Бег на месте

Джехен останавливает машину за углом, и Доен как-то разочарованно вздыхает, глядя прямо перед собой. первые ему не хотелось возвращаться домой. Джехен пытается его приободрить: - Я обязательно заеду завтра. - Не думаю, что что-то получится. Завтра суббота, я два дня буду на службах. - Тогда я приду на службу. - Не стоит, я... Джехен его прерывает: - Доен, взгляни на меня. Доен поворачивает голову, чтобы встретиться с его обеспокоенным взглядом. - Это второй раз, когда Вы назвали меня по имени. - Сейчас другой случай. Что происходит? Тебе... неприятно быть со мной после случившегося? Доен спешно мотает головой: - Нет! Нет, это вовсе не так. Просто... просто я боюсь, что как-то выдам себя перед настоятелем и другими служителями, если ты будешь рядом. Мне кажется, что я с каждым разом все сильнее теряю свое самообладание. Это...страшнее, чем кажется людям. Джехен понимающе улыбается и наклоняется, прикасаясь пальцами к его щеке, мягко поглаживая ее. Он шепчет: - Не стоит бояться. Даже если весь мир тебя отвернется от тебя, я останусь с тобой. Веришь? - Настоятель всегда говорил, что все люди лгут. Вдруг... вдруг ты такой же, как он и говорил? - Да, все люди лгут, и я не исключение. Но с тобой я совершенно не такой, каким меня знают все остальные. С тобой я всегда предельно честен. - Но не полностью. Откуда мне знать, что мне не даешь сейчас пустых обещаний? Тогда... место, в котором я рос с рождения, и ты, что подарил мне столько чувств, оставите меня. Я останусь один. Джехен на это ничего не может ответить и даже не знает, как успокоить Доена, чтобы тот ему поверил. Его это все вводит в смятение, поскольку он никогда не был в таком положении. Доен действительно стал куда большим, чем просто развлечение. Он был совсем другим, и Джехену хотелось, чтобы Доен ему безоговорочно верил. Хотелось, чтобы тот не сомневался в нем, но сейчас Джехен даже не мог больше ничего ему сказать, чтобы развеять страх. Доен действительно боялся, и его можно было понять. Но Джехен не хотел на него давить, поскольку Доен и так был на грани из-за их неожиданных отношений. Даже просто признаться самому себе в подобном было страшно и до ужаса трудно. Доен тихо произносит: - Мне пора. Джехен не успевает его остановить, поскольку тот вылезает из машины слишком быстро. Джехену ничего не остается как тяжело выдохнуть и уехать домой. Доен испуганно вздыхает, когда видит в своей комнате настоятеля, сидящего за столом. Он тихо прикрывает дверь, но мужчина слышит его, и лишь по одному его взгляду Доен понимает, что тот крайне недоволен. - Настоятель, что Вы здесь делаете? Тот встает, становясь напротив Доена в паре шагов. Он был ниже него и куда слабее физически из-за возраста, но Доен всегда ощущал себя рядом с ним таким маленьким и беспомощным, что внутри от одного взгляда на него все схватывалось в один большой тугой узел. - Я пришел с тобой серьезно поговорить, Доен. Меня очень огорчает твое поведение в последнее время, хоть ты и мой самый любимый ребенок. - Но... что я сделал? Я выполняю всю необходимую церковную службу, тружусь, все деньги отдаю на благо нашего дома, не совершаю каких-то низких вещей и постоянно говорю с Господом. Мужчина как-то снисходительно улыбается, словно видит перед собой маленького глупого ребенка, и подходит ближе, чтобы привычно погладить его по щеке. - Я знаю, насколько ты благочестив, Доен. Иначе ты бы не был мною так любим все эти года, что я растил и воспитывал тебя. Ты определенно любимое дитя самого Господа, потому что ты чист, непорочен и в твоих мыслях нет даже намека на злодеяние. Однако ты стал опаздывать на вечерние молитвы и пропускать их, что я считаю абсолютно неприемлемым. Поэтому я думаю, что тебе стоит уйти с работы, чтобы сосредоточиться на богослужении. Он отворачивается, складывая руки в замок под пораженный взгляд Доена. Доен встает прямо перед ним, спешно говоря: - Но почему? Разве я недостаточно стараюсь? Эта работа помогает мне во многом, я там общаюсь с другими людьми, мне там интересно. - Интересно? Неужто ты хочешь отойти от здешних дел и жить там, снаружи, среди других людей? Доен тихо отвечает: - Нет, я просто... я просто хочу трудиться на благо нашей обители, Вы ведь сами мне много раз говорили, что Господь поощряет честный труд. - О, да, конечно, ты абсолютно прав, мой мальчик. Но ты должен помнить, что все люди грешны, они злы и причиняют боль другим. Разве ты хочешь быть с ними заодно? Хочешь стать таким же, как они? Потому что я этого не хочу. Ты ведь так... Доен выдыхает: - Благочестив, я знаю, настоятель. Обещаю, я буду приходить всегда вовремя, только не лишайте меня возможности трудиться. Доен по глазам видит, что настоятель не собирается соглашаться на подобное. Доену становится невыносимо от одной мысли, что он больше не сможет встречаться с Джехеном и что ему придется до конца своих дней жить в обители, не имея возможности выйти за ее пределы, и поэтому он становится на колени. Он хватается пальцами за края рясы настоятеля и умоляет: - Я ведь никогда Вас ни о чем не просил, настоятель. Прошу, я Вас умоляю сейчас, в самый первый и единственный раз, не лишайте меня возможности выходить наружу. Молю, настоятель, пожалуйста... Настоятель возвышается над ним, глядя нечитаемо, и Доен даже не знает, о чем тот думает или что чувствует в данный момент. Он продолжает тянуть его за края священной одежды и умолять, стоя на коленях, как старик его прерывает: - Я внемлю твоей просьбе, сын мой, однако... Он вздыхает, а затем гладит его по волосам, глядя прямо в глаза. Доен неверяще выдыхает, когда слышит: - Разве я не должен наказать тебя сейчас, чтобы ты даже думать не смел о том, чтобы покинуть меня? - Но... Настоятель обхватывает его лицо своими сухими ладонями: - Я так привязался к тебе, Доен. В конце концов, я вырастил тебя, выкормил, дал воспитание, дом. Сам Господь свел нас, понимаешь? Не думаешь ли ты, мой прекрасный мальчик, что мы обязаны жить всегда вместе? Мы связаны самим Господом-Богом. Я знаю, о чем ты думаешь, Доен. Тебе ведь нравится там, за стенами нашей обители? Тебе нравятся люди, со всеми их грехами, злодеяниями, отвратительными помыслами, с их отрицанием силы и существования Господа ты принимаешь и, о ужас, любишь их. Ты любишь людей, мой мальчик, поэтому так отчаянно тянешься к ним еще с детства. Но я не позволю их зловонному влиянию распространиться в твоем благочестии, очернить твою священную непорочность. - Но лишь младенцы, что только пришли в этот мир, непорочны. Даже я не безгрешен, и Вы тоже, настоятель. Мы все люди, Господь создал нас такими. - Ты другой. Я знаю. Иначе почему я так люблю тебя? Доен чувствует, как его начинает тошнить, и он, наконец, понимает, что так сильно его отталкивало от настоятеля все это время, и это был отнюдь не страх. Настоятель любил его все это время вовсе не как сына, как ребенка, которому нужна родительская любовь и ласка, это была совершенно отвратительная, ужасная, извращенная любовь к нему. Настоятель любил его как воплощение всего самого милого, чистого, непорочного и невинного, что только могло быть в этом мире. Он верил в его безусловную священность и благочестие. - Раздевайся, дитя мое. Доена мутит от этого осознания, однако он все же раздевается до пояса, разувается и, убрав с постели матрас с подушкой, ложится животом прямо на деревянные доски. Настоятель несколько минут ходил, чем-то занимаясь, а затем встает над Доеном. Он видит тот самый толстый, увесистый прут, которым его всегда наказывали.В последний раз это было, когда Доену только исполнилось пятнадцать, но он до сих пор помнил абсолютно каждый звук и ощущения вспарываемой кожи. Настоятель гладит его по голове, ласково произнося: - Ты придешь к верным мыслям, дитя мое, не бойся. Я наставлю тебя на путь истинный. В следующую секунду Доен вздрагивает от боли. Настоятель хоть и был стар, но бил все так же сильно и беспощадно. Кожу жгло, и Доен уже на двадцатом ударе ощущает, как онемела вся спина от боли. Он уже не разбирал, куда пришелся удар. Он лишь вцепился пальцами в одну из досок и кусал нижнюю губу в попытке не закричать от боли. Как и всегда, из него не вырвалось ни одного звука, и он не плакал, как в детстве. Привык. Вскоре настоятель закончил бить его, и Доен медленно выдыхает от облегчения. Старик ласково гладит его по голове и лицу, говоря о том, что Доен прелестный и сильный мальчик, однако ему самому было настолько отвратительно слышать все это, что его продолжало тошнить. Но он не был в силах даже встать с кровати. Настоятель почти час промывал его раны и обрабатывал их, пока Доен неподвижно лежал, глядя на дверь. Сейчас ему так хотелось сбежать и оказаться просто в объятиях Джехена. Джехен всегда был с ним ласков и заботлив. Он был теплым, до обжигающего нежным. Рядом с ним и только благодаря нему Доен ощущал негу. Это был настоящий рай, а не то, что пытался ему внушить всегда настоятель. После настоятель помогает ему расстелить обратно матрас и постель, а затем, наконец, уходит. Доен лежит на постели в одних штанах на животе и все продолжает смотреть на дверь, которая так и хотела, чтобы Доен ее открыл, вышел через нее на улицу, а там перешел через дорогу, прошел дальше по тротуару, обогнул несколько улиц и оказался в магазине. Больше Доен не знал, где ему можно укрыться. Он даже не знал, где живет Джехен, если бы у него был адрес, то непременно попытался бы добраться, чтобы, наконец, почувствовать его горячую кожу своей, а после услышать бархатный голос. Доен шепчет: - Даже просто видеть твое лицо - благословение для меня. Он не выдерживает из-за ноющей боли на спине и переполняющих его эмоций и чувств, и срывается на бесшумный плач. Доен отчаянно утыкается в подушку, пытаясь заглушить свою боль - он так сильно хотел к Джехену, чтобы тот забрал его отсюда, чтобы больше не позволил настоятелю наказывать его и трогать, называя благочестивым. Но Джехена не было, и даже в этот вечер они расстались не самым лучшим и приятным образом. Доен просто ушел, назвав его лжецом. Разве это не ужасно? Доена душила мысль, что Джехен обиделся, что это расстроило его, и он теперь больше не вернется, не придет, чтобы увидеться с ним, не станет искать встреч, как раньше. Доен не может заснуть в эту ночь и наутро едва встает с постели. Спину ломило и по-прежнему жгло от ран, однако он все же поднимается и, умывшись, одевается, стиснув зубы. Нужно было идти на службу, чтобы показать настоятелю, что он не солгал, чтобы тот отпускал его на работу. В конце концов, цветочный магазин был единственным местом, где он мог свободно встречаться с Джехеном и даже касаться его, там был Юта, который тоже его любил. Доен, не сказать, чтобы был рад этой новости, однако Юта все же был ему дорог как младший друг, о котором нужно заботиться. Он был хорошим и добрым человеком и прерывать с ним связи вовсе не хотелось. Доен перед службой видится с настоятелем, который привычно гладит его по плечу, улыбаясь. Доен лишь коротко кивает в ответ и начинает проповедь. Она идет не так, как обычно, в этот раз Доен совершенно не чувствовал какой-либо одухотворенности, как было всегда. Ему было совершенно все равно, и он будто на автомате произносил все эти слова, глядя будто сквозь прихожан, которые сидели на скамьях, глядя прямо на него. После службы они привычно подходили к нему, приветствуя и благодаря. Доен сдержанно улыбался им, кивал и давал короткие наставления, как видит перед собой Юту. Тот улыбается ярко и открыто, произнося: - Доброго утречка, святой отец. Проповедь была хорошей, спасибо. Доен на мгновение застывает. Юта был как обычно ярким и энергичным, и это настолько не вязалось с атмосферой церкви, где было принято быть тихим и послушным. Юта был громким и совершенно не стеснялся этого. Возможно, отчасти Доен всегда хотел быть таким же, как Юта, - не обращать внимания на других, слушая лишь свое сердце. Доен, кажется, хочет заплакать от одного его яркого вида, и он опускает взгляд вниз в попытке скрыть это. Он тихо выдавливает: - Доброе утро, сын мой. Благодарю за твои слова. Юта весело усмехается, когда слышит "сын мой", и, засунув руки в задние карманы джинсов, подходит ближе. Он замечает подавленное состояние Доена и тихо спрашивает, чтобы никто, кроме них, не услышал: - Что случилось? Выглядите так, будто вот-вот заплачете. - Ты такой проницательный... Но тебе совершенно необязательно знать. Спасибо, что пришел, твоя улыбка придала сейчас мне немного сил. Юта поднимает руку, чтобы похлопать его по плечу, но Доен делает маленький шаг назад: - Извини, лучше не стоит. Он опасливо оглядывается, чтобы увидеть настоятеля, и когда убеждается в том, что тот занят разговором с другими прихожанами, немного облегченно выдыхает. Юта хмурится: - Это ведь просто касание к плечу. Тебе неприятно? - Дело не в этом, просто... Он вздыхает, а затем указывает головой на настоятеля: - Видишь того старика? Он настоятель церкви, человек, что вырастил меня. Ему лучше не видеть, как кто-то прикасается ко мне, потому что он абсолютно каждого человека считает грешником. Юта усмехается: - Так все люди грешны, разве не в этом их смысл? - Он... немного помешан на этом, поэтому, пожалуйста, не делай чего-то предосудительного по отношению ко мне. И тебе стоит уйти как можно скорее, я вчера едва уговорил его не запрещать мне работать в магазине. - Это ведь незаконно, ты взрослый человек. - Да, но ему все равно, поэтому просто уходи. Увидимся в понедельник. - Ладно, но если ты вдруг не придешь на работу, я вернусь сюда и выломаю все двери, чтобы вытащить отсюда. Доен коротко улыбается, провожая его взглядом.