Ранняя весна

Утра серая ртуть Мне бы просто уснуть А не это вот Всё А не это вот всё © Mujuice

Марго любит лето. Желательно у моря. Желательно с коктейлем в руке. С бесконечным доступом к коктейлям. Ноги в песке, аромат нагретой солнцем кожи, йодистый запах в воздухе и легкое опьянение пополам с ощущением, что ты в раю. Но на дворе весна. Весна же в Питере — филиал ада. Проверка на прочность, выносливость и нездоровый оптимизм. В Марго нет ни того, ни другого, ни третьего. Уже нет. Что-то ломается с лёгким треском внутри, когда он говорит: «Не звони мне больше». Говорит после того, как быстро и технично ебет на не расправленной даже кровати отеля, и что-то подыхает внутри нее от боли и безысходности. Самое бы время завыть отвратительно по-животному, но Марго, молча и не спеша, одевается и даже не хлопает дверью, когда уходит. Зато отрывается на дверце такси. Водила без стеснения подкатывает яйца, а у еле живой Марго нет никаких сил, чтобы поставить его на место или отшутиться, ее того и гляди стошнит прямо на этого пиздливого мудака, поэтому она выскакивает из машины за пару домов до своего. Тут же об этом жалеет, потому что ебучий город на Неве не создан для того, чтобы передвигаться по нему на шпильках, и весной ещё больше, чем когда либо. Ботинки тут же промокают, каблук застревает в щели между бордюром и асфальтом, и Марго все так же молча дёргает ногой, пытаясь высвободиться. Глухая ярость топит с головой. Хочется орать, смеяться, убивать, расплакаться, нажраться и залезть под одеяло. Но больше всего хочется сдохнуть. Стрелка по чулкам, ползущая вниз — как уровень того оптимизма, без которого весной в Питере проще вздернуться, нет, как блядский уровень ее самоуважения. Что это вообще? Марго давно забыла. Но похеренные чулки вдруг так жалко, до злых дурацких слез, что обжигают глаза, и Марго жмурится, стряхивая капли с ресниц, матерится шепотом яростно, люто, складывая такие конструкции, что слякоть под ее ногами должна бы расступиться, но нет, блять, лежит грязными комьями, уделывает ее ботинки и ноги выше. И ее длинному черному пальто достается, пока она ковыляет — блять, по-другому не скажешь — до дома, то и дело поскальзываясь, нелепо взмахивая руками и продолжая материться. До дома, господи, ей бы только добраться до дома. Дома тепло и сухо. Дома бутылка виски и Алекс. Алекс, который считывает все сразу, как только выходит в прихожую при ее появлении. Смотрит, как Марго, все так же шипя и матерясь, стягивает ботинки, и тут, конечно, только слепой бы не понял, что жизнь — пиздец, а Марго — блядская неудачница. И девушка напрягается в ожидании расспросов, но Алекс — золотце и умница, потому что ничего не спрашивает. Не спрашивает, даже когда Марго, стряхнув пальто прямо на пол, делает пару шагов в его сторону и, обхватив за колкий затылок, впивается губами в губы. Это не поцелуй, это блядский крик отчаянья. Это желание перекрыть того урода, им — Алексом. И он чувствует, понимает, приоткрывает рот и обхватывает Марго руками. Алекс позволяет себя целовать и забираться под футболку ладонями так, будто их развесёлый секс не был делом прошлого. Он лишь отстраняется, когда девушка тянет с него футболку и уточняет: — Точно? — в глазах помимо вопроса жалость, и Марго не хочет ее видеть, она снова к Алексу жмется, тянет ухо зубами и выстанывает, едва слышно: «Пожалуйста». Пожалуйста, ей не нужны разговоры. Пожалуйста, ей нужно что-то физическое, что-то, что можно почувствовать кожей, волосами, телом. Почувствовать, что ее можно любить, а не использовать, как чертову надувную бабу. И Алекс слушается, и уже сам целует ее, обхватив ладонями лицо. Жарко, медленно, нежно. Тянет молнию на спине вниз, оглаживая плечи, спускает платье, целует в шею, ключицы, втягивает в рот сосок. Марго прижимает его голову к себе, выгибается, подставляясь, стонет от того, как жесткие ладони проходятся по ребрам, но протестующие мычит, когда Алекс тянет ее в сторону своей комнаты. Никакой постели, блять, Марго не хочет, только не очередные простыни и подушки. И она, обхватив его за шею, разворачивается, вжимается задницей в пах, трется, оглядывается, чтобы увидеть, как Алекс шарит по ней глазами, а следом оглаживает руками спину, ягодицы, бедра, по-прежнему затянутые в чулки. — Блять, Марго, — выдыхает он восхищенно, — Блять. И в следующую секунду уже вжимается в нее, ныряет пальцами в трусики, дышит горячо в шею, а Марго, упираясь рукой в стену рядом с зеркалом, прогибаясь, выворачивает голову для поцелуя и не закрывает глаза. Она должна видеть, что это Алекс, а не та тварь, что, глядя своими рыбьими глазами, убивала ее сегодня медленно, но верно. Она смотрит на их отражение в зеркале и до самого конца не закрывает глаза. А после они всё-таки лежат на кровати Алекса. Абсолютно голые. Алекс целует ее в плечо, в ребра под грудью, в бедро: — Напомни, почему мы с этим завязали? — спрашивает, щекоча губами кожу. Утыкается подбородком в живот, смотрит оттуда на нее глазищами своими, ждёт ответа. Марго ведёт ладонью по его коротко обритому затылку — по росту волос, против — улыбается, когда Алекс жмурится, как чертов кот, и напоминает: — Потому что мы с тобой два долбоеба, которые влюбляются исключительно в мудаков, но сами не мудаки. Не мудаки, а лишь две черные дыры. Два ходячих пиздеца с поломанными внутренностями. Алекс усмехается, целует ее в ладонь. — Бля, точно, — говорит, и взглядом при этом проваливается куда-то. Марго даже знает куда — в собственную черную дыру, полную так хорошо ей знакомой тоски и безответности. Спроси Алекса про самоуважение и счастье, он тоже спросит: «Что бля?». Сейчас же вдруг ухмыляется, прикусывает ее пальцы и добавляет: — Но тряхнуть стариной было отлично. Просто охуенно. Нужно это перекурить. Марго усмехается, а потом и вовсе смеется. Запах травы забивается в ноздри, дым размывает очертания, или это уже косяк делает свое дело, расслабляя тело, мозг, тянущий узел внутри. Пара другая затяжек делает жизнь нереальной, поэтому Марго уже так легко все рассказать. О том, как хотела необременительного секса с баблом и вечеринками, а получила ебучую любовь под ребра. Она лежит головой на животе Алекса, затягивается поднесенным к губам косяком и через не сколько секунд выдыхает вместо с дымом: — Мне нужна почта его жены или номер телефона, — все плывет, и внутри по-прежнему труп смердит, но злость голодной волчицей уже поднимает голову и хищно клацает зубами. — У меня есть пара видео, которые она точно захочет увидеть. Алекс усмехается, затягивается. — Ты не сделаешь этого, — говорит. — Ты слишком добрая. — Я не хочу быть доброй, я хочу быть счастливой. — Ты ж понимаешь, что счастливой тебя это не сделает. — Это сделает несчастным его, а это уже дохуя круто. Алекс смеётся и снова подносит косяк к губам Марго. — Окей, — говорит. — Добуду тебе ее почту. Марго довольно урчит в Алексов живот, прикусывает зубами, а затем, резко приподнявшись на руках, нависает над ним. — Знаешь, почему мы не вместе? — М? — Алекс вопросительно вздергивает брови. — Потому что тогда бы мы стали современными Бонни и Клайдом и наворотили бы дохуя дел. — Мммм, звучит как отличный план на старость, — тянет этот придурок, а Марго ржет. Боль ворочается в груди, подкатывает к горлу, но она тянется губами к косяку в пальцах Алекса, а затем снова устраивается головой на его груди, трется затылком. — Если мы до старости доживём, — уточняет. — Если доживём.