Корпоратив

«Я так хочу перестать играть в эти глупые игры, но ты не хочешь заканчивать очередную партию.»

      Он так долго думал, что я ничего не замечаю. Не замечаю его насмешек, косых взглядов. То, как он разговаривает в моём присутствии. Отводит взгляд, делая вид, что я для него пустое место. Этот хитрый лис просто набивает себе цену. Но сам не видит, что превращается в мерзкую свинью.       Сапогов часто отбирал у меня родные очки, напоминая своим поведением хулигана-малолетку, который хотел показаться смелым в толпе сверстников. Но только никого рядом не было. Он делал это только для себя. Он хотел быть выше. Хотел быть лучше в собственных глазах. Для остальных он – мудрый начальник, возможно немного скупой на материальные ценности и чувства других, но зато он эффективен и держит канал на плаву. Но только для меня Сапогов – глупый и злой критикан, не способные ни на что, кроме глупого показного превосходства в мелочах, которые не заботят других людей по своему обыкновению. Он – просто червь, питающийся чужими неудачами и любящий дрочить на себя одинокими ночами. Ричард просто жалок. Мне жалко его.       Я обижался на него, топал ногами, проклинал его сгнившую душонку, мечтал найти его в сводках новостей в рубрике “Отголоски Криминальной России”, как одного из пропавших без вести, того, кого сбила машина и чей мозг размазало по холодному январскому асфальту, того, кого застрелили в переулке ради портфеля, набитого иностранной валютой. Я мечтал прочитать его некролог. Мечтал написать этот некролог. Этот мужчина – мой ноющий зуб, который я так мечтал вырвать из собственной жизни и забыть его. Но каждый день, на протяжении года, он не сводил с меня глаз, глумясь надо мной только за то, что я живу и работаю. Одно только упоминание этого человека заставляло мой глаз дергаться, а руку тянуться к бутылке. Я держался, хоть и удавалось это делать с большим трудом.       А в ноябре я просто устал злиться. Все нападки Ричарда не вызывали ярости – была лишь бесконечная усталость. Это ощущалась как бесконечная партия в шахматы, в которой ты делаешь ход пешкой, желая победить все фигуры противника на доске, а твой противник просто бегает вокруг тебя, не стремясь победить и не давая возможности быть сражённым. Проще говоря – трата сил и времени. И одним ноябрьским утром я проснулся с ошеломительной лёгкостью – я простил его. За всё то время травли – я прощаю ему этот период. Я готов улыбкой ответить ему на очередную язвительную фразу. Я готов подставить левую щёку, если правая уже онемела от ударов. Я сегодня иду на работу, готовым протянуть ему руку. Я принял этот мир. Я принял Ричарда Сапогова.       Однако, именно с этого момента в моей жизни я стал слишком часто думать о нём. Стало ещё хуже – теперь он проникал в мои сны, в мои мысли, причем не самые чистые. Каждую ночь я видел один и тот же сон: я, Таня и Сапогов, гуляем во дворе. Мы юны и ещё не знаем всей боли жизни. Настолько юны, что я ещё без усов, но у Тани уже растет грудь. Могу предположить, что нам здесь лет по 16, ведь Ричард переживает из-за выпускного. Но эти разговоры не имеют значения, ведь есть вещи и хуже чем выпускной. Каждый раз, когда Таня забегала домой на ужин в 7 часов, обещая вернуться к половине восьмого, я понимал, что этот сон снова будет иметь непристойный характер. Каждый вечер, в моём сознании, Ричард устало прижимался к моему плечу, а я ничего не понимая, позволял ему эту дерзость. Позволял гладить мою спину, позволял касаться моих ног, позволял смотреть в мои глаза. Я ощущал его тепло, его поцелуи, то, как он, хныча, просил расстегнуть собственную ширинку, просил грубых ласк под чернильным небом, утаскивая в щель меж панельными домами, прижимал меня к стене, ласкал губами моё тело, просил быть нежным, шептал моё имя. Я не помнил никогда, чем дальше мы занимались – моё сознание лишь позволяло вспомнить конец сна, где я, полуголый, целую перепачканного и усталого Сапогова. И каждый раз, просыпаясь в холодном поту, я выкуривал сигарету и пытался забыть это. Но это было незабываемо, не в самом хорошем смысле слова. Лишь однажды, я позволил своим навязчивым мыслям контроль над собой. Я дал волю себе настоящему. Тёмный вечер, свет лампы, сигаретный дым – сегодня комнату наполнило лишь моё тихое придыхание. Я позволил себе быть правдивым сегодня, позволил Сапогову взять верх надо мной. Рука на моей плоти была его рукой, в моей голове он сверху, держит на мне свой взгляд. Тот самый испепеляющий взгляд, который загонял меня в угол. Я был не против – я желал этого. Мне хотелось грубости, энергии, хотелось его эмоции. Он довел меня до пика – под покровом ночи, я, с шумным выдохом, снова отпустил эту часть своей жизни. Снова простился с частью Сапогова в моей проклятой жизни. Я задавался лишь одним вопросом – почему он всё ещё не может отпустить меня?       Завтра пройдёт корпоратив – пять лет нашему каналу, нашему дружному коллективу. Я так боюсь оплошать. Боюсь, что руки снова будут тянуться к горячительному, что голос сорвётся, нервы сдадут. Боюсь, что тело перестанет слушаться. Боюсь открыться ему под напором чувств. Я боюсь признать, что могу любить не только дам. Мне страшно, что меня привлекают не только девушки. Я боюсь своих мыслей, своих чувств, своих эмоций. Это так страшно – бояться самого себя. Ещё страшнее – ненавидеть себя за то, что ты такой.