Пристанище для потерянных

Дима приводит Бестужева в медпункт. В комнате толпится вся их честная компания, гудит встревоженно, и у Миши сердце успокаивается только когда он видит улыбку Панова, который сидит на столе, и возвышающегося над ним Юшневского. Улыбка у Кольки кривая и сам он жуткой бледный, да и Юшневский выглядит крайне уставшим, но оба живы и здоровы. Ну относительно здоровы. Бестужев замечает вытянутую на стол ногу Панова: намотанные тряпки, доски торчащие из-под них. — Перелом? Юшневский кивает: — Позавчера. Перебирались через завал, подвернул ногу в лодыжке, — коротко рапортует Леша. Бестужев кивает и осторожно начинает разматывать тряпки, Панов стонет, и Миша просит Полю приготовить укол новокаина, хмурится, потому что на нижних тряпках засохшая кровь. — Черт, открытый. Юшневский придвигается, голос звучит обеспокоенно, когда объясняет: — Крови было немного, хватило повязки, чтобы остановить. — Но может быть заражение, — Бестужев убирает последние импровизированные бинты, доски, ошмётки, заскорузлых от крови штанов, Коля стонет. — Потерпи, — выдыхает Миша и громче: — Поль, — и снова тише, обращаясь к Юшневскому — Чем-то обрабатывал? — Да, перекисью, которая в походной аптечке была. — Это хорошо, — он забирает у Муравьева шприц. — Еще укол от столбняка нужно поставить, — говорит ему, Поля кивает, а Миша наконец обращает внимание на собравшуюся компанию. Окружили его, сверлят взглядами, напряжённые, ждущие вердикта, вот только взгляды эти Мише совершенно ни к чему. — Ребят, я все скажу, как осмотрю, — говорит он обращаясь ко всем, но глядя на Апостола, и тот кивает, дёргает головой в сторону выхода, и все нехотя выходят. Остаются только Ипполит и Лешка, и Пестель топчется на пороге, явно не желая выпускать Юшневского из вида. Миша ставит укол, еще один и наконец осматривает рану на месте перелома. Повреждена кожа, но воспаления нет, и Миша выдыхает облегченно. — Коль, сейчас будет больно, — предупреждает и осторожно ощупывает лодыжку. Когда нет рентгена приходится полагаться только на свои руки, и Мише, в принципе, не привыкать к походным условиям, но он все равно выдыхает облегченно во второй раз, когда понимает, что нет ни сколов, ни смещений. Сухожилия целы, и в принципе Панов — везунчик и отделался малой кровью. Буквально. — Молодец, Леш, — говорит Юшневскому — Все правильно сделал. И Лешка улыбается, проводит ладонью по лицу. — Сейчас наложу новую повязку и новую шину. Хорошо бы, конечно, гипс, но у нас для него ничего нет, так что придется опять походить с деревяшками. Панов усмехается. — Нормально, — тянет. — Я уже с ними сроднился. Рядом усмехается Юшневский, а от двери подает голос Пестель: — Или можем сгонять в больницу за всем необходимым. Миша смотрит на него, раздумывая над предложением, а Ипполит поддерживает: — Сгонять в больницу нам бы не помешало. Новокаин был последний и антибиотики на исходе. Четыре пары глаз смотрят на Мишу выжидающе, и он кивает. — Ближайшие больницы мы уже подчистили, так что нужно идти вот в эту, — Миша тычет пальцем в карту, расстеленную на столе в общем зале, — И эту. — Со всеми предосторожностями чуть меньше суток на дорогу туда и обратно, — прикидывает Апостол, хмурится. — Нужно отправить две группы. — Мы с Кондратием можем, — вызывается Трубецкой, и Рылеев согласно кивает. Это такая редкость — Кондраша соглашающийся с Трубецким — что Бестужев какое-то время смотрит на этих двоих и улыбается. Вот только улыбка тут же исчезает с его лица, когда до второй больницы вызывается идти Щепин-Ростовский. — Ты не можешь пойти один, — говорит ему Миша. — А я не могу оставить Кольку. — Ну, а кто ещё есть? У Сереги вахта у передатчика, Юшневского опять вытаскивать наружу — свинство, а Пестель без него никуда… — Я могу пойти, — вдруг подает голос Арбузов, который до этого просто подпирал спиной книжный стеллаж, теперь же подходит к столу, смотрит на Диму, на Апостола, останавливается взглядом на Мише: — Я в полном порядке, ты сам вчера при осмотре сказал, так что вполне могу помочь, — он улыбается. — Отблагодарю вас за помощь. Бестужеву так странно слышать от него подобное. Бестужев по инерции хочет возразить, но Щепин неожиданно соглашается. Теперь Миша удивляется другу, смотрит на него в легком шоке и растерянно думает, что и правда ведь, причин для возражений никаких. Ну раз, даже то, что Димка Арбузову не доверяет, тоже уже не причина. — Ты вдруг стал ему доверять? — спрашивает Миша Диму, когда на выходе отдает список «покупок». Они четверо в полной боевой готовности топчутся у забаррикадированных дверей, и Миша объясняет, что нужно взять, где, и как это выглядит, и для верности вручает списки вначале Рылееву, потом Щепину. — Нет, — отвечает Дима, ухмыляясь. — Ни на грамм, но он хорошо подготовлен, так что лишним не будет. И вряд ли он вызвался пойти со мной, чтобы прикончить или по-тихому съебать, потому что и то и другое он может сделать и так. Бестужев фыркает от смеха и качает головой, обхватывает ладонью Димин затылок и целует его. Беспокойство тянет сердце, и поцелуй выходит отчаянным. Миша буквально заставляет себя опустить руку и отпустить Щепина. Тот же по-прежнему ухмыляется и выдыхает: «Мы туда и обратно. Не подбери ещё кого-нибудь». Миша возмущенно на него смотрит, а затем ловит взгляд Антона, взмахивает нелепо открытой ладонью, Антон взмахивает рукой в ответ и первым ныряет в узкий лаз между книжными стеллажами, подпирающими дверь. Миша смотрит, как Димка исчезает вслед за ним, а следом и Трубецкой с Рылеевым. — Не беспокойся, они вернутся, — говорит, стоящий рядом Поля, и Миша даже улыбается ему в ответ, хотя улыбаться совсем не хочется. Вот только легко сказать «не беспокойся». Впервые за все время, что они здесь, Дима уходит наружу без него, и Мише совершенно нездорово кажется, что его лишили очень важной части тела. На время, конечно, но это не уменьшает беспокойства, даже когда Миша проверяет Панова, когда устраивает Поле очередную медицинскую лекцию или помогает Мишелю накрывать на стол. А когда Юшневский рассказывает, почему они задержались, беспокойство только усиливается. — Мы наткнулись на огромную толпу зомби, — говорит. — То есть просто на гигантскую. Их там были сотни. Ни разу не видел столько мертвяков в одном месте, так что нам пришлось делать большой круг, чтобы их обойти. А потом, когда Колька, сломал ногу, я еще день убил на поиски машины. — Где была эта толпа? — Мертвяки же не собираются в такие толпы, разве нет? Вопросы Бестужева и Бестужева-Рюмина звучат одновременно. — В районе Северного кладбища, ребята не туда ушли, — успокаивает Юшневский Мишу, а на вопрос Мишеля качает головой. — Раньше не собирались, а теперь, видимо, да. И мне показалось, что эта толпа увеличивалась и передвигалась, потому что, хоть мы и шли быстрее, но обходили ее достаточно долго. — Блять, — выдыхает Пестель, а Апостол задумчиво тянет: — А значит вся эта зомби-демонстрация вполне может добраться и до нас. Юшневский кивает. — Ну мы все равно не планировали здесь оставаться, так что лишний повод ускорить наш отъезд, — Мишель, как всегда, фонтанирует оптимизмом, Пестель же наоборот, хмыкает скептически. — И куда? Мы до сих пор не решили, где лучше обосноваться. — С этим кое-что прояснилось, — говорит Сергей. — Связь с выжившими, которых я обнаружил, наконец-то наладилась, и я знаю, где их лагерь. В одном из национальных парков Карелии. Людей там больше полусотни, укрепленный лагерь, отличные места для жизни. Предлагаю присоединиться к ним. Миша слушает, как парни обсуждают эту идею, но сам в обсуждении не участвует, потому что беспокойство по-прежнему зудит на подкорке и сжимает сердце. Ночью от него совсем не спится, и Миша ходит между книжными стеллажами, выбирая, что бы почитать, но ничего не идёт в руки, и он возвращается в комнату, но засыпает только под самое утро. Ему снится толпа зомби, по-армейски ровным строем надвигающаяся на него. Утро получается так себе, и Миша уговаривает себя не быть такой курицей-наседкой, Щепин в конце концов практически машина для уничтожения зомби, и с ним ничего не случится, Мише почти удается себя убедить, вот только уже в следующую секунду он клятвенно обещает себе больше никогда никуда одного его от себя не отпускать. «Не одного» — шепчет голос в голове, но от этого становится только хуже. После обеда возвращаются Трубецкой с Рылеевым. Миша разгружает их рюкзаки, записывая количество лекарств, шприцов и бинтов в специальную тетрадь и уже планирует развести гипс, как в медпункт заваливается Щепин. Целый и невредимый. Миша смеется облегченно и сграбастывает его в объятия, не давая снять рюкзака, вжимает в себя, утыкаясь носом в макушку, вдыхая родной запах и запах дождя. Дима мокрый, но это не повод не прижать его к себе покрепче, а уже в следующую секунду Миша отстраняется и спрашивает: «Где Антон?». Он видит его тут же в проёме, уставшего и улыбающегося, и чувствует, как облегчение накатывает волной, заставляя слабеть ноги и цепляться за Диму. Щепин же смеётся в поцелуй и говорит: «Надо почаще тебя тут оставлять». «Не вздумай» — бурчит Миша и снова его целует, он просто не может перестать его целовать. Антон на пороге бряцает содержимым рюкзака, и Бестужев приходит в себя. «Что там принесли?» — интересуется, и парни демонстрируют весь улов. Почти весь список необходимого и даже к удивлению Миши - ортез. Современная замена гипсу, которая Панову определенно понравится. Мише хочется, чтобы Щепин все время был рядом, хочется постоянно до него дотрагиваться, чтобы убедиться, что вот он здесь, с ним ничего не случилось, но он лишь встряхивает головой, удивляясь собственной реакции, улыбается и командует: «Идите, отоспитесь», а сам идёт к Николаю. Тот и правда очень впечатляется конструкцией, которую Миша надевает ему на ногу. «Мягенько» тянет он довольно, когда Бестужев защелкивает застежки, «Чувствую себя Железным Человеком» ржет и выглядит вполне довольным жизнью. Что касается Миши, то он своей жизнью однозначно доволен, когда обнаруживает в спальне не спящего Щепина, а Щепина болтающего с Арбузовым. Миша замирает в дверях, наблюдая за тем, как они активно обсуждают преимущества холодного оружия перед огнестрельным в борьбе с зомби, и не может перестать улыбаться. А позже не может не подколоть Щепина. — Вижу, ты завел себе нового друга, - спрашивает, когда Антон, наконец уходит к себе, а он вытягивается на матрасе рядом с Димой. Щепин, хохотнув, забирается на него. — Шинкование мертвяков сближает похлеще любой попойки, - говорит, и Миша не успевает расспросить про подробности, потому что Дима его целует. И вечером, честно говоря, Мише не хочется спускаться ни на какой ужин, хочется сделать вид, что не происходит ничего важного, а значит можно проваляться до утра в обнимку с Щепиным. Вот только важное все-таки происходит: им всем нужно принять решение, перебираться ли из этого убежища в другое и устраивает ли в роли этого другого тот лагерь, про который рассказал Апостол. Он как раз вводит в курс Трубецкого и Рылеева, когда в столовой появляется Панов. Он возникает между стеллажами, опираясь на Ипполита и постукивая по полу своей новой обувкой, и все тут же кидаются с объятиями, будто не навещали его, лежащего, все эти дни. Мишель, конечно же, предлагает отметить их воссоединение, и все это активно поддерживают. И дальнейшее обсуждение планов проходит в очень приятной обстановке не смотря на то, что Трубецкой с Пестелем спорят суть ли ни по каждому пункту. Но то ли коньяк делает свое дело, то ли присутствие Юшневского, но Паша удивительно быстро со всем соглашается. И в конце концов становится ясно, что в лагерь в лесах Карелии они едут, но только когда заживает нога Панова. Пока же собирают все необходимое для путешествия и того, чтоб устроиться на новом месте. А главное находят транспорт. За все это они и поднимают седьмой или восьмой — Бестужев сбился со счета — тост. Мишель с ними сегодня разошелся, поэтому, когда они все перебрались в комнату, которую Рюмин называет "салоном", а все остальные просто "гостиной", Бестужев просто бросает считать. Они с Димой устраиваются на старом потрепанном диване перед огнем, разведенном в металлической бочке. А Антон вначале очень жарко обсуждает что-то с Рылеевым, но потом перебирается к ним, падает на рядом стоящее кресло, протягивает кружку, чтоб чокнуться, улыбается, и Миша спрашивает: — Поедешь с нами? Антон заглядывает в кружку, качает головой. — У меня другой путь, - говорит, и Мише хочется спросить, что это, черт возьми, значит? Почему их пути не могут совпадать? Но Щепин сжимает предостерегающе Мишино плечо, и он хмыкнув говорит: — Ну останься хотя бы, пока машину себе не найдешь. С машиной надежней. Антон кивает и явно хочет что-то сказать, но Мишель вдруг громко требует гитару и песен, его поддерживает Пестель и Юшневский, и Панов с Ипполитом, и вечер окончательно перестает быть томным. Но через пару часов все по-тихому начинают разбредаться по комнатам. Миша думает, что им тоже нужно отправляться в свою спальню, но ему так хорошо, сидеть тут, вытянув ноги, и упираясь затылком в Димину грудь. Смотреть на огонь, смотреть на Антона. Тот сидит, сжимая в руке кружку, и думает о чем-то своем. Огонь подсвечивает его профиль, закладывает тени под скулами, делая их острее, хрупче. Мише вдруг хочется провести пальцами по их краю. Он встряхивает головой. — Ну все, пошли, — говорит Диме, трётся затылком о его живот и садится — Пойдешь? — спрашивает Антона. Тот будто выныривает из своего мира в этот, смотрит на Мишу растерянно, наконец понимает, о чем он, и мотает головой, совсем сонный, с осоловевшим от алкоголя взглядом. — Нет, — говорит. — Я ещё тут посижу. Он явно засыпает, но не хочет ложиться спать, и кажется, Миша догадывается почему. — Точно не хочешь принять снотворное? Чтобы кошмары не снились. Антон хмурится. — Неа, — говорит, а у Миши вдруг вырывается: — Что тебе снится? Антон смотрит на него долго, не отводя глаза, но не факт, что видя, и Миша на самом деле не ждёт ответа, наоборот ругает себя за такой бестактный вопрос, но Антон моргает медленно, переводит взгляд на огонь и вдруг говорит: — Мне снится мой брат. Дима за Мишиной спиной тоже выпрямляется и смотрит на Арбузова. Миша сам смотрит на него, не веря, что тот ответил, и главное что продолжает говорить — Родители наши умерли пару лет назад, и хоть мы не были с ним особо близки, но мы единственные кто друг у друга был, понимаете? Сердце Миши сжимается. Потерять единственного родного человека — это страшно. Миша не знает, где сейчас его братья и сестры, и в самые худшие моменты думает, что их вполне уже может не быть в живых, они могут погибнуть в лапах мертвяков, но чаще всего Миша верит, что еще встретится с ними, у Миши есть надежда, а у Антона, судя по всему, уже нет. Вот только Арбузов не выглядит несчастным, скорее задумчивым, когда продолжает: — Поэтому когда весь этот пиздец начался, мы решили держаться вместе, вместе выбраться из города. Вот только его обещания хватило до первой же серьезной заварушки, — Арбузов усмехается зло и горько, а Миша замирает, уже догадываясь, что услышит дальше, но надеясь, что все-таки нет, что история не настолько ужасна. — Он бросил меня на растерзание толпе зомби. Просто захлопнул дверь прямо передо мной, оставив меня как приманку, как драгоценные минуты, которые дадут ему сбежать. Я до последнего не верил, что он и правда так поступит, кричал, ломился в дверь. Но нет, мой братец и правда это сделал. «Уебок» — выдыхает рядом Щепин, а Антон снова усмехается. — Мне удалось сбежать, — продолжает все так же ровно. — Это было какое-то торговое помещение с системой балок под потолком, и когда по стеллажам мне удалось до них добраться, я съебал. А мой брат, — Арбузов улыбается широко, даже не улыбается, скалится безумно и страшно, а голос звучит весело. — А мой брат — нет. Я наблюдал сверху, как зомби добираются до него, — он смотрит в глаза Мише совершенно больными глазами и добавляет: — Я мог бы ему помочь, но не стал. Я просто наблюдал, как зомбаки поглотили его как блядская саранча. Тишина, повисшая после этих слов, звенит от напряжения. Миша смотрит поглощённый злостью, болью и каким-то неестественным весельем, которые проступают на лице Антона. Миша глаз отвести от этого не может, Щепин же рядом матерится. — Правильно сделал, — припечатывает. — Я бы сам его за такое прикончил голыми руками. Антон улыбается, на этот раз нормально, Бестужев моргает и отводит глаза. — Да? — переспрашивает и снова задумчиво смотрит на огонь. — Может и правильно. Только кошмары мне теперь снятся почти каждую ночь. В них Егор смеётся, оставляя меня толпе мертвяков, или кричит, когда я оставляю его мертвякам, — он переводит взгляд на Щепина. — И то и другое — кошмар. Бестужев выдыхает и проводит ладонями по лицу. Вся эта история не укладывается в голове, будто они снова вернулись во времена службы, где истории о смерти не были такой уж редкостью, где они становились чем-то привычным, все равно оставаясь страшными. Миша не думал, что снова вернется в те времена, но вот, он сидит, слушает чужую историю и снова понимает, что помочь никак нельзя. — Зря отказываешься от снотворного, — говорит он в конце концов. — Хоть выспишься нормально. Антон упрямо качает головой. — Хочу быть в трезвом уме, если что-то случится ночью. — Тогда приходи к нам, — говорит Дима. Антон, уставившись на Щепина, удивлённо вскидывает брови, Миша, мягко говоря, тоже ошарашен, и если бы не офигевшее лицо Арбузова, точно бы подумал, что ему померещилось, но нет, Димка улыбается и продолжает: — Я видел, как ты сладко похрапывал, когда Миха у тебя остался. Кошмарами там и не пахло. Антон вдруг вспыхивает, улыбается криво, стреляет глазами в Бестужева, и Миша, сам себя удивляет, когда говорит: — Правда, если от нашего присутствия тебе будет спокойней, приходи. Антон, все так же криво улыбаясь, согласно дергает головой и ржет, когда Дима добавляет: — У нас охуенный матрас, кстати. Потащили из магазина самый дорогой. И он приходит. В эту же ночь. Миша просыпается от того, что Щепин вжимается в него спиной, освобождая место для Антона. Миша наблюдает, как он ложится, закутываясь в принесенные с собой одеяло, и тоже устраивается на боку. Места для троих вполне достаточно, и Бестужев, обнимая Диму, смотрит, как Арбузов возится и вздыхает, а потом, кажется, засыпает. Миша какое-то время слушает его дыхание и дыхание почти сразу же отрубившегося Щепина, и сам погружается в сон. Утром Антона рядом не оказывается, но, когда они сталкиваются с ним в душевой, он улыбается и говорит «спасибо». Дима улыбается в ответ и хлопает его по плечу, Миша просто дёргает головой, мол, не за что, и сдерживается, чтоб не спросить, а что он будет делать, когда уйдет от них. Миша почему-то все никак не может перестать об этом моменте думать. Их дни до краев наполнены делами: он наблюдает за Пановым, участвует в вылазках наружу за тем, чего нет, упаковывает то, что есть. Они все, разделив город по секторам, прочесывают районы один за одним, забираясь дальше обычного в поисках бензина, машин, оружия и продуктов, сталкиваются с зомбаками, пару раз полюбовно расходятся с такими же выживающими, как и они. Миша с Димой и Антоном втроём добираются ещё до одной больницы и выгребают все, что могут унести. Одна из скорых на ходу, и они подъезжают к убежищу хоть и не с мигалками, но все равно с шиком. Их автопарк наконец укомплектовывается нужным для поездки числом автомобилей, и остаётся лишь найти средство передвижения для Арбузова. Так дни проходят за днями, в поисках, сборах, планированием над картой и болтовней за ужином, в которой Антон участвует уже вовсю. А по ночам он приходит к Мише и Диме. Не сразу, когда они ложатся, а через несколько часов, когда просыпается от кошмара, а Миша с Димой наоборот только засыпают. Бестужев гонит мысли о том, как он быстро к этому привыкает, как ему отчего-то спокойно, когда он видит, как Арбузов устраивается спиной к Диме, так доверительно и уже без малейшего смущения. Миша улыбается, когда одним утром обнаруживает, что Антон все ещё спит под Диминым боком, улыбается, когда они с Щепиным переругиваются, собираясь в очередную вылазку, и даже устраивают шутливую потасовку, улыбается, когда вечером Апостол берет в руки гитару, а Антон начинает ему подпевать. И это так странно, что вокруг творится дурдом, что они планируют покинуть относительно безопасное место ради неизвестности, а Бестужеву так спокойно и хорошо. Поэтому, когда Арбузов в один прекрасный день с победным криком заводит огромный джип, притаившийся в одной из подворотен, Мише очень трудно изобразить, что он этому рад. — Бля, зачем тебе такому мелкому, такая огромная тачка? — интересуется Щепин, смеясь над до невозможности довольным лицом Арбузова. Тот вместо ответа показывает средний палец и говорит: «Запрыгивайте». Смотрится в этом слоне и правда совсем маленьким, но очень уверенным. И Миша вспоминает все его чёртово хладнокровие, с каким крошил зомби, все его бесстрашие, с каким забирался в самые подозрительные подвалы. Миша говорит себе, что Арбузов не пропадет, не из того теста сделан, но вечером, после ужина все равно не может удержаться, чтоб не спросить: — Точно не останешься? Антон, упаковывающий рюкзак, замирает, смотрит Бестужеву в глаза. — Нет, — говорит. Просто нет, и Миша отчего-то злится и волнуется, заводится, и голос громче необходимого, когда пытается Антона уговорить. — В компании людей больше шансов выжить, чем одному. Ты же знаешь, что можешь нам доверять. Антон кивает. — Я вам могу, — и по тому как он выделяет «я» и «вам», по тому, как не заканчивает фразу, Миша вдруг догадывается. «И то, и другое — кошмар» — Он бросил тебя на смерть, то, что ты не помог ему, не делает тебя монстром. Антон усмехается. — Ты уверен? Миша раздражённо дёргает плечом. — Наказывать себя за это ты точно не должен. Но Антон лишь качает головой и возвращается к рюкзаку. На Мишу вдруг наваливается такая тоска и усталость, что все желание уговорить во что бы то ни стало, испаряется. Он лишь выдыхает длинно и просит: «Не уходи завтра, не попрощавшись». Антон кивает. В их комнате Дима обнимает его. Прижимает к себе, ерошит волосы и говорит: — Он, блять, Рембо, ты же видел, он не пропадет. — Не пропадет, — повторяет Миша и обхватывает Щепина, вжимается в него, что есть силы, утыкаясь в изгиб шеи и сжимая веки до белых пятен, до исчезновения этой чертовой картинки в голове, на которой Антон один на один против огромной толпы разлагающихся туш. — Но дело не в этом же, да? — Дима все угомониться не может, и Бестужев раздражённо стонет. Не надо, Господи, замолчи. Миша сам не знает, в чем дело, почему так хреново, почему так не хочется Арбузова отпускать. Миша ничего не отвечает, он просто поднимает голову и целует Димку. А Антон снова приходит к ним ночью. Только в этот раз он приходит раньше. Миша его даже не слышит, просто Щепин, сидящий на нем верхом, вдруг замирает и смотрит на дверь. Миша отслеживает его взгляд и замечает Антона, замершего в дверном проёме. Неловкость шпарит, и Миша садится, Антон же дёргается, будто хочет уйти, но вместо этого делает шаг вперёд и закрывает за собой дверь. Пару долгих секунд, когда Бестужев почему-то не может вздохнуть, глядя на него, он кусает губы и сам смотрит, смотрит на них своими безумными глазами, а затем решительно стягивает футболку. Дима шепотом матерится, а Миша зависает. Он отказывается верить тому, что видит, своим догадкам, своим мыслям, которые вдруг срываются с привязи и устраивают вакханалию в его голове. Миша смотрит и отмечает, как неровно дышит Антон, бледную в сером свете кожу, выпуклые вены по опущенным рукам, как смотрит на них исподлобья, только в этот раз вместо холода в глазах огонь. И надо что-то сказать или сделать, но Бестужев совершенно по-идиотски замирает и даже пошевелиться не может. Дима приходит в себя первый, поднимается и подходит к Арбузову. Тот смотрит на него и нервно облизывает губы, но не отходит, когда Щепин встаёт к нему вплотную, только дышит чаще и послушно голову назад откидывает, когда Дима, скользнув пальцами по щеке, обхватывает его за затылок. Замирает, давая возможность руку стряхнуть, отстраниться, уйти, но Арбузов не двигается, продолжая смотреть на Щепина, и Щепин его целует. Возбуждение простреливает Бестужева насквозь. Он выдыхает и глаз отвести не может от этих двоих. Дима целует Арбузова не спеша и тягуче, не удерживая, лишь придерживая его за затылок, давая волю, и Антон отвечает, цепляется пальцами за его руку, второй ближе за голову притягивает. Антон отвечает, еле слышно постанывая, и Миша думает, что ничего красивее этих стонов не слышал, ничего красивее в жизни не видел. Они одного роста, но такие разные: бугрящиеся мышцы и проступающая решетка ребер, белая кожа и кожа смуглая. Сталкивающиеся рты и языки, вздрагивающий ресницы, шумное дыхание, когда они отрываются друг от друга ненадолго, лишь глотнуть воздуха, и снова впиваются губами в губы. Антон ерошит волосы на затылке Димы, вжимается в него, такой тонкий на его фоне, но такой безумный. Щепин же непривычно ласковый и медленный, и Бестужев думает, что вот здесь и сейчас можно и сдохнуть, потому что красивее ничего он больше в жизни не увидит, лучше этого с ним ничего уже не случится. Но парни отрываются друг от друга и смотрят на него: карие глаза и голубые, и в тех и других ожидание, а Щепин ещё и ухмыляется так, как может только он, и вскидывает брови, мол, чего ждёшь, ну. И Миша поднимается и подходит к ним, смотрит в глаза Арбузова, которые даже в этом мраке, кажется, светятся, и делает то, что, оказывается, хотел сделать все эти дни: оглаживает пальцами его нос, скулы, линию челюсти, замирает большим пальцем на покрасневших влажных губах. Антон выдыхает рвано и касается пальца кончиком языка, а затем вдруг улыбается шало и, приподнявшись на носках и притянув его голову к себе, целует. Теперь, кажется, стонет Миша. От поцелуя наслаждение током, и голова кругом, и Миша по-прежнему не верит, не верит, что это происходит на самом деле. Вот только ощущения такие яркие: мягкие губы и настойчивый язык, пальцы, цепляющиеся за волосы на затылке, и гладкая кожа под ладонями. Какое-то время Бестужев просто тонет в этих ощущениях с головой, просто поддаётся этому напору, но вскоре уже сам обхватывает затылок ладонью, оглаживает его такой колкий и перехватывает инициативу: толкается языком в рот, проходится по кромке зубов. Миша ничего не может с собой поделать, и поцелуи выходят жадными, собственническим, мокрыми. Антону, кажется, это нравится, потому что он приподнимается выше и надрывно стонет в Мишин рот. «Блять» — выдыхает рядом Дима, и Бестужев с ним полностью соглашается. Блять, блять, блять, блять. Он чувствует, как Щепин целует его в плечо, на мгновение больно прикусывая зубами, как его ладонь ложится поверх Мишиной ладони на затылке Антона. Дима вжимается животом в бедро Бестужева, дышит, обжигая кожу и смотрит на них. Миша знает, что смотрит, Миша чувствует, Миша от этого совсем едет крышей. Когда он отрывается от Арбузова, то встречается с Димой взглядом. Он уже расположился за спиной Антона, прижимается к нему грудью и к себе его рукой прижимает, легко прикусывает ухо, и Антон с рваным выдохом откидывает голову. Дима целует Арбузова в шею, а тот вдруг тянет его за волосы на затылке. Смотрит на него, на Мишу, алеет щеками. — У меня это впервые, — выдыхает и облизывает губы. — Я ещё никогда… Он не заканчивает, а Дима улыбается. — Не трахался с двумя? — предполагает, а Антон кивает, но тут же отрицательно дергает головой, впивается пальцами в Димины руки, смотрит на Бестужева. И Мишу осеняет. — Не занимался сексом с мужчиной, — то ли спрашивает, то ли утверждает, и в этот раз кивок положительный. Антон сглатывает, а Миша снова забывает как дышать. Это чертово признанием обжигает паром легкие и бьет под дых. Дима снова выдыхает «блять» и встречается взглядом с Мишей, и явно чувствует то же, что и он: ошеломляющую нежность из-за того, что Антон им доверился, и безумное, невыносимое желание. И Дима опять тянет «блять» и снова, но уже глуше, вжимаясь лицом в изгиб Антоновой шеи, Антон же вдруг смеется нервно и спрашивает по-идиотски: — Это же не проблема? Теперь смеется Дима, все так же не отнимая лица от горячей кожи, а Бестужева хватает только на фырканье и короткое «Дурак». Он снова целует Антона, шепчет: «Мы осторожно» и улыбается, чувствуя губами улыбку Арбузова. И дальше губами по этой улыбке, по скулам и линии челюсти. Они сталкиваются с Димой головами где-то в районе ключиц, Антон опять стонет, и Миша подняв глаза видит, как тот выворачивает голову, чтобы потянуть зубами Щепина за ухо, и это совершенно невыносимо. Невыносимо то, как он остро на все реагирует, распластанный между ними, какой он гладкий и вкусный, и Миша вылизывает ямку между ключицами и спускается губами по груди, прикусывает сосок, и очередной низкий стон Антона прокатывается током по позвоночнику. Антон подается навстречу, выгибается, подставляясь под Мишины губы: ребра, твердый живот, тонкая дорожка волос, уходящая за край штанов, и вставший член. Бестужев трется носом о живот, приоткрытым ртом прижимается сквозь ткань к члену, и стон Антона выходит громким и беспомощным. Он толкается навстречу, и Миша чуть отстраняется, смотрит наверх и в какой уже раз за сегодняшний вечер думает: «Как же красиво». Димина ладонь, оглаживающая грудь Антона, вторая ладонь, обхватывающая его горло, их поцелуй, рваный из-за неудобной позы, но такой горячий. Миша любуется ими, как загипнотизированный, не может отвести от них глаз, пока они не отрываются друг от друга и не смотрят на него сверху вниз. Дима вздергивает бровь и улыбается, Миша улыбается в ответ и тянет штаны с бельем вниз. Целует в живот, бедра, снова смотрит на Антона. У того рот приоткрыт и грудная клетка ходуном, покрасневшие следы на коже и пылающие щеки. Он впивается в Мишу глазищами своими невозможными и тонко стонет, когда тот обхватывает член губами. Начинает Бестужев легко и не спеша, прислушиваясь к реакции Арбузова, пытаясь понять, как ему больше нравится: языком по головке, кружа и вылизывая, или впуская глубже, до самого горла. Миша лижет длинно по стволу, проходится по яйцам и снова вбирает член почти до основания. Миша крышей едет от стонов Антона, от его реакции, поэтому, когда он вскрикивает, поддает бедрами и кончает, Миша сглатывает все до последней капли. Затем отстраняется, не убирая рук с бедер, целует во вздрагивающий живот и чувствует, как чья-то рука тянет его за волосы наверх. Бестужев поднимается с колен, зависая над раскрасневшимся довольным Антоном, но Дима настойчиво его к себе притягивает и целует, жадно вылизывает весь вкус Арбузова, мычит довольно, затем целует и его, а рукой Мишин член обхватывает. Бестужев кончает быстро и сквозь накатывающий оргазм чувствует, как Антон, все еще распластанный между ними, прижимается губами к его шее. А когда все заканчивается, он засыпает между ними. Прижимаясь спиной к Мишиной груди и закинув руку и ногу на Щепина. Миша обхватывает его рукой, прижимая к себе, встречается глазами с сонным, но довольным Димой и сам, закрывая глаза, довольно улыбается, потому что знает: Антон останется.