Мой ангел, наклонясь над колыбелью,
Сказал: «Живи на свете, существо,
Исполненное радости, веселья,
Но помощи не жди ни от кого».
У. Блейк «Мой ангел, наклонясь над колыбелью»
Он умел затеряться в толпе. Даже если ему годами не требовалась практика, даже если он не планировал возвращаться в город при таких обстоятельствах. Для начала, тебе требуется неприглядная одежда. Что-то сероватое, возможно с зелеными болотными оттенками. И тебе нужно невинное лицо — но нужно знать грань. Ты ведь не хочешь сам стать добычей собственного товарища, поэтому нужно одновременно держаться достаточно враждебно. Потом ты опускаешь шляпу достаточно низко на глаза, и ты склоняешь плечи достаточно низко, чтобы они утонули в твоем потрепанном пальто, а сам ты — в восприятии народа вокруг тебя. И последний пустяк, мелочь в большой схеме вещей — у тебя должны быть ловкие пальцы. В сущности это все, что от тебя требуется, чтобы обчищать карманы пьяниц у пабов в Чикаго, благо после войны таких, как рыбы в воде. У Дина Винчестера имелось все вышеперечисленное. И пальто, широковатое в плечах и перешитое сотни раз, держащееся в качестве единой материи только благодаря былому качеству и вере в лучшее. И пальцы фокусника, данный Богом — или не совсем — дар карманника. Но в отличие от других канальных крыс и воров, у Дина было основательное оправдание ошиваться у бара в такой поздний час. Его смена начинается в ближайшие пять минут. Бенни не будет винить его за задержку. Дин признавал — совершенно не виновато — что не стал бы слушать его жалобы в любом случае. Тем более это просто-напросто не та ночь, в которой задумываешься о тревожных «потом». Дин чувствовал гудение всей кожей, предвкушение чего-то на горизонте. Может быть сегодняшним выступлением. Может быть тем, что будет после. Может, это было ожидание чего-то перспективного. Какая-то часть Дина, та, что была интуитивной и сообразительной и благодаря которой он еще был жив, эта часть его нашептывала, что грядет это загадочное Что-то. Но помимо своего дара карманника, Дин Винчестер был уверен только в одном — хорошие вещи не случаются с ним. Он поднял взгляд с собственных ботинок и окинул перед собой небольшую группу солдат — видно по их показным нашивкам, выдержке, жаргону, Дин их за милю узнает — которые уже успели существенно набраться. Значит, где-то уже оставили деньги. Жаль. Дин опирался о стену, обклеенную рваными листовками, где-то в паре зданий от паба «Ллойд», когда он заметил фигуру в плаще, чуть дальше по улице. Шляпа новая, плащ слегка помятый, но еще насыщенно бежевый. Шаг уверенный, стойкий, и взгляд был направлен в определенную сторону так, будто у него было чувство предназначения, так, будто у него было место, где ему нужно быть, и может быть, даже ждали. Это редкий случай в этих местах — в этом времени. Дин почувствовал легкий укол зависти — ненадолго, во всяком случае. Он снова прошелся по фигуре незнакомца, пока тот еще был на расстоянии двадцати шагов от него. Он видел эти пальто — качественные, швы крепкие. Карманы глубокие. Блять. Придется делать по-старому. Не медля, он с практической скоростью отлип от стены, слегка расправил плечи, и направился по траектории прямо к незнакомцу. В десяти шагах он поправил шляпу так, что та слегка съехала набок, и натянул на лицо глуповатую улыбку, какие бывают только разве что у студентов под градусом или городского придурка. В пяти шагах он слегка пошатнулся. В шаге он ступил влево, как бы потеряв равновесие и выставив руки вперед перед падением. Случайно уронил руку на плечо проходящего, слегка сбивая с ног. — О Бога ради, простите, пожалуйста! — Дин похлопал незнакомца по плечам, неловко проверяя, в порядке ли тот. — Мне так жаль, простите, я вас не заметил… — Все в порядке, — отмахнулся незнакомец, только сейчас оторвав взгляд от какой-то точки впереди, и окинул себя взглядом, проверяя на наличие подозрительных пятен и повреждений, прошедших незаметно за последние полторы минуты. С легким смешком, Дин показательно выпрямился и прокашлялся. Окинул мужчину взглядом, будто только сейчас заметил. Дернул уголком губ в ломаной улыбке. В ядовитом красном свете он не мог различить цвет глаз прохожего. Что-то светлое. — У Вас, случаем, есть закурить? Мужчина, слегка сведя брови к переносице — похоже на долгую привычку — похлопал по нагрудным карманам. Под легким, слегка насмешливым взглядом Дина вытащил изрядно помятую картонную пачку — «Салем», из того, что узнал Дин. Он усмехнулся, звук растворился в душном воздухе. Дин выудил сигарету. — Спички? — Есть свои, спасибо. Но незнакомец не отошел. Окруженный тенями и яркими отблесками ближайших вывесок, он смерил Дина пристальным взглядом, настолько проницательным, что ему захотелось или свернуться в клубок или исповедаться. Намеренно медленно — Бенни сегодня может подождать — Дин поднес сигарету ко рту, зажал между губами, обеими руками похлопывая себя в поисках спичек. Незнакомец даже не притворялся в том, что ему нужно идти дальше — даже если это так. Не притворялся и в том, что хочет поддержать с Дином какую-то беседу — что тоже было правдой, откровенно говоря. Это было странно, такая откровенность в своем молчании, невозмутимой непоколебимости. Никаких условностей, к которым Дин привык. Это пробуждало в нем давно забытое и глубоко нежеланное ощущение заинтригованности, эти полсотни маленьких узлов в районе его грудной клетки. Он поджег сигарету, и он сделал затяжку, почти показательно, почти ожидая одобрения. Горло першило, будто он проглотил ворох спутанных ниток, и глаза заслезились, неприятное щекочущее чувство, как когда возвращаешься к старой вредной привычке. Он отнял сигарету от губ, задержался на пару секунд прежде, чем выпустить затяжной клуб дыма — вежливо в сторону от мужчины. Тот только улыбнулся — Дин не увидел улыбку, но почувствовал, гудением в костях и едва различимой ноткой в его голосе, когда тот сказал: — Доброго вечера. И он исчез в направлении «Ллойда». Дин докурил, опершись лопатками о стену. Потушил бычок о грязные, крошащиеся кирпичи клуба и бросил на землю. Мусорок не было ближайшие три блока, ему ли не знать. Кошелек странного незнакомца был приятным весом в его кармане. Уже внутри паба, он скинул свое пальто, и у барной стойки выслушивал нотации Бенни. — Я не опоздал так катастрофично, правильно? Расслабься. — Договор есть договор, — пробормотал Бенни себе в бороду, в руках сальная тряпка и стакан с отколотым краем. — И он все еще в силе, — подмигнул Дин и, запрокинув в себя ближайшую стопку Бог знает с чем, направился к сцене. Сцена была небольшим возвышением в самом углу, как в любом пабе, щеголяющим живой музыкой по пятницам, и на этой конкретной сцене, пошарпанной и неровной к правому углу и скрипящей, Дин несколько раз за неделю натягивал новую кожу. Или снимал старую, несовершенную и грязную. Все зависит от точки зрения. Он брал гитару из кладовки, и он пел. Я уяснил, Если споткнёшься, то непременно упадёшь. Где-то я спокойно проводил время, А где-то «слетал с катушек». Но всегда знал, для чего я это делаю. Пьяные головы поднимались, глаза зажигались интересом, и под конец первого куплета аудитория лежала у его ног. Только иди и подбирай, как одуванчики по апрелю. Он улыбнулся самому себе, сосредоточив внимание на перебирании струн и зная прекрасно, какое влияние эта улыбка производит на присутствующих девушек — и некоторых мужчин, если он не мелочится. Нельзя отрицать, Что ветер всё встряхнёт. И когда в эту пучину скатится мир, Появится новая чума. Отрепетированные строки шли собственным темпом, оживая на его языке, и больше Дин ими не владел, но они позволяли им сосуществовать. Дин знает, что это тот момент, когда стоит поднять голову и стоит начать выбирать потенциальных простофиль — слишком пьяных, чтобы понять, что происходит, но не слишком разошедшихся, чтобы знать, что в их кошельках еще есть хоть что-то. Когда тебе предлагает выпить звезда бара с даром Божьим а не голосом, ты соглашаешься. Особенно когда предложение не для тебя одного — что же, оставаться в тени? Особенно когда выпивка за счет заведения. Бенни, благословят святые его душу, знает, что именно давать им, чтобы они потеряли способность ясно видеть перед собой прежде, чем осознать, что потеряли еще и кошельки. Но в какую полицию ты пойдешь и скажешь, что напился в лоскуты в пабе и проснулся без денег? Для Бенни это была мелкая дружеская услуга, учитывая, что он получал половину выручки. Поэтому, Дин взглянул с поверхности гитары, осмотрел зал неторопливо — только чтобы столкнуться со знакомой парой глаз, уродливым бежевом пальто и новой шляпой на столе. Дин сглотнул. Если бы мы просто могли взяться за руки. Если бы мы просто могли взяться за руки. Если бы мы просто могли взяться за руки. После выступления он только прошипел Бенни, перегнувшись через стойку: — Планы отменяются. И осел на одном из барных стульев. Склонил плечи, уронил голову, вцепился руками в один из стаканов, что Бенни не успел убрать с барной стойки. К содержимому этого он точно не прикоснется. Он смотрел на переливы зеленых и оранжевых огней на стекле, ожидая, когда к нему подсядут. Сбегать сейчас было бы не лучшим решением — будь этот мужчина кем-то, кому Дин задолжал или кого он обчистил, то лучшим решением было бы остаться в публичном месте. Если это коп, то вряд ли он здесь один. С другой стороны, это мог бы быть обычный посетитель, в которого Дин, просто так получилось, неслучайно врезался ранее на улице, и теперь его кошелек покоился в кармане пальто Дина в задней комнате. Мог бы. Но интуиция Дина говорит, что ничерта подобного. И вы бы удивились, насколько часто канальные крысы полагаются на чутье. Мужчина, в конце концов, подсел рядом, как Дин и предполагал он сделает. Но он не схватил Дина за рукав. Не начал плеваться оскорблениями и угрозами. Вместо этого, он просто сидел рядом. Дин чувствовал прожигающий взгляд на себе, будто на каждом миллиметре кожи, в прохладном пабе оказалось слишком жарко. Значит, его тактика — действовать на нервы. Понятно. Хорошо. Дин еще может с этим работать. — Дин Винчестер? — пришло неожиданно, и Дин почти вздрогнул. Он провернул стакан в своих руках и почти видел, как нервные окончания взрываются в кончика его пальцев. Если он не шевельнется, если не впечатает костяшки в ближайшую твердую поверхность, то он просто-напросто выцарапает себе глаза от напряжения. — Смотря кто спрашивает, — Дин улыбнулся в стакан, отказываясь смотреть вверх. — Меня зовут Кастиэль Мильтон, — Дин, не удержавшись, окинул Мильтона взглядом, и тот только едва заметно улыбнулся. — Я вынужден попросить Вас пройти со мной в участок. Дин откинулся на сиденье, вздернул подбородок. — На каких основаниях? — Департамент хочет расспросить Вас о вашем отце. Дин пожал плечом. — Не видел его несколько дней. В чем проблема? Сделав размеренный вдох, Кастиэль сцепил руки в замок. — Мы вынуждены подозревать, что он связан с серией убийств. Для начала, — он рассматривал лицо Дина на наличие малейшей детали, выдававшей его реакцию. Он их не нашел, — И нам нужны ваши показания. Относительно нескольких дел. И опознания тела Джона Винчестера. Ни один из них не показал ни следа удивления.