КАРТИНКА 1
На следующее утро, в 0825, две фигуры в шлемах выплывают на тротуар у дома Спока: одна высокая и скептичная, а другая – низкая и весёлая. Вулканец с сомнением смотрит на Джима, велосипед и снова на Джима. Кирк улыбается и жестом указывает на велосипед. – Хорошо, сядь на него как обычно, – говорит Джим и ждёт, положив руки на пояс. Когда Спок выполняет его указания, он добавляет: – А теперь vamos, – садясь на багажник и поднимая ноги. Спок, не поняв Джима, ничего не делает, и тот вздыхает. – Просто крути педали, – говорит он. Спок, до сих пор несколько пребывающий в сомнениях, крутит педали. Оказывается, это удивительно легко. Прибавление веса в виде Джима практически незаметно, и если бы он изредка не издавал тихих звуков, Спок едва ли бы вспомнил о присутствии парня. Как только они подрываются вперёд, Джим охает так, что Спок почти решает резко остановиться, мгновенно начиная переживать, что план Кирка не сработал. Но терранец, наверное, почувствовав это, хлопает по плечу вулканца и говорит: – Нет, нет, всё хорошо. Por Dios, ты так быстро крутишь. После этого каждый раз, когда они спускаются с холма или Спок особенно быстро поворачивает, Джим восклицает или выругивается. Профессор постепенно убеждается в том, что эти звуки выражают радость. Спок считает эту привычку немного сбивающей с толку, а то и раздражающей. 7.82 минуты тротуара и серого неба спустя Джим спрыгивает с багажника до полной остановки велосипеда перед магазином техники. Он машет рукой, пока ещё более сбитый с толку Спок кивает и уезжает. – Спасибо, мистер Спок! – кричит Кирк. Понедельник, вторник и среда практически ничем не отличаются от обычной повседневной рутины Спока. Исключениями являются впечатлительный пассажир его велосипеда во время утренних поездок, возвращение домой к слушающему что-то по радио и готовящему что-то Джиму и звуки дыхания другой персоны ночью. Спок считает эти изменения не совсем неприятными, но неуклонно тревожащими. Он не привык с кем-то делить квартиру, особенно, если этот «кто-то» – терранец, чей образ жизни странно отличается от его собственного. Это утомляет и напрягает Спока, если он хочет побыть в одиночестве. Вечное ощущение чьей-то компании вводят вулканца в состояние взволнованности и раздражительности, поэтому он уделяет медитации больше времени, чем обычно, в попытках развеять эти чувства. Вопреки всему этому, днём четверга Спок проводит Джиму экскурсию по своей лаборатории. Прошлой ночью тот спросил: «Так чем ты вообще занимаешься? Крис сказал, что это как-то связано с энергией, и он, конечно, умный, но, честно говоря, мне не кажется, что он способен различить аккумулятор ховеркара от впускного коллектора импульсного двигателя». Споку потребовалось 1.8 секунды, чтобы понять, что «Крис» – это обращение к капитану Пайку. – Возможно, ты преувеличиваешь его некомпетентность, – ответил тогда вулканец, но Джим поднял брови, а уголки его губ приподнялись. – Я точно знаю, что говорю, потому что видел это, – сказал Кирк, улыбаясь шире. – Он показал на коллектор и спросил инженера, «куда вставляется этот аккумулятор». Парень был просто в замешательстве – ты знаешь, инженеров не за навыки общения набирают, и мне пришлось спрятаться за столб, чтобы посмеяться. Спок предложил Джиму показать лабораторию, потому что тот, по всей видимости, был способен различить аккумулятор ховеркара от впускного коллектора и потому что так он бы выполнил часть уговора с Пайком. В четверг Джим встречается со Споком у Научного здания А в 1630, пешком пройдя несколько кварталов от магазина техники до кампуса. Кирк, облокотившись спиной о гелиотермический* фасад здания, взглядом напряжённо изучает кампус. Спок, который и предположить не может значение этого взгляда, приглашает его внутрь и показывает дорогу до своей лаборатории на третьем этаже. Пока они поднимаются по ступенькам, вулканец объясняет, что каждый этаж отведён под лаборатории и лектории разных департаментов наук или математики. Первый этаж – статистической механике, второй – химии материалов, третий – физической химии и так далее. Они доходят до нужной лаборатории, и Спок открывает дверь, думая о том, что Джим напрягается в замкнутых пространствах. Вулканец выключил лазер и включил свет, так что Кирк продвигается по лаборатории, изучая различные инструменты и экраны. – А для чего это? – спрашивает он, указывая на стол в центре комнаты, на вершине которого размещается генерирующее невесомость поле и аккуратно расположенная группа линз, которыми Спок направляет лучи лазера. – Это, – говорит вулканец, смотря на стол, – оптический путь инфракрасного лазера, который я использую, дабы имитировать звёздный свет, подвергшийся красному смещению. – Для чего? – Для оптимизации состояний, при которых звёздные выбросы могут быть задействованы в качестве энергии и преобразованы в топливо. – То есть типа как солнечные батареи, только для звёздного света? Типа звёздные батареи? – спрашивает Джим, наклонив голову в сторону, и Спок кивает. – Как компенсировать то, что свет потеряет большую часть своей энергии, пока не прискачет в темпе вальса? – Пока не прискачет в темпе вальса? – спрашивает Спок, сконфуженный образом света, двигающимся по небу на счёт три четверти. – Пока не прибудет до звёздных панелей, – уточняет Джим. – Важный вопрос. Солнечные панели, конечно, недостаточно мощные для того, чтобы преобразовать слабый свет далёких звёзд в эффективный вид энергии, – говорит Спок, переключаясь в режим лектора, сам того не осознавая. – Это от того, что большинство солнечных батарей на данный момент изготавливаются из солнечных клеток, которые состоят из монокристаллического кремния, чья кристаллическая решётка имеет максимальный порог увеличения. Использование же аморфного кремния обеспечивает состояние суперпозиции невесомости, которое одновременно уменьшает ширину фотогальванических клеток и умножает энергетическое увеличение сетей на коэффициент 10 в девятой степени, – завершает Спок, указывая на один из небольших прототипов, с которыми он работает, и смотрит на Джима, ожидая, что у того будут стеклянные глаза. Однако Джим выглядит… очарованным. – Офигенно. Итак, аморфный кремний – как он работает? – Это действительно очаровательно, – говорит Спок. И это правда. Он объясняет, что аморфный кремний обладает уникальной способностью сохранять свою кристаллическую решётку, в то же время искривляясь вокруг пути света. С каждым заинтересованным взглядом или словом Джеймса речь вулканца становится свободнее. Очевидно, что Джим не сильно сведущ в вопросах физической химии или научной теории в принципе, но у него быстрый и практичный ум, а сам Кирк бесконечно любопытен. – Так? – спрашивает терранец, рисуя что-то на обрывке бумаги. – Частично, однако… – Спок забирает бумагу у Джима и корректирует его диаграмму. По просьбам увлечённого Кирка он объясняет, каким образом оптический путь способен имитировать красное смещение. Он объясняет, каким образом планирует предотвратить деградацию в пространстве и каким образом они работают над созданием «умных» оптимизаторов мощности – внедряя фотогальванические модули в электронику. Вскоре страница испещрена острыми чернильными зарисовками и диаграммами, изображенными аккуратным почерком Спока и косым Джима. – То есть цель в том, – говорит Кирк, слегка улыбаясь, пока они выходят из лаборатории в залитый солнцем коридор, – чтобы, уменьшая нагруженность на варп-двигатели, снизить зависимость Федерации от дилитиевых кристаллов. – Именно, – отвечает Спок, неосознанно жестикулируя – слабое выражение его воодушевления. – И снижая эту зависимость, ослабить ущерб, наносимый планетам, богатым дилитием. – В смысле сократить количество мутных сделок, которые в итоге вредят местным формам жизни, – говорит Джим. – Да, в сущности, ты прав. – Ну, ты хороший учитель, – говорит Джеймс, задумавшись. – И, наверное, из-за этого ты такой huevo. Ты же понимаешь, что твоя деятельность не придётся по нраву богатым и власть имущим, да? Несмотря на неопределённость выражений Кирка, Спок нелогично признателен за эту похвалу. Среди всех прозвищ, что ему дают, обычно нет «хорошего учителя», так как студенты обычно считают его педантичным и бескомпромиссным. – Мои коллеги довели до моего сведения возможность такого варианта развития события. Вопреки своим недостаткам, Вулкан славится тем, что никогда не воспрепятствует научному прогрессу и защите жизни ради накопления богатства, – говорит Спок. – Подобные ограничения наиболее нелогичны. Джим ухмыляется через плечо на Спока, поднимаясь по ступенькам. – Huevón, такое чувство, что ты удивлён.***
Спок возвращается во вновь тёмную лабораторию, пока Джим ждёт его за столом в методическом кабинете департамента химии на втором этаже. В 1830 они едут на велосипеде в квартиру Спока через тёплое сплетение улиц Сан-Франциско под своеобразной синевой терранского вечернего неба. Пятница проходит так же тихо. Джим готовит на ужин что-то из батата и авокадо. Когда Спок откусывает, по его лицу, видимо, можно понять, насколько вкусна еда, потому что Кирк взрывается в смехе – счастливом звуке, что заполняет комнату как живое существо. Этой ночью, как замечает вулканец, Джим впервые засыпает раньше него. В субботу они снова идут на рынок. Медитация Спока этим утром не оказалось достаточно эффективной, и он ощущает давящую на разум сумму эмоциональных нагрузок прошедшей недели. Вулканец сжимает руки в карманах, собираясь на выход, пытаясь каким-то образом физически облегчить то, что так трудно усмирить своим разумом… – Как называется упражнение, которое ты делаешь каждое утро? – спрашивает Джим, пока Спок снимает многоразовые сумки для продуктов с крючка на холодильнике. – Оно называется Suus Mahna, – объясняет Спок, пытаясь не сжать челюсть. – Это ритуальный вид боевых искусств, которому учат большинство вулканских детей. – В смысле ритуал? – допытывается Джим, придерживая дверь открытой для профессора. – Практики, предшествовавшие реформе Сурака. Таким образом, они построены на постулатах пережитков вулканской дореформенной теистической системы верований, – говорит Спок, надеясь, что удовлетворил этим любопытство человека. – Теистические верования? Как с этим связаны боевые искусства? – спрашивает Джим. Спок отвечает, не зная, как выразить своё нежелание участвовать в этом разговоре. – В оригинальной концепции они были разновидностью vaikaya – обетом служить богам Suus Mahna. Каждая позиция принадлежит определённому богу, и считалось, что, принимая её, ты перенимаешь так же и боевые качества этого бога. – Так, – медленно спрашивает Джим, когда они выходят на улице. – А после реформы Сурака кто-нибудь ещё верит в богов? – Это было бы нелогично, – говорит Спок с большей резкостью, чем намеревался. Я не буду вести себя по-человечески с тобой, думает он. Они идут в тишине точно 40.54 секунды, пока Джим не заговаривает снова. – А у тебя есть любимый? – спрашивает он. – Любимый кто? – Любимый бог. – Вулканцы не обладают необоснованными предпочтениями, – отвечает Спок, вновь слишком резко. Либо его голос, либо слова вызывают у Джима угрюмый вид. – Я же говорил тебе не быть таким fresa? – спрашивает Джим с безошибочными признаками раздражения в голосе: тембр ниже, интенсивность выше и частота колеблется примерно между 700 и 850 Герцами. – Так как я не знаю значения этого слова, я не знаю, что ты рассчитываешь получить от наименования меня таким образом, – возражает вулканец. – Оно значит «сноб», Спок, – на секунду Джим останавливается. – Ну, ещё оно значит «клубника», но прямо сейчас значит «сноб». – Понятно, – говорит профессор, не понимая и не желая того. – Слушай, я имел в виду, есть ли бог, которого ты находишь особенно очаровательным? – спрашивает Джеймс, поднимая брови и мягко произнося последнее слово, явно пытаясь изменить подход. Спок, однако, по-прежнему упрямо молчит. Вулканцы не обладают необоснованными предпочтениями, думает он, чувствуя покалывание шрама на животе. – Да что с тобой не так? – спрашивает Джим с частотой голоса, теперь превышающей 1000 Герц. – Со мной ничего не, как ты говоришь, «не так», – отвечает Спок при подступи к рынку. Джим от этих слов краснеет в злости, поворачивается к одному из прилавков и берёт клубнику из дегустационной тарелки. – Вот, – говорит Кирк, – Давай ты съешь себе подобную, chingada fresa! – эти слова настолько громкие, что несколько посетителей поворачивают головы на Джима, кидающего клубнику в ворот рубашки Спока и резво исчезающего сквозь толпу. Вулканец смотрит на низ рубашки – он рефлекторно сжал клубнику, чтобы не дать ей упасть. Растекается красное пятно. Я был ребёнком, думает Спок. Поиски Джима занимают у него почти двадцать минут. Спок находит Кирка у прилавка с овощами. Человек изучает зеленоголовую спаржу и игнорирует профессора, когда тот подходит ближе. Спустя несколько минут, в течение которые Джим изучает одни и те же овощи снова и снова, он поворачивается посмотреть на Спока, зло приоткрыв рот.КАРТИНКА 2
Вулканцу так и не удаётся узнать, что хотел сказать Кирк, потому что взгляд того внезапно концентрируется на чём-то позади профессора. Спок поворачивается и не видит ничего кроме старого человека европейской внешности, приближающегося к ним в соломенной шляпке. Однако Джим полностью напрягся, подошёл к вулканцу и встал в позу, которую вулканец считает оборонительной. – В чём дело, Джим? – тихо спрашивает Спок, пока мужчина приближается к ним. Кирк не отвечает, продолжая взглядом проводить испещрённое морщинами лицо мужчины, и слегка поворачивается так, чтобы незащищённый бок был прикрыт телом вулканца. Мгновение кончается так же быстро, как и началось, когда становится ясно, что мужчина не идёт к ним, а направляется поддержать оживлённую беседу с продавцом фруктов. Спок наблюдает за тем, как мужчина смеётся, и думает – что же Джиму показалось? Когда вулканец смотрит на Кирка, тот снова рассматривает ящик спаржи, как будто ничего не случилось. Тем не менее, Спок замечает, что количество бдительных взглядов Джима увеличилось, и они уходят с рынка немногим позднее – гораздо быстрее, чем в прошлую субботу.***
Этой ночью Спок впервые в жизни видит сны.КАРТИНКА 3
Это ужасно. Во сне чудовища едят детей, мертвецы едят мертвецов. Маленький мальчик с красивыми волосами плачет, а женщина с дикими глазами усиливает хватку на его локтях и говорит: «Ты думаешь, что я позволю умереть тебе с голоду? Я бы отрезала собственную руку, чтобы тебя накормить. Тогда ты поймёшь, что ты – мой сын». – Скорее, lik’ichiri идёт, – говорит кто-то, и жители начинают бежать. На полу ютится группа детей. Мужчина в шляпке выплывает из серой дали. Он опирается на трость, и его кожа бела как снег. Мужчина медленно идёт, подходя всё ближе и ближе к группе спящих детей. Когда он достаточно близко, Спок видит, что белое лицо мужчины сморщено, а тело неестественно худое. Медленно он опускается вниз и берёт на руки ребёнка. Он аккуратно кусает ртом, внезапно превратившимся в кровожадные челюсти, шею ребёнка и начинает высасывать весь жир из его тела. Другие дети просыпаются в крике и разбегаются в разные направления. От ребёнка остаётся только скелет, когда lik’ichiri бросает его на пол. Мужчина не спеша следует за детьми. Мужчина с чёрной бородой стоит на крыше, где спрятались дети. Он говорит им ложиться спать. Его руки превращаются в огромные чёрные крылья, и он взлетает в ночное небо огромной кошмарной птицей, наматывая круги. – Не засыпайте. Иначе el Cuco заберёт нас, – шепчут дети. Женщина, появлявшаяся ранее, сидит склонив голову вниз, скрывая лицо. Она качает что-то на руках и тихо поёт, переходя от английского к испанскому и наоборот. – Yasy Yateré, eresunpedazo de la luna, кусочек луны. Tus siete hermanos son tan feos, perotúeres el únicohermoso. Все твои братья уродливы, у них головы собак и хвосты змей, son a muerte y lainfermedad, смерти и чумы. Они съели эту планету. Я принесла их в этот мир из-за любви, а теперь мы все расплачиваемся, elpago, и только ты прекрасен. Женщина поднимает голову, и на её лице нет глаз. Ребёнок скатывается с её колен, прекрасный мальчик с голубыми глазами и длинными светлыми волосами. Он улыбается и кусает женщину за руку. Спок просыпается с криком. Он сбит с толку несколько мгновений, не понимая, где находится. Его супрахиазматическое ядро даёт осечку, из-за чего внутренние часы несколько мгновений не работают. Это был Джим, – с тревогой думает Спок. Затем он слышит всхлип, раздающийся из уголка мальчика. Не думая он бросается вперёд, к Джиму, безумно ворочающемуся во сне. Спок инстинктивно подхватывает запястье Кирка. Как только кожа соприкасается с кожей, глаза Джима раскрываются. Он кричит, коленом заезжая по паху Спока, и поднимает руки, пытаясь выцарапать лицо вулканца. Спок вздыхает от боли, чувствуя волну ужаса и ненависти, переливающуюся сквозь их прикосновение. Он рефлекторно сжимает запястья Джима и бедром не даёт Кирку ударить его ногами. Человек всё ещё кричит, его разум хаотичен – кто ты? Где я? Нехочуумирать. – Джим, я не причиню тебе вреда, – говорит Спок, отвечая эмоциям, заполняющим его, пока Кирк жёстко продолжает пытаться выбраться. – Я Спок. Ты в безопасности, в Сан-Франциско, Калифорния, в моей квартире, ты в безопасности, – произносит он снова и снова в попытках протолкнуть истину своих слов сквозь кожу Джима. Спок чувствует, что слова производят эмоциональный эффект, и лишь потом видит изменения в глазах Джима – каплю сомнения в море свирепой ярости и страха. Вулканец отпускает запястья Кирка и отодвигается.КАРТИНКА 4
Джим по-прежнему тяжело задыхается, всем телом трясясь от мокрых вздохов и лицом пытаясь сдержать слёзы. В тридцати сантиметрах от него Спок до сих пор может ощущать эмоции, которыми отчаянно вибрирует воздух, и это вызывает воспоминание его собственного лица, которое выглядело точно так же, когда– Спок сжимает зубы, подавляя ту часть воспоминания, в котором живёт Tyr-al-tep, Все непрощающий, своим шёпотом покалывающий шрам на животе. Вместо этого вулканец концентрируется на том, как обнимала его мать, пока он плакал, и как это успокаивало. Так что, не успев передумать, он тянет руку и мягко хлопает Джима по плечу. Несколько секунд Спок чувствует желание Джима убежать, быть где угодно, но не здесь, но потом Кирк обнимает его и рыдает в плечо, трясясь всем телом, выпуская запрятанные глубоко внутри гнев и печаль. Они остаются в таком положении где-то между пятнадцатью и двадцати тремя секундами – Спок теряет точное число в попытках проецировать чувства спокойствия и безмятежности. Со временем рыдания Джима становятся тихими вздохами, а затем прекращаются и вовсе. – Прости, – хрипло говорит он. – Ты не должен был это видеть, – Джим отпускает Спока и прислоняется к стене, прикрыв глаза. Он кажется крошечным и бледным. Спок тоже прислоняется к стене. – Что я увидел? – тихо спрашивает он, и Джим заметно колеблется 11.9 секунд, прежде чем ответить. – Я… Я не знаю, могу ли… Я не знаю, могу ли говорить об этом вслух, – он на секунду закрывает глаза и открывает их снова. Спок чувствует, что уверенность Кирка прорывается сквозь воздух. – Нет, могу. Ты слышал о… – он снова прикрывает глаза. – Ты слышал о Тарсусе IV? – Джим вновь открывает глаза и смотрит на Спока. – Да, Джим. Ты там был? – спрашивает вулканец, уже зная ответ. Кирк кивает. – Прошло больше трёх лет, но я до сих пор… Мужчина на рынке сегодня напомнил мне о… – Джим снова замолкает, слишком расстроенный для продолжения разговора. – Идём со мной, – говорит Спок, вставая и направляясь на кухню, а Кирк медленно идёт следом. Вулканец открывает холодильник и достаёт оттуда бутылку молока, которую сегодня купил Джим. Спок наливает его в кастрюлю, ставит на огонь и вытаскивает корицу из ящика для специй и сахар из пакета, который лежит уже так давно, что кристаллы превратились в сплошной камень. Он отламывает кусочек и добавляет его в кастрюле на плите. Спок опускает руки к конфорке, поглощая ими тепло. Он чувствует, что Джим подходит к нему и делает то же самое. – Как ты там оказался? – тихо спрашивает Кирк. – Я чувствовал тебя во сне. – Я не знаю. Возможно, твои эмоции были настолько сильными, что они… позвали меня. В тишине они ждут, пока молоко не подогреется. Спок достаёт две кружки, наливает в них молоко и протягивает одну из них Джиму, садясь за стол. – Моя мать делала этот напиток для меня несколько раз в детстве, – говорит вулканец, пока Кирк садится. – Я не ребёнок, – говорит Джим, но всё равно делает глоток. – Почему твоя мама делала тебе что-то с корицей? – спрашивает он, вытирая по-прежнему мокрое лицо рукавом после долгой тишины. – Мне казалось, что это человеческая специя. Спок закрывает глаза на мгновение. – Моя мать – человек, – отвечает он, открывая их. – Она довольно сильно… обожает корицу, – глаза Джима расширяются, а рот слегка приоткрывается. – Я не думал, что такое возможно, – говорит он, подумав. – Мои родители тоже. Я единственный полувулканец-получеловек в истории. – Это, наверное, одиноко, – комментирует Джим. – Kaiidth. – Что это значит? – Это значит «что есть, то есть». Джим поднимает глаза на Спока, будто ожидая, что тот скажет ещё что-нибудь. Когда становится очевидным, что больше он ничего не добавит, Кирк произносит: – Ладно, vato, не хочу обосрать мудрость твоей культуры, но это отстой. – Отстой? – Отстой, потому что это глупо – как «lo que será, será», что бы ни произошло, это произошло, и мы не можем это изменить. Я эту хуйню ненавижу. – Возможно, эта фраза не должна утешать, – размышляет Спок. – Её цель не в том, чтобы утешить, а в том, чтобы напомнить: только признавая правду такой, какая она есть, мы можем её принять. – Huevo, да ты отстойно приободряешь, – решительно говорит Джим, чьи губы растягиваются в улыбку, тем самым опровергая свои слова. – Если у тебя есть желание стать психологом или мотивационным спикером, мне нужно донести до тебя, что это никогда не произойдёт. – Тогда весьма удачно, что у меня нет таких амбиций, – сухо отвечает Спок, дёргая губами. – Господи боже мой, ты только что пошутил! Клянусь богом, это была шутка, – произносит Кирк, широко улыбаясь. – Я не знаю, о чём ты говоришь, – чопорно отвечает вулканец, поднимая бровь. Джим заходится в смехе, прикрывая ладонью лицо, и Спок чувствует, что его губы снова подрагивают. Они допивают молоко, и Спок моет кружки, пока Джим идёт в ванную. Вулканец слышит звуки открытия крана и плескания воды. Спок идёт в спальню и ложится. Спустя несколько минут возвращается Джим и тоже ложится. – Спокойной ночи, Спок, – говорит Кирк в темноте. – Спокойной ночи, Джим, – отвечает Спок так же естественно, как в детстве.