Ты избрала свой Путь. Горе тем кто с тобою. Сдавило грудь.
Зарево пожаров в темноте ночи… Едкий дым, клубами поднимающийся в небо. Запах крови и смерти. Она стоит на холме, глядя вниз. Вокруг раскинулся такой знакомый ей мистический лес. А там, внизу, у подножия гор, горит деревня синоби. Чуткие лисьи уши настороженно подёргиваются. Она слышит крики женщин и детей, звон стали, ржание лошадей. Среди горящих домов то и дело мелькают человеческие фигуры в массивных доспехах. Настигают, добивают — всех, кто пытается бежать. Самураи пришли внезапно. Их было слишком много. Ниндзя пытались остановить их на подходах к селению… и теперь весь лес был усеян их мёртвыми телами. А отряды сёгуна вошли в деревню, принеся с собою смерть и хаос. Они жгли дома вместе с запертыми в них людьми, они истребляли всех, не щадя никого. Кровь ручьями текла по таким знакомым улицам, некогда сулившим покой и безопасность. Печальная история Аогавары повторялась. Сердце будто пронзило иглою — внезапно навалившееся чувство тоски было настолько острым, что хотелось взвыть от отчаяния. И, каким-то образом, она знала — это всё её вина. Чёрная лисица, вздрогнув, проснулась. Опять этот сон… Стоило ей прикрыть глаза хотя бы ненадолго, пытаясь отдохнуть, как вновь и вновь приходили эти странные видения, сулившие мучения и погибель множеству людей. Но почему ей не всё равно? Почему такими знакомыми кажутся те места, почему тревожат сердце воспоминания о людях, проносятся в голове смутные образы, лица и голоса… Она выбралась из ямы меж корней старого дерева, где пряталась от дневного света, пытаясь немного поспать. Нынче уж пришла ночь, и благословенная тьма укрыла землю таинственным покрывалом. Чёрная лисица отряхнулась, села на снег. Взглянула в ночное небо, подёрнутое тучами. Всё меняется, когда заходит солнце, ногицунэ. Голова болела, во рту пересохло. Усталое тело жаждало отдыха, но непонятная тревога гнала её вперёд, подальше от того места, где… Она поморщилась. Помутнённое сознание отказывалось повиноваться. Обрывки мыслей плыли, будто бы в вязком тёмном тумане. Она пыталась поймать их, ухватиться хоть за что-нибудь, но они ускользали, теряясь. Инстинкты заглушали голос разума, вели её, настойчиво требуя подчиняться. И она следовала за ними, потому что так было проще. Но было и что-то ещё. Что-то ещё, что беспокоило её, прорываясь сквозь хаос бушевавших внутри эмоций. Нечто, что заставляло её чувствовать себя одинокой и потерянной сейчас. Она помотала головою, пытаясь заставить себя сосредоточиться на этом. Красная луна в небе и кровь на земле вокруг. Она не смогла сдержать чудовище, ползущее по её венам, рвущееся наружу, раздирая её нутро. А до этого? До этого… чужие руки на её теле, гнилостный запах, заполняющий нос, отвращение… безжалостные удары, боль и ужас… беспомощность. Чёрная лиса вскакивает, шерсть на её загривке встаёт дыбом. Злость и мрачная ненависть застилают взор. Нет! Она не хочет этого помнить. Лучше оставаться зверем, лучше жить инстинктами, лучше позволить тьме заполнить сознание, вытесняя все эти воспоминания. Ненавидеть проще. Проще сбежать в свою тьму, спрятавшись в ней от боли. Чёрная лисица резко срывается с места и ныряет в гущу леса, ловко лавируя между деревьями в своём стремительном беге. Она никогда больше не будет слабой. Она никогда больше не будет бояться. Когда опускается тьма, одиночество это всё, что тебе остаётся, ногицунэ. Звуки ночи, запахи леса — она замечает всё на бегу, и это кажется таким естественным. Темнота, непроглядная для любого человека, для неё лишь серая. Она направляется к реке, что журчит неподалёку, намереваясь напиться. Её мучает жажда, да и голод тоже, но мысль о том, чтобы охотится и есть сырое мясо почему-то вызывает неприятие. Добравшись до реки, лисица долго и жадно пьёт. Прозрачная вода в темноте кажется почти чёрной. Деревья отбрасывают вокруг причудливые тени. Ночной лес шепчет, разговаривая с ней множеством таинственных голосов. Как могла она раньше их не слышать? Напившись, она смотрит, как отблески луны играют на воде. И, внезапно, в замутнённом сознании проносится воспоминание. Маленький пруд около домика, стоящего на окраине деревни, такие же блики на воде, озарённая лунным светом терраса… И тёплые руки человека, что обнимает её. «Ты не одна, — звучит в голове его голос. — Ты не одна, даю тебе слово». Крепко зажмурившись, она пытается вспомнить. Голова раскалывается, что-то внутри противится этому, не желая позволять ей вернуть себе воспоминания — возможно оберегая от неизбежной боли. Но… что если вместе со всеми плохими воспоминаниями она похоронила и что-то хорошее? Это разрывает на части, это не даёт покоя. Она не оставляет упорных попыток. Домик у пруда, тепло очага, чувство безопасности… Тихие вечера, долгие разговоры, мягкая постель. И, в конце концов, в ответ на её настойчивые старания в голове вспыхивает одно лишь краткое слово: «Дом» Она вздрагивает всем телом. Мгновенно приходит понимание. Её дом! Он там, в деревне среди леса. В деревне, которую она видит снова и снова в своих снах — объятой пламенем. Отчётливо вспомнились крики женщин и детей, зарево гигантского пожара. Тревога и растерянность охватывают её. Она видит это не просто так. Она видит это потому, что это её вина? Или потому что она должна это предотвратить? Чёрная лисица ложится на мокрые камни у воды, закрывает глаза. «Ну же, думай, думай… Ты знаешь всё, ты просто выбрала забыть». Кровь стучит в висках. Поглощённый инстинктами разум словно подёрнут мутной пеленою. Прорываться сквозь неё так сложно, почти мучительно. Но она продолжает пытаться. И наконец… «Ты нарушила контракт!» — жгучим огнём вспыхивает в сознании злой окрик. Содрогнувшись, она вскакивает на ноги. Череда болезненных вспышек — ночь, городские ворота, кровь на лезвии ножа и её отпечаток на листе рисовой бумаги. И безразличное, отстранённое лицо самурая, открывающего дверь в маленькую караульню. Волна ненависти накрывает с головой, почти сбивая с ног. Этот голос, это лицо… Хочется кричать. Искры пламени пробегают по чёрной шерсти, а земля под лапами начинает медленно тлеть. «Мы с тобою скоро встретимся с благородным самураем, господином Шигори, и его воинами» — голос, звучащий в голове будит волну обжигающего гнева. Глаза застилает багровой пеленой ярости. Самурай! И его воины. Убийцы. Такие же, как те, что сжигают деревню в её снах. «Где? — пульсирует в голове одна единственная неистовая мысль. — Где? Где?!» Несколько мгновений жуткого напряжения. Шум крови в ушах, дрожь, пробегающая по телу, тошнота, поступающая к горлу. Вспоминай. Через боль, через страх, вспоминай. Словно бы раскалённые иглы вонзаются в виски. Судороги проходят по телу. Но, в конце концов, она вспоминает.***
Мягкие лисьи лапы едва касаются мёрзлой земли. Чёрная лисица стрелою несётся через ночной лес вдоль реки. Она знает, где искать. Стелясь над землёю зловещей тенью, она чувствует, как кровавая ярость начинает застилать спутанное сознание. Эти люди придут, чтобы сжечь единственное место на земле, что ей дорого. Они придут, чтобы уничтожить её дом. Нет! Она не допустит этого. Чего ты хочешь на самом деле, ногицунэ? Защитить или отмстить? Ночь. Запахи леса. Безумный бег. И голод, что делает её ещё злее. Она не знает, сколько времени прошло. Страх опоздать перехватывает горло, делая дыхание хриплым, неровным. Она ускоряет бег, несётся всё быстрее и быстрее, со скоростью недоступной обычному зверю, а следом за нею стелется по земле рваными клубами тьма. И наконец вот он — мост через реку, условленное место встречи. Чёрная лисица замирает, принюхиваясь. Порыв ветра доносит запах дыма. А вон и огонёк костра виднеется неподалёку, за деревьями. Припав к земле, она бесшумной ночной хищницей крадётся туда. Удаётся подобраться близко, очень близко. Ни один шорох не выдаёт её приближение, ни одна ветка не шелохнётся, не скрипнет снег под мягкими лапами. Вот они, прямо перед нею — пятеро воинов, вальяжно расположившихся вокруг костра на большой поляне. Более нет нужды принюхиваться, она и так видит его — того самого самурая. Притаившись в темноте, разглядывает это бледное, измождённое лицо и впалые глаза, видит его отстранённый взгляд. Да, так же он смотрел на неё и тогда ночью, когда помогал её врагу заключить контракт — безразлично, холодно, не замечая её, будто бы она лишь вещь, у которой теперь есть хозяин. Чёрная лисица ощетинивается, низко, угрожающе рычит. Глаза загораются в темноте красноватым огнём. Больше она не боится. Дикая, необузданная сила растёт в ней, бушует и рвётся наружу. Ярость разгорается внутри, крадя воздух из её груди, заставляя задыхаться. Сегодня… сегодня она заставит его посмотреть на неё по-другому. Чего же ты хочешь на самом деле, ногицунэ? Защитить, или… отомстить? — Долго ли нам ещё торчать здесь, Шигори? — доносится до её чутких ушей. — Когда там должен явиться твой друг? Благородный самурай, господин Якиро Шигори оборачивается к одному из своих воинов, судя по всему тоже самураю, и недовольно хмурится. — Назначенный срок истёк, — нехотя отвечает он. — Но мне сказано выждать ещё день, прежде чем отправляться к сёгуну. — Зачем и вовсе ждать? — дерзко бросает другой воин, сидящий у костра. — Ты же знаешь где деревня этого клана синоби. Может, пора наплевать на всё, да пойти резать проклятых ниндзя? Остальные собравшиеся у костра мужчины поддержали его одобрительными возгласами. — Что тебе так неймётся? — сдержанно ворчит Шигори. — Крови захотел? — А почему бы и нет? — раздаётся насмешливый голос другого воина, ещё совсем молодого. Сидя у костра, он точит свой меч. — Признай, у тебя у самого руки чешутся. Такая мразь, как синоби, жизни не заслуживает. Вырезать всех подчистую, сжечь деревню, да и дело с концом… Он вдруг осёкся, глядя за спину Шигори. Заметив это, самурай и сам поспешно обернулся. Со стороны леса к ним шла девушка. Её длинные чёрные волосы были распущены и свободно спадали вниз. Некогда дорогое кимоно было порвано на плече, и обнажало белоснежную кожу, покрытую синяками и ссадинами. Губы были разбиты. Большие чёрные глаза смотрели отрешённо. Бесшумно ступая, странная девушка направлялась к ним. — Онрё! — крикнул молодой воин, хватаясь за катану. — Злой дух! — Спокойно, — коротко бросил Шигори, внимательно вглядевшись. — Я её знаю. Сдвинув брови, он смотрел, как она приближается, спокойная, будто бы ведомая неведомой силою. Наконец отблески костра осветили её неверным светом. Шигори крепче сжал рукоять катаны, заметив наконец, что её кимоно обильно забрызгано кровью. — Эй ты! — крикнул он, чувствуя нарастающую тревогу. — Где Хромой? Девушка внезапно замерла, услышав это имя. Медленно, очень медленно повернула к нему голову. Он вздрогнул, увидев, как в её затянутых чернотою глазах полыхнули красные огни. Так чего же ты хочешь на самом деле, ногицунэ? Защитить, или… Разбитые губы дрогнули, приоткрывшись. — Убить… — слетело с них едва слышным вздохом. — Ведьма! — заорал Шигори, обнажая клинок и остальные немедленно последовали его примеру, с ужасом глядя на девушку. А вокруг неё начинали сгущаться тени. Ночная темнота клубилась у её ног, поднимаясь всё выше, окружая её вихрем мечущихся теней. Она протянула руки к людям с оружием, запрокинула голову. На кончиках пальцев заплясало пламя. С яростным криком, Шигори кинулся на неё. Удар был быстр, точен, неотвратим. Острое лезвие катаны должно было разрубить девушку пополам… Но она внезапно скользнула вбок, уходя от атаки немыслимо быстрым, смазанным движением. Самурай застыл, не веря. Никто не способен был двигаться так быстро, это противоестественно. Сзади на девушку с неистовым воплем ринулся другой воин. Ему на миг показалось, что его удар достиг цели, но катана разрубила лишь смутную тень, а девушка вновь ускользнула, и, подарив ему странную, жутковатую улыбку вдруг закружилась в диком, невиданном танце. Воины кинулись на неё все вместе, но клинки раз за разом рассекали пустоту, а она кружилась, танцуя, будто бы в странном трансе и, казалось, вовсе их не замечала. Хлопали на ветру широкие рукава кимоно, мелькали тонкие, изящные руки, растрепанные чёрные волосы… С кончиков её пальцев внезапно сорвались иллюзорные тени, бесшумно заметались вокруг, окружая воинов, хватая за одежду, срывая шлемы. А под ногами девушки полыхнуло пламя. Она кружилась, оставляя за собою пылающую огненную дорожку, а вокруг неё кружились хищные тени. Раздался первый дикий крик и один из воинов схватился за плечо. Кровь брызнула вокруг, обагрив землю. Шигори глянул на него и в страхе увидел, что у него почти оторвана рука. Самурай заорал, снова кидаясь в атаку, но его катана вновь со свистом рассекла воздух. И чем быстрее кружилась девушка в своём смертоносном танце, тем яростнее разгоралось пламя у её ног, тем безумнее кидались на людей иллюзорные тени, царапая, кусая, разрывая на куски. Шигори стиснул зубы. К ней было уже не подобраться, вихри пламени расходились вокруг, стелясь по земле, сжигая всё на своём пути, а тени рвали на части его людей. Она танцевала и смеялась, в каком-то безумном экстазе, а воздух вокруг наполнился криками ужаса, стонами и отчаянием. Эта девушка держала смерть в своих руках, играла ею… была ею. Едва успевая отбиваться от налетавших на него теней, Шигори мельком видел, как горит, дико крича и катаясь по земле, один из его воинов — тот, что предлагал сжечь деревню синоби. С другой стороны умирал, истекая кровью, ещё один — тот что предлагал вырезать всех ниндзя. С ужасом он смотрел, как тени отрывают руки и ноги, как кровь брызжет прямо в ревущее пламя и от её потоков оно разгорается всё ярче и ярче. Она танцевала. Исступлённо, забыв обо всем. Она сжигала свой мир дотла, снедаемая собственным проклятием. Она чувствовала невероятную силу, что дрожит на кончиках её пальцев, рвётся из глубин самого её существа, заполняет собою всё вокруг. Пространство звенит и искривляется, а время останавливается для неё. Эта сила опьяняет. Наконец-то она чувствует, что свободна. Полностью и по-настоящему свободна. Прими тьму, ногицунэ, и ты увидишь, какой ты можешь быть всемогущей и бесстрашной, отдавшись ей. Вокруг кричат люди, умирая один за другим. Она не слышит, не замечает их. Она танцует. — Пощади! — завопил наконец Шигори, падая перед нею на колени, среди пламени и трупов. Он был единственным, кто ещё оставался в живых. — Я не виноват! Я никогда не желал тебе зла! Я всего лишь хотел ещё раз увидеть дух своей дочери… Колдун хранил её останки… и я… я… Он судорожно хватал ртом воздух. Он понимал, что сейчас умрёт, бесславно и бессмысленно… имя его будет забыто, а тело растащат на куски дикие звери. Но девушка вдруг замешкалась. Опустила протянутую в его сторону руку. Он с ужасом глядел в её затянутые сплошной тьмою глаза, холодея от этого нечеловеческого взгляда. Однако бушующее вокруг пламя начало потихоньку затухать, а тени одна за другою развеялись. Девушка медленно склонила набок голову, прислушиваясь к его словам. Он нервно сглотнул, медленно и незаметно вытаскивая из голенища сапога нож. И вдруг услышал за спиною неясный звук. Шигори в страхе обернулся, все ещё стоя на коленях. Короткий свист сюрикена взрезал воздух, и в следующий миг стальная звёздочка вонзилась точно промеж глаз самурая. Он коротко всхлипнул, роняя нож. Тонкая струйка крови побежала по переносице, потекла по лицу, закапала с подбородка. Остановившимися глазами глядя на своего убийцу, Шигори начал медленно заваливаться набок. На секунду время замирает. Девушка тоже переводит взгляд на человека в чёрной одежде, появляющегося из леса. Его лицо… Она пошатнулась. Что-то шевельнулось в её одурманенной душе — кажется... кажется она его помнит. Она знает эти чёрные колкие глаза, полные сейчас такой невыносимой боли, эти острые скулы, знает эти тонкие нервные губы. Она помнит их вкус. Его руки могут быть невероятно нежными и чуткими, ласковыми и дарящими покой… Он молчит, но в голове звучат отголоски его голоса, шершавого и колкого со всеми — но только не с нею. Не в силах отвести глаз от его лица, она жадно смотрит. Странное тепло разливается в груди, забытое чувство несмело поднимается со дна души, огнём пробегая по онемевшему телу. Она делает шаг к нему. Но тут из леса за его спиной выходит другой человек. С длинными серебристыми волосами, в безупречном шёлковом кимоно, с синими как вечернее небо глазами. Его ладони перемотаны бинтами, из них сочится и капает на землю кровь. Маг! Ногицунэ попятилась, по-звериному скаля зубы. Вскинула руки и вокруг неё мигом взметнулись тени, скрывая её, поглощая полностью. И, мгновения спустя, на месте девушки, угрожающе рыча и припав к земле, оказалась чёрная лисица. В лесу за их спинами обозначилось неясное движение и странная, нечеловеческая фигура показалась из-за деревьев. Широкий оскал полного острых зубов рта, опалесцирующие глаза… Девушка-ёкай осторожно выбралась из леса, разглядывая чёрную лису. Маг же внимательно смотрел на выжженную поляну вокруг, на дымящиеся и разорванные на части трупы. Тут и там валялись оторванные конечности, земля почернела от крови и копоти. Его взгляд опять оборотился к чёрной лисице, синие глаза стали жёсткими, обрекающими. Она вновь отступила, зарычав ещё громче, обнажая острые белые клыки. По тёмной шерсти пробежали всполохи пламени. Маг сделал шаг к ней. Но внезапно его друг встал у него на пути, преграждая дорогу. — Нет, — произнёс он хриплым голосом. — Кадзу, — голос мага звенел металлом. — Взгляни, что она сделала. Наши опасения подтвердились. Она теперь ногицунэ. — Мне всё равно, — отрезал синоби. — Ты не подойдёшь к ней. — Она убийца, — жёстко констатировал маг, в упор глядя на друга. — Я тоже, — прорычал тот в ответ. — Или забыл, кто все мы, дзёнин? — Ты, по-крайней мере, себя контролируешь, — заметил его собеседник. — В отличии от неё. — Почему решил, что она не может? Такао вздохнул, объяснил печально: — Если сильно обидеть кицунэ, внутри неё рождается злой дух, что жаждет лишь мести и хаоса. Из хаоса и страданий он и черпает свою силу. Этот дух захватывает сознание кицунэ и её тело, превращая в ногицунэ — дикое и необузданное создание, вечно жаждущее крови. — Себя послушай, — резко оборвал его Кадзу. — Это значит, что где-то там, внутри, всё ещё есть та самая Мэй. Я знаю это. — Возможно, — согласился дзёнин. — Не исключено, что дух ногицунэ в ней пока ещё не настолько силён. Но с каждым днём тьма будет завладевать ею всё больше. А отдаться тьме всегда проще, чем ей противостоять. — Это же Мэй… — прошептал синоби, и его глаза взглянули на друга с такой разрывающей болью, что Такао невольно отвёл взгляд. Он молчал несколько долгих мгновений, затем вновь тяжело вздохнул. — Хочешь попробовать вернуть её? — спросил он, кладя руку на плечо друга. — Что ж… ты можешь попытаться. Он задумчиво глянул вслед чёрной лисице, поспешно убегавшей в сторону леса. Сгущавшиеся вокруг неё тени всё больше скрывали её, защищая своей темнотою. — У тебя будет только одна попытка, Кадзу. После этого ею займусь я, — жёстко подытожил маг. Синоби бросил на него злой взгляд колючих глаз. Его ладони сами собою сжались в кулаки. В тёмных глазах зарождалась мрачная решимость, смешанная с горечью и отчаянием, что бурлили глубоко внутри. Такао взглянул на него с сочувствием. — Полагаешь, мне легко? — уже мягче произнёс он. — Эта девочка была моей ученицей так долго… Но она ступила на путь зла, а с этого пути часто нет возврата. — Ёкай не обяз -сана быть хорошей или плохой, — неожиданно вмешалась в разговор Сино-Одори, дотоле молча наблюдавшая за ними. — Понятия добра и з-сла прит-думали вы, люди. Ёкай делает-с так, как ей хорош-шо. Я выс-следила её не затем, ш-штобы ты причинил ей плохое, Такао. Кадз-су с-сказал, хотите помочь. А нас-сколько я вижу, помощь з-сдесь не нужна. Лис-сичка с-сама отлично с-справилась. Она обернулась к синоби, настойчиво посмотрела ему в глаза: — Ес-сли ей хорошо так — отпус-сти. Такао демонстративно повел рукою вокруг, выразительно глядя на ёкая. Но разорванные на куски и сожжённые трупы, очевидно, не произвели впечатления на Сино-Одори. — С-скажешь, люди не бывают жес-стоки? Не делают-с такого, и намного хуж-ше? Такао склонил голову, его синие глаза смотрели серьёзно, и лишь в самой глубине их синевы можно было разглядеть отблеск тревоги. — На её ладони всё ещё печать в Нараку, не забыли? — спокойно сказал он. — Сейчас она подвержена злу, как никогда. Неконтролируема, опасна. Речь уже не только о наших с вами чувствах. В опасности может оказаться весь мир. — Я больш-ше не с-стану помогать ис-скать её, — опалесцирующие глаза Сино-Одори недобро прищурились. — Дальше вы с-сами. Кадзу поглядел в сторону леса — туда, где в темноте бесследно исчезла та, которую он любил. — Что ж, Кадзу — услышал он холодный голос Такао. — Тогда тебе стоит поторапливаться.***
Угольно-чёрная лисица бежит сквозь ночь. Сердце её бешено колотится, грозя вот-вот выскочить из груди. Смятение, что родилось в душе, беспокоит, сбивает с толку. Противоречивые чувства рвут на части, заставляя мысленно метаться в попытках понять саму себя. Она помнит тепло и надежду, что подарил ей один лишь долгий взгляд на такого знакомого человека со злыми, колючими глазами. Но она помнит и ощущение свободы и силы, что охватило её целиком, когда она отдалась тьме полностью, без остатка. Танцуя в окружении теней и пламени, она чувствовала себя почти божеством, способным решать, кому жить, а кому умереть, способным… лишать людей жизни? Убивать снова и снова? Она останавливается как вкопанная, внезапно пораженная этой мыслью. Что же она наделала? Но затем она резко срывается с места и снова мчится сквозь мрак ночи, словно стрела с чёрным оперением, точная и смертоносная. Теперь она знает — куда. Тёмная лисица возвращается назад по своим собственным следам, а в голове бьётся, разбиваясь на тысячи осколков одно лишь краткое слово: «Дом» Она знает, где он, она уверена, что сможет отыскать. Она должна разобраться, что она потеряла в этой борьбе, а что обрела. Только бы к тому моменту не оказалось уже слишком поздно… Каким будет твой ответ, ногицунэ? Твоя тьма тебя пугает? Или впервые ты чувствуешь себя живой?