Кольцо Гонтов

I want a perfect body I want a perfect soul I want you to notice When I'm not around So fuckin' special I wish I was special But I'm a creep I'm a weirdo What the hell am I doin' here? I don't belong here “Creep” Radiohead

В Литтл-Хэнглтоне по-прежнему звали его домом Гонтов, хотя семья Гонтов давным-давно в нём не жила. Дом, больше похожий на лачугу, находился на отшибе. Окна заколочены, с крыши осыпалась черепица, а фасада почти не было видно за буйно разросшимся плющом. Жители деревни единодушно сходились во мнении, что в старом доме таится какая-то жуть. Детям, вечно жаждущим приключений, было запрещено соваться в эти развалины. Ведь в этом доме когда-то жил сошедший с ума нелюдимый старик Марволо Гонт. Поговаривали, что вся его семья проклята. Морфин, старший сын, однажды исчез, а Меропа, единственная дочь Марволо, еще в начале века сбежала, как говорили, с одним из Риддлов — отпрыском богатого семейства, что жил в большом особняке неподалеку, — и так никогда и не вернулась в отчий дом. Сам же Марволо, глава семейства и гордый старик, остался один в доме, копя злобу, и исчез в аккурат после убийства Риддлов. Многие поговаривали, что он как-то с этим связан, но никаких доказательств не было. Да и местные сплетники и сплетницы, что собирались по вечерам в местном пабе "У Энди", в них и не нуждались. — Все ясно как день, — говорила одна из сплетниц, подражая всезнающему тону ведущего радиостанции BBC. — Марволо их и прихлопнул! Меропа, дочурка его, сбежала с этим красавцем Риддлом, вечно как мешком пришибленным. Только мог и делать, что слюни пускать, когда её видел — околдовала его, не иначе. А потом, видно, когда та обрюхатилась, бросил её и вернулся домой, как ничего и не было. Вот Гонты и обозлились на них. — И я о том, — всегда поддерживала разговор очередная сплетница, потягивая дешевый бренди из грязного стакана. — Вечно у местных мужиков с Морфином конфликты были. С носом вздернутым постоянно ходил — точно граф. — Да какой там граф? — хохотнула полная дама, сидящая за столиком у входа в паб, объемный бюст которой занимал чуть ли не больше места, чем она сама. — Ты видела тот сарай, в котором они жили? Тетушка Стейси говорила, что после каждого визита Морфина этого у них из дому что-то да пропадало. То колечко свистнет, то брошку какую драгоценную. Да только такой мастерский гад был, что никогда его за руку не могли поймать. — Да, нищими они были, это точно, — соглашалась первая, ставя бренди на протёртую до дыр клетчатую скатерть. — Вот, видно, и шлепнул Марволо этот Риддлов, что в старом особняке на холме жили, и смылся с награбленным! — Но полиция заключила, что ничего не пропало и что у них сердца стали, — возражал другой завсегдатай паба в кожаной куртке, прося очередную пинту у бармена. Могло показаться, что глаза его были подведены карандашом. Косметикой работяга явно не пользовался, и это могло означать лишь одно — он работал на шахте. — У всех троих? Молодых да в расцвете сил? Ха! Чушь, как по мне. Я вам так скажу: не удивлюсь, если полиция сама не с пустыми карманами из особняка Риддлов вышла, когда их тела обнаружила. Вот и решили выдумать эту байку про то, что ничего не пропало. — Ну а как же тогда с разрывом сердца быть? — с сомнением произнес шахтер с бокалом пива. — Такое не подделаешь. — Нынче, Боб, если ты полиция, то всё можно, — многозначительно произнесла дама, доставая сигаретку из новомодной белой упаковки Lucky Strike. Недавно компания сменила расцветку упаковки с зеленой на белую, чтобы привлечь к покупке женщин, что, как видно, сработало на все сто. — Не неси ерунду, Бетти! — возражала женщина преклонного возраста, с мышиными волосами, затянутыми в тугой пучок. Она тоже курила. — Я вот думаю, что это всё их садовник сделал, молчаливый этот, что у них с самого мала работал! Его даже полиция допрашивала! — Ну ты тоже выдумала, дорогая, — возражал Боб, опустошивший пинту уже наполовину. — Начиталась ты детективов своих — вечно в них садовники виноваты. Фрэнк — хороший мужик. В шахте нашей сторожем работает, а молчаливый он потому, что нацикам зад драл на фронте. Только одному богу известно, что он там повидал. — Всё равно не нравится он мне, — пожимала плечами та, затягивалась вновь. Такие разговоры можно было вести до бесконечности. Особенно, если тебе нечем заняться после тяжелой работы. Как бы то ни было, после смерти Риддлов их дом купил какой-то богач, который теперь жил там со своей большой семьей, наполняющей дом звонким детским смехом. После того, как дом перешел в собственность другого хозяина, услуги Фрэнка больше не понадобились и он устроился на шахту сторожем, что была в тридцати милях от деревни, снял себе маленький домик и зажил обычной, провинциальной жизнью работяги. Даже купил поддержанный "Форд" тридцать девятого года, чтобы можно было спокойно ездить на работу и не пользоваться служебным автобусом. Он всегда считал себя калекой из-за травмы колена, что получил на фронте. Как и многие ветераны, он думал, будто никому не нужен и так и сдохнет в одиночестве, но уже через пару лет он нашел любовь своей жизни — прекрасную Мэнди. Жили они практически без скандалов, душа в душу. Главным образом потому, что, как и многие супружеские пары начала и середины XX века, оба целыми днями пропадали на работе, что избавляло их от чрезмерного общения друг с другом. Но Фрэнк Брайс никогда об этом не задумывался и просто был счастлив. Поначалу он смотрелся в зеркало и не понимал, что такая красавица, как Мэнди, нашла в нем, обычном деревенском парне. Умница, учительница арифметики в местной церковной школе, и он — калека, да и только. Иногда, когда злосчастное колено донимало Фрэнка, а с годами это происходило все чаще и чаще, Мэнди просто нежно касалась тонкими пальцами места, где болело больше всего, и приговаривала: — Раз, два, три, боль, прочь уйди. Естественно, такая детская считалочка не могла унять боль, но она каждый раз вызывала у Фрэнка дурацкую улыбку, и ему становилось легче. Им всегда хотелось ребенка, но господь все никак не позволял этому случиться. По крайней мере, так думала Мэнди, убежденная христианка. Фрэнк же знал другую, более реалистичную, причину — док говорил, что проблема в его семени. Мол, то было "недостаточно активным" и нужно "больше стараться". Док связывал это с травмами войны и утешал Фрэнка тем, что это довольно распространенное явление среди парней, прошедших войну, и в шутку говорил: тому еще повезло, что вообще стоял. Это явно не утешало Фрэнка, но он каждый раз возвращался домой и "старался больше". А потом, после пяти лет молитв и безуспешных попыток, на свет появилась прекрасная, как весенний цветок, Вайолет. Дочурка походила на них обоих: у неё был такой же, как у мамы, острый носик и голубые глаза, но зато на худенькой шее, возле сонной артерии, как и у отца, красовалось родимое пятнышко в форме маленького жирафа. Семья стала для Фрэнка всем. Каждый раз, когда он возвращался домой после длинного рабочего дня, уставший как пес, то всегда находил время, чтобы провести время в кругу семьи. Он играл с дочуркой, дарил ей куклы, на которые хватало жалования. В общем, его можно было назвать образцовым семьянином. Когда Вайолет немного подросла и уже начала ходить — да что там ходить — бегать и разносить все вокруг, руководствуясь детским любопытством и отсутствием набитых шашек, Фрэнк и Мэнди поняли: вместиться в маленький арендованный домик они уже не могли. Было решено купить собственный дом в ипотеку! Красивый домик персикового цвета на две комнаты на опушке леса, вдали от деревни, как раз был тем, что им было нужно — и совсем недорого! Позади дома был запущенный огород, который Фрэнк смог бы быстро превратить в красивый цветущий сад. Нужно было лишь сначала скосить всю траву, срубить засохшие ветки, чтобы омолодить деревья, посадить новый фруктовые — и готово! Вайолет было три, когда они наконец разобрались с бумагами и заехали в дом. Время летело очень быстро, а Вайолет, в свою очередь, казалось, росла ещё быстрее. Она была очень веселой и смышленой девчушкой, но очень любила проказничать. Не удивительно — родители разрешали единственной дочери все! Хочешь порисовать на стенах? Пожалуйста. Хочешь разбить посуду? Да вперед, есть еще! Единственное, что родители любознательной Вайолет запрещали делать, так это ходить в заброшенный дом Гонтов, что стоял в какой-то миле от их дома. Его даже было видно из сада — так близко он был. Но дети не были бы детьми, если бы не любили нарушать все запреты и правила. Однажды, когда Вайолет было семь, она договорилась с деревенскими мальчишками полезть в старую лачугу "в поисках сокровищ". На это их надоумил Рик, предводитель местной банды детишек. Он был самый старший среди группы и по неписаному закону считался сильнее и умнее остальных. Рику было всего девять, и Вайолет была абсолютно уверена, что когда вырастут, они обязательно поженятся — настолько ей нравился худенький мальчик Рик, с растрепанными каштановыми волосами и красивыми серыми глазами. — Пап, мам! Нам срочненько нужно поговорить! Это важно-преважно! — закричала вбежавшая на кухню Вайолет. Её бледное личико раскраснелось, а светлая шевелюра вовсе спуталась в непонятный клубок из волос, травинок и разных листочков — обычное зрелище для деревенских детей, проводящих все свободное время на улице. — Да, дорогая, — отозвалась Мэнди, моющая посуду после обеда. Оно только что вернулась с работы и очень устала. — Что стряслось? — Можно, я вернусь сегодня попозже? Рик сделал воздушного змея и обещал показать нам, как он летает! Он говорит, что во время заката это будет очень-очень красиво! Вайолет нещадно врала насчет змея, но родителям было незачем знать, что они пойдут на поиск сокровищ в дом Гонтов, иначе они её никуда не отпустят! А ей ведь так хотелось туда пойти вместе со всеми. — Кто еще там будет, миледи? — раздался голос Фрэнка из-за газеты Daily Mail. Обычно в это время он уже был на шахте, но сегодня был выходной, так что Фрэнк просто сидел в кресле, читая газету, и потягивал пиво после плотного обеда. — Все там будут! Рик, Стен, Томми и я! Я не могу это пропустить! Это о-о-очень важно! Вы меня отпустите? — Вайолет состроила самое невинное на свете личико, взглянув на которое, нельзя было не растаять. — Какое волшебное слово нужно сказать, — Фрэнк встал с кресла и, подойдя к дочке, встал на здоровое колено, чтобы их лица были на одном уровне, — если ты чего-то очень-очень хочешь, жирафик? — Не называй меня так! — надув губки, Вайолет встряхнула копной волос — ей никогда не нравилось, когда папа её так называл, но вовремя спохватилась и спросила, заискивая: — Пожалуйста? — Правильно, жирафик, — сказал Фрэнк, улыбнувшись. — Дорогая, как думаешь, стоит ли нам отпускать молодую леди надолго? — Думаю, — с материнской улыбкой ответила Мэнди, вытирая руки кухонным полотенцем, — что если молодая леди будет вести себя хорошо и вернется до того, как стемнеет, то можно и подумать… — Обещаю! — запрыгала на месте от нетерпения Вайолет. Ребята уже давно ждали снаружи, а она все ещё торчала тут, выпрашивая у родителей разрешение. — Буду даже раньше! Честно-честно! — Ну ладно, беги, — сказал Фрэнк, отпуская дочку. — Спасибо, пап! Пока! — Вайолет пулей вылетела на улицу. Фрэнк и Мэнди вновь остались наедине. — Ни к чему хорошему это шастанье с мальчиками не доведет, я тебе так скажу, — сказала Мэнди, оперевшись о столешницу. — Это хорошо, что у нее есть друзья, — пожал плечами тот. — Мы живем далеко ото всех остальных. Диву даюсь, что они вообще у неё есть. — Как посчитаешь нужным, дорогой, — с христианской покорностью отозвалась Мэнди. — У меня что-то голова раскалывается весь день, — прикрыв глаза, она потерла виски. — Пойду прилягу, наверное. Домоешь посуду за меня? — Да, конечно, дорогая, — сказал Фрэнк и поцеловал жену в лоб. — Отдыхай.