***
— Она не хочет говорить с вами, господин ведьмак. Муж запретил ей разговаривать с другими мужчинами, кроме отца и его самого. Теперь они оба умерли, и она говорит только с их могилами и нашими девушками. Могу я помочь вам чем-нибудь? — А, да. Я сдавал несколько монет на заказ. Ясно, как день, это ведьмовская затея. Все знают, что они живут в лесу. Приносят в жертву мальчиков для своих темных богов, и получают ужасную силу. — Признаки? Надеюсь, вы не думаете, что я знаком с магией, господин ведьмак. Понятия не имею, какие признаки у колдовства. Но послушайте, что я понял: впервые мор показался в Мадергид. Так что я предполагаю… — Мадергид? А, это праздник начала лета. Праздник Даров Матери, когда они дарят своих дочерей мужчинам города. А те выбирают подходящую, на которую и заявляют права. Костры, пиршества… — Что?! Нет-нет-нет. Беллетэйн — языческий обряд. Мы не допустим тут разврата. Придержи язык, здесь дети. Им незачем слушать про твою чужеземную чертовщину. Так что я говорил… эти ведьмы — потаскухи, они, наверное, отравили право Мадергид. Мир в сердце, мир на земле, как говорит Вацлав. Как мы почтим верные пути в наших домах без мужчин? Это дьявольская работа, наверняка.***
— Ого. Я знал, что это случится. Ведьмак в Аэлвире — Ласло в могиле переворачивается. Но допускаю, лучшее средство против демона — другой демон. По крайней мере, ты на нашей стороне, а? — Это ведьмы, точно. Одна из них согнута, как кривое дерево. Знаешь, потому что она ворона. Они все любят белок и черных птиц, преклоняются перед ними. Запомни мои слова, ты увидишь их сборище в сумерки. Скрюченный хребет, точно. — Нет, они не просто собираются на погребальные костры. Ты считаешь меня дураком? Они мешают, они все обладают силой животных. Коз. Птиц. Спроси Яну. Она расскажет тебе.***
Эскель, должно быть, двадцатый раз потер рукой лоб. Теперь он уже просто размазывал пот, а не смахивал его. Когда ведьмак начал обход городка, расспрашивая о заразе и ее жертвах, он ожидал неприятие. Но вместе с этим он нашел еще кое-что: деревенские суеверия со стремлением помочь и некоторую подозрительность. Услышав про особенно подозрительные убийства ворон в третий раз, Эскель задался вопросом — горожане репетировали совместно или порознь. Он покорно проверял оконные рамы в поисках нацарапанных рун, дверные проемы на наличие закопанных нечестивых кукол, и дома на странные запахи волшебных трав. Не было даже смутного намека на колдовство. Он также осмотрел место на реке, где Катарина показывала Ражу светлячков. Жужжали мухи, как обычно у источника воды, но ничего больше не нашлось. Опираясь на другое предположение, он провел пару часов в грязи, осматривая скот. Ни демонических меток, ни признаков тайного колдовства. И даже блох не было. Козленок едва не врезал Эскелю по ребрам, а бродячий щенок все пытался преследовать ведьмака, пока мать не схватила его за загривок и не унесла прочь. Больше среди животных не нашлось ничего необычного. До сих пор имелось всего два полезных факта. Первое, мор распространялся закономерно, а это не походило на обычную болезнь. Она, как правило, охватывала всех домашних разом, но люди, которые работали вместе, бок о бок, заболели с разницей в месяц. Никаких объединяющих причин он найти не смог — ни источника воды или еды, ни совместной работы, ни привычек. Вторая важная данность: симптомы болезни ухудшались по ночам. После заката бред жертвы обострялся в ночных кошмарах. Жар и судороги усиливались, красные отметины темнели или умножались. Сообщения выглядели одинаковыми, почти как всеобщее подозрение касательно ворон. Таков был итог утренней и дневной работы. Последней зацепкой стала Яна, женщина где-то «во ржи». Пока Эскель тащился по полуденному жару, он спрашивал себя, не забыл ли задать нужные вопросы, подходящие моменту, вроде: как выглядит Яна? и какое именно ржаное поле? Как только он поговорит с ней и услышит последнюю версию истории демонической ведьмовской вороны, стоит поискать, где можно снять броню и ополоснуть водой шею. Пока все возможные деревенские ведьмы не разбежались от смрада. Две недели назад Эскель с последними ведьмаками из Школы Волка сражался против Дикой Охоты. Теперь же вернулся к заурядной работе — нудной, раздражающей, и все же некоторым образом приятной. Каждый заказ имел свой ритм. Некоторые предполагали болтовню над труднопроизносимыми туссентскими блюдами на пышных балах, другие — спор с троллем, прежде чем подкупить его мешком речных камней, чтобы пройти. Некоторые означали сталь или серебро, адреналин, ужасную и скорую гибель. Но каждый заказ упрощал жизнь. Пока он работал, только договор имел значение. Каждый шаг имел ясную цель… даже шаги через поле под палящим солнцем, в шипованной броне, готовой обжечь плоть при касании. Несколько женщин трудились во ржи, выполняя двойную работу. — Прошу прощения, — Эскель подошел к одной из них. Женщина взглянула на него. Ее руки напряглись, когда она поставила косу. — Вы Яна? — Неа, — женщина, чье имя было не Яна, вернулась ко ржи. — Отлично поболтали, — пробормотал Эскель, вздохнув. Она явно не собиралась снова обращать на него внимание, поэтому он вторгся в диапазон ее видимости, позаботившись, чтобы остаться вне досягаемости взмаха косы. — Вы знаете, где я могу найти Яну? — Неа. — Женщина снова остановилась. — И я буду благодарна, если ты дашь мне работать. — Конечно. Всего минуту, — сказал Эскель. — Кто-нибудь знает, где Яна? Я пытаюсь помочь с заразой… — Конечно, пытаешься. Вы людям всегда полезны, не так ли? — она склонилась над рукоятью косы и плюнула в грязь. Вы, людям. Опять. — Вижу, вы заняты. Пойду своей дорогой. — Позволь помочь, — женщина опускала косу, пока лезвие не коснулось земли. — Тебе дорога в ад. Возвращайся туда, где твое место… — Он видел, как совершается выбор в ее голове — продолжить работу или швырнуть в него имя, словно Танцующую Звезду, — …выродок. Обычно брань отскакивала от него, стрелу отражал щит Квен. Но Каэр Морхена уже не было, и в этот раз удар пришелся в цель. Женщина, должно быть, увидела что-то в его глазах. Она невольно отшатнулась, едва не споткнувшись. — Ведьмак! — их прервал голос издали. Взгляд женщины метнулся на звук и обратно к Эскелю. Губы сложились в злую усмешку. Оба понимали, что теперь он не ответит. — Подобное призывает подобное. Эскель поискал источник голоса. Девушка, спешащая к ним, была знакома. — Эвва, — произнес он, покопавшись в памяти. — Ведьмак. Еще раз здравствуй! Я волновалась, как бы ты не пропустил дом Вацлава, — Эвва несла косу. Она поставила рукоять на землю и перевела взгляд с Эскеля на женщину и обратно. — Все хорошо? — Будет. — Женщина сморщилась и кивнула в сторону Эскеля. — Как только это перестанет отвлекать порядочных людей от работы. — Это? Что… — глаза Эввы расширились. — Дарва. Он здесь, чтобы помочь нам. Та же злая усмешка. Дарва молча вернулась к работе. — Пойдем, — Эскель поймал взгляд Эввы и кивнул в сторону участка поля со скошенной рожью. — Не трать время. Эвва встретилась с ним глазами. Она до сих пор не посмотрела на шрамы. Бросив последний взгляд на Дарву, она отвернулась и отошла к Эскелю. — Ненавижу эту женщину, — произнесла девушка, едва они удалились на приличное расстояние. — Мне очень жаль. Эскель пожал плечами. — К такому привыкаешь, — ответил он, и чаще всего так оно и было. — Все равно. Она должна соображать! Я сначала удивлялась, почему она не пожертвовала ничего на объявление, но… — Эвва тряхнула головой. — Не обращай внимания. Забудь о ней. Ты нашел Вацлава? — Ага, нашел. Он был слегка нездоров, но мы заключили договор. — Только слегка нездоров? — фыркнула Эвва. — Должно быть, у тебя удачный день. Значит, ты теперь нанят. — Угу. Это я работаю. Сейчас ищу Яну. Поговаривают, она местный знаток ведьм. — Все нынче знатоки ведьм, — Эвва вытерла рукой блестевший лоб. — Пару месяцев назад ты бы не услышал и мельком слова «ведьма». Теперь вдруг у всех появилась двоюродная бабушка или сводная сестра, которая творит чары весной, чтобы заставить цветы распускаться. — Я заметил. — Думаешь, это ведьма? — Эвва остановилась и поставила рукоять косы на землю. — Стоит за мором? Следуя профессиональным требованиям, Эскель не должен был отвечать. Слишком мало информации, слишком велик риск разглашения догадок, прежде чем он поймет, кто подозреваемый. Но в тот миг ему стало наплевать. Полуденное солнце путало мысли. Разум изнемогал от жара под броней и под влиянием женщины, стоящей рядом — тонкая рука на рукояти косы, медовые в солнечных лучах волосы прилипли к шее. Простая одежда, потому что, конечно, ей незачем было одевать что-то красивое, только чтобы вымочить потом, хотя уместно выглядела нить с деревянной подвеской на шее, и плетеный браслет на запястье, и аромат можжевельника с лавандой… Нужно сосредоточиться. — Может быть, — ответил Эскель. — Чувствую себя, как сыщик. При опросе потерпевших. Кто делает выбор, как, почему — над этим еще надо подумать. — Так я и думала, — кивнула Эвва. — Да? Вацлав так не думает. И остальные тоже, видимо. — Вацлав — бесполезный хрен. Да, все имеющиеся улики указывали на это. — Позволь спросить кое о чем, — сказал Эскель. — Слышал, ты собрала много денег для заказа. Спасибо за это, кстати. — О, — Эвва улыбнулась. — Не благодари. Кто-то же должен был. Никто не взялся, так что я вмешалась. — Рад, что получилось. Значит, я смогу поесть на неделе. Кажется, ты совершенно уверена, что ведьмак здесь необходим. — Да, — рука Эввы скользнула вверх и вниз по рукояти косы. — Как ты и сказал — это работа для сыщика. — Ты считаешь, что здесь замешана ведьма? Эвва обхватила косу обеими руками и, прищурившись, посмотрела вдаль. Эскель проследил за ее взглядом на запад, где золотая рожь уходила к лесу. — Я мало знаю о ведьмах, — девушка будто обращалась к лесу, а не к нему. — Но кое-что знаю о заразе. Моя мать пережила мор, когда была ребенком. Она часто рассказывала, как болезнь застала их врасплох, неожиданно. Соседнюю деревню охватил мор… потом другую… прошел месяц, а в ее деревне больных не было. Все думали, что находятся в безопасности. Потом, в считанные дни… как взрыв. Одна неделя — больных нет. Следующая — двадцать, и двое уже мертвы. Дальше распространялось пожаром. Так она говорила. Наш мор — это не пожар. Несколько мужчин заболевают каждую неделю. Никогда больше четырех, никогда меньше двух. Ни одной женщины. Как такое возможно? Эвва склонила голову набок. Эскель вскинул брови, показывая, что обратил внимание, но ничего не произнес. В воздухе повисла недомолвка, девушка что-то хотела рассказать. Как и ожидалось, Эвва опустила взгляд к иссохшей земле у ног и вздохнула. — Не знаю. Сейчас очень тяжелое время. Иногда мне кажется, что этот город проклят. — Слышал, — сказал Эскель. — Череда бедствий. Кто-то считает это проклятием дриад. Мстительные духи земли, и все такое. — Ты, должно быть, говорил с Верой. — Не знаю. Она не назвала имени. Большая? И одевается в голубое? — Это Вера, — Эвва едва заметно улыбнулась земле. — Необычное проклятие, — Эскель потер подбородок. Рука сразу стала влажной от пота. — Вера, наш друг в голубом, — упоминала сгоревший в конце зимы амбар. Один, в котором часть людей хранила зерно. Ты это имела ввиду? Когда сказала, что город кажется проклятым? — Да… — Снова чувство, будто ей есть что сказать. Эскель ждал. Эвва сглотнула. — И… ладно. Это очень личное. Моя подруга умерла прошлой зимой. Близкая подруга. Так что мне кажется, весь этот чертов город проклят из-за меня. — Жаль слышать это. — Ты тут не при чем, — Эвва быстрым и энергичным движением тряхнула головой. Эскель задержал взгляд на далекой фигуре женщины, работавшей во ржи, пока не услышал, что сердцебиение девушки успокоилось. — Выглядит несколько притянуто, — произнес он, — но… не думаешь, что это связано? Амбар, твоя подруга, этот мор… Если мы говорим о проклятии. Эвва пожала плечами. — Не знаю, — сказала она слегка в нос. — То есть я думала об этом. Все дерьмо в городе началось с зимы. Чувствую, это что-то должно значить. Словно боги поддерживают равновесие… — она затихла и пожала плечами. — Может, так и есть. — Твоя подруга, — Эскель понизил голос, смягчив его. — Не расскажешь… как она умерла? — От холода. — Простудилась?.. — Нет, — Эвва встретила взгляд Эскеля новым жестким выражением на лице. — Она умерла от холода. Эскель моргнул. Он ожидал обычного ответа: болезнь, разбойники, война, сбросила лошадь, отравление едой. Может, роды, если она была старше Эввы. — Куда она пошла в зимнее время? — Никуда. — Она умерла от переохлаждения в городе? — Да. Эскель засунул большие пальцы рук за ремень. Обратная сторона пояса была влажной от пота. В летнюю жару он едва мог вспомнить ощущение холода, особого холода, способного убить. — Зима была так страшна? — Нет… — Эвва сжала рукоять косы. — Это… город с устаревшими взглядами. Люди все еще вешают подковы над дверью и оставляют блюдечко молока для домового. Однажды приехал путешествующий торговец. У него было несколько книг. В одной говорилось о равноправии для эльфов и краснолюдов. Думаю, это была выдумка, вообще-то. Старики прогнали его из города. — Эвва вздохнула. — Мира не поддерживала старых обычаев. Вот почему… вот что было самое прекрасное в ней. — Мира? Это твоя подруга? — О, да. Прости. Если ты слышал что-нибудь о Даймире… Это она. — Нет. — Хорошо, — губы Эввы дрогнули. — Ладно. Что я говорила… Мира, она не терпела старых обычаев. В отличие от своего отца. Очень приверженного традициям человека. Он, ах… он так злился на нее. Называл непослушной, порочной… Не думаю, что мы понимали, как он взбешен. Однажды он запер ее в амбаре, в холод, и сказал, что она останется там, пока не научится покорности. А потом… Эвва раскрыла ладонь. Она слегка дрожала. Девушка вскинула руку, будто отпускала что-то. Чертовы глухие поселки в жопе мира. — Никто ничего не сказал? — спросил Эскель. — Не остановил его, не забрал ее? — Она была его дочерью. — Костяшки пальцев Эввы, сжимающих косу, побелели. Глаза влажно заблестели. — Его собственностью. Говорю тебе, это город с устаревшими взглядами. Эскель склонил голову. Заморозить дочь до смерти, чтобы научить ее повиновению. Дерьмовая история. Хотя, он не привык слушать истории о счастливых свадьбах, здоровых общинах, ухоженных священных землях. Там не нуждались в ведьмаках. — Последняя зима, хм, — произнес Эскель. — И смотри, что осталось от города. Как ты сказала? Кажется, будто боги поддерживают равновесие? — Так кажется, верно? — У Эввы из глубины груди вырвался нервный вздох. — Какой город позволит случиться такому? Захочет, чтобы такое случилось? Эскель знал. Видел достаточно. Люди могли закрывать глаза на раздражающие случаи, могли требовать старых добрых времен, когда мужчины были мужчинами, а нелюди знали свое место. Могли искать прошлое, которого никогда не было. — Особые города, — сказал Эскель, — которые можно ненавидеть. Настолько отвратительные, что впору мстить. — Мстить? — начала Эвва. — Несколько поздновато. Мира мертва. — Мертва. Но, возможно, не ушла. — О чем ты? — Эвва прищурилась. — Ты думаешь… что это она преследует нас? — Не знаю. Не уверен. Скажу тебе, что думаю: я думаю, что отец Миры запирал ее, пока она не умерла. И теперь, буквально в преддверии праздника предков, все мужчины умирают. — Нет, — Эвва уставилась на ведьмака, ее глаза расширились. — Не только мужчины, даже маленькие мальчики заразились. Мира никогда бы не поступила так. — Если она застряла здесь, она больше не Мира. — Нет–нет, — взгляд Эввы заметался. — Невозможно. Как может она… только потому, что… — ее глаза стали еще шире. — Почему мор? Даже если она как-то осталась. Даже если она убила всех, и мальчиков тоже… разве духи заражают людей мором? Действительно, не заражают. Это было слабое место в его еще не оформившейся теории. Если все в истории Эввы соответствовало действительности — если ее подруга Мира вернулась призраком после смерти от переохлаждения, как мог призрак распространять заразу? Не сходилось. — Может и нет, — признался Эскель. — Но другие версии предлагают гонятся за воронами и козами. По крайней мере, эта похожа на что-то стоящее. — Как ты убедишься? — Единственное, с чем все согласны: симптомы ухудшаются ночью. Дождусь полночи, буду искать. Посмотрим, найду ли что-нибудь… или кого-нибудь. — Я надеюсь, ты ошибаешься. — Лицо Эввы постепенно утрачивало отчаянное выражение, становясь суровым. — Может быть. Если ошибаюсь, снова поищу Яну. Смотри в оба за воронами и ведьмиными узлами. Губы девушки сжались и чуть приподнялись в уголках. Намек на улыбку. — Спасибо, Эвва, — Эскель улыбнулся и почти сразу вспомнил, как люди обычно реагируют на его улыбку, и как она искажалась шрамами. — Ты сильно помогла. — Подожди. Как ты узнал мое имя? — В очередной раз Эвва не обратила внимания на его шрамы. — Твоя мама сказала. Или бабушка? В поле, когда я только приехал. — Ох, верно. Бабуля, — Эвва помолчала. Один палец постучал по рукояти косы, но прошло несколько мгновений, прежде чем она снова заговорила, почти неловкая в смущении. — Если ты знаешь мое имя… могу я спросить твое? — Справедливо. Эскель. — В своей работе, Эскель… ты всегда убиваешь? — Нет. Мне платят не за убийство чудовищ. Мне платят за решение проблем с ними, — он пожал плечами. — Убийство — только один из вариантов. — Хорошо, — она на мгновение уставилась в землю, казалось, сдерживая себя, потом отстраненно улыбнулась. — Что ж. Мне нужно работать. Надеюсь, ты найдешь… что-нибудь полезное, — она отвернулась и почти отошла, а потом замерла и склонила голову. — Выполни свою работу хорошо, Эскель. Пожалуйста. Она шла сквозь марево над ржаным полем, не оглядываясь. Эскель смотрел ей вслед. Девушка была милой. И колкой. Он подумал об этом, признавая данный факт, и пошел дальше. Итак, призрак. Наиболее вероятная возможность. С приведением он справится. Масло от призраков, практика с Ирден, тщательная подготовка серебряного клинка — вполне реально. Если все сработает, к завтрашнему вечеру он будет на пути к Флотзаму, с деньгами, которых хватит на горячую еду, полную кружку и пару ночей в настоящей постели. Может, останется и на компанию для этой постели, если расценки будут низкими. Эвва почти скрылась во ржи. Прямая спина, вся внешность указывает на готовность к работе — после его простого объяснения, что умершая подруга могла вернуться для мщения смертоносным духом. Это беспокоило больше остальных аспектов работы: не монстр, но человек, которого потеряют дважды. Еще один день работы, другой и похожий одновременно. Эскель обернулся в противоположную сторону, к краю поля, где оставил пастись Скорпиона. Нужно было приготовить зелье — а затем, черт возьми, он поедет к реке. Корка пота на коже задубела, как вторая броня.***
Ночь над Аэлвиром. Тьма и желанная прохлада. Запахи: очаги, компрессы для больных и умирающих в домах, пыль, выгребная яма где-то на востоке, кот, потухшие погребальные костры. Звуки: тихие голоса в жилищах, шорох летучих мышей на деревьях, стук горшков и тарелок, кашель. Новый звук: шипение кота. Эскель выдохнул, расслабляя мышцы пресса и плеч. Прогнав мысли, он открылся спокойствию. Круглая восковая луна, ночной ветерок. Высоко над головой — звезды. Тишина. Он наполнился тишиной. Эскель выдохнул снова. Приготовился к эликсиру. Достал флакон с вытяжкой, откупорил, откинул голову и выпил содержимое. Вкус был обжигающе горьким. Ведьмак сидел на коленях, пока эликсир распространялся внутри. Прохлада разлилась по глотке, охватила грудь, просочилась в шею и челюсти. Затем поразила глазницы, словно в них залили кипяток. Эскель закрыл глаза. Жгучая боль утихла. Когда он снова поднял веки, мир изменился. Смазанный меч лежал на коленях. Когда ведьмак встал, сжав его в руке, на серебряном клинке вспыхнул лунный свет. Он шел по дороге меж домов. Аэлвир тих, но полон скрытых движений. Кто-то оставил перед дверью блюдце с молоком. Он уловил промельк рядом с тарелкой и под бревнами дома. Поверхность молока пошла рябью. — Спокойно, домовой, — пробормотал Эскель. — Я здесь не из-за тебя. Открылась другая дверь. Эскель замер. Знакомые плети аренарии разлетелись вокруг Вацлава, когда тот выскочил из дома. Бежать было некуда — он заметался из стороны в сторону. В одной руке староста сжимал бутылку, которой время от времени хлопал по бедру, иногда судорожным движением подносил ко рту, беспокойный, будто запертый в клетке. Он не замечал Эскеля, не замечал ничего, шагал, опустив голову. Потом ударил кулаком в стену домика, снова и снова. Бревна задрожали. Бух, бух, бух. Взрывом в ночной тишине. И словно силы покинули его. Вацлав ссутулился. Моргая, посмотрел на свои костяшки. Глотнул из бутылки. — Блядь, — пробормотал он, ни к кому не обращаясь, и сплюнул. В освещенном дверном проеме появилась Катарина. Она не двигалась — просто стояла, глядя на мужа. Вацлав безмолвно перевел взгляд на нее. Сделал очередной глоток. Наклонил голову, как будто рассматривая подножие домика, и временами сжимал горлышко бутылки. Катарина молчала. Они оба молчали, не встречаясь взглядами. Затем она ушла внутрь, оставив дверь дома открытой. Вацлав посмотрел на свою руку, другой прижимая бутылку к бедру. — Блядь, — прошептал он, а потом вошел в дом, с грохотом захлопнув дверь. Эскель глядел на вспышки огня в щелях двери, прислушиваясь. Ни звука. Даже в соседнем домике стояла тишина. Через какое-то время он пошел дальше. Жители Аэлвира закрывали окна ставнями, и свет почти не выходил наружу. Сгустились тени. Звуки человеческой жизни уступили место звукам ночной земли, и Эскель насторожился. Эти дома совсем не защищали. Разве они устоят против чудовищ во тьме? По небу пронеслись тени. Летучие мыши. Чужая добыча. Эскель замер на полушаге. Что-то изменилось. Медальон. Он вибрировал на груди. Вот оно, слева. В лунном свете между домов мелькнуло движение. На короткий миг он увидел клубы черного дыма. Тень — бесформенная, колеблющаяся в воздухе. Она роилась вдоль тропы, поглощая свет, что должен был серебриться в лунном сиянии. Эскель устремился за ней. Не бежал — она двигалась слишком быстро, и если он спугнет ее, то никогда не догонит. Тень двигалась на юг, к дому Лукаса. Он шел следом, стараясь загнать ее в угол. В южной стороне закричал мужчина. Эскель сделал рывок — и увидел. Вздымающаяся тьма приникла к окну Лукаса… Рой черных точек кружил ореолом. Призраки мух… или блох. Оно не замечало его. Пора. Эскель прыгнул вперед. Вскинул меч, другой рукой складывая знак Ирден. Руна засветилась в пыли под ногами, а знаки вспыхнули широким кольцом вокруг ведьмака и создания. В следующий скоротечный момент черный дым в окне Лукаса замерцал, а затем магия круга заточила его в ловушку, вытянув призрака из мира духов в материальный. Ударила вонь. Густой смрад смерти, хуже любого гнезда гулей. Потусторонний свет Ирден выявил останки, настолько сгнившие, что мало походили на труп. Голые ребра, костлявые руки со свисающими лохмотьями плоти и несколько сгнивших нитей красной шерсти на сморщенном запястье. Обнаженный позвоночник. Тусклые волосы колеблются вокруг иссохшего черепа, словно под водой. Призрак обернулся, паря над землей. Его нос провалился в жерло разлагающейся плоти. Несколько зубов блестело сквозь остатки щек и челюстей. Насекомые гудящим облаком роились вокруг него и глазницы повернулись к ведьмаку, вращая клубками червей. Это был не ночной призрак. Эскель никогда не видел подобного прежде, но помнил одну из книг в Каэр Морхене, подкинувшую название. Песта. Моровая дева. Блядь. Прежде чем она окончательно обернулась, Эскель ударил. Клинок очертил косую дугу от правого плеча вниз, и серебро поразило кость. Что-то влажно хлюпнуло. Шаг с левой ноги, обратный удар сверху, но Песта ушла. Эскель развернулся, и она скользнула на край рунического круга. — Не трогай его, — ведьмак кивнул на окно Лукаса. Человеческий череп наклонился. Личинки сыпались из челюстей и, влажно блестя, извивались на земле. Что ты? Голос язвил, словно жужжание мух. Ты не человек. — Ты тоже, — Эскель шагнул вперед. Песта улетела подальше. Аааа. Жужжащий голос заставлял его кожу зудеть. Мутант. Ведьмак. Они наняли тебя убить меня. — Нет. Ты уже мертва. Я собираюсь вернуть тебя домой, — Эскель был настороже и ушел влево. Песта отзеркалила его движение, заколебавшись вне досягаемости. — Ты убила достаточно. Заразой. Но она умерла от холода. Странно. Круг Ирден скоро начнет угасать. Нужно действовать быстро, безжалостно и беспощадно. Здешний народ не часто встречал ведьмаков, а значит, песта тоже, кем бы ни была при жизни. Она не могла знать, как защищаться. Бой закончится скоро. Но что-то связывало песту с этим миром. Эскель мог сразить ее сейчас, а на следующую ночь она просто вернется. Нет, пока он не мог убить ее — не ранее, чем узнает, как оставить ее мертвой. Достаточно? Жужжание насекомых усилилось. Откуда ты знаешь, чего достаточно? Эскель резко изменил направление, уходя по окружности вправо. Нужно занять существо, отвлечь разговором. — Все мужчины здесь мертвы. Мальчики — тоже. Ты уже отомстила. Одержала верх. Отомстила? Лохмотья серого шерстяного платья взметнули пыль, когда песта опустилась. Это не месть. Это — дар. Внешнее кольцо рун замерцало. Эскель отступил и опустил левую руку, восстанавливая знак Ирден. Но песта училась быстро. Она метнулась к нему. Он перехватил меч, понимая — она приближается слишком быстро, и полоснул ее по горлу. Но круг Ирден угас мгновением раньше. Клинок со свистом рассек вихрь черного дыма. Эскель продолжил неудачный удар и ушел в сторону. Почти увернулся. Черный дым возник снова, и песта ударила кривыми когтями. Они рассекли воздух у его головы и вонзились в левую руку, зацепив серебряные шипы. Эскель качнулся на левой ноге, используя новую опору, чтобы завершить пируэт, клинок вспыхнул в обратном захвате. Сейчас, ближе. Серебро рассекло грудь существа на уровне сердца. Осколки костей разлетелись в разные стороны. Ведьмак мельком отметил рану в плече, но не мог сейчас отвлекаться. Он снова вызвал Ирден, и в тот миг песта была слишком занята своим ранением, чтобы помешать ему. Магическое кольцо вспышкой ожило вокруг них. Эскель закружился, продолжая и усиливая движение, готовясь жестоко разрубить клинком открытую спину песты. Вместо этого он почувствовал, как динамику движения гасят когти, скользнув по груди. Толчок отбросил его слишком далеко, нарушил равновесие, заставил прокатиться по земле. Песта нависла над ведьмаком. Лохмотья юбки разошлись. Что-то шевелилось там — извивалось, цеплялось — крысы. Скалящаяся волна черных крыс устремилась к нему. Он ловко перекатился в сторону и сложил знак Игни. Вырвалось пламя. Ночной воздух наполнился пронзительными визгами. Эскель почти встал. Песта не могла покинуть круг… Он обернулся слишком поздно. Песта сзади схватила его голову когтями и притянула к себе, вынуждая смотреть в искореженные челюсти. Смрад разложения душил. Она низко наклонилась, сжав голову ведьмака, и приблизила ворочающиеся черви глазниц вплотную к его лицу. — Мира, — выдохнул Эскель. — Даймира. Стой. Чудовище замерло. Тебя прислал мой отец? Затем когти вонзились в кожу черепа, выворачивая. Пытаясь свернуть ему шею. Эскель схватил запястья чудовища, но не смог ослабить когти. Для удара мечом угол неудачный. Он упал на одно колено и попытался перебросить существо. Но смог только выбить несколько личинок из глазниц чудовища и подвеску, которая пряталась в гниющем платье. Подвеска едва не ударила его в зубы, отлетев от шеи существа: деревянный кругляш с резным изображением. Цветок. Вот он. Дар для отцов, произнес нечеловеческий голос. Челюсти скелета разошлись, и кишащая масса блох излилась на него, кусая каждый дюйм открытого тела. Гниль заполнила рот и легкие. Эскеля едва не вывернуло наизнанку. Он потянулся наверх, нащупал рукой подбородок чудовища, зафиксировал серебряный меч, дернул. Клинок рванулся вверх, пронзил челюсть песты и вершину черепа. Осколки костей брызнули дождем, и отравляющая чернильная жидкость пролилась на его плечи. Песта закричала, словно сотня мух ворвалась в уши. Эскель упал вперед, перекатился и потянул меч, освобождая. Череп обрушился внутрь. Костяные когти вскинулись снова, слепо и слабо. Эскель перешел в разворот три четверти, лезвие яростно вспороло воздух. Серебряный клинок перерубил позвоночник чудовища. Две половины песты развалились от удара о землю. Крысы завизжали, мухи заревели, язык чудища зазмеился, неприлично вывалившись в грязь. Затем все стихло. Эскель оступился. Он с трудом удержал равновесие после финального удара, но песта исчезла. Блохи с рук и шеи пропали. Горелые крысиные тушки и обломки костей валялись на земле, но не было и следа разрубленного позвоночника или расколотого черепа. Будто бой лишь привиделся. Движение, замеченное краем взгляда. Эскель обернулся и увидел пелену черного дыма, уплывающую с ветром. Далекий жужжащий звук — словно голоса роящихся мух, насмешливый. Ведьмак вздохнул. Песта ушла, но вернется. Моровая дева оставалась в пределах этого мира. Но теперь он понял, кто она… и кто мог рассказать, что удерживает ее здесь. Ему нужно… нужно… Эскель пошатнулся. Адреналин снизился, и боль впервые проникла в сознание: раны на левой руке, отметины когтей на голове. Хуже того, назойливое жжение блошиных укусов по всей коже… Боль прошила череп. Сильная, обжигающая. Эскель сделал несколько неверных шагов в сторону скамьи, которая, он бы мог поклясться, была рядом, но неожиданно отдалилась на полмили. Ведьмак повалился на колени, опустил голову, и его вырвало в грязь. Нет. Этого не могло случиться. Эскель попытался подняться. Желудок скрутило, и земля ударила в бок, врезалась в правую скулу. Блядь, он весь горел. Черт возьми, опять Испытания? Он был ведьмаком… с иммунитетом… это невозможно… Голоса, звуки. Открывается и закрывается дверь. Суетятся люди. Каэр Морхен. Он был в Каэр Морхене, и они снова пришли, чтобы убить всех ведьмаков, а он мог только валяться в собственной блевотине… Кто-то кричал ему в ухо. Слова «ведьмак» и «помогите» вспышкой пронеслись в разуме. Да, Весемир, иду, я помогу тебе… — Весе… мир, — простонал Эскель в землю. Звуки, слова. Они потерялись в охватившей его горячке, в нарастающей лихорадке, поглотившей его.