Торжество справедливости

      Тем временем в небольшой уютной квартире на четвертом этаже многоквартирного дома двое влюбленных наслаждались обществом друг друга. Линдси чувствовала себя виноватой, и старалась лаской и нежностью загладить свою вину, а Коннор пребывал на вершине блаженства — его любимая женщина была рядом и, похоже, перестала сомневаться в нем и в себе самой.       Когда с ужином было покончено, они перешли в гостиную, чтобы спокойно выпить кофе и поговорить. Очень быстро тактильный голод, еще сильнее обострившийся во время событий в Уокигане, дал о себе знать, и двое не стали ему противиться. Греясь в уютных теплых объятиях, Линдси гладила руку Коннора. Она ни о чем не думала, просто прижималась к любимому и ощущала ритм его сердца даже через одежду.       — Линдси, — тихо позвал Коннор, которому тоже было необыкновенно хорошо, но требовалось прояснить несколько моментов.       Она только вздохнула. Зная любимого, она понимала, что моральная экзекуция неизбежна.       — Лин, я не стану навязывать тебе свое мнение и свое видение ситуации. Я просто хочу тебя кое о чем попросить.       — О чем? — после паузы уточнила Линдси, немного удивленная, что в голосе мужчины не было воспитательных ноток.       — Если у нас появятся проблемы, говори об этом сразу и прямо, хорошо? Не нужно изводить себя мыслями и ощущениями. Возможно, я чего-то не увижу, не пойму, не восприму, но я обещаю всегда тебя выслушать и постараться понять. Мне было очень больно видеть твои мучения. И я задавался вопросом — что я сделал не так.       — Коннор, ты ни в чем не виноват! Это было… специально. Я сама только вчера узнала, — из глаз Линдси покатились слезы и она обрадовалась, что Дойл не видит ее лица.       — Я видел, что с тобой что-то произошло после разговора с миссис Эристон.       — Понимаешь, она… допустила ошибку. Но потом она рассказала мне всё, что посчитала нужным, и я поняла, что просто ужасно вела себя по отношению к тебе.       — Лин, я всё же хочу знать, что именно она сказала. Я считаю, что имею на это право. Мне нужно знать, в чем я был не прав.       Линдси очень не хотелось рассказывать Коннору о своих разговорах с миссис Эристон, но она понимала, что ее отказ только усугубит ситуацию. Поэтому, приложив все усилия к тому, чтобы голос звучал ровно, она передала содержание второго разговора с ясновидящей на скамейке у подъезда, и совсем уж шепотом процитировала слова, сказанные женщиной в ее доме.       Мужчина долго молчал. Он представлял себе чувства Линдси, и боялся даже думать о том, что бы натворил сам, оказавшись в подобной ситуации. Постепенно ярость отошла на второй план, и он задумался, кому могла быть выгодна их ссора. На работе их отношения сказаться не успели, Антон не против их дружбы, они оба были свободны и никому ничего не обещали. О, черт! Да, несомненно, это может быть только он!..       От нахлынувшей ярости, а в основном от страха, что будут и другие попытки, мужчина обнял девушку с такой силой, что она только придушенно пискнула. Он целовал ее так, как будто в следующую секунду мог потерять навсегда. На этот раз поцелуй прервала Линдси, и, требовательно смотря на него всё еще мокрыми от слез глазами, спросила:       — Что случилось?       Он помотал головой, не желая рассказывать то, что пришло ему в голову, но Лин не отступила.       — Коннор, что происходит? Ты что-то понял из моего рассказа? Ты знаешь, кто это мог бы быть?       — Я не уверен, милая. Я хотел бы навести справки…       — Коннор, ты только что просил меня не изводить себя и говорить с тобой прямо и откровенно. А что насчет тебя? Я не хочу снова мучиться сомнениями…       Дойл вздрогнул. Она была права. Требуя откровенности, будь готов предложить ее же в ответ. И как раз в той ситуации, когда сам меньше всего этого хочешь.       — Хорошо, я скажу. Но это только предположение. Есть один человек, который ненавидит меня и готов пойти на всё, лишь бы я куда-то исчез, а лучше умер. Это дало бы возможность ему постараться завладеть твоим вниманием. Вот только что он делал все эти пять лет, пока я был в тюрьме? Это была чудесная возможность ухаживать за тобой.       Линдси удивленно смотрела на Коннора. Есть человек, который ее любит и готов даже устранить Коннора, чтобы добиться ее внимания? Чушь, полная, абсолютная чушь! Хотя, если вспомнить некоторые моменты, о которых не знал даже Антон… Девушка задохнулась от ярости. Всё ставало на свои места. Это он. Тот, кто сначала отправил их на смерть, а потом отказался послать еще одну группу, чтобы найти Коннора. Тот, кто вмешивался в расследования и пытался стравить Метта и Питера. Тот, кто после предательства восстановил ее в должности, и ни разу не упомянул этого, хотя другим доставалось по полной и за более мелкие промахи. Тот, который приглашал ее танцевать на каждом корпоративе, и всё время старался остаться с ней наедине. Она покраснела от ярости.       — Элсингер…       Коннор похолодел от того, как именно Линдси произнесла фамилию бывшего оперативного директора управления. Ненависть, ярость и недоумение смешались и вылились в шипение, которому позавидовала бы любая змея. Он и не подозревал, что она умеет издавать такие звуки.       Ее затрясло. Зная характер бывшего начальника, она осознавала, что этой попыткой дело не закончится. Фрэнк всегда был упорен в достижении цели. И никогда не считался с расходами.       — Коннор…       — Линдси, даже не думай. Я тебя не отпущу. Неужели ты думаешь, что я смогу жить, зная, что ты пожертвовала собой?       Мужчина осторожно стер пальцем слезинку, появившуюся на щеке девушки, и продолжил:       — Я люблю тебя. И не намерен больше терять время. А что касается Фрэнка… Мы теперь знаем, что что-то может случиться, и в этом наша сила. Мы будем осторожны, правда? Обещай мне, что ты не будешь делать глупости.       Линдси кивнула, не сводя завороженного взгляда с Коннора. Интересно, он сам понял, что сейчас сказал?..       — Коннор.       — Лин, я бездарно потратил все годы нашего знакомства и пять лет в России. И боюсь даже думать, что было бы, если бы ты сейчас была не свободна… Нет, за тебя я был бы счастлив. А теперь хочу постараться сам сделать тебя счастливой. Только я забыл, а, вернее, и не знал раньше, как это делается… Поэтому сейчас я боюсь сделать что-то не то, не так…       Он смешался и опустил взгляд. Откровенно говорить о своих чувствах и ощущениях было безумно тяжело и больно. Но он должен был испробовать на себе то, что предлагал любимой.       — Коннор, — в третий раз проговорила Линдси, осторожно прикасаясь к щеке мужчины, — ты сказал мне о себе. Теперь моя очередь. Я влюбилась в тебя в то же мгновение, как впервые увидела. И сразу показала это. Ты же тогда ничего ко мне не испытывал. Я всегда ждала, что рано или поздно у тебя появится женщина, которую ты полюбишь по-настоящему. И даже смирилась с тем, что это буду не я. Если бы это произошло, я тоже была бы счастлива за тебя. А сейчас постараюсь сделать так, чтобы ты был счастлив со мной. Но дело в том, что я тоже не помню, как это…       Коннор поднял голову и его серые глаза встретились с такими же серыми глазами любимой. Он энергичным движением обнял ее, но тут же резко выдохнул сквозь сжатые зубы — вернулась боль, о которой он успел почти забыть. В первую секунду Линдси, ожидавшая поцелуя, растерялась, но потом поняла всё.       — О мой Бог, твоя спина! Прости, и это из-за меня…       — Ничего страшного, оно того стоит, — улыбнулся Коннор, очень осторожно притягивая ее к себе. — Мне даже понравилось.       — Что, падать?       — Нет, то, что за этим последовало.       И он снова и снова целовал ту, которую любил больше всего на свете. Поцелуев становилось мало, и он даже забыл о боли, когда Линдси, не прерывая поцелуя, попыталась снять с него пиджак. То, что происходило дальше, Коннор помнил всю жизнь, и хранил в памяти, как одно из самых драгоценных сокровищ. В этой «ментальной копилке» появлялись и другие воспоминания, но это было первым в его новой жизни, затмив собой даже тот момент, когда он после возвращения обнял Линдси у трапа самолета и подумал, что теперь он действительно свободен. ***       Просидевшего всё это время в машине Фрэнка Элсингера трясло от ярости. Он довольно быстро понял, что ждать, когда Дойл выйдет и поедет к себе — бесполезное занятие, и уже несколько часов бездумно злился. Окна квартиры на четвертом этаже давно погасли, скоро должен был наступить рассвет, но Фрэнк всё сидел, стискивая руль онемевшими пальцами, и сгорал от ненависти. Даже пять лет назад, когда он впервые понял, что Коннор начинает что-то испытывать к Линдси, он не испытывал таких эмоций. Тогда его расчет был быстрым и трезвым, и он стал искать возможность устранить конкурента. Элсингер всегда умел ждать, и ситуация, когда Коннор не испытывал к Линдси ничего, выходящего за рамки простой симпатии и благодарности за хорошую работу, Фрэнка не напрягала. Он верил, что рано или поздно Линдси надоест «игра в одни ворота» и она увидит того, кто смиренно ждал все эти годы её внимания. Но случилось так, что Коннору надоело изображать бесстрастную статую, и он решил, что Линдси — чудесный способ начать новую жизнь, в которой найдется место чувствам и эмоциям. В планы Фрэнка это, конечно, не входило, поэтому звонки из России, с сообщением о странном животном, и второй, с мольбой о помощи, он расценил как подарок судьбы. За Лин он почти не волновался, зная патологическое стремление Дойла оберегать то, что ему дорого, и понимал, что тот скорее сам станет под удар, чем позволит рискнуть ей. И расчет оправдался. Дело испортила только одна досадная мелочь — тело не нашли. И Линдси не поверила, что Коннор мертв. На словах она это признавала, но Фрэнк, во время их коротких бесед после возвращения команды из Архангельска, чувствовал, что в глубине её сердца жива надежда.       О, как он был зол и разочарован, когда пришло сообщение об израненном и контуженном человеке, называвшим себя Коннором Эндрю Дойлом, кейс-менеджером управления по научным исследованиям и разработкам. Затребовав и получив фото этого человека, Фрэнк впервые ощутил неконтролируемую ярость. Он ответил, что этот мужчина ему не знаком, а кейс-менеджер Коннор Дойл официально считается «погибшим при исполнении служебных обязанностей». Но, естественно, стал пристально следить за «воскресшим» сотрудником, благо проблем с финансами и исполнителями не испытывал. Коннора судили и приговорили к довольно внушительному сроку (Фрэнк не испытывал ни малейших угрызений совести, активно этому способствуя) и Элсингер позволил себе отвлечься на проблему с Председателем и другие, более мелкие, но отнимающие множество сил. О Линдси он не забывал, но решил, что «время лечит», и дал ей возможность забыть. Отношения девушки с этим барменом Марком его не задевали, он видел, что со стороны Линдси чувств там нет. Вскоре же проблемы приобрели такой размах и характер, что пришлось оставить нервный, но могущественный пост оперативного директора и оборвать все контакты с управлением. Линдси он теперь видел, оставаясь незамеченным, и надеялся, что когда-нибудь сможет возобновить общение. Но тут очень не вовремя в игру вступил Антон Хэндрикс, решивший восстановить справедливость в отношении своего друга и бывшего начальника. И чего ему тихо не сиделось… Не пришлось бы пытаться рассорить влюбленную парочку и придумывать, каким образом не попасть Дойлу в руки. В том, что и Коннор, и Линдси уже поняли, кто стоит за миссис Эристон, Фрэнк ни секунды не сомневался. И понимал, что оба захотят отомстить. Дойл — за пять лет физического кошмара, а Доннер — за те же пять лет морального. И если от Лин он готов был стерпеть всё, памятуя о народной мудрости «От ненависти до любви один шаг», то от Коннора пощады ждать было бессмысленно. Значит, требовалось окончательно устранить эту везучую помеху на пути к мисс Доннер. Вот разработкой этого плана и следует заняться, благо все почти готово, а не тратить время на бессмысленные ярость и злость.       С этими мыслями Фрэнк завел двигатель и отъехал от подъезда дома, где в небольшой уютной квартире в обнимку спали двое любящих людей, еще не подозревая об испытаниях, с которыми им вскоре предстоит столкнуться.