***
— Меня сейчас тошнит как при сотрясе… — Да, я вижу по твоему зеленушному лицу, малыш. Голос Генри был вялым, парень лежал головой на колене Рэя. Его глаза были прикрыты, а волосы взъерошены рукой мужчины, что любезно предоставил ему упругое бедро. Генри зажмурился и на секунду вновь вернулся в серость и стерильность, что отдавала нотками бинтов, хлора и прочей больничной химозы. Парень тряхнул головой, отгоняя воспоминания. Рэй понимающе погладил его по щеке, неосознанно возвращаясь к серости стен приемного покоя, он на секунду почувствовал их давку. Но Генри взял его за руку и попросился в постель. — Опять будем врать твоей маме? — Я думал, ты уже привык. На этот раз ночёвка у Джаспера. — Понял, сейчас ей напишу. Генри вальяжно закинул ногу на ногу, пока Рэй нес его с кресла на почти нормальную постель. Одеяло было скомкано на кровати, но в целом постель была заправлена опрятно. Генри скинул одну руку с края кровати и сонно что-то пробурчал, когда Рэй попытался устроить его удобно. «Я заземлил себя» будто в сонном бреду серьезно сказал парень и мужчина даже бровью не повел, раздеваясь и укладываясь рядом. «Буди, если слишком плохо будет» и поцелуй в лоб были последним, что Генри слышал перед сном. В эту ночь ему как никогда после выздоровления хотелось заявить, что к нему вернулось хорошее самочувствие, хотелось поставить жирную точку в конце тягостной истории о выздоровлении после взрыва. Но он не мог себе врать и почти физически ощущал незримую тень страха и беспокойства. Порой эта тень дышала в затылок, нашептывая обещания не позволить ему вернуться к привычному ритму жизни, оставить его без способностей и близких, что не выдержат постоянных капризов его ныне слабого организма. По дороге в объятия сна каждую ночь Харт читал себе душеспасительную лекцию о том, что и жить хорошо, и жизнь хороша. Что восстановиться за месяц не так легко даже с его уникальными возможностями, а родные лишь счастливы, что могут о нем заботиться. Однако эту надуманную идиллию нарушали вопли откуда-то там из уголка. Мрачная тень страха то и дело любопытствовала: «Интересно, а ты точно веришь, что не в коме и отделался сотрясением и отключкой? Мальчик, тебя даже при таком везении все бросят за ненадобностью. Сдалось кому терпеть твои головные боли и нытье?». Худо-бедно удавалось затыкать эту гадину и возвращаться в реальность или, что было проще, засыпать. Генри снились зелёные робы врачей, халаты, тусклые лампы, кафель и даже серая шторка в его палате. Во снах никогда не было Рэя, что держал его за руку, не было матери, что обнимала его и хвалила начальника Генри за добродушие. Не было копны темных кудряшек с шариками, что любила Шарлота и рядом Джаспера с ухмылкой и фруктами. Тень. Была она тень где-то в углу, но Генри забывал ее к утру, когда при пробуждении боялся вновь почуять в воздухе страшные «амбре» с нотками эхтиловой мази и более непонятных, но с детства знакомых ароматов больницы. И этот страх затмевал всё, стирая сны из памяти мгновенно. Рэй не стал высыпаться и после выписки Генри домой. Было сложно смотреть, как он жмуриться от боли по вечерам, мучается от тошноты иногда, а порой и шатается на ровном месте. Да, было лучше, чем в больнице, когда он был блеклым, выцветшим и иногда даже полупрозрачным на вид. Было сложно придумать ложь для его матери, врать, что Рэй просто дорожит своим сотрудником, поддерживать его семью и не сгубить себя от чувства вины. Надо понимать, Рэй только ради Генри и держался все это время. Но он не мучился кошмарами и был бы только рад, если бы Генри лишился всех примочек и наконец не нужно бы было рисковать его жизнью. А ещё Рэй был уверен в том, что парень встанет на ноги уже скоро, пусть помимо сотрясения и получил букет других серьезных травм.***
А всё же время шло и в один из дней парень уже не пил обезбол, не зеленел и без особых усилий шел прямо и двигался ровно. Тогда Генри будто глубже задышал и даже стал ярче прежнего. А утром после того дня обнаружил в гостиной теплую компанию самых близких ему людей. Не хватало только Швоза, который впрочем и не был в городе последние пару недель, а писал Генри регулярно и выражал беспокойство не меньше других. Сегодня он тоже послал ему теплое сообщение, но Генри быстро отвлекся от него, когда нашел Манчестера в толпе своеобразной «группы поддержки». Так же были Шарлота с Джаспером и всё прояснилось, когда матушка объявила, что подобный обед должен проходить в кругу близких, что были рядом в трудный момент. Генри был согласен, вид улыбок этих людей и правда мог поднять ему настрой. По крайней мере на какое-то время. Другое дело, что он все порывался перестать прятать свои отношения и то и дело касался руки Рэя под столом, думая, что зря сел с ним рядом. Искушениям он поддавался легко. День по большому счету удался и Генри наконец расслабился и насладился компанией своих друзей. Живучие обрывки предательских сомнений сгорели в теплых улыбках его родных, а тень сгинула, пища и растворяясь, словно пена, жалобно вжимаясь в самый дальний угол дома. К вечеру компания начала рассасываться. Генри провожал гостей вместе с Рэем и лишние глаза исчезали в свете уличных фонарей. Обратно Генри мужчина провожал впервые. Ему что-то подсказывало, что парня от него попросту не получится отцепить. Генри сейчас шел рядом, держал Рэя за руку и, судя по его виду, твердо был намерен оставаться счастливым и спокойным до конца следующей недели. Он просто не мог позволить себе подвести пророчества друзей о том, что «всё будет хорошо» и делом чести считал теперь долго оставаться счастливым. Свет дома все ещё горел. В окно иногда просматривала матушка и подходить близко к лужайке уже не так хотелось. Генри казалось, что она обо всем догадывается, а вот Рэй предусмотрительно выпустил руку Генри из своей, когда они начали подходить к дому Хартов. — Я так люблю тебя, ты знаешь? — Да, как и я тебя, малыш. Без задних мыслей Рэй обнял Харта, гладя его по плечам, краем глаза замечая силуэт в окне его дома. А мальчик, отстраняясь, встал на носочки и нежно чмокнул его в краешек губ, затем быстро удаляясь. Рэй две секунды отходил от шока и лишь после пошел своей дорогой. Их точно видели. Ну, будь что будет. Этот поступок говорил о Генри многое. Он был серьезно настроен касательно Манчестера, был готов встретиться с осуждением семьи и не боялся своих чувств. У мальчика определенно выдался благоприятный для положительных изменений день. Матушка набросилась на него с объятиями и криками, мол так она и знала. Другие же члены семьи не выдавали ничего, кроме глупых улыбок и редких подколов. Казалось, всё начало налаживаться. А может, так и есть.