Бег на месте

В следующий раз Доен просыпается уже в какой-то ужасно светлой комнате, лежа на животе. Рядом сидел Джехен и, увидев, что тот пришел в себя, тут же слезает с кресла, садясь прямо перед его лицом. - Доен, ты, наконец, очнулся. Я так испугался. - Где я? Что со мной? - Пришлось отвезти тебя в клинику Джонни. Тебе стало хуже из-за ран, инфекция начала распространяться, но тебе повезло. Сейчас уже все хорошо. - Сколько мы уже здесь? - Ты здесь уже четвертый день. Доен хочет встать, но Джехен не дает ему этого сделать. - Полежи, я позову Джонни. Доен остается лежать до тех пор, пока не приходит Джонни. Тот его осматривает, о чем-то тихо говорит с Джехеном, а затем уходит. Доен чувствует слабость и все же, несмотря на слова Джехена и собственное состояние, поднимается с постели. Отекшие конечности слушаются плохо, и ноги почти не держат, но он упорно идет к двери, за которой стояли Джонни и Джехен. Он уже почти хватается за ручку, как дверь открывается, и он встречается с удивленным взглядом Джехена. - Доен, почему ты встал? - Я не понимаю, все ведь было хорошо. Почему я оказался здесь? Джехен закрывает дверь и подводит к кровати, заставляя сесть. - Не волнуйся. Самое страшное уже позади, все, что осталось, - это излечить твои раны на спине. В этот раз точно все хорошо. Такое бывает, когда у тебя есть открытые раны, инфекция или какая-то еще зараза может проникнуть в организм, и тогда все становится намного хуже. Неужели тебе в церкви даже об этом не рассказывали? - Ну... я знаю, что люди болеют, но чем конкретно и почему мне никогда не говорили. Просто всегда объясняли тем, что Господь никогда не посылает болезни просто так. Это испытание или наказание, поэтому... Джехен останавливает его, крепче схватив за ладони: - Это не так. Люди болеют по разным причинам, но уж точно не потому, что ваш Господь кого-то пытается наказать. Хочешь сказать, что дети, которые в его глазах невинные существа, в чем-то провинились? - Об этом я не думал. Джехен улыбается: - Мы еще поговорим об этом, но сейчас скажу вот что: это все с тобой случилось лишь потому, что этот сумасшедший старик самый настоящий садист. Хочешь есть? Я принесу тебе чего-нибудь. - Я хочу... с тобой уехать отсюда. Я никогда не был в больницах, но мне здесь не нравится. Джехен понимающе улыбается. К вечеру они приезжают обратно, и Доен все же отмечает, что спина болит уже не так сильно. Доен после ванны стоит перед зеркалом и снова рассматривает свою спину - раны выглядели уже не так плохо, и он с облегчением вздыхает. Джехен стучит. - Джонни сказал, что каждый раз после ванны тебе нужно обрабатывать спину мазью. Ты закончил? - Да, ты можешь войти. Джехен входит с бинтами и тюбиком мази в руках. Доен разворачивается обратно к зеркалу, пока Джехен аккуратно обрабатывает раны. Он случайно нажимает сильнее положенного, заставляя Доена вздрогнуть от боли и неожиданности. Джехен тут же извиняется и коротко целует его в шею. - Ты действительно так любишь меня? Джехен смотрит в отражение через его плечо с неким удивлением, но все же отвечает: - Да. Хочешь скажу, что было бы, если бы я тебя не любил? - Что же? - Я бы соблазнил тебя, словно змей, взял бы тебя прямо в церкви и заставил бы смотреть на огромное распятие, что висит у вас там. А после ушел бы, совершенно наплевав на то, как тебе горько и больно из-за совершенного греха. И больше бы не вернулся. А после рассказывал бы об этом своим немногочисленным друзьям с усмешкой на губах, когда подвернулся бы случай, они бы снова называли меня невыносимым, но смеялись бы вместе со мной. Вот бы как было, если бы я тебя не полюбил неожиданно для себя, Доен. У Доена спирает дыхание от этих тихих слов, сказанных бархатным, низким голосом, но что больше всего пугает и поражает, так это глаза Джехена, которые смотрели на него через отражение в зеркале с ужасающим холодом и безжалостностью. Такой Джехен пугал и заставлял сердце замедляться. Буквально через пару секунд тот лучезарно улыбается и уже громче произносит, накладывая бинты: - Как прекрасно, что мы любим друг друга. Должно быть, сам Господь свел нас. На последних словах он незаметно усмехается, но Доен прекрасно слышит это тихое презрение и отвращение к одному упоминанию Бога и всего, что связано с верой и религией. - Ты так сильно ненавидишь Бога? - За что же любить его? Если так подумать, Доен, то несмотря на все вот эти ваши бесконечные восхищения им, этот Бог совершенно нелогичное, глупое и до отвратительного эгоистичное существо. Создал людей и играется ими, как хочет. Но потом что? Они говорят, что это испытания или наказания за все грехи, но знаешь, что... Это все бред, поскольку люди настолько отвратительны и прекрасны одновременно в своей сущности, что никаким божественным вмешательством тут и не пахнет. Если один рождается в нищете, а другой с серебряной ложкой в заднице, то где же эта божественная справедливость, а, Доен? - Ты злишься из-за того, что родился в этой самой нищете? Красивое лицо Джехена вдруг искажается злостью и какой-то болезненностью. Он разворачивает Доена лицом к себе, крепко держа за локоть. Джехен говорит тихо, медленно, почти шипя: - Я не мог всю жизнь сидеть и ждать, пока этот Бог вдруг спустит на меня свою справедливость. Только я смог взять эту жизнь под контроль. Я сделал себя сам, выбрался из той помойной ямы, в которой родился и был вынужден расти. И если бы дело было только в нищете, я бы пережил. Много людей это переживают и остаются хорошими людьми. Но я не смог справиться со всем этим, поэтому не стоит удивляться тому, что я грешен и не такой хороший и прекрасный, каким ты меня считаешь. Я вовсе не такой, как ты думаешь. И сейчас больше всего я боюсь, что узнав меня до конца, узнав мою истинную сущность, ты разлюбишь. Оставишь меня. Доен прикасается кончиками пальцев к его щеке, а затем разглаживает ими напряженную складку между бровей. - Я оставил ту жизнь, которую знаю досконально. Пришел в совершенно чужой и новый для меня мир лишь потому, что ты живешь здесь. Потому что ты позволил мне быть в твоей жизни. Неужели этого недостаточно для того, чтобы доверять мне полностью, как я доверился тебе? Я знаю, что все люди грешны, никто не чист и не невинен, словно дитя. Но я люблю людей, со всеми их пороками и темными мыслями, потому что иначе я не могу. Я просто такой. А тебя я люблю в особенности. Джехен немного расслабляется и, тяжело выдохнув, утыкается лбом в его плечо. - Я пока не готов. Может, позже. Доен слабо улыбается, приглаживая его волосы: - Конечно. Я умею терпеливо ждать. Джехен снова провожает его до гостевой комнаты и уходит в свою. Доен снова засыпает на полу. Утром Джехен находит в том же положении, что и тогда, и уже хочет разбудить, как его останавливает мысль о том, что Доену просто-напросто неудобно спать в этой постели. В отличии от гостевой, в его спальне кровать была куда тверже, поскольку он не любил мягкие матрасы. Судя по всему, Доен не привык к такому. Он звонит своему помощнику и велит ему купить к вечеру матрас пожестче, а сам остается до самого обеда дома. Доен спит долго, поскольку никак не мог привыкнуть к новой обстановке, и Джехен, сидя на полу рядом с ним, все никак не мог отделаться от мысли, что его жизнь меняется просто ужасно кардинальным образом. Он мало того, что разрешил себе завести отношения, так еще и так безрассудно впустил в свой дом, постоянно беспокоился о Доене, и одна мысль о том, что тот сумасшедший старик мог с ним еще вытворять все эти годы, заставляла испытывать тихую ярость. Доен спал, словно беззащитный ребенок: плотно закутанный в теплое одеяло почти до самого носа и лежащий в позе эмбриона, он вызывал в Джехене какие-то странные щемящие чувства. Джехен медленно вдыхает, сминая пальцами рубашку на груди. Внутри раньше он ощущал ничего, кроме безграничной пустоты и тихой злости, которую выплескивал в одноразовом сексе, алкоголе по вечерам и во время занятий по боксу три раза в неделю. Сейчас же в груди ощущалось что-то ужасно тяжелое, но это чувство тяготения было таким всеобъемлюще приятным, что он ничего не мог с собой поделать. Доен был не сказать, чтобы милым или каким-то прелестным, - несмотря на то, что он все же был молодым мужчиной, его аура и внешность были до странного чистыми и невинными, а добрая улыбка и мягкие прикосновения вселяли в душу какое-то чувство просветления и теплоты. Джехен рядом с ним чувствовал себя нужным и лучше, чем он был на самом деле. Но в то же время ему казалось, что недостоин находиться рядом с таким, как Доен. В конце концов, он сделал много плохих вещей: Джехен не гнушался использовать людей для достижения своих целей, выпивал, блудил, почти всегда лицемерил и по сути своей презирал практически всех людей автоматически, поскольку знал, насколько они отвратительны, хотя и выглядят милыми и добрыми. Когда он встретил Доена, поначалу все же казалось, что и он относится к их числу, хоть и был святым отцом, но к церкви Джехен никогда не относился серьезно, а уж тем более к их служителям, но вскоре понял, что тот был как будто неким исключением. И вот уж тогда ему захотелось Доена по-настоящему. Джехен знал, на что способен ради того, чтобы заполучить то, чего желает, и применять плохие методы по отношению к Доену совершенно не хотелось - при всей своей кажущейся радостной и спокойной натуре Джехен понимал, что и этот человек имеет свои секреты, свою боль, свои плохие стороны. Из темных сторон пока Джехен обнаружил лишь его периодически проскальзывающее упрямство и его нежелание быть честным во всем, что касается его состояния. Доен не любил лгать, но делал это, как и другие люди, но в этот раз Джехен понимал, что его это нисколько не отталкивает, а наоборот привлекает. Но самой ужасной стороной Доена в его натуре была его безусловная любовь ко всем людям. Джехен, который их презирал и порой даже, казалось бы, ненавидел, не понимал этого. Люди были отвратительны, и Доен, как никто другой, знал это, но продолжал прощать их, продолжал любить и принимать такими, какие они есть, и пытаться им помочь даже простым разговором. Может быть, это была одна из сторон, которую Джехен не принимал какой-то частью своего прошлого, но при этом он и любил ее другой своей частью, той, что он приобрел вместе с ним. Доен в какой-то мере за такой короткий срок научил его любить, не целиком, но делал это постепенно и незаметно для самого себя. Он был хоть и взрослым, но как маленький ребенок не замечал многих вещей, например того, какое влияние он имеет на Джехена, как воздействует на него, и как Джехену приходилось справляться с этим. В самом деле, Джехен был до ужаса вспыльчивым и в какой-то мере жестоким, но с Доеном сдерживал свой порывистость и эту необъяснимую злость. Джехен привык к постоянному удовлетворению каких бы то ни было потребностей, но сейчас, когда Доен позволял себя целовать, прикасаться к себе, когда он, несмотря на свою пугливость, был так очаровательно податлив, злость и желание будто скапливались внутри в тысячу раз быстрее. Доена откровенно хотелось, но Джехен боялся его напугать, поэтому приходилось на тренировках быть яростнее и напористее обычного, на работе требовательнее, а в душе глубокой ночью удовлетворять себя самому. Это в какой-то мере его смешило, потому что раньше он бы назвал это сумасшествием и откровенной ванильной глупостью, но хотелось, чтобы Доен был с ним всегда, а поцелуи до сих пор заставляли его незаметно напрягаться. Джехен опасался, что этот старый настоятель что-то делал с ним, и из-за этого Доен так боится, но все же надеялся, что это из-за такого воспитания. В конце концов, его столько лет окружали религиозные фанатики и даже удивительно, что Доен не стал одним из них. В его словах, конечно, проскальзывали религиозные речи и ненавязчивые отсылки, но обычно они всегда были к месту и не были такими фанатичными - он просто будто наставлял и делал это до милого естественно. Да, Джехен определенно его любил даже с этой религиозностью, хоть и ненавидел все, что связано с Богом. Из размышлений его заставляет вынырнуть мягкое прикосновение к руке - Доен уже проснулся и со взъерошенными волосами и сонным лицом выглядел весьма очаровательно. Джехен широко улыбается ему: - Какая прелесть, Доен. С добрым утром. Он смотрит на часы и продолжает: - Хотя уже доброго дня. Как спалось? Надеюсь, ничего не болит. Доен трет глаза и только сильнее кутается в одеяло: - Я думал, ты на работе. - Я почти был там, как решил зайти к тебе. В итоге, твое прелестное личико заставило меня остаться здесь с тобой, на полу. Доен выглядит виноватым: - Прости, наверное, тебя обижает, что я не пользуюсь кроватью. - Меня мало что может действительно обидеть, и несчастная кровать вовсе не одна из этих причин. Не за что извиняться. В тот раз ты ведь мне солгал о том, что скатился с нее, пока спал, верно? Доен опускает взгляд: - Прости, я не должен был. - Все люди лгут, и ты не исключение, но это вовсе не значит, что я буду тебя за это ненавидеть или как-то порицать. В любом случае, уже почти час дня, а в это время я выезжаю из офиса, чтобы пообедать в своем любимом ресторане. Но для первого раза я решил выбрать вариант поделикатнее, поэтому поедем в одно милое кафе в трех кварталах отсюда, поэтому умывайся, обработаем тебе спину, переодевайся и поедем. С этими словами он выходит из комнаты.