Останется один лишь голос

Далеко-далеко, средь зелени и дивных сосен, в той стране, где слова сплетаются в стихотворные дайны, а «матушка река» течёт, подобно девичьей ленте, через всю страну, отчаянье сверкало ярким светом, заливая душу юнца янтарным цветом. В туманной неге искал свой покой Иван, но сыскал лишь муки Божьи, обрамившие его оковы серебром. Отрёкся однажды от самого себя, слабого и ничтожного, став безликим существом, не знающим тепла и света. В тот самый миг всё величие дьявола предстало пред презренным, посмевшим предать заветы Господа. Но отбросив печали заветов, сыскал на златозарном побережье юношу, утреннюю звезду Фосфор, восходящую перед солнцем. Протянув свою худую длань, безутешный король своими устами молвил: «Я так слаб и ничтожен, прикроешь ли мне спину? Станешь ли моим оружием, что снимет головы врагов с плеч?» Кровь пылала столбами света и извивалась, бежала ланью, когда юноша, что назвался Иваном, стал оружием короля малого королевства. Поклялся на крови в верности своему спасению, маленькому подсолнуху, что расцвёл в июле… Спас Галанте от хладных объятий тьмы его, именно тогда на предплечье юноши появилась метка — созвездие смерти, свидетельствующее о самой его сущности.

***

Всё то время, что Иван находился в его покоях, Райвис молча и неподвижно сидел в кресле у окна. Он был так бледен, что не показался бы средь мраморных изваяний живым. Но вдруг оживились мёртвые черты, и губы как-то странно улыбнулись. — Дрожи, дрожи, осиновый листок. Кто тебя дрожать заставил? Мать Ветра заставила, на камне стоя… — пропел латыш строчку из дайны со своей чистой, возвышенной безмятежностью. Пешка дошла до последней линии клеток, и ферзь в славе вернулся на доску, чтобы поставить королю противника шах и мат. — Шах и мат, Ваня. Взглянув на Райвиса, оружие безмятежно улыбнулось, признав своё поражение, впрочем, как и всегда. Насколько знал русский, его король всегда мысленно играет в шахматы против самого себя, при этом занимаясь своей работой. Многие описывают его как непризнанного гения, способного быстро осваивать новые навыки, и с этим утверждением он был полностью согласен. Галанте всегда полагал, что для него, как для короля, нет ничего невозможного, однако подчинить собственное тело своей воле и укротит дивные чувства, разрывающие его грудную клетку, он был не в силах. — Подойди ко мне, Ваня, — попросил мальчонка, покраснев, и оружие не могло не подчиниться. Слово бессильного короля — негласный закон. Став на одно колено пред своим ярким солнцем, Брагинский сразу же вздрогнул от холода пальцев Райвиса, которыми он коснулся его лица. Гладил с необъяснимой нежностью и любовью, заглядывая в его очи, что напоминали сотни умерших фиалок. — Ты моя опора и защита, мой меч и щит, моё оружие и… мой возлюбленный, — прошептал юный король, а после неспеша коснулся губ юноши, чувствуя опьяняющий привкус вина. Однако через пару секунд, по какой-то причине, он прервал поцелуй и коснулся своим лбом его. — Знаешь, никто и никогда не мог подумать, что на троне окажусь я, самый младший из трёх братьев и самый ничтожный. Я был всеми забыт и покинут, никто, кроме кормилицы, не дарил мне любовь и ласку. Потому, умоляю, дай мне немного своей любви, пускай она льётся из твоих уст, моё славное оружие. Больше не нужно было слов, Брагинский и так всё понял. Золотой шифон от неаккуратных движений юнца трещит и рвётся, драгоценные камни отрываются, осыпая пол словно бы далёкими небесными светилами. Иван легко дотронулся до разрумянившихся ланит своего правителя, и тут же кожа мальчишки была обожжена в те местах, где касались пальцы русского — Я мог бы узнать тебя по одному лишь прикосновению или по запаху! Я узнал бы тебя, даже если бы ослеп — по тому, как твои ноги ступают по моей родимой земле. Я бы узнал тебя даже на грани смерти, — прошептал Галанте, зарываясь в платиновые волосы бледными пальчиками. Медленно, но верно жизнь покидала это бренное тело… Думалось порой оружию, что стыдно падшим быть, склонив сальную голову пред кем-то и признавая власть над собой! Но стоит ему заслышать мелодичный голосок, узреть глаз сияния и улыбку, что нежнее материнской, он вновь падает на колени, сгорая от стыда. На колени перед тем, кто является олицетворением самого солнца… О, был Иван ничтожным существом, абсолютным оружием. Позабыли о нём и Боги, и мир, и даже (почти) люди, лишь в памяти дайн этого сильного духом народа он останется. Но надолго ли?.. А как долго они будут помнить этого мальчишку, что вскоре упадёт в сладостные объятия смерти? Но пока тот дышит, и руки, и стопы Ивана будут укутаны нежным журчаньем крови. — Ты моё растительное божество умирающей и воскресающей природы… — в самые губы Галанте прошептал Брагинский. Оружие не даёт ему и шанса мыслить трезво, его поцелуи опьяняют лучше любого вина, просачиваясь в кровь через кожу, клеймя именем Ивана. Ох, как же был до этого безмолвен рот мальчишки, чей дивный лик он каждый день превозносит, и как теперь он смущённо улыбается, в ответ его целуя.