После смерти

      Когда я захожу в высокое здание, примечательное за версту благодаря яркому фиолетовому свечению, лезвие серпа со звоном бьётся о край дверного проёма — вечная проблема того, кто не любит и не привык приходить тихо, будто собрался что-то украсть. Я завожу руку за спину, чтобы наконец снять оружие, и направляюсь прямиком в библиотеку, решив не беспокоить регента, который наверняка занят какими-нибудь исследованиями — я решил заняться примерно тем же, хотя наши предпочтения в методах и материалах не совпадали. Садовый серп с длинной деревянной рукоятью благополучно припал к стене, чтобы дожидаться меня там до следующей вылазки, а я хрустнул уставшими костями и направился к книжным полкам.       Палец лениво побрёл по корешкам, не находя ничего нового: тот же порядок, всё те же давно изученные темы… вот тут не хватает одного тома, посвящённого базовым основам тауматургии — похоже, Штраус одолжил её кому-то из своих учеников; на следующей полке нет пятисотдвухстраничной книги по оккультным практикам — эту взял я, забыл поставить на место. Обойдя несколько полок, я обратил внимание на то, что пролистывал накануне: «Окончательная смерть».       Автор относился к «молодым», и ему не особенно доверяли. Штраус плевался, слыша это имя, но всё же приобрёл несколько его творений для коллекции. Было лестно осознавать, что он собирает некоторые любопытные вещи специально для меня — для серьёзных исследований и обучения молодых вампиров они были бесполезны, но я часто скучал, потому что в свои сто лет знал наизусть большинство его книг из тех, которые не были слишком сложны в восприятии.       Раздались шаги. Я прекрасно слышал их, но решил не подавать вида — он наверняка начнёт задавать вопросы, если увидит, что я готов к беседе, а я не был. Так или иначе, в этот раз не сработало. — Как прошла ночь?       Ночь.       Штраус никогда не скажет «налёт» или «охота». Он слишком тактичен, чтобы говорить откровенно, но слишком любопытен, чтобы скрывать от него слишком много. — Я пришёл и сделал то, о чём меня просили. Шумно, но красиво.       Он еле заметно покачал головой, глядя куда-то мимо меня сквозь очки. Я продолжил делать вид, что увлечён книгой, но на самом деле сосредоточиться на чтении в его присутствии получалось редко. — Снова Кларк Цепеш? — поинтересовался он, кивнув на книгу и уже заведомо зная ответ. — Надеюсь, ты не воспринимаешь всерьёз эту беллетристику, дитя. — Меня это развлекает, — ответил я, оторвав взгляд от текста, и наконец посмотрел на учителя.       Его вид был обеспокоенным — я ненавидел это. Определённо, Штраусу не хватало свежей крови, а именно — нового ученика, которого он приютил бы и стал опекать так же, как меня. Несмотря на то, что я гораздо меньше всех его учеников нуждался в опеке, он почему-то уделял мне особое внимание. — Знаешь, Рик, — он назвал меня по имени, которое я выбрал после обращения, — часто вампиры стремятся устроить себе жизнь, похожую на ту, что была у них раньше, и выбирают какую-нибудь привычную сферу деятельности. Быть может, ты хотел бы стать вольным историком, как Беккет? Учёным? Литератором? — Думаешь, у меня плохо получается выполнять поручения за деньги? — Я не об этом, — вздохнул он, поправляя очки. — Просто… я вижу, как ты поглощён мыслями о загробной жизни. Тема интересная, не спорю, но всё хорошо в меру. С этим наёмничеством и книгами об окончательной смерти ты кажешься мне… слегка потерянным.       В очередной раз осмотрев корешки книг, я удивлённо вскинул брови и ткнул кончиком пальца в пустеющее пространство между ними. — А где «Властители»?       Максимилиан выдержал паузу, смеряя меня долгим взглядом. — У меня на столе. Я тоже решил освежить свои знания о вентру.       Я недоверчиво покачал головой, но всё же промолчал и снова опустил взгляд в книгу. «Новейшая история знает случаи, как дважды умершие навещали Сородичей, погружая их в состояние, схожее со сном…» — Недавно я беседовал с одним малкавианином, — продолжал регент, — и речь зашла о тебе. Я не сразу понял, кого он имеет в виду, потому что он назвал тебя Орфеем. — «…И плакала вся природа, слыша его грустное пение», — скучающим тоном процитировал я строчку из легенды, параллельно рассматривая чёрно-белую картинку в книге. На ней была изображена лишь пустынная местность, резко обрывающаяся там, где чернила интенсивно закрашивали пространство — некий обрыв в неизвестность. — Рик, могу ли я сделать предположение о том, что беспокоит тебя столько лет? Возможно, я даже помогу справиться тебе с этим иным способом, нежели тот, который ты так упорно исследуешь?       Я поднял руку и повернул её ладонью к Штраусу, показывая, что устал от беседы. Тот понятливо, хоть и неохотно кивнул, а затем тихо, почти бесшумно удалился в свой кабинет. Помнится, при жизни в таких случаях я использовал грубую, но эффективную фразу «мне не нужен психотерапевт», от которой решил отказаться уже на третьем десятке — необходимая перемена в характере.       Опустившись в кресло у стены, я наконец-то ощутил приятное расслабление. Ни один непрошеный звук не нарушал тишины: ни типичные для Даунтауна уличные перестрелки, ни разговоры регента с зашедшими к нему учениками — ничего. В какой-то момент буквы стали плыть перед глазами, и я решил поддаться этому состоянию.       За плотно задёрнутыми шторами понемногу стало светать.