И бесшумные звери, и бесстрашные люди

Ночь пуста и прохладна — постель кажется неприлично огромной, и никто с недовольным ворчанием не мешает закинуть на себя руки и ноги; заоконная зябость цепко кусает за бок, часы слышно даже там, где звуков нет, сон прерывист, неравномерен: Зарксис без труда выныривает из него. Два сорок девять. Портьера в дальнем углу комнаты отдернута, а прозрачная дверь, ведущая на балкон, не закрыта до конца. Зарксис выскребает себя из зыбкого пододеяльного тепла, шлепает босыми пятками по паркету, шуршит неловкими спросонья шагами по мягким коврам. Остановившись у длинного трюмо всего на секунду, заученным движением поправляет челку так, чтобы непослушные волосы скрыли липкую смоляную брешь. Его самого увечье уже давно не пугает, да и светлейший герцог Барма не выглядит хоть сколько-нибудь напряженным или удивленным, когда от случайного резкого движения пряди сбиваются набок. Накануне он и вовсе сделал что-то действительно немыслимое: медленно, будто ожидая резкого злого замечания, прикоснулся губами к пустой глазнице, наверняка оцарапавшись о колкие ресницы, а потом — к короткому шраму на брови. Когда он отстранился, то долго отводил взгляд, словно нашкодивший подросток, и даже покраснел нездешне-острыми скулами. Брейк оттягивает нижнее веко, вглядываясь в розовую выстилку дна, и чувствует, как кончики его ушей запоздало начинают гореть. Глупости, думает он, и резким мазком распахивает балконные двери. — Зарксис! — Руфус картинным жестом прикрывает ладонью лицо и отворачивается, — хоть бы оделся что ли… Зарксис закатывает единственный глаз, когда слышит смех в чужом голосе. — Не строй из себя святую невинность, — скалится весело, выплывая в прозрачную летнюю темноту. Герцог стоит, опираясь локтями о тонкие резные перила, босой, как пилигрим, в одном только шелковом халате, небрежно накинутом поверх сорочки. Какой-то даже для себя чересчур меланхоличный: убранные в растрепанный пучок волосы, ленивый взгляд, отражение близких августовских звезд в глубине зрачка. — И чего это мы не спим? — пытается наугад закинуть удочку Зарксис, спросив самое очевидное. Медленно сокращает расстояние между ними, пока не обнимает порывисто, устроив голову на остром плече. — А ты? — Я проснулся, потому что кое-кто забыл закрыть балконную дверь! — А в моем возрасте было бы странно не иметь проблем со сном. Вздыхает тяжело. Зарксис пытается взглянуть на Руфуса с усталым возмущением, однако ничего не выходит. Но вот для профилактики укусить в усыпанную светлыми веснушками шею — можно и даже нужно. Руфус вздрагивает, обиженно выворачивается из объятий, скрещивает руки на груди. Поджатые губы — искреннейше оскорбленные чувства. Глаза — все еще смеются. — У тебя, мистер Шляпник, как всегда интересные способы выводить других из хандры. — Чем богаты, — хмыкает Зарксис, — еще я знаю действенное средство от бессонницы. Хочешь, можем пойти проверить? И улыбается хитро, почти скалится. — Опять? — Говоришь так, будто прошлый раз тебе не понравился. — Зарксис, — Руфус поворачивается к нему, отлепляясь от перил, и надменно-серьезным голосом выводит, — в моем, опять же, возрасте, странно не возмущаться излишкам физических нагрузок. — А в моем возрасте принято переживать кризис среднего возраста, скучно обсуждать политику и засматриваться на дам помладше, но я же не жалуюсь! — Забавный какой. Радуйся, что прямо-таки всем параметрам не соответствуешь… — Особенно насчет дамы помладше. — Особенно насчет нее. Они синхронно глуповато, наверное, выглядя со стороны, хихикают, сталкиваются лбами и утомленно фыркают, сполна хлебнув обжигающе-чистого воздуха. Зарксис кладет ладони на скулы Руфуса, ведет ногтем по контуру носогубной складки к ямочке у кончика рта, и Руфус зеркалит его движения. Добрая улыбка — сиамская близняшка устало опущенных уголков губ, а Руфус в последнее время слишком часто обменивается с ним искренностью эмоций на юных лицах, так что Зарксис в ответ не пытается лукавить, расслабляется, позволяет деликатным пальцам очертить печальный изгиб. Засыпать рядом с ним с каждым разом становится все легче, как будто тела медленно привыкают к чувству безмолвного спокойствия, нахождению друг друга на второй половине кровати, сбивчивому ритму сердец и привязанности вопреки. — Я, между прочим, хотел тебе сказку рассказать, а не то, о чем ты так некрасиво подумал! — Сказку? Про Русалочку что ли? — Хоть про вишневый штрудель, если захочешь. Зарксис, не встречая сопротивления, тянет Руфуса за кружевной рукав прочь с балкона, на защелку закрывает жалобно задребезжавшую стеклом дверь и плотно задергивает портьеры. И только после этого целует.