали на их след. Конкретное содержание этих разговоров? Что ж, об этом позже. На улицу они собрались выходить, когда день уже был в разгаре, кипящий жизнью и неестественно теплый для поздних месяцев осени. Дин мог бы надеть собственную одежду — хотя бы рубашку — но решил, что стоит рискнуть. Джинсы Каса сидели на нем немного неуместно, короче чем он привык и широкие в бедрах, рубашка узковата в плечах — но все пахло чем-то хвойным, чуть сладковатым. Тем же, чем пахнет Кас, его волосы, то место в котором встречаются его плечо и шея, сгиб его бедра. Если все развалится в ближайшее время, как он знает оно должно, то у него будет хотя бы эта несчастная пара джинс и рубашка. Они вышли на оживленную улицу, плечом к плечу, словно направляясь в бой — только так они и знали партнерство, крепкие узы. В бою. В преддверии катастрофы. В выживании. — Никто еще не шутил насчет твоей фамилии? — поинтересовался Дин посреди невинного разговора. Кас нахмурился, руки в карманах теплого не по погоде пальто. — Прошу прощения? — Ну, я имею в виду… Мильтон. — И? — Кас так и не понял, к чему он клонит, когда они завернули за угол — на оживленную улицу, к окраине островка из людей, плакаты в их руках и гнев в голосах. На плакатах были требования полиции сделать что-то с тем фактом, что их любимые и близкие пропали без вести, они кричали о правосудии. В ярком полуденном свете, острые крыши домов и полурастаявший снег под их ногами, все вокруг казалось каким-то игрушечным, ненастоящим. Или возможно проблема была в Касе. В сюрреалистичности всего его последнего дня — даже нескольких. Дин продолжал говорить — частичка всего пейзажа, что оставалась четкой, яркой, но не ослепительно, как все остальное вокруг. — В смысле как Джона Мильтона? — они стояли у стены какого-то офисного здания из красного кирпича и больших окон и Дин, шагнув вперед, чуть склонился над ним. Его руки оставались в карманах кожаной куртки с нашивками, ничего что бы привлекло внимание окружающих, но пространство между ними было ничтожным, и ухмылялся Дин грешно и бесстыдно, и только тогда Кас в полной мере осознал тот соблазн, которому пала жертвой Ева прежде, чем откусить от плода Древа Жизни. Касу приходилось чуть откидывать голову назад, чтобы смотреть ему в глаза. Он не ответил. — Ну, знаешь. Того кто написал «Потерянный рай». Кас склонил голову к плечу. — Я сомневаюсь, что между нами есть какое-то родство, — Кас промолвил задумчиво, легкий осенний ветер, чуть колючий, взъерошивал его волосы. Дин закатил глаза. — Я не об этом, — он фыркнул, его дыхание — едва заметное облачко пара у его губ. — Никто не шутил о твоем ангельском лице? Что-нибудь насчет грешного пути или о том, чтобы ты показал кому-то дорогу в рай? — «Грешный путь»? Дин Винчестер, ты хочешь сказать, что я плохо влияю на людей? Дин вздохнул с напускным трагизмом. — К сожалению, нет, — и как его улыбка могла быть такой наглой и неприличной пока его глаза оставались такими мягкими? — Я готов взять эту роль на себя. И на это — Кас не знал, что ответить. Не на публике, не этому человеку. Все слова, что образовывались на его языке были слишком искренними, слишком чувственными для такого разговора. Эта игра была странной, настоящие сантименты завуалированные под несколькими слоями подтекста, шуток, многозначительных жестов и взглядов — не только потому что они на публике, но и из-за того, какими людьми они были, что могли и не могли сказать прямо. Словно в поисках ответа, Кас оглянулся вокруг, только чтобы столкнуться взглядом с мальчишкой по другую сторону дороги сквозь объектив камеры. На мальчишке была помятая фуражка и подвернутые брюки, в его руках потертый полароид. Маленькая бумажка выскользнула из камеры и он, не задумываясь, положил ее в карман, откуда уже выпирали края других снимков. Дин проследил за взглядом Каса к мальчишке, который уже переключился на толпу, на плакаты и протестующие возгласы. Нахмурившись, он словно решал сложное уравнение в своей голове пока, положив руку Касу на плечо, не произнес отвлеченно: — Сейчас вернусь. Он пересек дорогу, лавируя между людей словно тренированный танцор движущийся по сцене, с единой четкой целью известной только им двоим — добраться до мальчишки. Кас должен был признать, он немного боялся за парнишку, но делать ничего на этот счет не собирался. Появление Дина за своей спиной явно было для мальчика неожиданностью, когда тот постучал его по плечу, если судить по тому, как он вздрогнул всем телом, как вжал голову в плечи. Теперь, без камеры перед его лицом, Кас дал бы ему лет шестнадцать, плюс-минус пару лет. Они недолго разговаривали, обменялись всего парой фраз прежде, чем мальчишка, чуть более расслабленный чем раньше, достал из кармана пачку фотографий. Он со знанием дела пролистал их — похоже на то, как Кас сам листает кипы файлов на своем никогда не убранном столе — и выбрал один из них, протягивая Дину. Дин улыбнулся, вытащил кошелек и дал парнишке помятую купюру. Мальчишка скромно кивнул, взгляд в пол, и исчез в толпе. Словно и не было никогда. Кто-то врезался в Каса со спины. — Простите, — спешно произнес женский голос, легкая рука легла на его плечо чтобы не упасть с ног. Кас повернулся — женщине было чуть за сорок, шоколадные волосы и темные глаза, родинка под ее глазом странным образом обаятельная. — Вы здесь ради протеста? Она была завернута в фиолетовый шарф неумело и немного походила на птицу, что нахохлилась на ветке зимой, ее руки были в перчатках и держали плакат. Кас не мог прочитать, что там было написано. — Вы здесь ради протеста? — спросила она, вглядываясь в его лицо, участливо и почти сочувственно, с той эмоцией, что может быть только у незнакомцев, объединенных общим делом, жестом доброй воли. — У вас тоже кого-то забрали? — Я… — Кас сглотнул. Ее слова были холодной водой на его разгоряченную голову, камнем, что утащил его обратно за собой с небес на землю. Он кивнул — Да. — Мой сын пропал тем вечером, — тяжело вздохнула женщина и посмотрела в толпу, но не с той эмоцией которую ожидаешь от горюющей матери. Это был гнев. Праведная ярость, с которой ангелы спускаются с Небес чтобы стереть целые города с лица земли. — Не знаю, что его забрало, но все эти ублюдки хотят, чтобы я просто сидела на месте и ждала чуда. Чтобы забыла что что-то вообще произошло. Хрена с два. Касу понадобилась минута, чтобы понять, что те, кто забрали ее сына, и «эти ублюдки» — это не одно и то же. Он снова только кивнул. Врать о пропавшей жене/матери/брате казалось неправильным, а что еще добавить он просто не знал. Никогда не знал, когда дело касалось горя, что вероятно было ироничным, учитывая род его деятельности и как часто ему приходилось утешать убитые горем семьи. Но эта женщина, как оказалось, не была заинтересована в утешении. Она была возможно одним из самых опасных типов людей, что Касу доводилось встретить. Ее трагедия дала ей цель. И боже упаси кому-либо встать на ее пути. Она снова похлопала его по плечу, теперь скорее по-матерински, момент единения между двумя незнакомцами что даже не знали имен друг друга, и она присоединилась к толпе, к движущейся и дышащей массе протестующих. — Ты как? — спросил голос слишком близко — Кас вздрогнул, рука потянулась за кобурой под пальто. Дин вскинул руки в жесте капитуляции. — Да что с тобой? — Извини, — попытался сказать он, но вышло хрипло и едва различимо. Он заткнул руки обратно в карманы. — Нам надо вернуться к тебе. Узнать что выяснила Клэр. — Что? Тебе разве не надо было… — Я учусь расставлять приоритеты, — он повернулся к проулку, что вывел бы на улицу, на которой живет Дин. Старший Винчестер едва за ним успевал. — Кас, подожди… — У нас был почти весь день перерыва, Дин, — бросил через плечо Кас, подбородок в воротнике пальто. — Пора вернуться к реальности. Последняя мысль отскакивала мячиком по его черепной коробке, туда-сюда, туда-сюда. Мысль отдавала горечью и пепелом на его языке. Пора вернуться к реальности. Когда его реальность превратилась в это? — Стой я сказал. Дин схватил его за рукав и дернул на себя. Они все еще стояли в уединенном проулке. Вокруг валялись картонные коробки и бумажки, разбитые бутылки, бычки от сигарет. — Что? — воскликнул Кас в шаге от Винчестера и отказываясь отступать назад. К сожалению — или, менее вероятно, к счастью — они оба были упертыми, и Дин также остался приклеенным к месту, челюсти стиснуты, руки в кулаках по швам. И, сглотнув, он отвернулся. — Помнишь тот небольшой опрос, на который я ходил? Кодовая фраза к «запытал кого-то досмерти». Кас не подтвердил, не кивнул, не отрывал немилосердно непроницаемого взгляда. Почти смешно сколько может измениться всего за пару часов. Так или иначе, Дин продолжил. Вопрос все равно был риторический. — Мы с Чарли, — говорил он медленно, неискренне, его обычно приятный мелодичный голос — скрежет металла по стеклу, — узнали дату и время, когда должен проводиться ритуал. Они собираются освободить запертого демона, большая шишка, один из генералов если можно так сказать. Звучит даже слишком хорошо. У них уже было приблизительное место, складской район, и теперь дата и время. Демон что был в Клэр дал ей не то что выжить, но узнать где именно держат пленных. Это была ловушка. Ловушка ловушка ловушка— Что-то в Касе кричало, скребло по его внутренностям, ему нужно бежать, он слишком сломлен для битв, извернут наизнанку с той бойни в 45 — но с той же ясностью, с которой он понимал, что это ловушка, он знал, что на него полагаться полсотни человек. Люди умрут, если он сбежит, поджав хвост. Возможно если бы на кону стояло спасение мира от апокалипсиса то он бы сомневался в себе больше. Но 50 человек — это что-то реальное, что-то постижимое. Он может что-то сделать. Даже если он чувствует себя так, словно движется под водой, давление на его лёгкие, каждое движение — усилие. Ком в горле, Кас прохрипел: — Почему ты только сейчас это говоришь? Дину хватило наглости даже не выглядеть виноватым. Бледные веснушки на его лице, зеленые глаза что живее любых других, что он видел за последние годы — живее его собственных, шрам над бровью словно последний штрих в композиции. Это было несправедливо. И за долю секунды, его взгляд смягчился. Он поджал губы. Отвернулся к звуку чеорвеческих голосов, к оживленной улице. — Может, я думал, что нам не помешал бы один нормальный день, — он попытался вернуть на место свою фирменную усмешку, наглую и обаятельную, но сейчас та сидела на нем неправильно, словно он пытался натянуть на свое лицо чужую кожу. — Учитывая, что для меня он может быть последним. Голоса умолкли. — Ты о чем? — Это будет сегодня. В полночь, — пояснил Дин, шмыгнув носом. — Я не об этом, — Кас прошипел, схватив его за рукав. — Что значит «последний»? Дин посмотрел на него смятенно, как если бы Кас начал говорить на другом языке посреди разговора. — Кас, я знаю, что ты в курсе вещей всего пару дней, но даже ты должен понимать, что пытаться остановить демонов от снятия печати, которая начнет апокалипсис — это дело опасное и потенциально угрожающее жизни. — Не говори так. — Правдиво? — Не говори так, будто меня там не будет, — его пальцы все еще цеплялись за рукав Дина так, словно разомкни он хватку и тот растворится в воздухе последнего теплого дня в году. Дин моргнул. Нахмурился. — Ты собрался лезть в самое пекло? Потому что конечно, после того, что Кас ему рассказал — как он мог думать иначе? Как смел ожидать, что Кас даже подумает о том, чтобы присутствовать при том, что без сомнения будет резней? Кас, тем не менее, выглядел оскорбленным. Он бросил рукав Дина, склонил голову к плечу. — Даже страшно представить, какого ты обо мне мнения. Желчь подступила к горлу Дина. — Кас, — он выдавил, почти неразличимо тихо за шумом толпы, на фоне яркого снега вокруг них. — Не надо. Ты не обязан. — Хрень, — Кас выплюнул, сморщившись, словно сами слова что сорвались с языка Дина вызывали горький привкус на его собственном. — Я могу помочь людям, могу помочь тебе, Чарли с Клэр… Горько усмехнувшись, Дин прикрыл глаза как если бы больше не мог смотреть на мир вокруг, и покачал головой. Твою мать, он его не заслуживает. Небо начинало затягиваться тучами. Разговор в аллее знаменовал завершение их последней передышки.…
Когда они вернулись в квартиру Дина Чарли уже была там. Встрепанные волосы и диковатый блеск в глазах, словно она только вышла из уличной схватки, штаны с заплатками что странно напоминали шахтерскую рабочую форму, и на контрасте — полосатый свитер, насыщенные желтые и оранжевые цвета. — Клэр пропала, — она выпалила, стоило Дину с Касом ступить на порог. В прекрасном моменте общего взаимопонимания между тремя людьми, им всем в голову пришла одна и та же мысль. Конечно они знали, куда она пошла. Это новое обстоятельство мало чего меняло. Кроме того факта, что их время уже вышло.…
Складской район был неприглядным местечком, но не худшим, что Кас когда-либо видел. Была почти зима, и к тому времени, как они собрали необходимые атрибуты и добрались до необходимого места, солнце почти село, мороз кусал щеки и раскрасневшиеся носы. Кас отстраненно жалел о том, что не надел шарф. — Не разделяемся, — единственно сказал Дин перед воротами, сверху приветливо затянутыми колючей проволокой, прицепленный знак, что ядовито-красным читал «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН». — Что бы ни случилось — мы должны оставаться вместе. Кас с Чарли только кивнули. Мильтон осознавал, что возвращается в то пространство, в которое раньше входил его разум перед битвой. Мысль должна была вызвать у него панику, желчь должна была прикатить к его горлу. Ничего не было. Цель перед ним, оружие в его руках, концентрация на миссии избавила его от лишних мыслей, от отвлекающих вещей — вроде неудобств собственного тела и эмоций, что оно порождает. Он чувствовал себя как дома. Он не знал, было ли это хорошей вещью или нет. Ясно было одно — он все еще был солдатом, а значит, был на своем месте. Про Чарли, так или иначе, сложно было сказать те же вещи. Девушка так стискивала зубы, что казалось вот-вот начнут ломаться, ее голова так втянулась в плечи, что шеи почти не было видно. Она держала пистолет перед собой так, словно так была ядовитой извивающейся змеей. Кас коснулся ее локтя и Чарли вздрогнула всем телом, как если бы услышала громкий выстрел. — Ты уверена, что хочешь здесь находиться? — мягко спросил Кас. На данный момент они стояли на углу одного из более крупных зданий, неиспользуемых как большинство складов здесь, но в относительно хорошей форме, если не считать пару граффити и выбитое окно — стояли в ожидании, пока Дин вернется с разведки улицы. Они предполагали, что ритуал состоится на поле за зданиями, что держали продовольствия для солдат сейчас пустовали, потому что все они крайне сомневались, что массовое жертвоприношение будет происходить непосредственно в каком-то складе. Тем не менее, по улице могли ходить патрули, одержимые демонами люди, насколько Кас это понимал. Чарли фыркнула оскорбленно, даже пока Кас до сих пор мог видеть, как ее руки бьет мелкой дрожью. — Я могу стрелять, спасибо большое. Успешно охотилась с отцом первые 16 лет своей жизни. — Чарли, никто не сомневается в твоей компетентности. — Может в твоей жизни ты принимаешь это за данное. Она поджала губы. Тяжело выдохнула, прикрыв глаза. Тряхнула головой. И снова натянула на лицо легкую улыбку, непосредственную, словно это компенсировало ее маленькую запинку. Такая до боли человечная вещь, на самом деле. — Извини. Накаленная обстановка, все такое, — она на момент глянула за угол здания на просторную, пустую, покрытую трещинами дорогу. По ней пронесся пластиковый пакет с тихим шуршанием, но никакого другого признака движения не было. Она нырнула обратно в узкий проулок, но взгляд ее все еще был направлен на залитую красноватыми оттенками заката улицу. — Я просто… Я ответственна за Клэр с Кайей. Они заслуживают большего, чем то, что мир им в итоге дал. Вот и все. Вот и все.…
К тому времени, как Дин снова нашел их, солнце село. Улица была темной, единственные источники света — отдаленные городские фонари соседнего района и полная луна, смотрящая на них безразлично свысока. По одному виду старшего Винчестера было очевидно, что что-то не так. Тяжелое дыхание, стук ботинок по треснутому асфальту, взъерошенные волосы что липли к вискам от пота несмотря на то, что на улице значительно похолодело. — Дин? — прошипела Чарли, боясь поднимать голос. — Что случилось? Где тебя черти носили? — Выдвигаемся, — отрезал он вместо ответа, окинул их обоих критическим взглядом — возможно даже с намеком на волнение, но Кас никогда не был оптимистом. Они двинулись по темному заброшенному району, пистолеты в руках. Тишина звенела в ушах. Скоро — очень скоро, в какой-то ничтожно крошечный отрезок времени — решится судьба человечества, целого разумного вида, и все зависело от того, провалятся ли они в спасении печати или нет. Ничего не должно было быть таким тихим. Они словно двигались по черно-белой картине, что-то сюрреалистичное и застывшее во времени, олицетворение сознания свихнувшегося художника. Границы вещей несколько размытые, но цвета остры и насыщенны, вот наступи в эту лужицу темноты под фонарем, что не работает уже несколько лет, и она поглотит тебя полностью. Трещины в земле под ними внимали их шагам, разбитые окна старых складов делали глубокие вдохи стоило им отвернуться, негорящие бесполезные фонарные столбы следили за ними невидящими глазами — Кас мог чувствовать их взгляд на собственной спине. Возможно он просто сходит с ума. Возможно, процесс начался, когда Дин ступил в его жизнь, каждый его шаг вызывал трещину в том, как Кас видел мир. Может, Дин был землетрясением, если таковые могли быть бережными, если бы они могли разрушать тебя нежным прикосновением ладони к щеке, если бы боготворяющие прикосновения могли подкосить колени, надломить что-то глубокое и бережное и каким-то образом до сих пор живое. Так или иначе, размышлять об этом было поздно. Он двигался так, словно принадлежал этому пейзажу, был его живой и неотъемлемой частью. Был одним из чудовищ, что здесь зародились. Может это и к лучшему. По крайней мере они не шли на эту миссию в одиночку. Помимо них было еще четыре группы, каждая из которых с разных сторон приближалась к полю. В основном это были люди незнакомые, чьи лица Кас видел впервые перед тем, как все они разошлись на свои отведенные посты. Некоторых, тем не менее, он узнал. Адам из его отдела. Несколько других офицеров, с которыми Кас был только формально знаком. Эллен из «Дома на дороге». Они кивнули ему в качестве формального молчаливого приветствия. Эллен почти по-матерински, сочувственно погладила его по плечу. «Сочувствую, что тебе пришлось в это ввязаться». Может быть она думала, что он таким образом потерял шанс на нормальную жизнь, тихую и спокойную. Для Каса это было сюрпризом, что для нее не было очевидным то, что ему нечего было терять на самом деле. Иногда ему казалось, что это видно просто по его лицу, что это исходит от него волнами словно что-то ядовитое, как он иногда заходит в пустое помещение морга и может чувствовать кожей воздух, что соприкасался с мертвыми телами. Сегодня ночью, тем не менее, у него была цель. У всех них. Спасти людей, спасти печать. Шаги троих — охотников? — замедлились по приближении к высокому сетчатому забору. Шел снег, большие белые хлопья приземлялись на одежду, на волосы, на землю. На лица людей на поле. Полсотни, ровно. На коленях, в ровном широком круге, головы откинуты назад словно наслаждаясь солнечным светом посреди ночи. Он, Чарли, Дин, осторожно приблизились к горе деревянных ящиков, что громоздились у забора, наблюдая за разворачивающейся картиной. Ничего еще не происходило. Единственная фигура, что стояла на ногах — обходила круг людей важно, неспешно, и может быть так выглядели проповеди в более древние времена. Это была женщина, Кас осознал отстраненно, темные вьющиеся волосы, гордо вздернутые подбородок. Ружье в ее руках — словно игрушка, аксессуар. Она казалась знакомой, что-то было в том, как она движется, как непосредственно себя держит. Но не из-за этого внутренности Каса медленно обернулись в камень, такой тяжелый что тому хотелось ногтями продраться через собственную кожу и вытащить его к чертям собачьим. Нет, это была огромная яма, которую только сейчас Кас различил в темноте. Вот вокруг чего стояли все пропавшие. Вот куда они пойдут в итоге. — Их заставили копать, — прошипел Дин, прищурившись на людей. На лопаты, что валялись рядом. Отсюда не было видно другие группы охотников — и он знал, что это к лучшему, это значит, что никто другой также не должен их видеть, но холод все равно засел паразитом в плечах и позвоночнике Каса. Они одни. Чарли позади них шумно втянула воздух и схватила Дина за рукав. — Клэр. Золотистые волосы что вились из-под ее шапки — в комьях грязи и в чем-то ещё, плечи прямые, но она сидела боком к ним и Кас мог различить ее отстраненное, пустое лицо, приоткрытый рот, безвольно болтающиеся меж колен руки. Это неправильно. — Они… — прошептал он, необходимость что-то сказать царапала глотку но он не хотел заканчивать фразу в страхе, что просто ее озвучивание воплотит ее в жизнь. — Одержимы, — кивает головой Дин. Потом, другие люди вошли в его поле зрения. Безоружные, и для постороннего человека показалось бы странным, что все эти люди делают в одном месте. Мужчины в военных формах, но также фермеры, врач, почтальон, несколько женщин в коктейльных платьях, четырнадцатилетняя девочка. У всех до единого смольно-черные глаза. Кас сматерился себе под нос. — Что теперь? — Придерживаемся плана, — ответил Дин, не отрывая взгляда от круга людей. Их, обездвиженных, постепенно заносило снегом. — Так даже лучше. Не придется гадать кто одержим, кто нет. Тогда он повернулся назад, посмотреть на Каса. В ярком свете полной луны почти можно было различить цвет его глаз, его лицо испещрено узором от тени сетчатого забора. Он улыбнулся — но только самым краешком губ и глазами, улыбнулся так, словно делился секретом, который доверял только Касу, только его слабым бледным рукам. Потом он отвернулся, положил руку на плечо Чарли, которая выглядела и готовой к битве, и готовой выблевать свой желудок в мусорное ведро в паре метров от них. — Все будет хорошо, мы не одни. Нам осталось только ждать сигнала. Пока другие не закончат засыпать соль по периметру, рисовать ловушки и располагаться в слабых местах защиты. Сегодня никто не сбегает. Они ждали.…
Они думали, что сигналом будет что-то подражания птичьему свисту. Не выстрел из леса и протяжный, неразборчивый крик. Разбираться было поздно.…
Все представлялось фрагментами. Не какое-то время спустя в воспоминаниях, но непосредственно во время.…
На пулях в его пистолете были вырезаны те же символы, что на ноже Дина — единственном, что мог убивать демонов. Тем не менее Кас был удивлен, что при первом выстреле в грудь мужчины в синем деловом костюме, тот остановился на полушаге, взглянул вниз — на пулевое ранение, горящее чем-то неестественным и несвятым, дым валил словно от горящего пластика. Он кричал, пока падал на колени. Когда он упал на спину, он уже был тих. Он был немного похож на Каса.…
Женщина в вечернем платье успела вцепиться в его шею прежде, чем он прострелил ей живот. Она выплевывала проклятия в его лицо, пока кровь окрашивала более темным оттенком ее чудное синее платье. Ее кровь окутала руки Каса знакомо, как снова надевать старые поношенные перчатки. Ничего в самом деле не меняется.…
Кто-то дружелюбно, легко постучал по его плечу. — Здравствуй, Кастиэль. Он стоял лицом к лицу с четырнадцатилетней девочкой, которую до этого ни разу в жизни не видел. Но он знал эти глаза. Мертвые. Красные. — Розмари, — прохрипел он, руки бесполезным грузом висящие вдоль тела. Пуль у него не осталось. Девочка улыбнулась, показывая ряд белых ровных зубов — словно смотреть в рот акуле. Она смотрела на него, как на старого доброго знакомого, она положила руки на обе его щеки. Руки настолько холодные, что похожи скорее на замерзший посреди суровой зимы метал, чем на человеческую плоть и кровь. Розмари покачала головой неодобрительно, но словно бы не без капли симпатии. — Касси, Касси, — цокнула она. — Неужели я тебя не научила не идти на сделки, которые ты не сможешь исполнить? Кас не успел не ответить — не ответил бы в любом случае, его рот пересох и язык распух и черепная коробка наполнена белым шумом — и нож торчал из глотки девочки. Она попыталась втянуть вдох в легкие, в лунном свете ее красные глаза сменили цвет к чему-то более темному и теплому, цвету горячего шоколада и земли после дождя. Вдох этот звучал так, словно она поперхнулась. Холодные руки соскользнули с его щек. Кастиэль так и не шевельнулся. Перед ним стоял Дин, покрытый кровью казалось с головы до пят, зеленые глаза горели даже в скудном свете и брызги крови походили на расцветшие веснушки, снежинки таяли стоило им преземлиться на его волосы. Между ними — труп девочки. После хриплого «спасибо» они продолжили.…
В тот момент, как одержимые полсотни человек встали на ноги словно единый организм, из леса донесся голос, усиленный рупором и читающий экзорцизм. Крики заполнили уши Каса — вряд ли он сможет теперь когда-то по-настоящему от них избавиться.…
И Дин, и Мег знали, что она умрет от его руки. Может только глубоко в душе, может в ком-то из них был ошметок дара провидения, но они знали. — Где твой мальчик, Винчестер? — было первым, что она ему сказала. — Уже угробил его? Было так приятно впечатать костяшки его пальцев в ее самодовольное лицо, наносить удар за ударом. Даже получать ответные выпады казалось очищающим опытом. Последние дни стерли последние остатки симпатии, что он к ней развил последние несколько лет. Он знал, что технически ему не нужно было ее убивать, когда экзорцизм разнесся над полем словно победная песня — но было так приятно всадить нож в ее живот в тот же момент, как страх поражения мелькнул на ее лице. Хотелось что-то сказать — это за Сэма, это за Каса, это то, что ты заслуживаешь — но в конечном итоге он осознал насколько это необязательно. Мег уже все знала. Все-таки была некая связь между убийцей и убитым.…
Кас трясся на перевернутой деревянной коробке. Локти на коленях, пальцы в волосах, он смотрел на затоптанный снег под его ногами. Все прошло более чем успешно из того, что он слышал. Все пленные живы. Клэр с Кайей в порядке. Когда Дин положил руку на его предплечье, он вздрогнул. Вскинул растрепанную голову. — Хочешь выпить? — предложил Дин как ни в чем ни бывало пока его внутренности закручивались в тугой узел. Что-то не так. — Ты накачал меня чем-то? — спросил Кас низко, глаза прищурены и руки в кулаках. Дин моргнул. — Прошу прощения? — Это, — Кас махнул рукой на заснеженое поле вокруг них, окропленое кровью, телами, выжившими и охотниками словно изображение на каком-то средневековом полотне, — это все не может быть реально. Я не верю, что это, и апокалипсис, и Розмари… Он поджал губы и встал, расстояние между ним и Дином ничтожное. В его глазах был тот лихорадочный блеск, что Дин видел в собственных после неудачной охоты, после того, как под его ногтями запеклась кровь жертвы, что он не мог спасти. Этот блеск предвещал разрушение, близкую потерю рассудка если не держать себя в руках. — У тебя была история с распространением психотропных веществ. На такие меры ты идешь, чтобы избежать ареста? Что ты сделал? И несмотря на то, что слова отдавали ядовитым кислым привкусом в его собственном рту — Дин понимал. После того, что Кас ему рассказал этим утром, после того, как Дин чуть ли не собственноручно закинул его обратно в бойню после того, как его война и его обязанности были исчерпаны давным-давно. Он понимал. Он кивнул. Он не мог пересечься взглядом с Касом. — Думай, что хочешь, Кас, — все, что он ответил. Его слова были произнесены тихо, словно он бережно передавал их из своих рук в чужие как новорожденное дитя. Когда Кас ушел, единственное, что думал Дин, было «Оно и к лучшему. Так лучше для всех». В конце концов, ему тоже пора уходить.