Бег на месте

Спустя час Джехен все же решается постучать в комнату Доена, и тот разрешает войти. Он сидит на подоконнике, разглядывая то, что находится снаружи, обняв ноги, и выглядит настолько сожалеющим, что Джехен сразу говорит ему: - Ты ни в чем не виноват. - Я прежде никогда не злился ни на кого. Джехен садится рядом и улыбается: - Все бывает в первый раз. Говорят, злиться тоже полезно для организма. В разумных пределах, конечно. Доен неуверенно улыбается в ответ. Они снова молчат долгие минуты, думая о своем, и Джехен произносит: - Ты прав. Даже имя, что ты знаешь и которым каждый день зовешь меня, не мое настоящее. Раньше меня звали Юно. Я сменил имя, когда родители выгнали меня из дома. Не хотел зваться тем именем, что они мне дали при рождении. Доен молчит, внимательно слушая, и Джехен продолжает, глядя прямо перед собой: - Они никогда меня не любили, как положено родителям. Хотя бы за это я их уже ненавижу. Они мне ничего, кроме имени, не дали. Бросили меня на произвол судьбы, просто присутствуя, как декорации в моей жизни. Мы были бедны. На грани нищеты жили, и это давало лишний повод одноклассникам надо мной издеваться. Я был жалким... был слабым... отвратительно слабым. И они все пользовались этим. Почти двенадцать лет унижений. В семнадцать я начал осознавать, что мне не нравятся девушки, в отличии от парней. В моей жизни появился один друг, первый человек, которому, казалось бы, было не все равно на меня, который просто хотел узнать меня как человека. Если бы я знал, как ошибался... Он был неплохим, но... оказался трусом. Сказал другим, что я, возможно, гей, и они, конечно же... хах, что теперь говорить... все равно каждый из них поплатился за свои поступки... От последних слов у Доена пробегают мурашки, которые пробирают до самых костей, будто ему в один миг стало холодно, и он поднимает взгляд на Джехена, который будто бы сняЛ с себя это наваждение откровенности. Доен буквально видит, как тот в одну секунду снова надевает маску и улыбается, поворачивая голову. Это выглядело отчего-то жутко, потому что Доен видел, как Джехену больно даже просто это вспоминать, однако он сейчас сидит и улыбается так, словно рассказывал милую историю со школьных времен. - Что значит... каждый поплатился? Джехен молчит с минуту и оглядывается, чтобы посмотреть в окно. Он мило жмурится от теплых солнечных лучей и поворачивается обратно, вдруг довольно усмехаясь: - Ну... один покончил с собой, сбросившись с крыши, другой, попал в аварию, потому что были неисправные тормоза в его старой машине, третий погиб при попытке ограбления... Нас в классе было тридцать восемь человек, и тридцать семь в итоге оказались в могиле по разным причинам. Я, конечно, в Бога не верю, как ты, но есть в этом какая-то божественная справедливость, не находишь? - Ты... остался из всех них один? Джехен лучезарно улыбается: - Да. Но не бойся, со мной-то уж точно ничего не случится, поскольку по сравнению с этими мерзкими людишками, я просто ангел. Он треплет Доена по голове, спрыгивает с подоконника и почти уходит, как останавливается в дверях: - Я приготовил завтрак. Тебе лучше все съесть. В Доене поселяется ужасное чувство подозрения, но он усиленно избегает всяких мыслей. Джехен мило о чем-то говорил ему, пока Доен завтракал, а тот все никак не мог отойти от тех мыслей и слов, что сказал ему Джехен. Он был таким спокойным и в то же время чрезвычайно довольным из-за смерти стольких людей, которых он когда-то знал, и этот факт пугал Доена и заставлял беспокоиться. Нормальный человек не должен был радоваться подобному, сама мысль о смерти пугала каждого, но Джехен, казалось, просто-напросто был доволен подобным раскладом и даже не думал беспокоиться. Он считал это нормальным, и Доен, глядя на легкую полуулыбку на его пухлых губах, все никак не мог перестать думать о том, что Джехен даже сам не подозревает насколько ненормален. Джехен все же замечает его подавленное настроение и ближе к обеду подходит снова, мягко окутывая его талию своими горячими руками. Он прижимается со спины, коротко целует в основание шеи и тихо спрашивает: - Ты так расстроился из-за моего рассказа? Готов поспорить, тебя беспокоит, что умерло столько людей. Но не волнуйся, они это заслужили... Доен не выдерживает, шепча: - Как ты можешь такое говорить? В отражении оконного стекла Доен видит промелькнувшее удивление на красивом лице позади и тяжело выдыхает - Джехен не понимал. Удивление сменяется злостью, и Джехен разворачивает Доена к себе лицом. Доену не больно, но то, как лицо Джехена искажается этой отвратительной ужасающей гримасой, пугает и заставляет сердце биться быстрее, а руки и ноги похолодеть. - Я знал, что ты не поймешь меня. Может, именно поэтому я так сильно не хотел рассказывать о себе. Жалеешь их? Сожалеешь о смерти тех, кто о чужих жизнях не думал? О тех, кто почти каждый день избивал меня, портил вещи, пытался утопить в грязном унитазе, поджег щенка, которого я усиленно прятал под мостом в попытке уберечь от этих тварей? О тех, кто, жег окурки о мое тело, пока я продолжал корчиться от боли на грязной стройке, о тех, кто, в конце концов, изнасиловал меня, а потом пытался сбросить с крыши, чтобы скрыть свои преступления?! Доен ежится, когда слышит все это, но особенно сильно его коробит от последнего предложения. Джехен смотрел с такой болью и горечью, Доен просто не мог выразить, как выглядела эта боль в его красивых глазах, - будто вся мощь и боль Вселенной обрушилась на Джехена, и он пытался все эти годы позабыть обо всем, предпринимая бесчисленные попытки забыться, уйти от реальности, поднять себя на вершину, найти нечто большее, найти смысл. В следующую секунду Доен слышит тяжелый выдох, а затем какие-то снисходительные слова: - Ах, я и забыл... Может, настоятель был и прав, когда говорил о том, что ты преисполнен благочестия. Ты... ты же... иначе не можешь. Это же ты. Любишь людей, пытаешься исполнять все законы и устои. Скажи, есть ли мне место в твоем сердце? Могу ли я заменить там твоего Бога, что наплевал на людей? У Доена с глаз срываются слезы. Он безмолвно плачет, глядя прямо Джехену в глаза, а затем тянется к нему, нежно обнимая. Джехен пораженно выдыхает, когда видит сначала это лицо напротив, а затем ощущает любимые объятия того, кого желал больше всего на свете. Доен умел сочувствовать, и любить он мог не меньше. Джехен обнимает в ответ, лишь прижимая его к себе еще крепче. Он ощущает, как Доена трясет от переполняющих его чувств, а затем, когда отрывается от него и берет ладони в свои, то понимает, насколько они холодные. Этот факт заставляет его устыдиться собственного гнева и собственных слов. Джехен трет руки Доена в попытке согреть, а затем удрученно произносит: - Я снова напугал тебя. Твои руки холодные, и я наверняка знаю, что и ноги тоже. Кровь отливает от конечностей, когда человеку страшно, чтобы было легче убегать. Ты, как и всегда, ни в чем не виноват. Но скажи же... почему ты плачешь? Доен стирает слезы, отвечая: - Мне стало больно, потому что больно тебе. Я знаю, что люди порочны, но то, как они необоснованно были злы к тебе, как ужасно поступали с тобой.... Разве могу я судить кого-то? Я не имел права тебя судить, поскольку ты столько пережил, но при этом сумел сохранить то самое доброе, нежное и светлое, что было в твоей душе. Ты не разучился любить. Я просто заберу твою боль. Только позволь мне... Он тянется к губам Джехена, тут же получая нежный поцелуй. Джехену горько и хорошо одновременно, и то, как Доен излечивал его изнутри, будто помогало Джехену дышать с каждым разом все свободнее. До этого он никогда не мог сделать это без теснящей боли в груди. Доен любил, Доен давал то самое светлое, что у него было, и помогал Джехену не забыть, но больше не воспринимать свое прошлое так болезненно, как прежде.

***

Джехен помогал Доену освоиться: водил по разным местам, показывал свои любимые, давал попробовать много разной интересной еды и напитков, но от алкоголя Доен усиленно отказывался, и Джехен не настаивал, лишь мягко предлагая. Доена радовали такие прогулки и выходы - он познавал мир, пусть и таким простым способом, еда была такой вкусной и насыщенной, что его это ужасно удивляло, а особенно сильно то, как же он все-таки прожил столько лет без подобных вещей. Доен замечал, что на Джехена заглядывались люди, женщины в особенности - он был статным, красивым и просто-напросто привлекал людей одним своим уверенным видом. Доен всегда был незаметным, поэтому на него даже никто особо не смотрел. В один из дней Джехен помог Доену выбрать целый ворох одежды и купил это тоже все за раз. Почему-то именно тогда Доен впервые задумался над тем, сколько же денег на него тратит Джехен каждый раз, и это в какой-то мере даже удручало. Он просто не знал, как отплатить ему за все то, что Джехен для него делает, и заставляло чувствовать обязанным. Джехен отмахивался, говоря, чтобы Доен не беспокоился и просто наслаждался жизнью, ведь ему тридцать два, а он ни разу до этих дней не знал о чем-то подобном. Джехена делал счастливым даже радостный вид Доена. Тот умел радоваться каждой мелочи - еде, солнцу, милым вывескам магазинов, детям, что встречались им в магазинах или кафе, купленной одежде, и даже просто когда Джехен привозил ему после работы разную канцелярию по типу бумаги и степлеров. После того признания о прошлой жизни мир Джехена будто посветлел и стал восприниматься легче. Или, может, так на него действовал Доен, что всегда был рядом.