Отличная причина, чтобы умереть

      В Мекоче, расположенной недалеко от границы Натлана, было… странно. Тарталья не мог понять, что испытывает по отношению к этой территории. Он поковырял носком сухую землю и почесал щеку, не решаясь переступить незримую черту, которая находилась прямо под его ногами. Злат невозмутимо стоял, выпрямившись, будто жердь проглотил. Судя по всему, того вообще ничего не смущало, словно он эту землю тысячу раз во всех подробностях видел и успел насмотреться на целую жизнь вперед.       – Я же сказал тебе снять чертову маску, – раздраженно нахмурился Тарталья. Для того чтобы напоминать себе о том, что они теперь со Златом стали вроде как… союзниками, Тарталья старался чаще видеть его лицо как бы в попытках искупить прошлые недочеты. Те самые, где он не интересовался ничем вокруг и чхать хотел на своих подчиненных, Злата в том числе. Спокойное, равнодушное лицо Злата убеждало Тарталью в том, что он поступил правильно и не будет жалеть о том, что сделал.       Он правда решил, что постарается поверить. Покинув Беломорье, Тарталья оставил там какую-то частичку старого себя вместе с любопытными детьми и дурацкой игрой в снежки, которая заставила его вспомнить, что такое быть ребенком. Злат за какие-то сутки дал Тарталье больше, чем сам Тарталья сумел обрести своими силами за несколько лет, и это удивляло и поражало: приятно или нет, он пока не мог решить.       Злата было слишком много, он буквально не отлипал от Тартальи, и такой контраст в сравнении с тем, что происходило между ними недавно, отчетливо дал понять, как одинок Тарталья был на самом деле. Эта проблема никогда его не волновала, поскольку Тарталья искренне считал себя бойцом-одиночкой и всегда рассчитывал только на себя, затем у него появился Злат, который взвалил на себя всю организационную работу и возомнил, что может стать Тарталье… другом. Дикость какая, подумал Тарталья и дал ему шанс.       – Не имею права, господин, – ответил Злат скрежещущим из-за искажения голосом. Тарталья недовольно цокнул языком и прищурился, выражая ярое несогласие с чужой позицией. – Подумайте сами: если никто не будет знать моего лица, мне будет легче работать в случае непредвиденной ситуации.       – Да какая непредвиденная ситуация здесь может случиться, – закатил глаза Тарталья и потянулся к чужому капюшону. Злат привычно поднырнул ему под руку и ушел от захвата, по итогам которого он мог бы остаться без маски, а после укоризненно покачал головой. – Снимай, я тебе говорю. Не беси меня.       – Лучше перестраховаться, – продолжил увещевать Злат, уклоняясь от попыток схватить его за шею. – Представьте себе, если мы вдруг станем преступниками. Нас будут искать везде и всюду по наводке, которая окажется известна каждому встречному-поперечному. И вот попадаете вы в плен…       – Не попаду, за кого ты меня принимаешь? – возмутился Тарталья. Глаз бога вторил ему недовольным ворчанием, мол, как этот ничтожный человек посмел в нас сомневаться.       – А я притворюсь охранником, потому что никто не будет знать моего лица, и вытащу вас из тюрьмы. Как вам такая мысль, никогда не приходила в голову раньше? – спросил Злат, отскочив от загребущих лап Тартальи на пару шагов. Он примирительно выставил руки перед собой и добавил: – Агенты Фатуи – мастера скрытности. Вы и сами должны это понимать. Там, где вы проходитесь цунами и грозой, я предпочитаю действовать из тени.       Тарталья недовольно рыкнул, не желая признавать правоту Злата. Он до сих пор был против методов, которые многие члены Фатуи считали приемлемыми. Доводы Злата звучали очень убедительно, однако принимал их Тарталья со скрипом. Злат практически напрямую говорил о том, что готов поддерживать Тарталью, скрываясь за его спиной, – титул Предвестника Фатуи звучал громко и вселял ужас в сердца врагов и союзников. По сути его можно было считать пугалом, бесхитростным маневром для отвлечения внимания, приманкой, которую забрасывали в гущу событий в первую очередь.       Вместе с громким титулом приходила большая ответственность – это Тарталья понимал, но все еще не осознавал в полной мере. Он догадывался, что мир, на вершине которого он оказался, не щадил даже сильнейших, и вскоре кто-нибудь наверняка решился бы попробовать новоиспеченного Предвестника на зубок. Вопрос только в том, как скоро.       – Если я буду одним из множества безликих агентов, никому и в голову не придет лишний раз обратить на меня внимание, – проскрежетал Злат. – И тогда я смогу беспрепятственно закрыть вас своим телом в случае чего.       – Не надо меня своим телом закрывать, – поморщился Тарталья, вспоминая мертвецки белое лицо и окровавленные простыни. – Обойдусь как-нибудь без твоей жертвы.       – То есть других вам в жертву приносить можно? – дотошно уточнил Злат.       – Как ты вообще к этому пришел? – изумился Тарталья.       Злат пожал плечами и ничего не ответил – видимо, не счел нужным вываливать на Тарталью весь хлам, который содержался в скрытой под капюшоном голове, и так надулся, словно Тарталья должен был его за это еще и благодарить. Разумеется, благодарить Тарталья никого не стал, лишь закатил глаза и шумно вздохнул.       Уловка Злата сработала – он действительно отвлекся от напряженных, мрачноватых мыслей, которые одолевали его все то время, пока они добирались до Мекоче – крошечного кусочка земли, которую выделили Одиннадцатому Предвестнику и сказали владеть. Сандроне, бывший ответственный владелец, только многозначительно хмыкал и улыбался, а после Злат по секрету сказал, что тот был донельзя рад избавиться от бесполезной территории.       У каждого Предвестника был небольшой кусочек подконтрольной ему или ей земли практически во всех уголках Тейвата. Каким образом Фатуи удалось договориться и заполучить под свое начало территории «для дальнейшего развития и культурного обмена», как выразился Злат, тайной не было: организация обещала такие преимущества от совместной работы, что не соглашаться казалось зазорным. Разумеется, стратегически важные точки им никто не отдавал, да и формально земли считались землями страны-родины, однако Фатуи очень быстро и агрессивно устанавливали там свои порядки, и вытурить их с насиженного места становилось практически невозможно, поскольку методы, которыми пользовались Фатуи при подавлении возмущений, являлись очень радикальными.       Бесчеловечность, обращенная к людям, толкала их на альтернативные меры: не будь Изабелла жестока, фонтейнские крестьяне не решились бы на вооруженное нападение на целого Предвестника – ими двигало отчаяние, которое заставляло их действовать так, как они никогда не поступили бы в мирное время. Диктатура Фатуи буквально вдавливала жителей других стран в землю, и они покорялись, не способные дать ответ.       Архонты сидели где-то там и все как один были отстранены от проблем своих народов. Им не было дела до людских страданий, и их божественность застилала им глаза. То ли дело госпожа Царица – неприступно прекрасная, невообразимо далекая и близкая одновременно, искренне ратующая за благие цели и ведущая в их направлении своих детей.       Тарталья помотал головой и выдохнул, на мгновение прикрывая глаза, а затем постарался избавиться от назойливых мыслей, зашедших совсем не в ту степь. Злат давал ему возможность собраться, не давил и не торопил – за это Тарталья был ему благодарен, хотя казалось слегка непривычным, что теперь у него было все время мира, которое он мог потратить на что угодно. Ему все еще казалось, что куда-то надо бежать, что-то делать, срочно исполнять приказ… На деле же теперь торопиться должны были непосредственные подчиненные Тартальи, а не он сам. Конечно, если бы в этом имелась нужда. Будучи выходцем из рядовых, Тарталья вдоль и поперек изучил все шишки, которые сыпались на ни в чем не повинных солдат просто потому, что у их начальства было плохое настроение.       Он очень надеялся никогда не стать таким командиром. Хотя у Тартальи был Злат, который не преминул бы ткнуть его носом в тиранские замашки. Тарталья уже успел обратить внимание, что Злат стремился привить ему навыки лидера и командира, которому стоит беспрекословно подчиняться, но никак не деспота, который может покарать за непослушание.       Иерархия в Фатуи зачастую основывалась на страхе перед вышестоящими лицами: те были сильнее, имели определенного рода славу и не чурались наказывать подчиненных так, что те запоминали урок на всю жизнь. Провинившийся мог с легкостью пойти рыбам на корм, а на его место вставал другой рядовой: такой же безликий, как и его предшественник. Все они были винтиками в огромной военной машине, которую Снежная лелеяла как родное дитя, и всех их можно было беспроблемно заменить.       Именно поэтому Тарталья зубами выгрызал себе путь к вершине, делая все возможное для того, чтобы оказаться наравне с теми, кому раньше приходилось подчиняться. Так он обрел свободу, за которую ему не пришлось бы расплачиваться жизнью или здоровьем, ведь теперь его в организации считали более ценным и важным, и это осознание грело Тарталье душу. Ему не хотелось проходить через те же самые испытания во второй раз, и он собирался обосноваться на позиции Предвестника как можно прочнее.       Впрочем, Тарталья понимал, что до укрепления позиции еще далеко, поскольку он едва-едва вступил в должность и пробыл на ней ничтожно мало в сравнении с другими Предвестниками. Ему еще только предстояло заполучить признание в роли Одиннадцатого Предвестника Фатуи – его путь только начинался.       Тогда в кабинете Пульчинеллы они вдвоем огребли по полной – их разнесли как маленьких неразумных детей. Досталось обоим в равной степени: и Тарталье за то, что начал выеживаться, и Злату, потому что не сумел подобрать нужные слова и достучаться до рыжей башки, «кусок идиота ты, а не личный помощник!» Пульчинелла от души проехался по каждому из них, подкрепляя свои слова такими крепкими матерными выражениями, что уши вяли. Злат старательно таращился куда-то над плечом Пульчинеллы и, вытянувшись в струнку, практически не моргал, а то время как Тарталья боялся дышать, не то что говорить что-то в свое оправдание.       Когда-то давно Тарталья думал, что успел изучить все стадии гнева своего начальника и кумира. Оказалось, что о последней стадии он не знал ровным счетом ничего, а теперь познал ее суть на своей шкуре, да с таким старанием, что уши горели от стыда.       Тарталья осознавал, что Пульчинелла волновался за них, но не понимал, с какого перепугу. Да, некоторое время после вступления в Фатуи Тарталья находился под его личным присмотром – в конце концов, это Пульчинелла настоял на том, чтобы Тарталья прошел весь путь от рядового до Предвестника, и даже юный возраст его не остановил. Пульчинелла пошел в обход правил и сделал юного Аякса частью Фатуи, потому что, по его же словам, увидел в мальчишке из Морепеска скрытый разрушительный потенциал.       Пульчинеллу Тарталья безумно уважал, а Пульчинелла, в свою очередь, относился к нему без излишней снисходительности и никогда не выделял среди других, однако давал короткие, жесткие уроки, которые запоминались на всю жизнь. Пожалуй, именно эти уроки помогли Тарталье усмирить бездну, отравившую кровь, свернувшуюся под ребрами хищным зверем, потому что он понимал, что второго шанса ему давать никто не будет. Авторитет Пульчинеллы в глазах Тартальи был велик, и затмить его могли разве что госпожа Царица и Педроллино.       А теперь Тарталья видел, что между Пульчинеллой и Златом прослеживалась какая-то связь. Не совсем такая, какая могла быть между Предвестником и его бывшим личным помощником, которого он выкроил в соответствии с какими-то своими идеалами, а, скорее, имевшая иные корни, суть которых Тарталья пока не мог углядеть. Он то и дело улавливал в речи Пульчинеллы колкие, издевательские интонации, которые можно было время от времени услышать в речи Злата, и полагал, что, вероятно, этого он понабрался у Пульчинеллы.       В конце концов Пульчинелла таки решил отправить их с глаз долой – из сердца вон, зло рявкнул на попытавшегося что-то вставить Злата, да так, что тот аж присел, и вышвырнул за дверь. Пронесло, подумал тогда Тарталья, чувствуя, как по спине сбегает капелька ледяного пота. По крайней мере, теперь ему стало ясно, что такого человека, как Пульчинелла, лучше никогда не злить. Ради этого Тарталья даже был готов плясать танец маленьких лебедей под ручку со Златом, если, конечно, это поможет успокоить разъяренного Пятого.       На следующий день их вызвали на ковер к Капитано, главе отдела внешних дипломатических отношений, где объявили, что под ответственность Одиннадцатого Предвестника переходит крошечный кусочек натланской земли, Мекоче. Сандроне, бывший владелец территории, также присутствовавший при передаче, едва сдерживал улыбку – паскудную и облегченную одновременно. Как потом пояснил Злат, Седьмой Предвестник был только рад избавиться от довеска, который тянул его на дно: Мекоче не приносила ни пользы, ни дохода, потому что это была бедная, выжженная земля, из которой давным-давно выпили все соки. Единственное, чем Мекоче была известна, – это кактус белла-кула, из засушенных цветков которого местные жители изготовляли безобидную, по сути своей, дурь и раскуривали с целью расширения сознания.       Тарталья, разумеется, был в восторге от открывшейся ему перспективы. Почему на его несчастную голову продолжала сыпаться всякая херня? Разве не он сделал многое для того, чтобы обеспечить себе хорошее будущее?       – Ваша судьба – постоянно страдать, – заметил Злат, и Тарталья вынырнул из своих мыслей. Видимо, последнее он умудрился произнести вслух.       – Как мило с твоей стороны, – закатил он глаза, бросив на Злата уничижающий взгляд. Того, впрочем, не проняло, раз он невозмутимо добавил:       – На правду не обижаются.       И ведь не поспоришь – железный аргумент. Тарталья решил, что с него хватит топтаться на одном месте, и первый пошел вглубь небольшого городка, который теперь находился под его руководством.       Злат тенью следовал за ним. Местные люди, изможденные, смуглые, с птичьими желтыми глазами и острыми прямыми носами, прятались в потрепанных шалашах из ткани и веток и не особо дружелюбно наблюдали за ними со стороны, но не предпринимали попыток приблизиться. В воздухе висел тяжелый запах засухи, пыль поднималась при каждом шаге, из-за чего они шли в целом облаке, и забивалась в ноздри.       Пустая, неплодородная земля, которую не пощадило ни время, ни «хозяева»-снежнийцы, пришедшие на эти территории. Тарталья не знал, какой была Мекоче до воцарения здесь Сандроне, однако результаты осмотра его не радовали. Злат слегка напряженно молчал, изредка отходил к жителям, о чем-то разговаривал с ними на хриплом каркающем языке и обменивался хлесткими порывистыми жестами – видимо, комбинация слов и жестов была в ходу у местных и являлась основным языком.       – Засуха преследует их уже около трех месяцев, – тихо сказал Злат, когда Тарталья остановился, оглядываясь по сторонам с плохо скрытой безнадегой. – Они живы только потому, что им помогает соседний город, ближайший к ним, однако скоро и их силы иссякнут.       – Почему они не переберутся в другое место? – приглушенно спросил Тарталья. Внутри начинала поднимать голову непрошенная ответственность за землю, которую ему доверили, и она требовала найти решение проблемы.       – Это их историческая родина, – ответил Злат, смотря куда-то в сторону. Тарталья проследил за его взглядом и обнаружил девочку, которая поднимала из колодца ведро. Она с надеждой схватила его и заглянула внутрь, а после всхлипнула, когда нутро оказалось пустым. – Их слишком много связывает с Мекоче. Они не могут оставить его, поскольку здесь живет память предков.       – Идиотизм, – закатил глаза Тарталья. – Конечно, лучше ведь пожертвовать жизнью, чем подумать своей тупой башкой. Надо втолковать им, что оставаться здесь – не вариант.       – Вы думаете, вас поглядят по головке за то, что вы переправили всех жителей Мекоче в другое место и оставили выданную вам землю пустовать? – поинтересовался Злат.       – Да плевать, – цокнул языком Тарталья и засучил рукава, словно это могло помочь ему в переговорах с местными жителями. – Жизни гражданских важнее, чем какая-то там земля. Тем более, что на ней вообще нихрена нет!       В спину ему донеслось насмешливое «как благородно с вашей стороны», но Тарталья уже не слушал, выбрав своей первой целью девушку, сидевшую у входа в шалаш с вышивкой на руках.