Бег на месте

Как ни странно, но после этого инцидента жизнь Доена и Джехена стала проще и даже радостнее: у Джехена повысилось настроение от того, что им больше не будет мешать Юта и что Доен больше не сможет с ним видеться, а Доен же просто надеялся на то, что это все к лучшему, и что Юта будет счастливее подальше от них обоих. По прошествии недели Юта написал Доену, что он устроился в новом городе: снял себе небольшую квартирку, нашел подходящую подработку и уже подумывал над тем, чтобы перевестись на заочное обучение в своем университете, хотя хотелось бы больше практики. Доен тогда не мог не улыбнуться: по крайней мере, все складывалось куда лучше, чем он предполагал. Он старался не думать о том Джехене, который был холоден с ним и жесток, и сосредотачивался на мягкости его прикосновений, заботливых проявлениях в незначительных знаках или его действиях. Ему не хотелось вспоминать тот страх, который заполнил его изнутри, когда Джехен смотрел на него с ужасным презрением и ненавистью. Его обычно светлые глаза тогда были почти черными и такими темными, что можно было утонуть в их мраке. Да, Доен действительно догадывался о той самой темной стороне Джехена, которую тот усиленно сдерживал рядом с ним, которую скрывал, но она все равно проскальзывала в том его первом крике о том, что Доен больше никогда не вернется в цветочный магазин, в тех сильных, гневных руках, что стискивали его руки, в том темном взгляде, в котором можно было увидеть, как ревность сжигает его изнутри. Джехен был куда яростнее, агрессивнее, ожесточеннее и токсичнее, чем могло показаться на первый взгляд, и что Доен знал и понимал точно, так это то, что тот уверен в своей силе на все миллионы процентов. Он был самоуверен, он мог видеть слабости других людей и пользоваться этим, он мог видеть собственные слабые стороны и мастерски скрывать это, и именно поэтому он был силен. Доен знал, что если бы воевал с Джехеном, то точно бы проиграл ему: тот умел играть не то чтобы грязно, а скорее отвратительно, его не волновали чужие чувства, судьбы и сами люди в принципе, и это была еще одна причина его исключительной силы. Доен, несмотря на то, что знал прошлое Джехена и что ему пришлось пережить, на самом деле до сих пор не мог понять, в чем же заключается его слабость. Джехен был подобен нерушимой скале, возвышающейся до самых небес, но даже видя это, Доен продолжал раз за разом молить Господа перед сном о его счастье и здоровье. Доен не знал чем хочет заниматься, ведь всегда думал, что будет жить в обители рядом с настоятелем, однако когда настало время выбора, он не знал, что ему выбрать. Джехен предлагал ему множество разных вариантов, но при этом не уставал повторять, что нужно учитывать свое желание и собственные возможности, коих у Доена оказалось на самом деле не так уж и много, поскольку он не ходил в школу и не изучал того, чему учились другие нормальные дети. Джехен предложил просто походить на экспресс-курсы для таких же, как и сам Доен: дезадаптированных людей, которые по каким-либо причинам были оторваны от общества. Они длились всего год, и это казалось оптимальным вариантов, и после этого можно было, конечно, не получить высшее образование, но хотя бы поступить в колледж. Доен радостно согласился, и Джехен записал его на курсы. Там Доену нравилось: он привык разговаривать с людьми, а особенно с теми, кто отчаянно нуждается в помощи, в наставлении. Он уже не был святым отцом, однако по какой-то причине его одногруппники тянулись к нему, один за другим рассказывая ему истории своих жизней, как тяжело им дается социализация, и у Доена сжималось сердце от того, как же все-таки много разных судеб у людей и через что им всем пришлось пройти. В какой-то степени это заставляло его чувствовать благодарность за то, что ему не пришлось испытывать всего того, что испытали эти люди, потому что их жизни были куда тяжелее его собственной и отчасти напоминали ему о Джехене. Всех объединяло одно: они стали такими лишь по вине других людей, которые поставили их в такие условия, и это был еще один момент, когда Доен убедился в безосновательной жестокости людей друг к другу. Каждый раз, приходя домой с курсов и встречая Джехена после работы, он плотно прижимался к нему, будто благодаря: Джехен был сильным и он подарил Доену такую счастливую и вполне себе беззаботную жизнь. Джехен был богат, он безвозмездно отдавал Доену все это: оплачивал курсы, покупал любые вещи и еду, чтобы его порадовать, дарил подарки, холил и лелеял. Тем же людям, которые учились с Доеном, курсы оплачивало государство или же неравнодушные родственники. Юта часто писал ему: отправлял фотографии, рассказывал о новых происшествиях, и он снова помогал кому-нибудь. Это заставляло Доена улыбаться, но он ничего не говорил обо всем этом Джехену, чтобы избежать конфликта. Джехен знал, что Юта уехал, но надеялся, что припугнул его достаточно, чтобы тот больше не мешал им. Так прошло мирных полгода, и Джехен отправился в больницу к Джонни за плановым медосмотром и заодно прихватил с собой Доена. Там их обследовали по первому разряду, и уже к концу дня Доен спокойно сидел в коридоре в ожидании Джехена, который был в кабинете Джонни, решая какие-то дела. В клинике было на удивление пусто: Джонни говорил, что в основном все пациенты лежат на других этажах, а так как день уже подошел к концу, остальных клиентов уже не было. За тот час, что Доен просидел один в коридоре у кабинета, прошла лишь одна медсестра, и это отчасти угнетало. Доен хоть и был терпеливым, но ему откровенно надоело ждать, и он не понимал, что же такого важного они там с Джонни обсуждают с Джехеном. В коридорах было полутемно: свет горел только в кабинете Джонни и над Доеном. Создавалось жутковатое ощущение,которое заставило Доена поежиться от неприятных воспоминаний о собственной темной комнатке в обители. Доен решается поторопить Джехена, потому что откровенно хотелось есть и просто домой, и поэтому он встает, нерешительно приоткрывая дверь. Там Джехен полусидит на столе Джонни и вертит в руке какую-то маленькую статуэтку. Джонни сидит на мягком стуле у журнального столика перед ним и вдруг усмехается: - Не думаешь ли, что твоим играм скоро придет конец? Джехен принимает максимально невинное выражение лица, спрашивая: - Играм? О чем ты? Не понимаю. Джонни же спокойно поясняет: - Можешь притворяться сколько угодно и делать вид, что ничего не происходит, но мы оба знаем, о чем я говорю и о чем спрашиваю. Раньше все было куда яснее и проще, поскольку ты был один, но теперь в твоей жизни появился Доен, которого ты, к счастью или к сожалению, любишь, и все автоматически стало куда сложнее. Джехен молчит, разглядывая изящную фигурку бронзовой девушки в своих руках, и Доен видит, как тот о чем-то раздумывает, явно борясь с самим собой. Он видит это по его поджатым губам и темному взгляду, проскальзывающему сквозь предмет. Доен сам не понимает, почему продолжает подслушивать, он знал, как это плохо, но он именно в этот момент вспоминает разговор с Джонни и о той тайне, которую якобы Джехен скрывает. Джехен крепче перехватывает статуэтку, будто грозясь сломать хрупкую девушку, а затем поднимает на Джонни пугающе холодный взгляд - это не шло ни в какое сравнение с тем, что испытал когда-то Доен. Он говорит тихо, почти шипяще, но это кажется таким оглушающе громким то ли от сквозящей угрозы в каждом звуке, то ли от презрения: - Я всегда считал, что у тебя длинный язык, Джонни. Если я впустил тебя в свою жизнь, это вовсе не значит, что тебе позволено вот так легко вмешиваться в нее. Хватило и того твоего разговора с Доеном: ты настолько его смутил, что я уже начал подумывать над тем, чтобы избавиться от тебя и от твоей клиники к черту. В конце концов, и ты, и все те люди, что работают здесь, зависите от меня. Джонни отвечает на удивление спокойно: - Мы зависим не от тебя, а от совета директоров, лучших врачей и богатых клиентов, которым нужна квалифицированная помощь Джехен усмехается: - Правда? Напомни, кто построил эту клинику? Кто дал тебе клиентскую базу? Кто дал тебе денег на дорогостоящее оборудование? Что, память подводит? Так я напомню. Это был я, Чон Джехен. Я все это сделал, без меня ты бы до сих пор прозябал в той жалкой государственной клинике и лечил бы бедняков за жалкие гроши. Но у тебя есть прекрасные апартаменты в Каннаме, Кайен, на который тебе даже копить не пришлось, а еще три банковских ячейки с приличными суммами... Мне продолжать? Джонни сжимает бокал с абсентом, что держал в руке, и цедит сквозь зубы: - Я понял. Но стоит ли мне напоминать, что это я все эти годы являюсь тем, кто хранит все твои тайны. Говоря "все", я имею в виду даже ту, самую страшную, которую ты так боишься раскрывать Доену, ведь стоит ему узнать обо всем, то ты останешься один Джехен улыбается даже слишком самоуверенно и будто пропевает: - О, он не узнает. Никогда не узнает. Тебе лучше держать рот на замке, потому что стоит тебе намекнуть еще раз ему, что я что-то скрываю, то я забуду обо всем, что нас связывает, и покончу с тобой. - Скажи, ты хотя бы на секунду думал над тем, что совершаешь ошибку? Жалел ли кого-то из них когда-нибудь? Того же Чону. Я знаю, он тоже виноват, потому что сдал тебя другим, но он хотя бы признал свою вину Джехен с громким стуком ставит статуэтку на стол, будто припечатывая ее к поверхности. Доен не видит его лица, поскольку тот отвернулся, глядя куда-то на стену с многочисленными грамотами и наградами. - Почему мне должно быть жаль? И почему это ошибка? Они ведь даже на секунду не задумались обо мне, о том, что делают со мной. О моей жизни, о моих чувствах, о моей боли. Ни они, ни родители, которым было просто плевать. Чону мне не жаль. Он был трусом, но ты прав, ему хотя бы хватило совести признать собственную ошибку и начать умолять меня о прощении. Он хотя бы лил по мне слезы в тот миг. И именно поэтому я был милосерден, когда убил его сразу. В этот миг дыхание Доена замирает, и его руки испуганно вздрагивают, задевая дверь, которая громко захлопывается. Джехен и Джонни резко оборачиваются, и оба понимают, что их кто-то подслушивал. Доен не может двигаться, у него похолодели руки и ноги, а тело ослабло. В следующую секунду дверь распахивается, и он видит нахмуренное лицо Джехена, который выдыхает в неверии: - Доен? Он все понимает сразу, стоит ему увидеть этот испуганный взгляд и дрожащие руки. И он наверняка знает, что руки и ноги у Доена холодные, чтобы было легче убегать от опасности. Доен смотрит недоверчиво, не веря в то, что только что услышал, а Джехен же понимает, что с этого момента начинает терять его. Доен делает шаг назад, и Джехен тихо произносит: - Доен, давай ты просто возьмешь меня за руку, и мы поедем домой. Ты, наверное, уже заждался тут... Он протягивает к нему руку, но тот мотает головой, как капризный ребенок, делая еще один шаг назад. Тогда голос Джехена становится требовательнее: - Доен, не стоит так себя вести. Мы ведь просто можем поговорить... Доен срывается с места, убегая так быстро, как только мог. Джехен бежит следом, громко зовя его. Доен бежит по темным коридорам, судорожно думая о том, почему же везде выключен свет и почему никого нет в этой чертовой клинике. Это кажется забавным - почему именно в такой момент он думает именно об этом и почему вообще может думать? Джехен кричит его имя, и Доен буквально ощущает его дыхание за своей спиной. Его пугал не Джехен, а то что могло с ними случиться, если тот его догонит. Доен ничего не видит из-за полумрака и пелены перед глазами из-за скопившихся слез. Он даже не знал, что душит его сильнее, - неверие, то, что ему сейчас приходится убегать от Джехена, или же та тайна, которую тот скрывал от него. Значит ли это, что если он сделал это с тем Чону, то и все остальные тридцать семь человек погибли не просто так? Джехен сбивает его с ног, падая сверху, и Доен вырывается вслепую: он бьет руками по воздуху и скользит ногами по гладкому полу, но Джехен - что же, Доен всегда это знал - намного сильнее его, он держит крепко, до боли и синяков, стискивая стальными пальцами его запястья и вжимая брыкающееся тело в холодный кафель. Доен слышит сбивчивое: - Доен.. остановись... успокойся, давай поговорим.. Я не сделаю тебе больно.. Он слышит, но продолжает сопротивляться и пытаться выбраться из-под Джехена, который сейчас казался раз в сто тяжелее него. Слезы срываются с его глаз, и он не знает, зачем кричит. Джонни слышит эти крики в соседних коридорах - то, как Джехен пытается поговорить с Доеном, и как сам Доен кричит, сопротивляясь, но лишь вздыхает, закуривая сигарету. Их никто не мог услышать, потому что в это время никто не оставался на этом этаже. Доен сипло выдавливает: - Пусти... Отпусти... Джехен тяжело дышит над ним, не отпуская ни на секунду, и смотрит с ужасным отчаянием. В темноте Доен видит его блестящие глаза и понимает, что это начало конца, которого так боялся Джехен. Вскоре силы Доена иссякли, и он тяжело опускает голову на пол, глядя прямо в лицо Джехена над ним. Ночной свет из окна падает прямо на них, и у Джехена болезненно сжимается сердце от происходящего и заплаканного лица Доена. Он произносит низким голосом: - Ты боишься меня? Доен поджимает губы и прикрывает глаза от бессилия - Джехен смотрел с такой надеждой и любовью даже сейчас. И Доен понимает, что ведет себя ужасно ненормально: зачем он поддается этому человеку? Зачем позволяет ему вот так влиять на себя? А затем вспоминает, что даже из-за одного его поцелуя готов сдаться. Доен шепчет: - Самое забавное, что я с такой уверенностью говорил о том, что ты кто угодно, но только не убийца. А на деле вот как все оказалось. Это и есть та самая тайна, которую ты так усиленно скрывал от меня все это время? Джехен лишь отвечает: - Да. - И все те люди... они ведь все тоже погибли не случайно? Как они все умерли? - Лишь Чону умер без мучений. Доен понимает все и отворачивается, не в силах вынести этот пристальный взгляд над собой. - Доен, я тебя люблю. Да, я убийца, но не думаешь ли ты, что мои поступки оправданы? Где был твой Господь, когда они делали все это со мной столько лет? Где была его справедливость, когда даже спустя столько лет никто из них не понес наказания? Они все жили хорошо и припеваючи: обзавелись работой, завели семьи, продолжали радоваться жизни. И никто, слышишь, никто за все это время даже не вспомнил обо мне, даже не пытался меня найти, чтобы хотя бы извиниться. А я ведь не забыл ни секунды. Я должен был это сделать. Доен вздрагивает, когда горячая слеза падает на его лицо и тут же стекает вниз. Джехену было снова больно, и Доена теперь одолевает чувство вины: а разве Джехен не прав? Он лишь шепчет: - Поехали домой.