and me here on the ground

      Под звон Вечерних колоколов Фрэнк сворачивается калачиком на скамейке в центре железнодорожного вокзала, подтянув колени к груди, и ждёт, когда объявят начало посадки. Он делает вид, что не думает о том, что это, вероятно, последний раз, когда он слышит городские колокола. Во всяком случае, и сейчас они не будут слишком долго звенеть, причиняя ему только больше боли.       Его дорожная сумка практически пуста, но ведь ему и раньше уже приходилось начинать с нуля. Он сможет сделать это снова. Как только он закончил свой последний рабочий маршрут, то вернулся в офис, чтобы оставить почтовую сумку (Дьюиса не было на месте, и Фрэнк даже был рад этому, хотя всё же это немного печально: он вроде как хотел попрощаться с ним), а затем зашёл в свою квартиру меньше чем на пять минут, прежде чем сесть на следующий трамвай на другом берегу, который и отвёз его на вокзал.       У него есть билет до побережья. Он давно не был на побережье. В это время года там наверняка ужасно.       Станция полна людей, семей. Все они либо ждут возможности сесть на отходящий поезд, либо встречают тех, кто выходит из него. Он задаётся вопросом, не сбегают ли другие люди, сидящие на таких же неудобных скамейках, как он. Но нет, это не так. Ни у кого из них нет того самого взгляда.       Фрэнк невольно засматривается на маленькую девочку, играющую с красным воздушным шариком, тянущую его вниз снова и снова и хихикающую, когда он улетает обратно к потолку, как вдруг кто-то садится рядом с ним. В течение мгновения этот кто-то, кем бы он ни был, просто сидит молча, но Фрэнк внезапно ловит себя на том, что затаил дыхание.              Через минуту или около того Джерард говорит:              — Я думал, ты больше не хочешь убегать.              Сердце Фрэнка делает сальто в груди, и хотя он знает, что, вероятно, не должен этого делать, но поворачивается. Волосы Джерарда торчат во все стороны, как будто он очень часто запутывал в них пальцы, как он обычно делал, когда сильно нервничал. У него на щеке красуется чернильная клякса — он торопился. Он выглядит встревоженным, но при этом как будто наконец-то смог немного выдохнуть. Ещё он выглядит немного грустным.              — Как ты… — спрашивает Фрэнк, и Джерард криво улыбается ему, тут же показывая смятый лист пергамента, на котором Фрэнк видит свой собственный почерк — одну из своих записок. Поверх надписи Джерард нацарапал замысловатый клубок кругов и линий тёмно-чёрными чернилами. Сигил.              — Для поиска, — поясняет Джерард, словно читая мысли Фрэнка. — Прости. Я собирался сделать тебе сюрприз после работы, а потом Дьюис сказал мне, что ты рано закончил и исчез. И я знал, что Грант собирался поговорить с тобой сегодня. Я просто… У меня было предчувствие.              Фрэнк задирает голову и одаривает Джерарда пронзительным, исполненным обиды, взглядом.              — Ты рассказал обо мне Гранту.              Джерард выглядит ошеломлённым и озадаченным.              — Я почти всем рассказываю о тебе, Фрэнки. Я вроде как до безумия влюблён в тебя. Я не очень хорошо умею держать такие вещи в секрете.              Фрэнк заставляет себя не зацикливаться на его словах, хоть это и нелегко, но он всё-таки справляется, даже когда часть его сознания без умолку талдычит: «он любит, любит, любит!»              — Ты рассказал Гранту о том, что я могу сделать, — уточняет он, не гордясь тем, что его голос немного ломается под конец фразы.              — Что? — спрашивает Джерард, и теперь он выглядит совершенно сбитым с толку. — О чём ты говоришь, я…              Вдруг он останавливается, смотрит на Фрэнка и произносит:              — О, Фрэнки, ты подумал, что я…              Фрэнк пытается отвернуться, но Джерард тянется к нему, отрывает руку от своего колена и переплетает их пальцы, и Фрэнк не может заставить себя отпустить его.              — Фрэнк, — настойчиво просит Джерард. — Посмотри на меня. Пожалуйста.              Фрэнк не должен. Но он подчиняется.              — Я сказал Гранту, — тихо и медленно произносит Джерард, — что ты знаешь город лучше всех, кого я когда-либо встречал. Я рассказал ему о том, как ты умеешь перемещаться из одного места в другое, как будто тебе даже не нужно задумываться о проложении маршрута, как будто ты можешь делать это с закрытыми глазами или во сне. Ты знаешь каждый переулок и каждую дверь. Я даже не думаю, что тебе действительно нужен был Грант и его карточка, чтобы узнать все секреты города, понимаешь? То, что ты можешь, похоже на магию. Именно это я ему и сказал, — продолжает Джерард, голос его становится чуть громче. — Больше ничего. Я бы… Я бы больше ничего ему не сказал, Фрэнк. Всё остальное — твоя тайна, и тебе решать, что с ней делать. — Он подносит их переплетённые руки к губам и поочерёдно целует костяшки дрожащих пальцев Фрэнка. — Я бы никогда так не предал твоё доверие. Я бы не смог. Я слишком сильно тебя люблю.              Фрэнк рвано выдыхает и полушёпотом произносит:              — Джерард…              — Я люблю тебя, Фрэнк, — повторяет Джерард, прерывая его и слегка задыхаясь. Фрэнк не выдерживает и, разворачиваясь, сразу же бросается в объятия Джерарда.              — Фрэнки-Фрэнки, — бормочет Джерард ему в волосы, а его трясет. Джерард не акцентирует внимание на этом, только сильнее прижимает к себе, даже не думая отпускать.              — Я подумал… — шепчет Фрэнк, но не заканчивает свою мысль, всё и так уже понятно.              Джерард говорит: «Мне так чертовски жаль» и «Никогда-никогда». Может быть, это слишком интимная сцена для того, чтобы она происходила посреди железнодорожного вокзала, но к чёрту всё. Фрэнк не в состоянии сейчас беспокоиться и думать о чём-то, что не является Джерардом и его руками, пытающимися успокоить их обоих.              Через некоторое время Фрэнк решается ещё раз уточнить:              — Значит, ты любишь меня?              Джерард отстраняется ровно настолько, чтобы одарить Фрэнка ещё одной кривой улыбкой, на этот раз гораздо менее грустной.               — Да, и очень сильно. Я уверен, что Брайан убьёт меня, когда я в следующий раз заговорю о тебе, потому что я окончательно свихнулся.              Фрэнк задыхается от смеха и запутывает пальцы в торчащих в разные стороны волосах Джерарда, притягивая его для поцелуя.              Где-то слева от них раздаются аплодисменты. Фрэнку на это наплевать. Они целуются, целуются и целуются, пока не раздаётся свисток поезда и голос диспетчера не гремит по всей платформе.              Джерард неуверенно смотрит на Фрэнка.              — Ты… Тебе ещё нужно на этот поезд?              — Не-а, — говорит ему Фрэнк, сжимая их всё ещё сцепленные руки. Другой рукой он накрывает щёку Джерарда ладонью и нежно улыбается ему, прежде чем уверенно ответить:               — Знаешь что? Мне и здесь хорошо.              

***

      Они идут между зданиями из кирпича и песчаника в центре города, направляясь к трамвайной остановке, которая доставит их обратно к дому Фрэнка, когда Джерард вдруг предлагает:       — Ты не будешь против, если я покажу тебе кое-что?       — Конечно нет, — отвечает Фрэнк, потому что эти слова обычно приводят к чему-то хорошему, а особенно в тех случаях, когда речь заходит о нём и Джерарде. Он всё ещё чувствует себя немного шокированным, как будто чуть не разбил что-то очень хрупкое. По тому, как Джерард продолжает смотреть на него, и как крепко они сжимают руки друг друга, Фрэнк думает, что Джерард, вероятно, чувствует то же самое.       Джерард тащит его вниз по улице, а затем заводит в переулок между двумя внушительными зданиями в центре района искусств. Он останавливается перед дверью, спрятанной недалеко от погрузочной платформы, выуживает ключ из кармана пиджака, отпирает её и впускает Фрэнка внутрь.              Единственный источник света — это свет луны, проникающий через окно в крыше высоко над их головами. Комната совершенно пуста, если не считать незаконченной фрески на стенах.              Фрэнк поворачивается к Джерарду, который нервно кусает губы.              — Это же твоя инсталляция!              — Та-да! — восклицает Джерард, вскидывая руки. — Мы ещё пару недель будем заниматься её доработкой до открытия, но я всё равно прихожу сюда почти каждый день, когда появляется возможность, чтобы поработать над фреской в одиночестве.              Света более чем достаточно, чтобы разглядеть поразительные тёмные линии, образующие очертания фрески. Фрэнк сжимает руку Джерарда и робко спрашивает:              — Покажешь?              Джерард ведёт его к тому месту, где белая стена музея оказывается покрытой краской.              — Вот здесь всё и начинается. Это история города, видишь? Это Мать-Дракон. — Он указывает на фигуру, которая больше похожа на дракона, чем на что-либо другое, а также на линии и полукружия. — Вот это один из сигилов друидов. Именно они помогли Королеве Скорби заложить первые камни в стены Старого города, когда она поклялась остановить захватчиков с севера, исстреблявших её народ.              Фрэнк забывается и протягивает руку, останавливаясь как раз перед тем, как его пальцы коснутся стены.              — Всё в порядке, — подбадривает его Джерард. — Она сухая.              — Я никогда ничего не трогаю в музеях, — говорит ему Фрэнк. — Я всегда боюсь, что испорчу что-нибудь.              — У меня есть кое-какие связи с боссом, — успокаивает Джерард, и Фрэнк не может не заметить, как Джерард улыбается ему, поэтому он поворачивается к фреске и снова протягивает к ней руку.              — После того как были построены стены, между ними вырос наш город, — шепчет Джерард на ухо Фрэнку. Линии становятся толще и ближе друг к другу. — Королева Скорби при помощи Матери-Дракона смогла защитить город от захватчиков. Всё большее количество людей со всех концов королевства слышало о городе и начало переселяться сюда. И именно они принесли с собой свою магию, понимаешь?              Фрэнк видит: линии меняются, перетекая в кривые и спирали, петли и узкие точки. Фрэнк помнит по рисункам Джерарда, как эти линии в конце концов будут заполнены людьми, животными, зданиями. Но даже без этих деталей они уже впечатляют.              — Это было мирное время, если опустить события войны, — продолжает Джерард, ведя Фрэнка вдоль стены. — Прошли сотни лет. Маги начали практиковать новый вид ремесла, который использовал отличный от принятого в древних традициях язык.              Здесь в композиции фрески начинают появляться промежутки — пустые пространства, прерывающиеся, но всё же каким-то образом являющиеся частью картины в целом.              — А потом произошло Бедствие, и древняя магия была объявлена вне закона. — Джерард указывает на серию неровных, резких линий, которые заканчиваются в одной точке, после которой остаётся только пустое пространство. До тех пор, пока Фрэнк не присматривается и не видит одну тонкую чёрную линию, продолжающуюся дальше. Постепенно она обрастает всё новыми и новыми линиями, более бледными, но не менее эмоциональными, чем те, что появлялись раньше. Джерард останавливается перед концом фрески и спрашивает:              — Видишь?              — Вижу что? — удивлённо пытается выяснить Фрэнк.              — Что это значит? Я рассказывал тебе о сигилах, давай.              Фрэнк отходит подальше и осматривает всю фреску. Он не совсем понимает, что имеет в виду Джерард: вся она — это просто куча линий и кривых. Линии и кривые, которые связаны друг с другом, почти как…              — Это что… Это всё один сигил?              Джерард лучезарно улыбается:              — Мне потребовались месяцы, чтобы его воплотить.              Фрэнк раскрывает рот от восторга.       — Твою ж мать…              Он привык к маленьким сигилам, вроде защитного амулета его матери или Драконьего Глаза на карточке Гранта. Однако ничего подобного он раньше не видел.              — Что он означает?              — Память, — тихо говорит Джерард, глядя на залитую лунным светом комнату. — Я просто хотел… Напомнить людям, наверное, что мы не можем заставить древнюю магию исчезнуть раз и навсегда, потому что она слишком глубоко живёт в нас. То, что люди боятся её и пытаются игнорировать, не значит, что она исчезла. Она всегда будет с нами, под нашей кожей, и когда-нибудь люди вспомнят её и поймут, что никогда и не стоило бояться.              Лунный свет падает на лицо Джерарда, освещая его нос, скулы и плотно сжатую челюсть. Фрэнк смотрит на него, не в силах сдержаться, смеётся и говорит:              — Знаешь, Джи, а ты не так уж прост…               Джерард смущённо смотрит на него и тянет их соединённые руки к губам, чтобы поцеловать костяшки пальцев Фрэнка снова в знак извинения.              — Но всё в порядке, — продолжает Фрэнк. Он чувствует себя так же, как в ту ночь, когда рассказал Джерарду о своей магии: головокружительно, испуганно, как будто он собирается сказать что-то глупое, но не может сдержаться. — Я всё равно люблю тебя.              Спокойная, тёплая улыбка расплывается на лице Джерарда.              — Ты любишь меня, да? — спрашивает он, притягивая Фрэнка ближе. Фрэнк протягивает руку и наклоняет голову Джерарда так, что их лбы соприкасаются.              — Да, — бормочет Фрэнк. — Да, это чистая правда.              

***

      На следующее утро Фрэнк входит в офис курьерской службы и заявляет Дьюису с порога:       — Мне нужна сумка в Старый Город.       Дьюис отдаёт её, возможно, просто потому, что он удивлён, что Фрэнк сам попросил об этом, ведь, насколько он помнил, Фрэнк не скрывал, что ненавидит Старый Город практически с тех пор, как начал у него работать. А теперь Фрэнк с улыбкой берёт почтовую сумку, маленький пакетик с сухофруктами, который Дьюис засовывает ему в карман куртки, и идёт отстёгивать свой велосипед.