The Monochrome Man

Тем вечером по Мелроуз-авеню шёл мужчина. Это была последняя пятница ноября, ничем не примечательная и, в целом, посредственная для пригорода Лондона, настолько отдалённого, что заселен он был одними жилыми домами. И странное дело — одинаковыми и снаружи, и изнутри. Это было как обещание — обещание того, что когда эта пятница кончится, она не запомнится ни единой душе и пройдёт здесь тихо и непраздно. Но до того ещё далеко. А сейчас именно в этот час уже на протяжении нескольких лет мужчина возвращался домой. Все эти годы ничто не в состоянии было заставить его выбиться из своего графика. Этот мужчина никогда не болел, насколько это возможно было заметить; он никогда не опаздывал и не отсутствовал на рабочем месте за исключением, скажем… Но при этом он и не был пунктуальным человеком, и сложившийся монотонный ритуал не был ни необходимостью, ни вынужденной мерой. Он был самим его воплощением — ритуалом обыденности и однообразия жизни. Добираясь до квартиры на первом этаже дома под номером 195, он обычно заходил в один и тот же магазин и почти всегда выходил с одним и тем же содержимым пакета. На его дне можно было обнаружить пачку или две сигарет, банку собачьего корма, что-то незначительное из съестного и, что чаще, запечатанную бутылку с несомненно крепким содержимым. Этот незамысловатый список редко когда менялся. И сегодня был как раз именно такой случай. Как обычно, мужчина нёс с собой сигареты, банку корма и Бакарди. Внешний вид его не раскрывал ничего незаурядного о собственной личности. Пока он широким шагом рассекал улицу, наклонив голову к земле, лишь шарф в белую и синюю полоску*, завязанный под подбородком, содержал цвет. Пальто, надетое на него поверх, было чёрным; галстук и пара брюк — тоже. Только на шее торчал белый воротничок. Глядя на него, можно было с уверенностью заключить: он был тем самым человеком, которого принято называть чёрно-белым — никак иначе. Кроме того, мужчина носил массивные очки. Его волосы — неопределённо тёмные: чёлка падает на лоб, но никогда не мешает полю зрения. Глаза — мутные и тоже как будто с трудом поддающиеся привычному описанию. Отличительной деталью оставалась лишь выдающаяся вперёд пухлая нижняя губа, чуть более полная, чем верхняя же. А так на вид ему можно было дать как тридцать, так и все сорок лет; он походил на обычного лондонского клерка, и никого не смущал шотландский акцент, с которым он говорил, впрочем, совсем не затрудняющий понимание речи. С таким же успехом он мог оказаться одним из тех людей, которых вы встречаете каждый день на улице, но лица которых никогда не помните. Вы можете разговаривать с ним, но так никогда и не узнаете, зачем и о чём именно; вам никогда не захочется познакомиться с ним поближе, хотя он и не будет отталкивать вас, ни пугать. Но и притягивать ему тоже было нечем, потому что всё в нём до единой детали сообщало всего несколько простых вещей. О том, кем он был, какой жизнью жил. Жизнью заурядного и одинокого человека без интересов, без друзей, зато с безупречной репутацией. И при этом ни одна из этих вещей не была правдой. Мужчина пересёк улицу и наскоро подошёл к калитке. Пройдя через неё, он не встретил никого из знакомых. Даже позже, когда он вновь появился на тротуаре, но уже с натянутым поводком. Собака и её хозяин отлично ладили вместе: та радовалась долгожданной прогулке и энергично рвалась вперёд, чтобы зарыться носом в последнюю листву и не оставить по пути без внимания ни один посторонний предмет. Когда эта загадочная пара вернулась, уже стемнело до редких фонарей. Никто не замечал ни отсутствия, ни присутствия мужчины в шарфе и лишённой красок одежде. И каким-то удивительным образом ему самому удавалось избегать соседей. Он будто не существовал. Но и занимал неотъемлемую часть вашей жизни в одно и то же время. Этот мужчина был чудаком, и чужаком, и отшельником среди остальных. И историей, которую следует пожалеть без риска для собственной. Так что теперь не он избегал вас. А вы. Вы. Прямо сейчас. Вам неудобно подглядывать за ним, когда спустя полтора часа на лестничной площадке внизу слышатся глухие шаги. И вы, кажется, догадываетесь, кто это может быть, потому что никто больше, кроме него, не занимает комнаты под вами с выходом на задний двор и завидными французскими окнами. И никто, кроме него, не ходит в пятницу в бар. И возвращается. Иногда не один. Но это вы уже вряд ли заметите. Как и то, что порой обратно через его дверь кто-то не выходил. Это происходит, потому что вы отводите глаза. Да каким же… было его имя? Вы пытаетесь вспомнить, чтобы в лишний раз показаться себе примерным жильцом. Дес, кажется? Дес Нильсен? Хозяйка уверена, что это от имени Десмонд, а вы не можете и предположить другого. Да-да, Десмонд Нильсен. Это звучит правдоподобно, и, пожалуй, всё останется так. Вам стыдно даже допускать мысль о том, что вы в состоянии следить и подслушивать за кем-то. Вы включаете телевизор погромче и маните детей к себе от окна. Подальше от преступного, страшного мира, о котором им лучше не знать. И не задавать вопросов, которые поставят вас в тупик. И к тому времени, как вы окончательно обретаете нечто, похожее на пресыщение собой и своими манерами, мужчина, которого вы смеете называть про себя именем Десмонд, уже внутри. Двери закрываются за ним и с грохотом обрубают тишину и покой ночи, какая оставалась на Мелроуз-авеню. Здесь, в этом баре, десятки мужчин болтают с другим десятком, и ещё десяток, и ещё другой ожидаются скоро здесь. И по всей стене, над барной стойкой, торжественно искрится и горит крупными буквами надпись «Coleherne». И вы остаётесь снаружи, как брошенное хозяином животное, и боитесь того, что за дверьми, когда вы наконец понимаете, куда привело вас любопытство. И в этот раз вы зашли слишком далеко. А мужчина по имени Дес здесь как свой. Ему не чужды самые грязные заведения Лондона, о которых слухи ходят ещё более тёмные, чем толчки в общественным туалете в Сохо. Он не чувствует себя грязным совсем. Скорее обновившимся. В этом баре Эрлс Корта Дес не был уже как несколько лет. И решение прийти сюда именно в эту пятницу показалось спонтанным. И в каком-то роде роковым — он ещё не догадывался об этом. Ведь некоторые поступки приносят в жизнь только хорошее. А некоторые — забирают его с собой. Но это было не то, о чём Дес думал. Он пришёл в паб не за этим. И он никогда не пришёл бы в паб, чтобы ужаснуться ходу собственных мыслей и попятиться назад, пока не было слишком поздно. Он не хотел портить особенную для себя ночь. И он толком не понимал, зачем здесь и с какой целью. Но точно знал: он здесь хотя бы для того, чтобы попытаться найти компанию. Дес заказал выпить. Он действовал уже автоматически, заранее подозревая, что последует за первым напитком, затем за вторым. В кармане пальто шуршали сложенные купюры, и к исходу ночи, он знал, их не останется совсем. Дес научился за эти годы брать с собой столько, сколько нужно, ни больше, ни меньше. Так как до сих пор не мог избавиться от привычки приглашать к себе домой всех, кого ни встречал. И кражи, которые за этим следовали и неминуемо разочаровывали его, не были ещё самым тяжким наказание. Ведь могло случиться гораздо больше. И он не имел в виду в такие минуты себя. Нет, о себе он мало беспокоился. Дес рад был бы, если бы его грабили каждую такую ночь. Ведь если тебя ограбили, что же, значит, кто-то покинул твой дом. По собственной воле — сам. И вот бармен поставил перед ним стакан и наполнил его пенящимся и холодным пивом. Первый его глоток был похож на избавление, и Дес жадно сделал другой, поспешив с предыдущим, — так хотелось ему ощутить нёбом и языком напиток настоящих англичан. Только потом он начал пить для удовольствия, долго. Дес отнюдь не придерживался корыстных целей и не пил, чтобы только захмелеть. В пабах не заливают горе и никто тебе не нальёт, если ты попросишь. Пивом только отмечают то, что уже хорошо и таким останется дальше. Но вместо всего этого Дес притворялся. И, пока никто не видел, утолял жажду своего умеренного человека по кому-то ещё. Веки уже приятно тяжелели и слипались меж собой, но без намёка на сон, когда Дес смотрел на людей. И редко какие люди смотрели на него. Он ведь всё ещё оставался незаметен и блёкл. Итак, он не нуждался в поощрении алкоголем, чтобы заговорить с тем, кто обязательно понравится ему скоро, на исходе первого запотевшего бокала пива. Но Дес также не чувствовал себя несчастным или счастливым достаточно до того, чтобы отмечать. Он вряд ли чувствовал в такой момент что-либо вообще. Бокал густо покрывается испариной. В баре жарко, и Дес готов признать это. Он стягивает с себя сначала шарф, потом пальто. После этого он поправляет всеми пятью пальцами правой руки сползшие очки. И, кажется, совсем успокаивается. Дес уже доволен тем, что имеет с собой. И ничто, верно, не может отменить его уверенности в этот момент. И его действительной жажды, начавшейся сразу после того, как он утолил первую. Это время делать что-то, в конце концов. Когда Дес в очередной раз отнял голову от бокала, весь шум вокруг неожиданно приобрёл порядок и больше не волновал так. Он взглянул на зал уже по-иному. Люди говорили, и каждый их разговор был понятен и прост, как на собственном тайном языке. И лишняя гласная, и вздох — это всё имело значение. И раз одни рецепторы успокоились, настало время пробудиться и другой симфонии чувств. Дес смотрел не поверх, а сквозь очки, и чего-то всё равно недоставало в общем пазле. Ему было пора, но Дес никак мог не сосредоточиться на этом. Что-то было не так. Точно: что-то здесь было не так. Он не приходил сюда, чтобы прятаться. Дес тут же подавил внутри себя настойчивое, неуёмное желание уйти от угрозы, как только оно возникло, лишь потому, что другое стремление крепло и казалось сильнее. Он хотел стать услышанным. И если что-то мешает ему — что же, он должен с этим разобраться. Дес с трудом отрывает взгляд от другого конца стойки. Смотрит бегло; он ищет. Дес знает, что среди посетителей бара найдётся тот, кто стоит у него на пути. И проблема сама по себе рассосётся: они оба знают, что здесь не о чём волноваться. Совсем нет. Он ловит на себе кроткую улыбку. Какой-то юноша тоже смотрит на него и пытается выглядеть симпатично. Всё выходит так скомкано, что Дес тут же отводит глаза, как будто стыдится его. Мальчику надо подождать. В любой другой день — только не сейчас. Дес знает, что ему нужно разобраться с чем-то большим, и пока он не сделает этого, он бесполезен. Он не может помочь мальчику. Он не может помочь ему прекратить улыбаться всем в пабе. В панике и уже отчаянно. Мальчик тоже был в отчаянии. Совсем как он. И он мог помочь. И пока Дес не даёт волю своему страху, он ищет. Ладонь намокла и прилипла к холодному бокалу. Кажется, вот-вот капля ненароком заползёт ему и под рукав, и это будет настоящей катастрофой. Тогда Дес сдаётся и понимает. В этой половине зала нет того, кого он так безнадёжно и тщетно искал. Ему надо смотреть у себя за спиной. Больше раздражённо, Дес оборачивается. Свет меркнет, и воздух в баре почему-то мутнеет, становясь тягучим и грязным, как будто кто глянул через заполненное элем стекло. И тогда-то холодный, расчётливый страх берёт его за горло и сцепляет когти. Дес замечает пару жёлтых, ядовитых точек, пялящихся на него прямо из тёмного угла. Хищную пару. В ту минуту это могло оказаться чем угодно. Многие предметы вообще тяготеют к отражению света, металлы или стекло. Но редко какой материал мог передавать схожий едкий, жгучий цвет. Эти две точки светились желчью. И они смотрели туда, где сидел Дес. Без колебаний, как и Дес, когда он смотрел на них в ответ. И было трудно увидеть что-либо, кроме этой пары глаз. Но там точно есть, на что поглядеть. Ножка стула высекает по полу искры, когда её задвигают под самый стол. Весь паб слышит этот звук и делает вид, что не замечает его: музыка словно становится громче, кто-то покашливает, кто-то пытается перекричать гул. И Дес один не притворяется больше. Он запретил себе — только что. Сердце стучит в груди, заходится дрожью. Дес задирает подбородок, когда длинная тень накрывает его с головой. Шаги останавливаются прямо напротив него. Ему не нравится, когда кто-то смотрит на него свысока. Дес тоже порывисто встаёт, отодвинув ногой стул, и равняется с тенью. Они стоят лицом к лицу друг друга. Дес ждёт и с готовностью заглядывает туда. — Я могу угостить тебя чем-нибудь? — Он слышит. Голос глухой, но тихий. Как будто давно им никто не пользовался и выдерживал внутри себя. — Да, — наспех выпаливает Дес и жестом предлагает сесть, — точно. Это он точно забыл, что кто-то тоже может задавать ему такой вопрос. Дальше Дес ведёт себя уже непринуждённо. Их двоих быстро обслуживают, и уже через пару минут они могут пригубить из новеньких холодных бокалов. Сделав так, они заключают друг друга в престранный парадокс. Они договариваются не озвучивать собственных подозрений. Дес молчит о неестественных глазах гостя. Гость молчит о том, как Дес обращается с ним. Он вообще много молчит и больше наблюдает: он широк в плечах и сложен в целом неплохо, но он не любит выпрямляться; он молод и привлекателен, но он предпочитает не замечать этого и отвергает, кажется, любые способы невербального общения, как будто ему неудобно использовать их. Он застенчив, понимает Дес. И это удивительное открытие. Потому что он только что подсел к нему. После того, как наблюдал бог знает сколько времени, со спины. Быть может, он даже преследовал его. Дес не отказывался и от такой версии. Он гость не только для него. Но и для всего Лондона: Дес быстро отметил, что он совсем не отсюда. Говорил не так, даже выглядел как-то необычно для таких мест. Дес знал: он учился местному языку и повадкам, чтобы никого никогда больше не отпугнуть. Но этот человек не пугал его. Скорее наоборот. От этого ему становилось спокойнее. — Как тебе зовут? — бросает Дес. — Джефф, — был ответ. — Твоё? — Дес. На мгновение у него, правда, мелькнула мысль солгать. Вот только он не привык к этому. И он не знал, почему бы ему хотелось поступить иначе. Дес ожидал этой реакции. Гость опешил, и ему понадобилось некоторое время, чтобы разобраться. Но он не смог. Дес терпеливо объяснил: — Или Деннис. Но, знаешь, я правда предпочитаю другой вариант. — Я понимаю тебя. Я, на самом деле, тоже не совсем Джефф… Но так звучит лучше. Дес был впечатлён. Никто давно не говорил ему «Я понимаю тебя». Они отлично ладили вместе. Несмотря на то, что Дес ясно видел, какой образ складывался о Джеффе. Или, как он уже догадался, о Джеффри. Многие мужчины в одном этом пабе познакомились бы с ним и с интересом завели разговор. Дес уже предвкушал зависть соседних столиков и стульев. И, сам, он не знал, чем этого заслужил. Джефф обладал тихим, покладистым характером, наверняка ясным умом, проницательностью. Он выглядел привлекательно, и, честно, после этого послужного списка ни один изъян не значил больше. Так чего же он ждал? Какое отношение Дес имел к нему? — Откуда ты? — вместо этого спросил он. — Милуоки. Штат Висконсин. Последнее слова уже делали больше смысла. — Ты проделал такой большой путь? Сюда? Джефф слабо улыбнулся одним ртом и сказал, как Дес, совсем недавно: — Точно. А ты? — Абердиншир. — Джефф удивился. Они как будто оба разговаривали на двух разных языках. — Шотландия. Если это и не было обычной беседой на разных языках, это точно было шуткой. Джефф помолчал. Дес ждал, чем он ответит ему. Он привык смотреть в лицо собеседнику, не спрашивая себя о том, нравится ли ему это самому или нет. Но Джефф имел странное свойство — отводить глаза каждый раз, когда из взгляды ненароком пересекались. Это происходило мгновенно. И Дес никак не мог этого понять. Тогда он потянулся рукой за стаканом. Джеффу, видимо, понадобилось много времени на то, чтобы решить что-то в своей голове. Ну вот, подумал Дес. Сейчас он точно извинится, уйдёт от него и уже больше не вернётся. Он произнёс это про себя почти что равнодушно. Он был готов к очередной потере и даже торопил Джеффа, подгоняя словами «валяй» и «смелее». Но Джефф никуда не хотел уходить. Как ни странно. Он остановил его от очередного глотка. Дес изумлённо посмотрел на него. И больше уже никто не отвёл взгляд. Джефф неуверенно сложил губы в улыбку и сказал тихо, так тихо, насколько это возможно было, — и Деннис услышал его: — Это подходит тебе? — Вполне. Тебе? — Это… это просто здорово. — Лицо Джеффа наконец расслабилось. И Дес позволил улыбнуться самому — тоже. Они действительно отлично ладили вместе. Вдвоём, этим вечером, они не остались до того, когда пабу уже приходилось закрываться. Более того: им не нужно было это. В первый раз за столько времени не требовалось слоняться от одного заведения в другое, встречаться с людьми, говорить с ними, звать и отказывать. И, потом, бродить ещё долго по улицам без цели и без мысли, с обуглившимся от боли сердцем и с бутылкой, чтобы потушить его, если ничего в итоге не выходило. А ничего не выходило так часто. Так часто Дес не мог себя заставить вернуться домой. Даже стоя перед дверьми, он боялся заходить и неуверенно мялся, раскачиваясь, перед калиткой. Редкая машина проезжала мимо него, разрывая ночную тишину истошным сигнальным гудком и визгом шин, и Дес стоял дальше, изумлённо спрашивая уходящие вдаль огни: «Почему не в этот раз? Не объезжай меня или не уезжай никогда…» В конце концов он всё равно зайдёт потом внутрь. И встретится лицом к лицу с самым худшим своим кошмаром. И в этот раз опять нет того, кого он может согреть. И кто согреет его постель. Но сегодня стаканы цеплялись так легко друг за друга. Дес пил и сознавал, что ему, наверное, не следует так налегать на крепкое. Когда он всё-таки выпивал чересчур, выходило непредсказуемое. Хотя теперь он, кажется, научился и чувствовать себя и свои намерения и, иногда, даже подавлять их. Сегодня Дес как раз не был в том настроении, чтобы пить много. И ожидать непредсказуемого. Он не хочет опять мучиться, лёжа на простынях, и проверять каждый раз, будто кто-то дорогой может вот-вот исчезнуть… Дес хочет забыться сном. Таким, какой давно не посещал его. Уже как несколько лет. С тех пор, как он начал убивать. Но Джефф настаивал. В свойственной только ему дружелюбной форме. И Дес испытывал с некоторых пор трудности, чтобы отказать ему. Ведь он правда угощал его так, как будто готов был купить весь бар. И Дес терялся. И машинально пил. Хотя он отлично знал, что это не то, чему можно потакать. Он знал. Но он брал и делал наперекор всему. Когда Дес вспомнил о чём-то и задрал левое запястье, чтобы посмотреть на часы, цифры заплясали прямо под стеклом. — Если мы уйдём сейчас, ещё получится успеть к самому последнему выпуску новостей, — произнёс он, остановившись взглядом на стрелках. — Новостей? Ты хочешь посмотреть новости? — Почему нет? — Дес совершенно не понимал, в чём тут дело. Последняя порция определённо вышла лишней, и сейчас его разум постепенно начинал костенеть и выдавать по частям свою безобразную невосприимчивость к чужим вкусам. Дес не знал ничего лучше, чем новости по вечерам. А иногда и до самого позднего часа. Новости — это то, что даёт повод поговорить и поразмышлять. — Я больше люблю смотреть фильмы. — Какого рода фильмы? Джефф загадочно усмехнулся. — Я могу потом рассказать тебе о самых своих любимых. Но пока, если мы хотим успеть к новостям… — Точно. Нужно торопиться. — Дес смягчился. Чужие вкусы снова стали для него важны. — Ты прав. — Вызови такси. Я пока расплачусь за то, что осталось. — Джефф повёл плечами и быстро отвернулся от него. Он не ожидал услышать в свой адрес возражений — только то, как кто-то выполняет его команды. Взгляд Деса застыл на затылке Джеффа, в том самом месте, откуда начинали, раскручиваясь, расти волосы. У него их было достаточно: соломенного цвета, она накладывались друг на друга свободно и аккуратно заканчивались у четвёртого шейного позвонка. При иных обстоятельствах можно было бы даже любоваться этим местом — сосредоточием чего-то нетронутого, кроткого. Но Дес не был в восторге. На миг в нём даже вспыхнула доля раздражительности, но только на миг, чтобы также быстро и внезапно погаснуть. Дес подавил её, молча встал, оделся, не забыв и шарф. И вышел наружу с плохим предчувствием, преследовавшим его по пятам. Ловя такси, Дес уже знал, что когда он вернётся, Джеффа уже не будет. Он, скорее всего, даже не заплатит. Зачем? Он обманывал его всё это время только для этого. А Дес думал, что узнал его достаточно хорошо, чтобы довериться… Всё стало ясно, и небо очистилось и засияло. Дес больше не сомневался в том, что стало ясно и для него вдруг. Его плечи поникли. Шаг изменился. Он как будто больше не был пьян. С водителем он разговаривал без интереса, вяло, попросил подождать пару минут и назвал адрес. Дес думал оттянуть момент возвращения в паб. Или вообще забраться на заднее сидение и уезжать одному. Он и так знал, какая картина предстанет, стоит ему только пересечь порог. Дес дышал, стоя снаружи, на холоде, и облачка пара, редея, вырывались из его рта. Прошло три минуты, потом пять. Водитель, не выдержав, засигналил за спиной. Это немного растормошило Деса. Он пересёк тротуар и толкнул плечом дверь паба, засунув руки в карманы. Джефф сидел в той же самой позе, какой он его оставил. Вполоборота от выхода. Ноги спущены на пол, одна вытянутая рука — на стойке, другая же покоится на колене. Подбородок опущен вниз. По его лицу трудно сказать, что он думает. Ведь оно не выражает ничего. Дес смотрит, подняв ногу для очередного шага. И не может её опустить. Джефф не вертит головой, не ёрзает на стуле и не подаёт признаков беспокойства или тревоги. Он не нервничает, а безвольно и холодно ждёт чего-то. Джеффу тоже трудно двигаться в монотонном оцепенении. И он тоже не надеется на то, что кто-то придёт за ним. И позовёт за собой. В горле застревает что-то. Дес говорит хрипло и не сразу может вернуть свой прежний голос. Это причиняет ему боль и дискомфорт; но ещё больнее оказывается смотреть, как Джефф обречённо выносит своё одиночество и сдаёт под ним. — Я заставил тебя ждать, да? — Дес сглатывает. — Никто не останавливался. Сущее невезение сегодня. Все как сговорились. С чего бы это, как думаешь? Дес старался звучать навеселе, громко. Он хочет кого-то подбодрить — то ли себя, то ли Джеффри. Дес слышит шумный выдох Джеффа, когда подходит ближе. Всё в порядке теперь. Джефф поднимается. — Это было долго? Я даже не заметил. Наверное, совпадение. Я не совсем знаю, как устроено такси у вас в Лондоне… — Пойдём, — обратился к нему Дес, и они вышли из паба вместе. Они только что солгали друг другу об одних и тех же вещах и почувствовали облегчение, и страх, и недоверие — опять, вслед за первым. В такси водитель, когда они сели, в сердцах забормотал: — Вам следует предупреждать, прежде чем заставлять ждать меня столько времени. Я мог бы уже успеть отвезти кого-то и вернуться обратно! В следующий раз я уеду и не пожалею об этом… Деннис даже не обратил на него внимание. Джефф отвернулся к окну. Он приехал в Лондоне недавно, и ему всё ещё было любопытно посмотреть на него. Перемена в его поведении не была разительна и не выдавалась на всеобщее обозрение, и Джефф продолжал держаться так же сдержанно, как прежде: руки лежали на коленях и, реже, сползали на сидение; веки тяжело полуопущены и неподвижны, как от усталости или от тяжёлой новости, поразившей их. Но Дес уже достаточно изучил его, и знал, что это совсем не умаляет его способности следить за миром, вращающимся вокруг, по оси, и контролировать его. И Джефф знал, что он об этом догадался. Джефф выдавал себя больше так, когда притворялся. Каждый был занят своими мыслями, и каждый понимал, что только что произошло. И им уже не нужно ничего обсуждать. С этого самого момента это остаётся позади. Руки заметно подрагивают, когда Дес просовывает ключ в замочную скважину и открывает дверь. Но они уже тверды и решительны, когда он её запирает. По полу слышится торопливое постукивание и цокот. Дес совсем и забыл… Собака радостно бросается им навстречу. Она не лает, но скулит и живо машет хвостом, увиваясь у них под ногами. Она скучала. — Это… Ты не говорил мне про… Джефф был в замешательстве. Дес тоже смутился. — Это проблема? Джефф опустился на корточки, и собака тут же ткнулась ему в подставленные ладони, обнюхивая его влажным носом, чернеющим на белом островке густой шерсти. Она всегда доверяла людям. — Нет, нет, это просто… Я не ожидал. Я люблю собак. И других домашних животных. — Джефф взял её морду в руки, и она только больше стала льнуть к нему. Дес с удивлением наблюдал за ними обоими. Самый незнакомый на свете человек только что начал чесать и гладить собаку в её любимом месте, как обычно делал лишь Дес один. — У меня тоже когда-то был… — Джефф поднял голову. — Друг. — Ты нравишься ей, — словно заворожённо, пробормотал Дес. Вся эта картина никак не могла уложиться в голове. — Обычно, когда у меня гости, я выпускаю её погулять во двор… — Позволь ей остаться. Дес моргнул и попятился обратно к двери. — Конечно. — Как её зовут? Он размотал шарф, а потом снял пальто, чтобы повесить. — Блип. — Что за прекрасное имя… — Она сама прекрасна, поверь. Раздевайся и заходи. — Джефф уступил и выпрямился. — Хочешь что-нибудь… есть, пить? — Не уверен пока. Дес усмехнулся сквозь сжатые губы. Что за человек станет говорить так? Как если бы Джефф имел в виду, что он ещё не разузнал это, и как только детали всплывут, он будет готов дать точный ответ. Что же, он может подождать. Дес не сразу включил телевизор. Пока Джефф и Блип возились вместе, он весьма небрежно прибирался в комнате: убирал грязные тарелки, стаканы, полупустые неоконченные бутылки, переполненную, как всегда, пепельницу. Дес вдруг открыл для себя, что давно не курил. В этом, должно быть, и были все странности его поведения. Дес успокоил себя: уже после первой сигареты ему значительно станет лучше… — Хочешь? — Он предложил открытую пачку Джеффу. Он взял сигарету и поблагодарил его. Вдвоём они сели на диване перед телевизором, беззвучно перематывающим одну картинку за другой. Они курили тоже молча, уставившись перед собой, кто на экран, кто на ножку столика. Блип возбуждённо перебегала с места на места возле них, но, поняв, что сегодня ей больше уже ничего не сулит, успокоилась и легла у ног Деса. Он наклонился и легонько потрепал её за ухом. И Блип ответила ему отзывчивым блеском чёрных глаз-бусин. — Так где ты, говоришь, остановился? — Дес поинтересовался скорее из интереса, чем от необходимости. Джефф очнулся и помотал головой, как будто спросонья. — Я… в гостинице. — Это далеко? Ты сможешь потом добраться сам? Джефф надолго замолчал. Сигарета, истлевшая почти до фильтра, была жёстко примята двумя его пальцами, и горка пепла норовила вот-вот обрушиться на пол. Дес встревоженно смотрел на неё. Пару раз он так уже прожёг наволочки на подушке. — Не знаю, — совсем шёпотом выдавил Джефф и вовремя потушил сигарету об край пепельницы. Дес вздохнул: — Это всё… меняет. Если хочешь попасть туда, тебе не следует задерживаться. Надо было спросить это прежде, чем… Может, у тебя есть приятели в городе? Кто-то сможет тебя подвести? — Джефф уже не говорил. Только отвечал головой. В этот раз это означало «нет». — Я не против, конечно, но надо было… — У тебя есть кола? — спросил Джефф внезапно. — Рассчитываю на это, раз ты спросил. Что-то должно остаться в холодильнике. Я могу… Его опять перебили: — Тебе нравится ром с колой? Дес не любил, когда кто-то говорил за него. Но сейчас он словно разучился злиться. Дес потерянно пожал плечами и повёл головой: — Вполне. Не отказался бы. — Можно мне сделать это для тебя? Кажется, ты упоминал, что у тебя остался ром дома. — Смотри сам. Ром в настенном шкафу. Или стоит где-то рядом на видном месте. И кухня — там. — Понял. Я быстро. Почему-то Дес решил, что Джеффри решил удивить его каким-то своим особенным методом приготовления этого незамысловатого напитка, который он сам часто смешивал для других гостей. Кто-то вообще не пил ничего, кроме колы, и ему приходилось идти на отчаянные хитрости. Джефф опять обманул его: он провёл на кухне какое-то время. Но обратно он шёл уже с двумя стаканами. Чистыми, что странно. Вряд ли чистые стаканы остались в доме после будней. Чтобы сесть на место, Джефф обошёл их обоих месте, Деса и Блип. Дес доверчиво принял свой стакан. Но, прежде чем опустошить его в несколько быстрых глотков, он задумчиво произнёс, поднеся пальцы к подбородку: — Ещё одну? — Дес имел в виду сигареты. — Нет, спасибо. — Я возьму. Он закурил опять уже над почти пустым стаканом. Этот ром с колой не показался ему новым. Разбавленным, может, чересчур. Бог знает, что только мог этот американец мог так долго делать с банкой колы и бутылкой Бакарди. Дес стряхнул пепел. И чуть не промазал. Рука отяжелела, и ему пришлось поддержать её ногой, поставив на неё локоть. Кольца дыма медленно поползли к потолку. Дес полюбовался ими, положив голову на спинку дивана. — Можешь включить звук. Если хочешь. Джефф не ответил. Дес повернулся к нему. Он не пил. Он наблюдал за ним за жёлтым, ядовитым прищуром двух глаз. — Ты можешь остаться переночевать. Правда, — пробормотал Дес с заплетающимся языком. Сигарета, кажется, выпала из пальцев, но он даже не почувствовал этого. — Я знаю, — отозвался Джефф. — Теперь я могу. В глазах потемнело. Стало пасмурно и сумрачно. Небо, заметил Дес, совсем заволокло. Оно готовилось к шторму. Как и всё живое вокруг него. Как и мальчик, прильнувший к камням наверху скалы. Он держался крепко, но думал, что можно забраться ещё выше. И выше. К самой верхушке, откуда будет видно всё. Море раскачивалось у самых его ног. Его языки проглатывали, то вновь обнажали обрубки других скал и маленьких островков, вдававшихся в его бескрайнюю, тяжёлую чернильную синь. Но мальчик стоял твёрдо и спокойно, подставив лицо порывам ветра, трепавшим его волосы и принуждающим его глаза к слезам. Это не значило, что он был бесстрашным. Он испытывал благоговение. И священный ужас одолевал его каждый раз, когда новые и новые волны разбивались о скалы, сотрясая их. И с трепетом мальчик всё ближе и ближе подходил к самому краю. И смотрел в лицо то ли создателю, то ли самому дьяволу. Он легко мог вообразить их прямо перед собой. Эти символы архаического добра и зла соединялись здесь, в этом месте без времени и без истории. Море было вне их. Море обладало силой. И мальчик был подавлен им, отрезан от другого мира. Шторм уносил его к себе: его разум, его тело. Это всё, о чём он когда-либо мечтал. О большей силе, способной поглотить его. И забрать жизнь. Ведь это то, что оно делало. Даровало покой и красоту. И вечность. Мальчик знал: если когда-нибудь он решится на этот шаг, он обретёт обратно всё то, что любил. И он будет любим. Так что же его сдерживает? В этот самый раз? Утроба смерти готова принять его. И море распростёрло свои объятия. Мальчику не о чем больше желать. Потому что сейчас он делает всё правильно… Он заворожён. Натиск первой волны сносит его прочь со скалы. И тянет в глубину его обмякшие конечности, его последний вздох, и заставляет танцевать…**