Приручая бурю

Всё познаётся в сравнении. Гаю сегодня везло на гостей, но Алентир не без оснований надеялся, что произвёл более выигрышное первое впечатление. Маормер был чудовищно измождён и крепко избит: казалось, вот-вот упадёт, как есть, на песок, и уже не поднимется. Чудо, что он вообще преодолел немаленькое расстояние от пиратского лагеря до их с Гаем укрытия — да ещё и так быстро! И как он вообще нашёл эту террасу — впотьмах, измученный и ошарашенный? Не гарпии же ему подсказали? Не очень-то здорово вдруг узнать, что тайное убежище, на которое Алентир так рассчитывал, оказалось не столь уж тайным! С другой стороны, было бы наивно верить, что он один такой умный, раз сумел его отыскать; оставалось надеяться, что чары на входе продержатся столько, сколько нужно, и пираты без приглашения не заглянут. Хотя, конечно, можно попробовать и так: заманить, наставив ловушек, и в узких, извилистых коридорах вылавливать по одному... Огонёк Алентир развеял, решив всё же не рисковать. Приходилось довольствоваться светом лун и “кошачьим глазом”, но даже так бедняга-маормер производил довольно жалкое впечатление. Тощий, побитый, он словно пытался занять как можно меньше места — сутулился, и вжимал голову в плечи, и неловко держал у груди кровящую правую руку… А ещё он откровенно вонял — не похоже было, что пираты хоть сколько-нибудь заботились о его здоровье и гигиене; заскорузлые тряпки, которые он носил, призваны были изображать штаны и рубаху, но одним своим видом — не говоря уж о запахе — оскорбляли Дибеллу, Стендарра и Аури-Эля. — Давай я немного его подлатаю? — вполголоса предложил Алентир. — А то в таком состоянии толку от него никакого: скорее отрубится, чем скажет хоть что-то полезное. Как придёт в себя, тогда и допросим, идёт? — Хорошо. Я скорее испугаю. В языке маормеров Алентир разбирался скверно: знал, что оный, должным образом зачарованный, опресняет морскую воду, и даже носил такой вплавленным в флягу... А ещё он владел Большим пиандонейским загибом, но это знание было чуть ли не бесполезней, чем то, первое: не самый лучший способ расположить к себе собеседника — показать, что на его родном языке ты толком не говоришь, но зато бодро ругаешься. Поэтому Алентир шагнул вперёд; продемонстрировав пустые ладони, сплёл пальцы в замок — универсальным жестом всех магов, показывающих, что творить заклинания они не собираются — и сказал на альтмерисе — медленно, спокойно и ровно, как говорил, бывало, с нервными лошадями: — Не бойся. Я тебе помогу. Полечу. Хорошо? Не похоже было, что маормер ему верил, но, кажется, всё правильно понял — кивнул и послушно сел, куда ему указали. У бедняги хватило ума осознать: он не в том положении, чтобы спорить и привередничать. Целителем Алентир был слабым, но всякий маг, не сидящий безвылазно в четырёх стенах, выучивается оказывать первую помощь — даже если к школе Восстановления совершенно не предрасположен. Да и зелья очень выручали: скупой платит дважды, а тот, кто скупится на услуги алхимика, платит кровью... Крови, подсохшей у маормера на коже, одежде и в волосах, было в избытке. Хорошо бы его помыть… но для такого у них банально не хватало воды, так что Алентиру пришлось идти на компромиссы. — Достань, пожалуйста, у меня из сумки запасную рубашку, — попросил он Гая. — Она должна быть недалеко, сразу за альбомом с набросками. — Ты взял с собой альбом с набросками? — неверяще переспросил тот. Алентир пожал плечами, не позволяя себе поддаваться стыду. Да, он не герой, не шпион, не великий воитель — не из тех меров, что щёлкают приключения, как орешки. Да, он взял с собой альбом с набросками... и да, с разбега нырнул в авантюру, к которой был не готов и из которой уже рисковал не выплыть. Но сокрушаться и рвать на себе волосы было поздно. Нужно спасать, что есть: для начала — хотя бы прибившегося к ним с Гаем беднягу. Кроме общего противника, причин доверять друг другу у них не было, но Алентиру — пока что — этого хватало. Маормеру, по всей видимости, тоже: он послушно оголялся, пил зелья и помогал обрабатывать свои раны. Серьёзнее всего пострадала правая рука: судя по влажным болячкам по всему предплечью, до мяса ободранной ладони и отёкшему большому пальцу, он умудрился вывернуться из неплотно подогнанного кандального браслета. Выгадал время, воспользовался суматохой и сбежал, пока пиратам было не до него? Смелый, отчаянный... Не тщедушный — несмотря на торчащие рёбра; руки гребца и широкая грудь выдавали того, кто привык плавать под водой подолгу... Увы, худоба и загнанность во взгляде заставляли его казаться мельче и незначительней — тем более рядом с Алентиром, высоким высоким эльфом, и Гаем, который товарищу чуть уступал, но всё равно был рослым и крепким мером. Видимо, капитан Нагавэ своего пленника тоже недооценивал. Алентир вправил вывих и перевязал маормеру руку; пришлось снять и пожертвовать шарф, который, в отличие от огурцового, было жалко, — совсем новый, тёмной алик’рской лазури… — но это казалось меньшим из зол. Пожертвованная рубашка была маормеру велика, зато прикрывала срам, да и… всяко лучше, чем колом стоящие и смердящие потом тряпки, верно?.. А когда Алентир помог бедняге умыться и чуть подлечил лицо, то обнаружил, что это самое лицо (типичное маормерское, с мелкими резкими чертами, бледной кожей и жутковатыми белёсыми глазами) — совсем молодое, мальчишеское. На вид этому меру не получалось дать больше двадцати пяти, но, скорее всего, он был на пару лет младше — по возрасту ближе даже не к Аланвэ, а к Тэрону. Совсем молодой — и очень голодный... Алентир с товарищем только наблюдали, как он торопливо подчищает запасы, которыми с ним поделились, — мясо и фрукты, орехи, галеты, всё вперемешку! — прерываясь только на то, чтобы глотнуть воды у Гая из фляги. Полученный в стычке тумак не добавлял маормеру радости, но еда, лечение и оставленная свобода были убедительными аргументами в пользу их временного союза. Дождавшись, когда он закончит есть, Гай стукнул себя в грудь и представился. — Горантир, — последовал его примеру напарник. Маормер посмотрел на них выжидающе и наклонил голову… в его улыбке недоставало пары зубов, но та выглядела вполне дружеской. — Саморха, — сипло назвался он. — Имя — Саморха. Общаться пришлось на обрывках маормериса, альтмериса и той портовой брани, которая непостижимым образом кочует из языка в язык. Из сбивчивых объяснений маормера следовало: его уже пару месяцев держат на воде и хлебе, только чтобы не помер, и всё потому, что он — гарантия повиновения нереиды. “Как так вышло” было закономерным вопросом, но ответ Гай переспросил раза три, прежде чем они с Алентиром поверили, что поняли всё правильно. — Я ей муж, — терпеливо объяснял Саморха, чей альтмерис всё-таки оказался кое-как понятен, если представлять обычные слова написанными и произнесёнными шепелявой змеёй. — Пока я живой, она их не тронет. Вряд ли дело было только в том, что пираты держали Саморху в заложниках. Нереида была очень сильна, раз могла заморочить команду целого корабля, и если не провернула такой же трюк на пиратах, чтобы освободить мужа, то, значит, её что-то сдерживало. Чары, завязанные на его крови и жизненной силе? — Мы поделились. Сердцем. Так стала мне жена, а я ей муж, перед небом и морем!.. Сделали… Такой… как камень, вешается сюда, — Саморха постучал по груди. — Те злые отобрали у меня. Пока у них, я не уйду, она не уйдёт, должны служить… душу нашу забрали. Горе мне!.. Гай с Алентиром переглянулись. Напрашивался простой выход — перерезать маормеру горло здесь и сейчас, переждать, пока нереида разметает пиратов, а те ослабят её, а потом добить выживших и взять своё сокровище. Хороший план, почти без изъянов, если не учитывать, что нужно будет сперва где-то прятаться от мстительного чудовища… но только не лежала к таким планам душа. — Долбаная тварь, тебя ещё только не хватало!.. — вдруг вскочил Гай, уворачиваясь от струи помёта гарпии: та кружила в небе прямо над ними, необычно молчаливая, и сосредоточенно испражнялась. Саморха вдруг по-особенному свистнул, и гарпия… свистнула в ответ, а потом и вовсе опустилась на камень в пяти шагах от беседующих меров. — Ты знаешь язык гарпий? — поднял брови Гай. — Не они ли тебя сюда привели? — Да. Они. Девы неба зовут тебя “Портящий Удовольствия”, — улыбнулся Саморха. — Они говорили о тебе... когда ты пришёл. Сегодня утром стали говорить: теперь на скале двое. Гай тихо выругался. Алентир был с ним солидарен, пусть и по иной причине. Да, местные гарпии не обладали такими же способностями к членораздельной речи, как их сёстры с материка, однако оказались куда разумнее, чем он считал. С тем, как Алентир воспользовался ими, чтобы отвлечь пиратов, жить стало… куда неуютнее. — Что ругаешься? Никто не понимает их. Только я. Те считают: безмозглые птицы, нет ума. Это у них нет ума, если так делают, отбирают душу! Саморха отличался весьма своеобразной манерой речи. Его словам с трудом получалось угнаться за мыслями, но видно было, что у него живой, цепкий ум и чуткое сердце: хватило и подружиться с одичалыми гарпиями и полюбить — взять в жёны — нереиду. Может быть, с его помощью у Алентира и Гая всё же получится добраться до архива Монклера. Они проговорили почти весь остаток ночи, обмениваясь информацией и составляя план дальнейших действий; но когда силы кончились, Гай остановил беседу и посоветовал отойти ко сну. Ни у кого из троих не нашлось бы причин желать другим зла, потому можно было надеяться на относительную безопасность — но пару ловушек в пещерах Алентир, конечно, поставил… простых, не распознаваемых издали и скорее предупреждающих, чем способных причинить реальный вред — в конце концов, получилось бы очень нелепо и грустно, если бы он разоблачил их укрытие мощными, сильно фонящими чарами. Гарпии также устраивались на ночлег — в этот раз не только на дальней скале. Они тоже чувствовали себя увереннее, потому что Умеющий Разговаривать был здесь, яйцо вернулось в гнездо — а трое Вонючек с пляжа лишились своих жалких жизней. С точки зрения гарпий день удался на славу. Утро наступило пасмурное, хмурое — солнце так и не удостоило остров своим присутствием. Ещё до рассвета зарядил дождь — мелкий и нудный, из тех, что могут идти дни напролёт, нисколько не ослабевая, — и видимость, и без того паршивая, резко ухудшилась. Пиратам, невыспавшимся и усталым, приходилось прочёсывать остров, ёжась в рассветном тумане. Алентир и его новые знакомые же чувствовали себя в пещерах вполне сносно — и смогли не только отдохнуть и позавтракать, но и докопаться до правды. Сложив вместе рассказы Саморхи, наблюдения Гая и найденные капитанской каюте бумаги, Алентир сначала почувствовал себя редкостным идиотом, а потом — даже обрадовался. Стало ясно, что за фигура такая капитан Нагавэ и что ему надо... потому что тогда, в лагере, Алентиру ничего не почудилось, и фенотипическое однообразие было совсем ни при чём — этого мера ему и правда доводилось встречать. Нагавэ Талимион ‘лэн ‘Инесиль Куралиан Аралиндэль… и прочая, и прочая, и прочая. Конечно же, он происходил из древнего славного рода — рода, чей алаксон был связан с защитой Архипелага от внешних врагов. Старший калан служил Алинору, но боковые ветви проросли и в другие королевства — в том числе и в Фёстхолд. Алентир какое-то время даже ходил с Лантиром, троюродным братом Нагавэ, на “Обещании Магнуса” и до сих пор поддерживал с тем приятельские отношения. Карьера же самого Нагавэ сложилась куда интереснее. Сперва он служил в гарнизоне Кей-Тарна, потом — для многих довольно внезапно — попал во флот, а следом… получается, что неполных одиннадцать лет назад — в апраксики. Дело было громкое: ослушавшись прямого приказа, капитан Нагавэ пустился в погоню за маормерскими рейдерами и завёл в ловушку и свой корабль, и два корабля сопровождения. Команды всех трёх судов были захвачены в плен — в лучшем случае их ожидало рабство на маормерских галерах. Сам Нагавэ умудрился спастись, воспользовавшись амулетом перемещения, напитанным мощной родовой магией — но, оказавшись в Алиноре, тут же угодил под трибунал. Магу-связисту с одного из захваченных кораблей тоже удалось ускользнуть — прежде, чем маормерские чародеи сумели заблокировать все тонкие тропы, — и он предстал перед командованием с подробным отчётом о произошедшем. Теперь никакой, даже самый влиятельный, калан не сумел бы замять скандал — и из Нагавэ сделали показательный пример неумолимого саммерсетского правосудия. Ходили слухи, что за опальным капитаном водились немаленькие грешки ещё в Кей-Тарне: якобы втайне от командования он принуждал пленного маормерского чародея давать ему уроки — того содержали в подвале и пытали, а Нагавэ приходил ночами и сулил свободу и избавление от мук в обмен на секреты погодной магии. Вдобавок он воздействовал на маормера чарами контроля разума: среди альтмеров это считалось тёмным, запретным искусством, но в Кей-Тарне, который издревле сопротивлялся Трасу, все обязаны были уметь хотя бы защищаться от атак — а Нагавэ всего лишь... пошёл чуть дальше, чем большинство его сослуживцев — исключительно ради блага Архипелага! Конечно, пленника он ликвидировал, когда тот стал не нужен как учитель и слишком опасен как свидетель — и за одно это мог бы получить первый трибунал, потому что нужную командованию информацию тот так и не выдал… но связи его семьи помогли Нагавэ выйти сухим из воды, и он обошёлся только переводом на корабль — где его карьера быстро пошла вверх, выше и выше, пока наконец и там ему не пришлось больно упасть с вершины в море. Когда Нагавэ оказался в опале, даже старые слухи, не подкреплённые доказательствами, — хотя сейчас-то было понятно, что они не беспочвенны... — суд принял в расчёт. Алентир присутствовал на нескольких заседаниях и вынесении приговора — как один из представителей Фёстхолда — и считал, что Нагавэ ещё легко отделался. Для военного преступника он вёл себя на диво надменно и о погубленных им мерах, рассказывал свысока, с интонациями, что Алентир не раз и не два слышал у высокородных ривов, которым в подчинённые попала “чернь” — мол, чего их, расходный материал, жалеть? Сотней больше, сотней меньше — в конце концов, они присягнули городу и королю и знали, на что шли. Это всегда было… слишком личным, слишком оскорбительным — такое отношение к нижним чинам, к своим и чужим подчинённым. Когда-то Алентир смог попасть на "Королеву Айренн" исключительно потому, что королю Калалиану это показалось забавным — назло родителям-сапиархам позволить их сыну служить во флоте; Реман уже в пятнадцать наловчился неплохо отцом манипулировать и знал, как представить историю друга в наиболее выигрышном свете. Так Алентир сделался до нелепого старым юнгой — и главным развлечением на "Королеве". Сослуживцы даже делали ставки на то, когда знатнюк сломается и побежит к мамке под юбку; для Алентира же это было стабильным источником дохода: он регулярно ставил на себя и, не ломаясь, выигрывал неплохие для рядового матроса деньги... а к тому времени, как получил офицерский патент, хорошо уяснил: эти меры были не расходным материалом, не чернью, не теми, кто по рождению ниже и недостойнее — а командой. Товарищами. Море не терпит склок — или трусов. Нагавэ считал иначе, но калиан его был разбит, а сам он угодил в апраксики, с чем, конечно же, не смирился. Вольный пересказ его финальной речи — той её части, в которой Нагавэ в уничижительной форме обращался к судьям и доказывал им, что был на волосок от победы, а победителей не судят, — немало повеселил Гая; почему именно это так позабавило — он промолчал, но выдал себя как мера, напрямую и очень хорошо знакомого с понятием субординации. Рассуждал Нагавэ и о косности саммерсетских нравов, сковывающих личную инициативу и губящих таланты — и звучал бы куда убедительней, если бы откровенно не перекладывал с себя вину за провал. Апраксическая община Шиммерина, куда его поначалу сослали — подальше от влиятельной родни, — показалась высокомерному Нагавэ скучной ямой. Долго он и там не продержался — собрав весь сброд, согласившийся пуститься в приключения, Нагавэ угнал рыболовецкое судно и был таков. Где-то на Ауридоне он продал это корыто и захватил корабль получше… Так и начались его подвиги. Как рассказал Саморха, целью Нагавэ было ни больше ни меньше — создать пиратское государство, где каждый апраксик мог надеяться на некий приют, а не на прозябание в вечной вине и страдании в попытках починить свой калиан. Надо сказать, что в таких условиях и починка калиана пошла бы быстрее, ведь пираты не гнушаются грабить кого угодно, а ещё могут просто выкрасть хорошего ювелира и заставить на себя работать. Ну, или, по крайней мере, шантажировать такого мастера… Нагавэ упивался идеей: как же вышло, что ещё никто не придумал Свободной Апраксической Земли!.. Красноречивый мер и могущественный маг, он затягивал в свои сети всех, кто соглашался его слушать, — не только альтмеров-изгнанников, но и эфемов, и даже маормерского мага принял под свои знамёна! — а попутно устраивал налёты на мелкие судёнышки и рыбацкие деревеньки, стараясь не привлекать внимание стражи — и не оставлять выживших. Все начинают с малого, так ведь? Будущему королю апраксического королевства нужны были деньги, чтобы вербовать новых сторонников — и кормить тех, кто ему уже присягнул. На первое время и эта добыча — сгодится. Маормер Саморха попался ему совершенно случайно и дал новые перспективы всему плану. Альтмерис Саморхи был скудноват — хотя с маормерисом у его союзников дела обстояли ещё хуже, — потому рассказ о своей судьбе у него получился путаным и неполным, но не менее удивительным. На Пиандонее Саморха был рыбаком и кем-то вроде апраксика тоже, но не по преступлению, а по рождению. Маормерское слово, которое он употребил по отношению к себе и родителям, значило, судя по его объяснениям, что-то среднее между “рабом”, “запятнанным” и “изгоем” — и альтмеры затруднялись сказать, какой оттенок смысла преобладает. Саморха выходил в море и рыбачил, его улов забирался, а любая провинность каралась плетьми. Как-то раз богатые меры охотились на нереид ради забавы, и одна ускользнула. Саморха нашёл её, когда ветер снёс его челнок к дальней из пещер… нереида оказалась вовсе не чудовищем. Сперва, конечно, она кусалась и ворчала, но разрешила полечить себя, а потом стала общаться. Всё происходило в тайне, а когда тайна открылась, Саморха и его подруга уже любили друг друга — неожиданно, но крепко, и не оставалось ничего иного, как бежать: ни маормеры, ни нереиды не поняли бы такого союза и отступления ото всех правил, особенно потому, что маормеры считали нереиду — дичью, а Саморху — своей собственностью. Самым важным и впоследствии роковым выражением их союза стал амулет, который нереида вручила возлюбленному — в нём заключалась часть её собственной души, отныне связанной с душой супруга. Это позволяло Саморхе оставаться невредимым, когда нереида пела, а ещё понимать её песни и эмоции, словно те звучали у него в сердце. Увы, амулет обладал и обратной силой... Побег их прошёл гладко, и необычные влюблённые устроились на этих вот островах. Нереида, чьё имя было Шаида, стала ловить глубинный жемчуг, а Саморха вырезал из дерева и кости всякие фигурки, и когда накапливалось много фигурок и жемчужин, плавал к ближайшей земле и обменивал их на нужные вещи и еду, дополнявшую рыбу и то, что водилось на острове — ягоды и коренья, а иногда и диких перепелов. Облюбовавшие эти места “девы неба” против таких соседей не возражали — тем более что двуногим хватало ума задабривать их вином и свежими фруктами, выменянными на рынке. Саморха и Шаида были достаточно счастливы, потому что никто их не трогал и они могли вести жизнь, как сами хотели — пока не появился Нагавэ со своей командой, которому уединённые, никому особо не нужные острова тоже очень приглянулись — в качестве первой базы для будущей Свободной Апраксической Земли. Нагавэ заметил странного мера с отливавшими чешуёй плечами, когда прохаживался по торговым рядам — радужный дурачок продавал глубинные жемчужины по цене мелкого речного жемчуга, и, конечно же, товар у него вообще не залёживался. Где он только брал их?! Конечно же, Нагавэ проследил за подозрительным мером: увидел и острова, и то, что Саморха общается с нереидой — с чудовищем, которое, как известно, только и делает, что пожирает моряков! Погодная магия позволила Нагавэ — став пиратом, он совсем не сдерживался этикой — незамеченным подобраться к острову, обманув даже связавшую себя с прибрежными водами Шаиду. Он смог не только пленить Саморху, но и силой отобрать у него амулет, подчинив его разум: бедный рыбак был совершенно не защищён от такой атаки. А Нагавэ сумел разобраться в том, как при помощи частицы души в амулете контролировать саму нереиду… Маормеров Нагавэ ненавидел едва ли меньше, чем косность саммерсетских нравов, но убивать Саморху было нельзя: тогда амулет бы утратил силу. Вот и получилось так, что он сидел в плену, нереида против своей воли заманивала корабли в бухту, а Нагавэ и его команда толстели и захватывали всё больше сокровищ, на которые планировали укрепить остров и превратить в первый форпост их будущего государства. У короля Пиандонеи же получилось! Пусть и было это в незапамятные времена... Когда все истории были рассказаны, Алентир долго смотрел на Гая. В их задания — он был уверен и насчёт товарища — не входила зачистка острова от трёх десятков головорезов. В их задания не входил неоправданный риск. И всё-таки… Есть тонкая грань между глупостью, безрассудством и умением ориентироваться в ситуации. Сейчас Нагавэ выглядел лишь целеустремлённым злобным мерзавцем, но подобных ему смертельно опасно недооценивать. Немного удачи, и мало ли, сколько недовольных существованием хоть каких-то правил он сумеет завербовать и возглавить… Иногда нужно определять болезнь по первому её проявлению. Саморха делился информацией скорее от безвыходности — Алентир и Гай были точно дружелюбнее, чем головорезы Нагавэ: не обещали помочь, но слушали… и услышанное им не нравилось. Нагавэ был опасен и сам по себе, а при поддержке двух дюжин пиратов и порабощённой нереиды казался практически непобедимым — по крайней мере, для них троих. Нужно было уравнять шансы: отвлечь и увести прочь его команду, затем лишить амулета; желательно — сразу убить, если представится такая возможность. Без властного вожака пираты растеряются, а нереида, спущенная с поводка, непременно захочет с ними поквитаться... Дело было за малым: придумать, как разделить врагов, устроить засаду на их капитана, нейтрализовать действие амулета и… не умереть, когда взбешённая нереида освободится от чар. Ха, делов-то!.. Мужа своего нереида, может, и пощадит — Саморха был в этом убеждён, а вот Алентир так и не мог до конца поверить, что такой союз вообще возможен… Но двух незнакомцев, да под горячую руку? Шансы явно невелики. В идеале, конечно, нужно было убить Нагавэ, забрать амулет и сразу же передать его Саморхе, чтобы тот мог позвать и сдержать свою жёнушку — вот только… слишком уж труднодостижимым казался этот идеал. — По крайней мере, они не знают, сколько нас, — попытался найти хоть что-то хорошее Алентир. — Можно попробовать застать их врасплох. — А ты не можешь наложить на этого Нагавэ какое-нибудь "Безмолвие"? Лишить его возможности колдовать? Гай смотрел на него по-грифоньи пристально; рассказывать о пределах своих возможностей было не слишком приятно, но Алентир не видел смысла лукавить — не в этой ситуации. — Может, и смогу, — пожал он плечами, — но жизнь на это не поставлю. Хорошие боевые маги умеют защищаться от таких чар, а как маг Нагавэ хорош… Но даже если получится, толку не будет: обычное "Безмолвие" амулеты не нейтрализует. — А необычное? — Поля подавления хороши, когда ты знаешь, какие именно чары хочешь сдержать. Например, маормерские рейдеры превосходно умеют блокировать быстрое перемещение… По какому принципу работает амулет нереиды, я совершенно не представляю. Чтобы лишить его силы, мне надо накрыть их с Нагавэ куполом, создать там магический вакуум — ну, как бы воздух выпустить, чтобы чары "дышать" не могли?.. — и, желательно, поддерживать всю эту конструкцию изнутри, чтобы она не рухнула. Про то, что проще нарисовать у себя на спине мишень, вслух Алентир не сказал, пусть это и так было понятно: слишком уж велики шансы, что кому-то из них троих мишень рисовать на себе придётся, и лицемерить — не хотелось. В итоге действовать они решили по отработанной схеме — натравить на пиратов гарпий и в суматохе попробовать взять своё. Конечно, в прошлый раз эта схема дала осечку, зато сейчас переговоры с пернатыми бестиями взял на себя Саморха. Теперь, когда гарпии понимали, что от них требуется, можно было использовать их как разведчиц и лучше скоординировать вторжение: отманить как можно больше "вонючек" как можно дальше от капитана — и нанести удар. Арбалет, которым ещё недавно угрожали самому Алентиру, сможет сослужить неплохую службу: от меткого выстрела арбалетным болтом мало какие магические щиты укроют, а в том, что Гай стрелял метко, никто не сомневался. Алентир должен был подстраховать товарища, не снимая маскировки — а потом перекинуть амулет Саморхе и прикрыть их общее на троих отступление. План был рискованный, но отдавать инициативу пиратам значило подвергать себя ещё большему риску. Всё-таки остров был слишком мал, чтобы долго прятаться — когда врагам известно, что ты здесь есть. Даже без собак или хорошего мага-сенсора они найдут, что ищут — и тогда беглецам не поздоровится. Времени на раздумья больше не имелось, пора было выдвигаться — пусть и грядущее приключение никого из троих не прельщало. Вдобавок к рубашке и шарфу пришлось пожертвовать Саморхе ещё и кинжал: кидать мальчишку в бой безоружным было опасно и непорядочно, а сам Алентир всё равно в первую очередь полагался на магию, во вторую — тоже на магию, и только в третью — на меч; кинжал болтался где-то в хвосте этого импровизированного списка. Гарпии, прежде чем распрощаться с двуногими союзниками, уверили их, что вонючки к скалам не подходят, но Алентир всё равно просмотрел местность "Обнаружением жизни". Он дал отмашку товарищам, и Гай, привычно перехватив лидерство, повёл их вперёд — но у самого выхода из пещеры Саморха вдруг остановился, поскрёб по стене ногтями и оторвал, подцепив, полоску лишайника. — Возьмите, — поделив её на три части, он протянул Гаю и Алентиру по кусочку. — Начнёт петь — поможет. Недолго. Алентир не успел спросить, что с этим делать: договорив, маормер тут же положил свою долю в рот и начал сосредоточенно пережёвывать. У него-то были другие способы… защититься. Оставалось надеяться, что для альтмеров эта гадость не ядовита; на вкус она больше всего напоминала заплесневевшую галету — Алентир знал, с чем сравнивает. Пока они пробирались через пещеры, дождь утих, из-за туч даже робко выглядывало солнце — однако туман, к счастью, до конца не развеялся. Гай был и сам способен скрыться в Тенях, когда понадобится, поэтому Алентир набросил "Хамелеон" только на себя и Саморху. Мысленно он (за свою жизнь, к сожалению, не впервые) поблагодарил родителей за запланированное зачатие и чётко высчитанную — и немного простимулированную — дату рождения: апекс Мага, максимальное насыщение этерическими энергиями... резервы у него были огромные. Алентир привык доверять интуиции — и чувствовал, что каждая капелька магики ему пригодится.