Колония любовного режима

Они сидят на диване, повернувшись лицами друг к другу. Их руки периодически легонько соприкасаются, затем отдаляясь и снова соприкасаясь. — Послушай, расскажи мне всё, как было. — Арс, к чему ты клонишь? Что ты задумал? Уже ничего не изменить. А если ещё хуже будет? — Не будет. Я обещаю, — тяжёлый вздох, — я виноват. Я серьёзно виноват перед тобой. Подожди. Не надо. Не перебивай. Я, действительно, много лет жил в розовых очках, думая, что делаю справедливое дело, что все, кто находится в колонии, заслуживают наказания. Что эти люди, — Арсений отводит взгляд, отворачиваясь и поворачиваясь снова к Антону, видно, как тяжело даются эти слова, — они заслуживают наказания. Достаточно жестокого наказания. И я… я ошибался. И я не перестану винить себя и только себя за то, что сделал. И я буду тысячу раз просить прощения, зная, что не заслуживаю его… — Арс, — Антон берет его руки, беспорядочно нервно болтающиеся по дивану, — Это в прошлом. Причём, ты не виноват в том, что меня сюда посадили. — Зато виноват во многом другом. — Арс! — Всё. Всё. Знаешь, я подумал. Вот сколько таких же невиновных сидит прямо сейчас? А сколько отсидели? Просто потому, что ментам поебать на справедливость. Они видят: вот его можно обвинить и доказать это легко. И даже не хотят разбираться дальше. Потому что знают, что им ничего не будет. Подожди. Я прекрасно понимаю, теперь прекрасно понимаю, что хер кто даст засудить этих следователей чертовых. Я просто хочу тебя отсюда вытащить и съебать подальше от этой колонии. С тобой. Расскажи мне про тот день. В подробностях. Глубокий вздох. — Я так понимаю, ты не отстанешь. Тогда слушай… помнишь, я рассказывал тебе про девушку? — Ага. — Так вот. Вечер был. Писал ей смс, чтоб мы встретились на детской площадке. Она не ответила. Я пришёл с букетом, на качелях сидел, ждал её. Она не пришла. Тогда я к ней домой пошёл. У неё туса была, ну и она меня послала куда подальше. Ушёл, выбросил букет, пошёл бродить по улицам. Сигареты купил, закурил. А я на тот момент и не курил толком. Вот и начал, можно сказать. Ходил так по городу, темно уже было, решил домой вернуться. Захожу в подъезд, поднимаюсь, там у соседки дверь открыта, вещи разбросаны, захожу спросить, не случилось ли чего. В квартире тоже всё вверх дном. В комнате соседка на полу лежит, я захожу, спрашиваю, что случилось, а она как давай орать на меня. Потом полиция прибежала, меня арестовали. А я даже не в курсе, что произошло. Потом оказалось, что у соседки на глазах украли какое-то дорогущее ожерелье. А я его в жизни никогда не видел. Вот я и здесь. — Подожди, а как тебя без доказательств судили-то? — Соседка эта всё твердила, что именно я ожерелье и забрал. Почему, я без понятия. — А ожерелье само где? — Не нашли. — То есть получается, что единственным доказательством были показания этой соседки? — Там ещё пара соседей подтвердили, что я в подъезд заходил. Ну, логично, я же домой шёл. — Да-а… А родители у тебя в это время дома были? — Мама в ночную смену на работе была. — А отец? — Он умер давно. — Прости. — Не надо. Ни капли не жаль, как бы неблагодарно это ни звучало. — Расскажешь? — Мне двенадцать тогда было. По сути, он сам виноват. Не знаю, как именно там дело было, его застрелил дружбан его. То ли случайно, то ли нет. Без понятия. Я тогда дома был, — Арсений берёт его за руку, явно ужасаясь рассказу, — Они бухали на кухне, как всегда. Мама на работе была. В ночь. По пьяни и выстрелили. Я не понимал даже тогда, если честно, почему мама с ним была. Я был бы счастлив с ней одной остаться. Отец только постоянно пил, буянил, психовал, только меня пугая. Мне страшно постоянно было. Он в первой чеченской участвовал, на вторую рвался. Лучше б уехал на неё. Оружия дома много держал. Заставлял меня стрелять учиться. Может, война виновата в этом, не знаю…

***

Спустя пару недель Антон и думать забыл о том разговоре. Но вот Арсений, видимо, нет. — Супчик. Ешь давай, — Арсений широко улыбается. — Ты каждый день мне еду таскать будешь? — Хочешь? Буду. А у меня хорошие новости. — М, — жуя, спрашивает Антон. — Один местный следак, знакомый мой, взял в производство дело, по которому при обыске изъяли одно драгоценное ожерелье, — Антон вопросительно смотрит, даже перестав вплетать суп, — Скорее всего, это то самое ожерелье, так что, если твоя соседка, а её мы уже вызвали, подтвердит, что оно ей принадлежит, то твоё дело вернут в производство. И если это то ожерелье, а твоих отпечатков, как мы знаем, на нём нет, то я уверен, что тебя выпустят. Они пьют чай, мило беседуя между собой. — Уедем? — Куда? — Подальше отсюда. — Я подумаю. Антон идёт к себе в отряд. Жизнь налаживается. Внутри горит дикое желание поскорее выйти отсюда. Как будто маленький ребёнок не может дождаться подарка от Деда Мороза. Похожее чувство. Антон практически считает дни до выхода. Хотя доподлинно ещё неизвестно, когда он выйдет. Надежда была не зря. Через несколько дней Арсений сообщает очень хорошие новости. — Соседка твоя подтвердила, что это её ожерелье. Оба улыбаются. Антон двигается к противоположному краю дивана и устраивается прям на Арсении, который его обнимает. — И что теперь? — Сейчас дело вернули в производство в связи с вновь открывшимися обстоятельствами. На ожерелье, как на ещё чём-то на новой краже, были пальчики одного и того же человека. Есть показания свидетелей с этой новой кражи, он такой же высокий и худой, как ты. А эта соседка твоя обладает крайне плохим зрением. Следак, мой знакомый, подметил это во время опознания ожерелья. Так что не удивительно, что она на тебя говорила. Вот. Сейчас найдут того вора, и тебя должны отпустить. — Должны. Но не факт, что отпустят. — Не говори так. Я сделаю всё, чтобы тебя отпустили, слышишь? — Слышу, — в его выдохе чувствуется серьезная усталость.