И это тоже пройдёт

Сейчас Стресс сворачивает длинное путаное воспоминание до краткого конспекта. Вьетнам. Эвакуация. Соседние места в тряской кабине. Вы на равных, хоть он и знает больше; вашему общему делу угрожает сторонняя сила. Повод исчерпан, ситуация невоспроизводима, но вот вишенка на этом просроченном торте: что бы он ни сделал прямо сейчас, это перечеркнёт всё, что ты о нём знал и помнил. Позволить ему действовать нельзя. Это осознание, интуитивное, на уровень выше линейной логики, перевешивает панические подсчёты: насколько он блефует? а если нет? Мгновение — другое — вскинуть руки в защитном жесте. — Соломон! Остановись. Я тебя услышал. Я постараюсь тебе помочь. Он хлопает в ладони — звук резкий, ты вздрагиваешь — и легко, проще, чем пальто надеть, преображается: снова перед тобой человек, с которым вы знакомы семь лет. Открытый взгляд, светлая улыбка, знаменитая обаятельная беззаботность, о которую обломало зубы немало недоброжелателей: «Да помню я про завтрашнюю презентацию, помню… Там после неё фуршет, думаю заказать ландыши для бутоньерки. На тебя брать?». Его плечи под непривычным трауром расслабляются, но рисунок движения — выраженное заметное облегчение — ошеломительно чужой. — Вот и славно. Рад, что мы смогли договориться. Ты ровным счётом ничего не понимаешь в игре, которую Соломон, несомненно, ведёт, и это нервирует. Сам он дежурно безмятежен, за фасадом — пустота. — Чтобы упростить тебе задачу, я здесь кое-что тезисно набросал. Возьми просмотри, и наскоро обсудим детали. Планшет на столе — предусмотрительно, ты не уверен, что сейчас готов взять что-то непосредственно из его рук. Тезисные наброски — пароксизм абсурда. Пазл не складывается, ты что-то упускаешь, самое важное, самое очевидное. Протираешь о рукав очки, выигрывая несколько секунд обдумать входящие данные. Да что такое, в чём тут связь?.. Удушающая неполнота информации. — Возможно, я не совсем тебя понял. — Спрашивай, я объясню. — Вежливая отзывчивость для совещаний с партнёрами, но даже с ней, типовой, безошибочно узнаваемой, что-то не так. — Все упомянутые тобой проекты… Они были свёрнуты. По разным причинам. Тупиковое направление исследований. Нерентабельно. Личный запрет мистера Амшеля. — Менторски, запараллеливая жест и фразу, — к чему? он не смотрит — отчёркиваешь пункты пальцем по бумаге. — «Мыши» — невозвращенцы. Остановить мутацию, обратить её вспять, даже внести коррективы невозможно. Сразу, с первой фазы действия препарата. Все проверки показали одно: в каком-то смысле мы работаем в условиях квантовой неопределённости. Мы можем спрогнозировать результат, но не динамику. Отряды мертвецов… моё образование восстаёт против, но я позволю себе терминологическую неточность. Они просто клоны. Продукт генженеров. Расходный материал. Замедлить у них скорость износа клеток… Какое-то искусственное продление жизни любимой собаки, не будь у нас несколько сотен идентичных заготовок. Да, было бы выгодно увеличить срок их службы, но пока дешевле запускать новые партии. Отличие их генома от тех, с первого этапа… Ну, оно не столь велико, это во-первых, во-вторых, объём данных секвенирования превысит возможности любого носителя. Я не смогу выгрузить полный отчёт. Что ещё?.. Ах да, сравнительный онтогенез двух типов. Это чистая теория, мы давно ей не занимаемся. Соломон улыбается тому углу, где в нормальных кабинетах мигает камера наблюдения, а в этом зияет бельмом вызывающая подпотолочная пустота. Ты же собирался установить, зачем медлил? — Всё это я прекрасно знаю. Может быть, ты наконец задашь прямой вопрос? Отголосок той, первой угрозы, высокий порожек, о который поневоле запинается твоя решимость. — Я… Это действительно то, что тебе нужно? — Да. В точности. Ты нечаянно вызвал его интерес, в нынешних обстоятельствах нежелательный: Соломон подходит ближе, всматривается в твоё лицо. Лихорадочное воодушевление, потрескивающий энтузиазм электрической вспышки, гротескная пародия на его обычное чуткое внимание. Что это всё значит? Зачем он здесь на самом деле? — Ты будто бы недоволен моим выбором? — с ироническим удивлением, но без попытки надавить. — Что такое? Он кажется выше ростом из-за костюма, чёрный вытягивает фигуру вверх, но объективно по-прежнему ниже тебя на высоту лба. — Меня немного оскорбляет мысль, что ты своими угрозами приравнял мою жизнь к этому… балласту. Ваш спонтанный реверс мимики выглядит дико: ты очень по-соломоновски принуждённо усмехаешься, Соломон очень по-твоему демонстративно закатывает глаза. — Ты всё меряешь по финальному этапу, а на этих весах многое становится слишком лёгким. Но даже ваши неудачи... — Подчёркнутое «ваши». — ...это закрытые данные едва ли не самого охраняемого в мире проекта, помимо оборонных. У тебя есть вопросы по существу? — Да, технические. Я могу найти и скопировать итоговые выкладки. Промежуточные тоже. Возможно, отчёты лабораторий. Даже базу. Но переформатировать выгрузки внутренних программ в стандартные файлы — нет. Я не IT-специалист. — Я помню твою привычку атаковать высокое начальство проекциями и распечатками, — непринуждённый, с полувращением, взмах кисти. — Ещё с тех времён, как был твоим высоким начальством. Придумай что-нибудь. Ты же не хочешь просидеть взаперти всю ночь? Пауза съедает то, что он собирался сказать в заключение, а замена, безразличные недо-извинения, не даёт никаких зацепок: — Понимаю, наша встреча началась странно, включиться сложно. Но альтернатив, к сожалению, я не могу тебе предложить. Задача абстрактно, вне сопутствующих обстоятельств, тривиальная аналитическая, самое досадное условие — сжатые сроки. Кризисное управление как есть, поторапливайтесь, надо было вчера. Когда-то ты ценил Соломона как руководителя не в последнюю очередь за искусное лавирование между айсбергами авралов: грамотно распределить обязанности, магически увязать между собой противоположные по смыслу тезисы «работа срочная» и «разумеется, вас никто не подгоняет», на ключевые должности — единомышленников, разделяющих подход, — и voila, каждый, кто намерен задержаться в компании, несёт ответственность за вполне посильный участок. Но годы минули, и вот вы здесь. Первый пробный этап: разработать план. Выделить подзадачи. Провести разметку базы. Выявить подходящие под запрос единицы. Оценить промежуточные результаты. Дополнить, внести коррективы. Невозможно работать с полной отдачей, фоново отслеживая чужие перемещения и фокус внимания. Он отвлечётся, должен, должен отвлечься. Вот тогда — не мешкая, вызвать помощь. Масштабная, хоть и всецело предсказуемая неудача первого получаса: тревожная кнопка в столе неисправна. Не то чтобы ты сомневался. В беглом поиске информации просвет, несколько успешных решений, но вслед за ними возникает препятствие: часть файлов из-за внутреннего запрета каталога не поддаётся выгрузке и быстрому архивированию. Ты предупреждал. Может, поискать в другом месте? (Электронная почта. Соломон не отслеживает, чем ты занят в компьютере. С чего бы? Самоуверенность? Предусмотрел и подготовился?) Возможно, в квартальных отчётах? (Кто в это время в офисе? Научная часть?) Если на то пошло, у тебя есть доступ к серверным документам любой учётной записи, кроме мерзавки Силверстайн. (Видимость полной свободы действий в сети. Хоть на сайт копам пиши.) — Как продвигается? — приветливо спрашивает Соломон. Будто мысли читает. Ты на взводе огрызаешься: — Почему ты не можешь заняться этим сам с моей учётки? — Честно говоря, не хочу. У проклятых файлов есть копия в приложении к годовому отчёту — ещё более закрытом месте с ещё более сложным протоколом безопасности. (А если твоему помощнику припрёт отчитаться об укрощении научников?.. С него станется.) Интерфейс сайта полицейского участка развенчивает миф о лёгкости обращения к блюстителям порядка. Сплошное разочарование; как тут, спрашивается, не бранить бюджетников. Закрыть вкладку, обратно к сортировке досье дефектных образцов. Иногда выпадают неаппетитные фото. Чаще — столбцы формул. (Ещё вариант — повредить базу: в очередь на удаление массив данных, компьютер экстренно отключить. Подозрительно? Ещё бы. Но техподдержка проканителится до завтра, нет, нет, не то.) Молчание нарушают только звуки работы системника, шуршание конфетных обёрток — ты прикончил чуть ли не пачку — и пулемётный стук клавиатуры (интересно, она всегда была такой раздражающе громкой?..). Соломон без труда перекрывает эту офисную симфонию вопросом вполголоса: — А что ты вспомнил? Без перерыва, без преамбул, как всегда. Кажется, заскучал от бездействия. Не к добру. — Что? — Ты что-то вспомнил перед тем, как согласиться. Что, позволь полюбопытствовать? С хищной одушевлённостью щёлкают воображаемые костяшки счётов: белая влево, две чёрных вправо, промолчать, сказать, правда, ложь. — Криминально-процессуальный кодекс. — Ты пошутил, я посмеялся, а серьёзно? Голос у него становится слишком напряжённым, чтобы продолжить искушать судьбу. — Полигон-3 в две тысячи первом. Вьетнам. — Ооо, правда? — в самом деле негромко смеётся. Разительный контраст с ним прежним: театральничает, копирует кого-то, отсюда и смутная натянутость в обращении. Раньше он так себя не вёл. — Несостоявшуюся презентацию второй фазы? Или как мы выбирались из этого пекла? Забавно. Сентиментально немного. Я думал, что Францию. Как я прошлым летом звонил тебе насчёт образцов. Что-то знакомое, но сходу не сообразить после напряжённой обработки нескольких потоков информации. — Кирбетские беглецы-неразлучники, которых блок А собирал с мостовой. — На твоё явственное недоумение уточняет, мраморно-спокойный, с приклеенной сардонической усмешкой: — Ну да, те самые, что отсекли мне руку. Я там и второе запястье потянул, пока их свежевал. — Соломон, пожалуйста… — ты непроизвольно морщишься. Что за низкопробная чернуха, никогда её не терпел. — Я был бы весьма благодарен, если бы ты в роли шантажиста, который держит меня в заложниках, обошëлся без анекдотов про кровь и кишки. — Работай, конечно. Не отвлекаю. Спираль прогресса мутации в организме, спираль ДНК, спираль — тайфунный столб — никому, кроме Соломона, не нужной информации. Разного формата, в зависимости от даты, выкладки с полигонов. Окинава, Филиппины, Вьетнам, Исландия, клочок земли в Карибском бассейне, лондонский на границе с подземкой — и те гигантские катакомбы в Штатах, откуда в последние месяцы прут строевым шагом ряды черношлемных мертвецов. Здесь пытались исправить уязвимость к ультрафиолету. Безрезультатно, сыплется иммунка. Там из двух гомункулов слепили одного. Образец прожил три часа после операции, смерть наступила по неустановленным причинам. И далее, и подобное. Но побочная мысль, скрытая ещё глубже, чем непреходящее желание позвать на помощь, не отступает: что же означала его тошнотворная метафора про руки?.. Отвлечься не на что, данные как под копирку, рутина. Как только ты понимаешь, что не хотел бы знать ответ на свой вопрос, ответ приходит сам, непрошеный. Чуть больше года назад Ночь на реке картинно лунная. Периодически слышен прохладный запах воды, когда едкая вонь канализации не поднимается от нижней набережной вместе с порывами ветра. Под каменным парапетом — брошенная пластиковая подложка с остатками фастфуда: размазанная клякса соуса, надкушенная сосиска. Ты рассеянно припоминаешь, сколько евро актуальный штраф за мусор на улице. Тридцать? Сорок? Сырой ветер, при всех его недостатках, и лимонный леденцовый вкус во рту заглушают животное зловоние кучи мяса на тротуаре поодаль, и тебя уже почти не тошнит. Образцы… то, что ещё утром было излишне деятельными образцами, похоже на туши с мясокомбината, разделанные для продажи на развес: вот здесь у нас лопаточка, вот это бедро, а вот, взгляните, субпродукты, они подешевле. Окоченение моментальное. Тела полноценно живых существ не остыли бы так быстро; эти, полумертвецы, шагнули в небытие с места — правда, мучительным образом, вся набережная в их органике. На асфальте пятна по несколько метров, тëмно-бордовая кровь и липко-желатиновая лимфа, на парапете длинная бурая полоса, словно по камню с силой проволокли окровавленное тело. Под обрывками чёрных балахонов — месиво. Оба трупа неоднократно проткнуты колющим орудием, расчленены при помощи тупого лезвия и как будто пропущены частями через фабричный пресс. Резаные раны, искрошенные кости, каша из внутренних органов, частично распавшихся на красноватые твёрдые отломки — перекристаллизация. Даже избежав смерти сегодня, твари протянули бы недолго: срок годности подошёл к концу. Оружие «балахонов» запаковали первым — вычурные музейного вида железки. С утра они размахивали этим антиквариатом довольно бодро: в леденящий душу раз дискредитировали СБ, истребили пять «мышей», погрузили лабораторный комплекс в водоворот бумажной волокиты. Теперь останки убирают в чёрный пластик А-шки, ассистенты блока А: оба собранные, скучные, роботично похожие — костюмы химзащиты искажают силуэт. Твой помощник суетится рядом, фасует по вакуумным пакетам материал для лаборатории — не терять времени, загрузить работой клиницистов, пока основную массу доразберут на запчасти, освидетельствуют и опишут. Человек железных нервов и беспощадного профессионализма. Ты всегда знал, что он отъявленная скотина. Прислушиваешься, о чём они спорят у тебя за спиной. Обсуждают, хватит ли длины провода сбросить насос непосредственно в реку — воды нужно много. Генератор к насосу оперативно выгрузили из машины и установили на тротуаре. В шпионском фильме им следовало бы постучаться в ближайшее здание с безжизненными по ночному времени окнами, сочинить наспех легенду, мол, санитарно-эпидемиологический надзор, травим крыс в стоках. Но вы не в фильме, все приучены работать без подключения сторонних ресурсов, мигом устранять последствия и избавляться от вещдоков и свидетелей. Единственный обладающий неприкосновенностью свидетель опирается на парапет в стороне, невидяще глядя на тёмные, бликующие фонарными отблесками воды Марны. В кои веки раз Соломон утратил свою ауру неуязвимого чемпиона — ещё во время звонка. Сухо, с оттенком лёгкого беспокойства: «Ван, у меня здесь... некоторое ЧП, сможешь подъехать? Диктую адрес». Осложнений не сосчитать, неустойки — очередной миллион, но этот уникальный момент стоит всего: грядущей бессонной ночи, опостылевшего унижения объяснительных записок, развороченных помещений комплекса, жизней нескольких погибших недоумков, перепрофилирования фургона мониторинга под труповозку. Поверхностный осмотр места — преступления? происшествия? — бросает тебя одновременно в дрожь и эйфорию. Никого не искать. Никого не ловить. Лежат, тёпленькие — как позже выясняет бригада, уже подостывшие. Два показательных кадра: отрубленный фрагмент кисти, три тощих когтистых пальца, часть ладони, торчащие из неровного среза мелкие пястные косточки — и Соломон, грустный и отрешённый, внешне невредимый, только правый рукав пиджака порезан и в крови. Разговаривать не желает. Со значительной дистанции — дежурное «извини» за то, что не подал сигнал сразу в лабораторию, как положено по регламенту, и просьба связаться с ним по готовности первичной экспертизы. Второй раз ты подбираешься составить ему компанию уже после приезда группы из «Санк-Флэш». — Да, я не упомянул: один из «балахонов» произнёс дохлой второфазной твари эпитафию. К вечеру расшифровали с датчиков. Сказал, что им нужна кровь рыцаря. Реакция с задержкой: спустя полминуты усмехается, указывает подбородком в сторону ассистентов: — Боюсь, тут кровь рыцаря уже не поможет. И, словно устыдившись собственного цинизма, склоняет голову ниже: ниспадающие на лоб скульптурные кудри, монумент скорбного созерцания. Кровь на его рукаве — слитная линия, ровно по отрезу ткани. Правое плечо тоже запачкано красным, но неровно, брызгами, и более бледной жидкостью. — Ван, — интересуется он у своих рук, перекрещенных на перилах, — ты когда-нибудь пытался солгать телепату? В нескольких метрах от вас методично уничтожают органические следы существования двух, судя по всему, сложных биоконструктов, созданных на основе человеческих тел, и удержаться от саркастического хмыканья невозможно. — Телепатия — вымысел шарлатанов, Соломон. Тебе ли не знать. Он качает головой. — Вы, учёные, такие зануды. Хорошо. Моему брату, месье Амшелю Голдсмиту из «Голдсмит Холдинг»… тебе знакомо, должно быть, это ощущение, как будто он тебя насквозь видит… Вот ему ты когда-нибудь лгал? — Я и говорил с ним от силы несколько раз… Но не исключено. — Это было нечто важное? Я подразумеваю под этим «важное для него». Лгал ли ты этому конкретному «телепату»? О да, напропалую. В последнюю-то вашу беседу. Ты звонишь Голдсмиту-старшему посреди кромешной чертовщины сегодняшнего утра, наблюдая, как бликуют белым огнём острые края дыры в стеклянной крыше. Композиция — нарочно не придумаешь: вверху солнце на осколках, внизу автоматические мойщики пенистыми струями сгоняют с металлической обшивки в люки «мышиную» кровь и требуху. На том конце провода с ленивым выговором средневекового вельможи осведомляются о причине твоего звонка, и ты в меру почтительно: поделиться одним соображением, сэр... Есть специалист по репликации ДНК. Именно в нашей области. Лучший. Готовый приступить к работе. В Париже. В ближайшее время. Немедленно после моей командировки в Исландию. Я мог бы… Ты не уверен ни в чём. Контакты с группой при Коллинзе паутинно-призрачные, сам Коллинз год назад самоустранился из научных кругов, пропустил пару конференций, а от подтекста его последних статей перед уходом в тень и вовсе впору поседеть — с такими проговорками ваша компания могла бы выйти на него и раньше, до тебя, но не вышла же! Слухи придётся проверять досконально, но проверки требуют времени, а полезным надо быть сейчас, когда промахи сыплются один за другим, и после Вьетнама Голдсмит-старший — вальяжно сложенные за спиной руки — требует лично с тебя план возмещения убытков и роняет пару намёков, вывод из которых однозначен: вашего исполнительного директора ожидают Проблемы, и чтобы не участвовать добровольно-принудительно в их решении, тебе следует быстро и эффективно себя проявить. Падать в пропасть проблем Соломона Голдсмита ты не намерен. Чего бы это тебе ни стоило. Он, в конце концов, ни разу не дал понять, что нуждается в компаньоне на этом пути, а регламент безопасности в любой момент может оказаться единым для всех, и забывать об этом не стоит. Но тебе везёт: на черновой, сшитый на живую нитку план разделения ваших с Соломоном имён (обеления твоего, а со своими делами пусть разбирается сам) его старший родственник и покровитель авантюры с «мышами» неожиданно благосклонно дозволяет: да, вы могли бы — и ты выдыхаешь, ты в безопасности, ты прикрикиваешь на техников, копошащихся внизу с аппаратурой, а на ночной набережной Марны говоришь: — Не знаю. Не имею представления, что для него важно. Ты на машине? Вызвать тебе такси? — Ты очень добр, но не надо. Я пройдусь. Только перезвони мне потом обязательно, хорошо? Рациональный склад ума не включает в себя суперспособность мгновенно анализировать внезапные, запутанные или опасные события. На деле — адреналин, отвращение, профессиональный интерес, цейтнот, и вот ты на несколько часов избавлен от посторонних мыслей. Но за время прессинга лаборатории, пока из останков выжимают всю доступную в режиме экспресс-анализа информацию, сквозь помехи пробиваются отдельные наблюдения, которые в виде последовательности складываются в картину весьма неприглядную. Две взрослых особи. Из ваших образцов. Гораздо более высокого уровня развития, чем на инспектируемых тобой полигонах. Чем вторая фаза. Чем... кто угодно, кроме недоупокоившегося вьетнамца Карла Фей-Онга, который без видимого усилия перепрыгивал из человеческого облика в ходячий кошмар генетика. Двое. И нечто или некто, что их истребило. Выводы?.. ...Ответ с пятого гудка, Соломон в дороге, слышен тонкий свист, с которым встречный ветер обтекает корпус «Шевроле», — по-прежнему гоняет как чокнутый стритрейсер — и навязчивая магнитольная певичка, гундосая итальянка с липким вкрадчивым голоском, скорее читает нараспев, чем поёт какой-то порнографический текст. Догрызая леденец, под её задыхающийся речитатив сжато излагаешь: да, также Дельта, мутация атипичная, общность генетического кода с «мышами» под семьдесят процентов, данных о структуре тел и о стадии их распада достаточно, локаторы перепрограммируют к утру, во Франции власти идут навстречу неохотно, но, возможно, удастся обнаружить ещё кого-то. Соломон сдержанно одобряет принятые меры — насмешлив, собран, ни тени вечерней апатии. Это раздражает — его стремительное возвращение на позицию силы. — Можешь приглушить радио? — Что-то не так? — Всё. Мы говорим о серьёзных вещах, я не желаю параллельно слушать этот кошачий концерт. Если бы я хотел позвонить в сервис секса по телефону, я набрал бы другой номер. Он с хохотом («Ван, ты, право слово, неподражаем!..») переключает волну, певичка сменяется меланхоличным саксофоном. Пробуешь насильно вернуть обсуждение в первоначальное русло, надавить, добиться своего: ну сколько можно, Соломон, последние сводки как всегда мимо нас, когда наконец все службы будут знать необходимый минимум о деятельности филиалов? Но это уже бесполезно: он ловко увиливает. Рабочая тема исчерпала себя, толку ноль, разумно было бы попрощаться. Вместо этого ты говоришь: — Ты звучишь живее, чем при встрече. И он вдруг оживляется ещё больше, добавляет в голос, как в чашку чая, несколько ложек сахара: — Ты беспокоился? Мне приятно. Всё хорошо. Я даже перекусил по дороге. — Вы с А-шками — не люди. Мне ничего, кроме глюкозы, ещё сутки в горло не пойдёт. Смеётся. — Как же ты выдерживаешь демонстрации образцов с такой остротой восприятия? — Некоторые вещи, нормальные во время клинических испытаний, неуместны на городской набережной. Вы разговариваете нездорово по-дружески. Яркая галлюцинация после утомительного дня, полного ошибок и их поспешного исправления по горячим следам. — Соломон, — ты на грани потери бдительности и не успеваешь сдать назад, сила обманчивого впечатления властно увлекает за собой, — слушай, а там… — Да? — откликается он очень тепло. Тем же тёплым, доверительным тоном под длинное саксофонное соло он сейчас подтвердит тебе: само собой, Ван, это я их убил. Не благодари. А мачете, кувалду и плоскогубцы, которые мне для этого понадобились, выбросил в реку, пока ты заполошно искал служебную машину после моего звонка. Ещё осталось чуть-чуть времени отчистить от крови костюм. Только пятна на плече не отстирались, незадача, сливочный с красным ужасно выглядит. Эй вы там, пускайте рекламу пятновыводителя! — Ты точно не пострадал? Твой пиджак в чём-то… — О, это ещё днём, семейное застолье. Уронил бокал с вином. Лжёт. И правильно, мнимо неформальный разговор — не повод расслабляться. Даже после того, как он позвал тебя на помощь. Уже поздно. Тебе бы кто помог. — В разделе базы с максимальным совпадением параметров с «балахонами» ещё десять единиц в статусе живых, — переходишь обратно на желчный официоз. — И в другой раз нам может не повезти. — Ты полагаешь, грядёт нашествие мутантов, и крышу комплекса можно пока не ремонтировать? — Улыбка в его голосе тебя нешуточно оскорбляет. — Тебе стоило бы отнестись к проблеме более основательно. Утечка бросает тень на весь проект. Я отбываю в Исландию, но тебе… — Да, Исландия… Кирбет, возможно, придётся законсервировать. Есть вероятность. Ты едва не теряешь дар речи. — Соломон, нет. Это безумие. Полигон не окупился даже вполовину. Одно только оборудование. Подумай… — Снова ты за своё, — он наигранно вздыхает. — Верну тебе шпильку: если я бы хотел послушать горькую историю непомерных трат, я бы позвонил в финдеп, — пауза, начинает взвешивать слова. — По имеющимся данным, произошла крупная авария. Люди и организации, которые уже сейчас знают слишком много, с удовольствием воспользуются нашей оплошностью. Последствия нужно ликвидировать срочно и самим. Ты даже больше, чем я, взаимодействуешь со стороной заказчика, твоё беспокойство понятно, я отчасти разделяю его, но при этом мне видна более полная картина. В ней все нынешние неудачи, потери, нарушения — нечто вроде первых камней лавины. И это означает, что мы близки к цели как никогда. Всё идёт так, как мы того хотели, пусть многое ещё нужно сделать и не меньше предстоит потерять. Ты боишься? — А есть чего? По моим прогнозам, даже в худшем случае и без Кирбета полная остановка «Дельты», как и банкротство ширмы, нам не грозят. — Ох, Ван… Наследник биржевого маклера и ученик софиста от генетики. Выйди из образа хоть на полминуты. Ты человек из укрытия, по крыше которого грохочет лавина. Ты боишься? Диаграммы, даты, лидары машин мониторинга, биоматрица плазмы крови «мыши». Плотная, густая, как краска, тёмно-красная плёнка на асфальте, красный свет светофора, красные — красивые — руки. Твой пропуск не срабатывает на датчике электронного замка на вьетнамском ржавом контейнере, чужой — срабатывает, за приоткрытой створкой в луче серого мутного света — изгиб бедра абсолютно голой женщины: она лежит внутри на полу. Малолетки-второфазники, список побочек на пять вордовских листов. Потрескавшийся эпителий образца сочится сукровицей. Уродливые, асимметричные, в роговых выростах, морды «мышей» с заплывшими в слепой ярости глазками. Азиатка-подросток в окровавленном камуфляже. Апоплексически краснеющий затылок американского генерала перед картой. Фантастические оговорки в последней статье Коллинза. Силверстайн, его любимица, на балу в санк-флэшевском лицее — ещё бы ты её не узнал. Ваши цеха-для-прикрытия, которыми уже давным-давно полноценно не занимается никто, кроме финансистов, — где вполне реальные туземцы шлёпают на конвейере вполне реальные биодобавки, а порошковую «Дельту» тащат с производства детям домой. Кольцо с синим камнем на белой скульптурной руке Соломона — на пальце неизвестной женщины из лифта (коротко стриженные каштановые волосы, славянское лицо, назвалась заведующей музеем на последнем этаже) — на крупной жилистой кисти Амшеля Голдсмита по соседству с массивным перстнем. У тебя не эйдетическая память, но всем троим украшение одинаково не идёт — наглядный маячок для запоминания. — Нет, — говоришь ты. — Даже по твоей, мгм, метафоре, я в укрытии. — Хорошая позиция. — Одобрительный кивок чувствуется даже по телефону. — Знаешь, Ван, я доверяю твоему профессионализму. Если ты на месте в Кирбете решишь, что достаточно стандартной зачистки и перезапуска, — я даю добро заранее. По наитию спрашиваешь: — Тебя тоже не будет на работе? — Да, увы. Старая фамильная тяжба требует поездки в провинцию. Надеюсь, в моё отсутствие офис не штурмуют ещё какие-нибудь мышата или психи из «Красного Щита». — Может, всё же повременишь с отъездом? — Ты сам себе удивляешься: с чего вдруг? Его присутствие или отсутствие уже ничего не изменят. Зачем вызывать лишние подозрения, он всё равно узнает сам рано или поздно. Он медлит с ответом — обдумывает выпад. — Случилось что-то ещё, о чём мне следует знать? Виртуозный подбор слов. «О чём следует знать». Наоборот, ни в коем случае не следует. — Нет. Всего лишь разумная предосторожность в свете последних событий. Слишком всё... напряжённо. — Понимаю, — ещё одна длинная пауза. — Месье Арджено… Нет. Ван, — тихо и проникновенно, будто убеждает тебя повременить со взысканием платежа по миллионному кредиту. — Ты поверишь мне, если я скажу, что всё будет хорошо? Скоро. Осталось чуть-чуть. Может быть, год, может, два, но не больше. Естественно, у тебя всё будет хорошо, как не быть, ты столько в это вгрохал. Естественно, ваши «хорошо» не имеют ни единой точки соприкосновения. Он обещал тебе блестящую карьеру, а что ты получил на самом деле? Середнячковую должность, регулярные поездки на край света с глаз долой, сутяжничество с подрядчиками, практически невыполнимый заказ армейских остолопов. Треклятый регламент безопасности. Он всегда в белом, ты всегда разгребаешь авгиевы конюшни «мышиного» дерьма. Он бы подставил тебя первым. Наверняка. Точно. Если ещё не. А жизнь одна, второй не выпишут. — Я тебе верю. Музыка в машине обрывается. — Спасибо, — отзывается Соломон с правдоподобной до отвращения сердечностью, ещё больше понижая голос. — И за то, что приехал сегодня сам, спасибо. Я не хотел тебя срывать, но раздача ЦУ блоку А меня бы доконала. Теперь, думаю, мы увидимся после Кирбета. Ты же вернёшься во Францию с результатами? — Я отчитаюсь в головной офис сразу с места факсом. — Жду твоих скучнейших детальных отчётов, — звучит при этом практически лукаво. Кой чёрт дёрнул его ломать комедию именно сейчас? А тебя самого кто тянул за язык? — Спокойной ночи, Соломон. — ...И тебя тоже жду, — когда же, ради всего, он закроет рот вслед за своим радио. — Спокойной ночи. Ты слушаешь гудки ещё минуты две, а после долго, сладостно, со вкусом орёшь на зама, подобравшегося позвать тебя в научную часть на просмотр результатов анализа.