serotonin

мы падаем мягко бесшумные и одинокие уставшие и потерянные, просто потерявшие дар речи немые уставшие и потерянные — Хороший мальчик.       Мои глаза так и замирают на потолке, пока Лео целует мою щеку и слезает с меня, а Стив убирает руки и отходит назад. Он садится на стул между диванами, во главе низкого журнального столика, и начинает расчерчивать дорожки, будто теперь, когда миссия выполнена, можно наконец-то расслабиться. Я все еще сжимаю руками обивку дивана и шмыгаю носом, пытаясь принять тот факт, что в моем животе наркотик, стремительно рассасывающийся в желудочном соке. Наркотик, убивший восемьдесят тысяч людей в США. Белый китаец. Я пытаюсь держать себя в руках, будто смогу ему препятствовать, когда он меня настигнет, но мое тело в какой-то момент перестает меня слушаться, руки на обивке расслабляются.       Я смотрю, как Лео закатывает рукав своей черной рубашки и перевязывает жгутом плечо, хлопая ладонью по изгибу локтя, где находится большое количество синяков от проколов иглы. Он предпочитает героин, когда как мне скормил настоящую смерть. Флейк протягивает ему иглу с готовой смесью, и до меня доносится запах уксусной кислоты. Я сдерживаю приступ тошноты и затупляю дыхание носом, медленно расслабляясь на диване и ощущая, как мои глаза закатываются. Я слышу, как Лео вдыхает, и звук скрипучего дивана, когда он от кайфа на него откидывается. Может быть, если бы я поехал с ним тогда, то сейчас так же закидывался бы с ним героином, или бы уже был мертвым. Доза Лео была достаточно высокой, скорее всего, подсел он давно.       Я перевожу взгляд на Симу, которая гладит Бобби по голове, пока тот улыбается и вдыхает запах ее шеи. Они сидят на полу, и я не могу различить взгляд девушки, потому что она сама становится для меня только лишь голубым пятном, но... черт, кажется, она дрожит. — Тайлер, Тайлер, Тайлер, — повторяет Лео, и я слышу его тяжелые шаги, которыми он шагает ко мне. Его голос звучит каким-то странным эхом в моей голове, и я неосознанно повторяю за ним, лишь шевеля губами. Мое тело само ведет меня в горизонтальное положение, а пальцы ложатся на жирное пятно на диване, поглаживая его и не понимая, почему пятно темно-оранжевое, когда диван ярко-рыжий. — Я был так зол, когда узнал, что ты сжег мою квартиру.       Внезапно перед моим лицом возникают голубые глаза. Лео постарел. Раньше он казался мне человеком, сошедшим с модных журналов, сейчас же от этого человека остались лишь глаза. Его грубая, светлая щетина впивается мне в ладонь, когда он берет мою руку и гладит ей себя, а я только больше растворяюсь в этом, буквально ловя кайф от этой шершавости. Он берет мой большой палец в рот и облизывает его, от чего по моему телу мгновенно проходят мурашки, и я ахаю, но потом неожиданно улыбаюсь. Я начинаю вспоминать то, как нам было с ним хорошо. — Я так долго представлял, что сделаю с тобой, когда вернусь, но вот ты сейчас передо мной, весь такой хрупкий и жалкий, что мне даже не хочется тебя наказывать. Жизнь тебя и так наказала.       Я хихикаю и кусаю губу, ведя свою руку к его волосам, вспоминая, какие они плотные и густые. Мои губы шепчут ему, что я счастлив, а тело млеет, я закрываю глаза, и мои прикосновения кажутся мне еще более четкими и насыщенными. Я нащупываю холодную серьгу в ухе, сухие кончики волос, широкое плечо и хлопковую ткань, которая неожиданно приводит мои рецепторы в восторг, и я сжимаю ее. Мое сердцебиение такое замедленное, тревога очень легко меня отпустила в объятия такого теплого и насыщенного чувствами мира. Я могу распознать каждое такое чувство, будто оно касается концов моих пальцев, мне не нужно анализировать и копаться в себе, чтобы понять. Нежность, облегчение, счастье. — Но без наказания ты не познаешь урок, так ведь?       Я киваю, приоткрывая глаза, а потом неожиданно их округляю, когда чувствую прикосновение грубых рук к нежной коже живота. С моего рта слетает стон, и я поддаюсь к прикосновению. Вожделение, страсть, счастье. — Да... да, накажи... — хмурюсь я, пока возбуждение вмиг проносится по моему телу, словно какой-то электрический заряд, и я не нахожу ничего лучше, чем схватиться за чужую руку и заставить ее продолжать водить по моему нуждающемуся телу. — Лео, что ты делаешь?       Я отдаленно слышу женский голос, но мне плевать, я тянусь к источнику, который подарил мне такое тесное возбуждение, и целую шершавые губы, выдыхая в них мольбы. Лео отвечает лениво, но я не чувствую этого, я чувствую лишь жар, а потом шиплю, когда ощущаю хватку на своих волосах, которая отстраняет меня от таких желанных губ. Я хочу еще этой таблетки, хочу, чтобы это мгновение длилось бесконечно, хочу, чтобы тепло в моем теле захлестнуло меня полностью. Я улыбаюсь и слегка даже посмеиваюсь, когда вижу Флейка, стоящего около подлокотника дивана, а потом позволяю ему стягивать с меня кеды. Интерес, готовность, счастье. — Покажешь всем, насколько ты можешь быть нуждающейся сучкой в постели, конфетка? — спрашивают губы Лео перед моим лицом, и я снова хихикаю, а потом киваю, вытягивая руки, чтобы его обнять, но он берет и сжимает их над моей головой. Я чувствую холод на своих ногах и с трудом понимаю, что на них больше нет одежды, но мне так безумно хорошо, что я покрываюсь мурашками. А потом я слышу щелчок языка, и в меня грубо что-то проникает. Я тут же выгибаюсь и закатываю глаза, сжимая коленями руку Лео и удобнее устраиваясь на боку, буквально выгибая бедра, прося еще. — Да... вот так, покажи всем, какая ты шлюха. — Блять, какие ноги... — звучит голос Флейка, но я практически его не слышу, ведь задыхаюсь в стонах в капюшон своей толстовки, пока палец Лео продолжает меня грубо трахать, даже когда на нем уже не осталось слюны. — Они будто, блять, фарфоровые, слишком женственные.       Я скулю, сжимаясь всем телом и чувствуя, как сильно кожа трясется от того, как внутри меня все дрожит. Каждая мышца была напряжена и под кожей было видно, как они напрягаются и расслабляются, в моем теле проходят волны, они буквально захлестывают меня, но потом тут же отпускают, давая вдохнуть воздух перед тем, как захлестнуть снова. Мои зубы скрипят, а по спине текут капельки пота, меня пробивает тремор, а потом и крик. В спине что-то неприятно саднит и щелкает, когда я выгибаюсь слишком сильно для своих возможностей, но эта боль притупляется, когда я буквально кричу от нахлынувшего оргазма, а потом из моих глаз брызгают слезы, и я вовсе забываю, как правильно нужно дышать, поэтому начинаю сосредотачиваться на этом и каждый вдох делаю все громче и громче. Я держу руки над головой, даже когда их уже отпустили, а низ живота все так же болезненно тянет, будто оргазм вот-вот нахлынет второй раз. Я снова выгибаюсь, и моя рука все-таки тянется между ног, касаясь мокрой головки, будто проверяя на месте ли она после такого выплеска. Это заставляет возбуждение вновь пройтись зарядами по моему телу, и я ощущаю, как из меня вновь выходит какая-то жидкость, похожая на смазку, но в больших количествах. Это слегка отрезвляет меня, даже на пару секунд делает взгляд озабоченным, будто со мной явно что-то не так. Взволнованность, трепет, счастье. — Он точно готов? — спрашивает Флейк, стоя передо мной со спущенными штанами, пока до меня медленно доходил запах табака. У него изо рта буквально текут слюни, когда он касается моих ног. — Не переживай, Тайлер любит жестко.       Я еле успеваю осознавать то, что происходит, эйфория притупляется, сердечный ритм становится еще медленнее. Мои глаза закрываются, а голова поворачивается на бок, но потом я чувствую, как меня встряхивают за худи. Усталость, безучастие, счастье. — Хэй, детка, еще не время отключаться, — Лео сбрасывает пепел на мою кофту, а мои глаза все же с тяжестью открываются. — Я хочу, чтобы ты помнил все.       Я вздрагиваю от прикосновения холодных пальцев. Они оглаживают мои колени, а потом заставляют их раздвинуться, и я повинуюсь, потому что мое тело этого хочет, оно жаждет прикосновений. Дезориентация, повиновение, счастье. — Стой! Куда пошла? — Лео... я не могу...       Я медленно моргаю, а потом улыбаюсь, выгибая голову к Симе, которая в ужасе смотрит на меня. Да ладно, тебя ведь тоже насиловали под действием наркотика, разве нет? Мы разве сами не выбираем такой путь? Почему же тогда ты плачешь, Сима, не плачь, съешь таблетку фентанила и забудь, что значит бояться, забудь про страх и отдайся этому удовольствию. Я счастлив... Я же ведь счастлив?       Мои локти неожиданно упираются об диван, а взгляд задерживается на члене между моих ног. Это не мой член, он не такой длинный и темный. Он вообще ни капли не похож на мой член. Настороженность, потерянность, беспомощность. — Я не понимаю, — шепчу я с полуулыбкой, а потом пытаюсь сжать свои колени и слегка отпятиться. Я знаю, что это кошмар, что это нереально, но так или иначе не хочу проживать этот кошмар, хочу проснуться, даже если в холодном поту и в одинокой комнате. Я почему-то слышу женские всхлипы. Как кто-то может плакать, пока комната так кружится, выдавая так много разных цветов?       Внезапно я ощущаю, как в левой щеке раздается острая боль, и моя голова буквально отлетает обратно на диван, встряхивая мозги. Мое тело насильно поворачивают на живот, а потом рука впивается мне в заднюю сторону шеи, вжимая лицо в вонючую обивку рыжего дивана. — Лежи, блять, смирно! — крик Лео вонзается мне в левое ухо, и мне кажется, что барабанная перепонка от этого лопается. Мое сердцебиение отбивает ритм в моих ушах, и я не совсем понимаю, то ли меня все-таки оглушило от крика или это был звон пощечины, которая по ощущениям не уступала место даже удару кулаком. Лео впервые меня ударил. — И наслаждайся тем, как тебя будут по очереди иметь!       Я чувствую, как мои ягодицы сжимают, и начинаю снова хихикать, сипло дыша и пуская на диван слюни, перемешанные с кровью. Мои бедра автоматически поддаются под прикосновения, что-то мокрое и горячее прикасается к моему входу, пытаясь проникнуть, но член соскальзывает. Отвращение Восхищение,отторжение желание,угнетение счастье. — Блять, он не входит! — психует Флейк. — Как мало практики, — шепчу я, улыбаясь и даже никак не сопротивляясь, лишь прикрывая глаза от того, как мозг клонит в слон. Как прекрасно, я снова ничего не чувствую физически, и не препятствую телу, наркотик управляет моим сознанием, и я благодарен за то, как медленно он меня отключает, начиная с ног. Это тепло нежно проливается по моего организму, и я ему отдаюсь, все, что происходит извне, меня уже не волнует. Я протягиваю руку сну, будто протягиваю руку смерти. Так отчаянно этого желать, когда испытываешь счастье, очень странно, но я не думаю об этом, мои мысли уводят меня куда-то дальше, вот бы понять, куда. — Займись его ртом, я займусь дыркой, — раздраженно шипит Лео, удерживая мои бедра, которые устало заваливаются на бок.       Из полного расслабления меня выводит шлепок чего-то мокрого по щеке, но я уже ничего не понимаю, когда мою голову поднимают за волосы, отрывая от дивана. Я с каждой секундой был близок к полной отключке, тепло сна проходило через мою грудь, обволакивало шею, и даже грубые пощечины по моим щекам не могли заставить меня раскрыть глаза — глаза, из которых почему-то текли горячие слезы, будто где-то внутри под слоем кайфа маленький Тайлер пытается достучаться до большого. Он барабанит в дверь ногами и руками, кричит, просит остановиться и прийти в себя. Мне его жаль, детей всегда жаль, даже самых мерзких. Они не виноваты в том, какими их воспитали. В этом мире ты либо волк, либо добыча и хорошо, что родители прививают в тебе волка с самого твоего рождения. Мне вот не привили. Но, с другой стороны, кем-то ведь волки должны питаться, да? Ох, что-то снова мои мысли уводят меня не туда. Я перемещаюсь обратно, тепло заполняет мой мозг, я проваливаюсь в чужие объятия, они пахнут кофе и горем, какие-то странные и резкие звуки остаются в той части моего сознания, где страх, боль и горе, а я беру за руку тепло, нежность и счастье.       Мне снится сон, в котором я сижу в башне, каждый день ко мне приходят незнакомцы, чтобы угостить меня яблоками с разными эффектами, чтобы завоевать мое сердце. От желтого яблока стены вокруг меня плыли, а цвета играли новыми красками, от голубого мне хотелось раствориться в прикосновениях и говорить все, что лежит у меня на душе, от зеленого я расслаблялся, от белого мне хотелось плакать от счастья, а от коричневого я смеялся и восхищался тем, как вещи вокруг меняют свою форму. После каждого яблока я не понимал, почему же я просыпаюсь с тоской и синяками на своей душе, почему эти яблоки не могут дать мне вечной эйфории, вечного счастья. И однажды, когда я с нетерпением ждал очередного незнакомца, в мою комнату вошел мужчина с самым добрым взглядом из всех, который я видел. Он протянул мне красное, наливное яблоко, и я схватил его так, будто был сильно голоден. Однако, откусив его, я не почувствовал никакого эффекта и разозлился, желая его выгнать. "Неужели вам нужен эффект для того, чтобы почувствовать вкус?" — спросил он, и сначала я даже его не понял. "О каком вкусе ты говоришь?" — спросил я, и он протянул мне еще одно яблоко, которое было будто в сто раз краше предыдущего, оно было большим и крепким, блестело и расцветало узорами. "Просто почувствуйте вкус", — с сияющей улыбкой сказал он, и я попробовал вновь откусить. Яблоко с треском отломалось в моих зубах, и я почувствовал, как по губам течет сладкий сок. Я даже не думал, что у яблока может быть такой сладкий вкус. Мои глаза вмиг заблестели, и я посмотрел на этого незнакомца так, будто он открыл мне какую-то тайну. "Если яблоко без эффекта, то это не значит, что оно лишено вкуса" — сказал он, оставляя мне целую корзинку таких сочных яблок и обещая, что обязательно принесет еще. И с тех пор я больше не просыпался с терзающей тоской внутри. — Эй, Джош, — улыбаюсь я, касаясь его мокрых щек и расплавляясь в объятиях и тепле. — Почему ты плачешь? Я же выбрал тебя...       Мои глаза закрываются, снова проваливаясь в сон, в котором я вместе с Джошем бегаю по яблоневому полю. Спокойствие, облегчение, надежда.

***

      Лео движется за мной, он ловит меня за лодыжку и утягивает к себе. В его руках шприц, а мое горло болит от сдавленных криков. Я не могу кричать, пытаюсь, но не могу. Мое тело сковывает в его руках, и я не в силах даже пошевелиться, моя реакция становится до ужаса замедленной. Он колет в меня шприц, а потом смеется, в его руке нож, и боль пронзает мои сухожилия на ногах, в которые он потом впивается зубами, начиная высасывать мою кровь. — Теперь точно не сбежишь, — рычит он.       Меня знобит, когда я буквально выталкиваю себя из этого сна, заставляя повернуться со спины на бок и хрипло вдохнуть воздух. Мои глаза все еще закрыты, и мне приходится прилагать невероятные усилия, чтобы открыть их, а потом свеситься с края кровати, потому что комната невероятно сильно кружится. Мое сердце бьется с невероятной скоростью, а рука сжимает горло, будто проверяет, почему же я так тяжело дышу.       Перед моим лицом внезапно появляется тазик, и я не успеваю осознать, как сгибаюсь пополам и меня выворачивает. Я выплевываю желчный сок, и он обжигает мне горло, от чего дышать становится еще труднее, я кашляю, меня трясет, а голова кружится так, будто мозг все еще не может привыкнуть к реальности, он не дает четкой картинки, болезненно пытается вернуть меня назад. На моей спине появляется теплая ладонь, и я со всей силы, какая у меня была, отталкиваю ее от себя, с ужасом пытаясь увидеть, что прячется в темноте. — Тай, это я, все нормально, — говорит голос Джоша, и я чувствую его прикосновение к моему мокрому лбу, будто так он показывает, что реальный и что бояться нечего. Но бояться всегда есть чего. — Ложись спать, ты в безопасности.       Я бы хотел препятствовать, но Дан будто знает мое тело лучше меня, потому что оно действительно ослабевает, а глаза вновь стремятся закрыться. Будто мой организм решил проснуться, чтобы просто убедиться, что он в безопасности, а мозг решил послать для этого мой самый сильный кошмар, будто это действительно было так обязательно.       Я кладу голову на подушку, и из моего рта внезапно начинают раздаваться всхлипы. Я сжимаю руки в замок около своей груди и пытаюсь согреться, ведь мне безумно холодно. Я начинаю вспоминать себя маленьким ребенком с болью внутри, с которой не знал, как справиться, когда остальные твердили, что со мной все в порядке, и продолжали вести свои повседневные дела. Они не ложились со мной рядом и не пытались защитить меня от моих же чувств, им проще было выключить свет и оставить меня наедине с моими демонами. А потом я перестал просить. Но сейчас хочу сделать это снова. — Не оставляй, — шепчу я, но Джош даже и не собирался. Он ложится сзади, прижимаясь всем своим теплом ко мне, и обнимает, обвивая ладонью мой замок из рук. И мне внезапно становится теплее. Я чувствую себя комфортно. Сегодня демоны больше не завладеют моим сном.

***

      В следующий раз я открываю глаза спустя целую вечность. Мне не снились кошмары, мне абсолютно ничего не снилось, но при этом я все равно не мог пошевелиться. Я облизываю пересохшие губы, но это не помогает, ведь слюны во рту не было. Я оглядываю темную комнату, и мой взгляд цепляется за плакаты с рок группами на стене, за ворох одежды, валявшейся на стуле, за выключенную гирлянду и стопки книг на столе. Светлые коричневые шторы говорят о том, что за окном день, да и через полуоткрытое окно доносятся звуки проезжающих машин и разговоры детей, которые, кажется, возвращались со школы. Неужели я проспал почти сутки?       Внезапно в груди раздается острая боль, когда в память часть за частью начинают возвращаться воспоминания, и я резко вскакиваю, хватаясь за свою грудь, будто так смогу вытащить эти воспоминания, но уже становится поздно. Я перестаю дышать. Снова. Я пытаюсь вдохнуть воздух, но он не поступает в мои легкие, когда как к головной боли прибавляется головокружение. Все повторяется по кругу, холод проходится по всему моему телу и сковывает горло, заставляет кончики пальцев онеметь. Я начинаю чувствовать прикосновения, они разные, но одинаково противные, мой живот, мои ягодицы, мое лицо. Каждая моя часть содрогается, страх заставляет чувствовать уязвимость, говорит, что вокруг опасно, что они еще не ушли, и что я до сих пор сижу на грязном диване, абсолютно голый и изнасилованный. Им мало, они хотят еще. — Черт, черт, черт, — шепчу я, хлопая себя по лбу ладонями и сжимаясь над коленками. Из моего рта раздаются хрипы, и я пытаюсь покашлять, будто так дам свободу своему дыханию, но все ухудшается. Я ощущаю, как мое лицо краснеет, а комната плывет. Я пытаюсь себя отрезвить, то и дело щипая кожу или шлепая по ней, но от этого как будто только больше проваливаюсь в ужасные воспоминания. Я не знаю, как с этим бороться. — Эй, Тай.       Ко мне подбегает Джош, и я дергаюсь так, будто меня ударяет током, я не понимаю, откуда он взялся, просто возник из ниоткуда. Он насильно берет меня за руки, заставляя отвести взгляд от трясущихся рук, а потом поднимает мое лицо за подбородок. Его взгляд останавливается на чем-то на моей щеке лишь на долю секунды, потом он смотрит мне в глаза, при этом его выглядят до безумия спокойными по сравнению с моими, бегающими по комнате так, будто ищут пути отступления. — Как меня зовут? — спрашивает он, и я даже нахожу силы для фырка. Что он делает? Он думает, что я забыл его имя? У меня, вообще-то, тут приступ паники, на секунду. — Джош Дан, — отвечаю я и вновь смотрю вниз. Без руки на моей груди я будто начинаю дышать еще хуже. И он слегка стряхивает мои руки, чтобы снова завладеть моим вниманием. — Три моих цвета, — продолжает он, пока я пытаюсь отнять руки. — Три моих цвета, Тайлер. — Голубой, красный, зеленый, — выпаливаю я, даже толком не обдумывая. Это первое, что приходит на ум. Голубой цвет волос, зеленый цвет футболки, красный цвет волос в прошлом. Но Джош не акцентирует на этом внимания, хотя наверняка и сам понимает, почему красный. Я же проигрываю это у себя в голове, как чертову мантру. — Посмотри на меня, — приказывает он, и я все же поднимаю свой взгляд. На мои глаза выступают слезы, но я пытаюсь держать его прямо на чужих глазах, не в моем состоянии сопротивляться, пока мне пытаются помочь. — Глубоко вдохни, как можешь. И задержи дыхание.       Я послушно вдыхаю, но это выходит прерывисто, будто я вдыхаю отрезками, из-за чего только больше не могу насытиться кислородом. Я задерживаю дыхание, чувствуя, как Джош гладит мои пальцы, а потом разравнивает ладони в своих руках, отвлекая мой мозг от мыслей о дыхании. Это и правда немного отвлекает, пока я думаю о том, какими маленькими и мокрыми кажутся мои ладони по сравнению с большими и сухими ладонями Джоша. — А теперь на выдохе скажи, какой у меня цвет глаз.       А вот это сложно. — Как будто зеленый смешали с карим. Ни одной крапинки. При свете зеленый, при обычном освещении карий.       Я произношу это на одном выдохе и чуть ли снова не начинаю задыхаться, но вновь пытаюсь сосредоточиться на дыхании. Делаю вдох. — Три предмета в моей комнате, говорящие о моем характере, — продолжает Джош, заставляя меня тут же оглядеть комнату, хотя это было необязательно, я знаю, что сказать. — Плакаты, книги, кошка.       Джош кивает. Его пальцы гладят мои костяшки, но я до сих пор не смотрю вниз, потому что Дан сказал смотреть на него. Снова вдох. Это дается мне уже легче. — Три моих качества. — Доброта, искренность, — я на секунду замолкаю, мои ресницы дрожат, и я не могу это контролировать. Мой выдох кажется мне еще продолжительнее и на последнем воздухе, оставшемся в моих легких, я заканчиваю: — сексуальность.       У Джоша на лице появляется улыбка, и я все же отвожу взгляд, выравнивая дыхание уже самостоятельно, пока мои руки нежно массажируют. Они трясутся, и Дан делает все, чтобы я этого не замечал, чтобы не концентрировал свое внимание на этом. — Сексуальность это не качество, Тайлер, — говорит он, и мне внезапно хочется стукнуть ему по лбу, потому что нельзя быть таким, Джош. — Ты только что буквально заставил меня сыпать тебя комплиментами, а сейчас от одного отказываешься?       Я не говорю это с укором, даже не могу добавить к этому язвительности. То ли я просто не в силах из-за своего состояния, то ли просто не имею права разговаривать с Джошем в подобном тоне. В любом случае, он мне помог, и я знаю, почему он концентрировал мои мысли на "комплиментах" в его сторону. Он использовал тот факт, что он мне нравится, как оружие против моей панической атаки.       Я забираю у него свои руки и прячу их под колени, отворачивая голову к стене. Моя нижняя губа слегка подрагивает, но я пытаюсь держаться, чтобы не разрыдаться. Я не могу казаться более жалким, чем есть и так. Я не помню, что случилось после того, как я отключился, но каким-то образом я оказался в кровати Джоша с его футболкой и боксерами на моем полностью обнаженном теле, и я этого не заслуживаю. Я грязный, я не могу даже смотреть в сторону такого чудесного человека, как Дан. Я позволил накачать себя наркотиками и изнасиловать, и я уверен, что Джош об этом знает, скорее всего... он даже это видел. И мне теперь не отмыться перед ним, теперь я и в его глазах продажная шлюха, хотя я так не хотел, чтобы он видел и такую мою сторону. — Тай, тебе нужно поесть.       Джош, видимо, понял, о чем я думаю, ведь мое тело начало слегка качаться, чтобы успокоить себя, и я не выдерживаю. Горячие слезы текут по моим щекам, обжигая раны, и я громко всхлипываю. — Не надо, Джош... — скулю я, пряча свои глаза в ладонях. Молодец, Тайлер, ты упал еще ниже перед Даном, пробил дно и показал ему свою отвратительную сущность. — Пожалуйста... не надо... мне нужно... д-домой.       Я сжимаю волосы на своей голове, пытаясь спрятаться, пытаясь не показывать Джошу больше себя, но он, видимо, совсем не собирался сдаваться. Дан берет плед и накрывает им мои плечи, закрывая меня от всего мира, будто маленького ребенка, а затем слегка взъерошивает волосы. — Твоя мама знает, что ты у меня, — говорит он, и я только больше вздрагиваю. — Другого она не знает. Но тебе нельзя появляться перед ней в таком виде. Давай для начала приведем тебя в порядок, а?       На самом деле, мне уже все равно, что обо мне подумает Келли, даже если она запихнет меня в очередной стационар. Я просто не хочу создавать Джошу проблемы своим присутствием, своей испорченностью. Мне изначально не следовало покушаться на этого парня, ведь даже тогда я думал о грязных методах. Джош не заслуживает таких проблем. Из-за меня он и так сталкивается со слишком многим, а теперь еще и это. Однажды я окончательно убью в нем его доброту и взгляд на мир. — Можно я схожу в ванную? — шепчу я, боясь показать свой сорванный голос, боясь показаться еще более жалким. — Конечно.       Джош помогает мне встать, а я только больше оборачиваюсь пледом. Мои ноги еле передвигаются самостоятельно, в теле ощущается дикая усталость, а голову пронзает болью при каждом шаге. Дан хоть и страхует меня, но мне это не нужно, я бы с радостью упал и разбился бы головой об стол. Я захожу в его ванную, а потом разворачиваюсь и закрываю дверь перед его носом, щелкая замком. — Тайлер, — слышу я его разочарованный вздох. Джош мгновенно все понимает, я же говорил, что он умный. Но он не ломится в дверь и не грозится ее открыть, я слышу, как он по ней скатывается, и я невольно тяну руку, касаясь двери в том месте, где может быть его спина. Не заслуживаю. Так и смысл тогда тебе притворяться особенным, если тебе суждено быть обузой?       Я резко отдергиваю руку, качая головой. Он прав. Я обуза для всех и каждого, я умею только юзать, и я не способен испытывать счастье по-другому. Зачем я только предложил Джошу стать для него другом? Действительно, на что я надеялся?       Я поворачиваюсь к зеркалу, и мой взгляд падает на багровый след на левой щеке с кровоподтеками и зарождающимися синяками, он напоминает форму пальцев, и я вздрагиваю, вспоминая этот звонкий звук, с которым Лео меня ударил. Безжизненные, красные глаза с большими черными синяками под ними смотрят на меня до того момента, как картинка не начинает расплываться. Слезы вновь атакую раны, но теперь и на губах, которые появились от грубых ударов Флейка, чтобы меня разбудить. Я понимаю, что сделаю себе больнее, но тем не менее скидываю с себя плед и стаскиваю боксеры наполовину, чтобы увидеть синие отпечатки пальцев на ягодицах. Как будто это стало последним доказательством того, что произошло прошлым вечером.       Я беру плед и забираюсь с ним в ванную, задергивая шторку, создавая собственную крепость. Я не знаю, почему я плачу, я должен был привыкнуть к тому, что со мной обращаются как с дворовым псом, но тем не менее я плачу, я жалею себя, что выглядит еще отвратительнее. Я заслуживаю и более худшего к себе отношения. Так или иначе ты всегда будешь брошенным псом, грязной шлюхой       Я кусаю щеку, чувствуя металлический вкус, а затем откидываюсь назад. — Заткнись, я и так об этом знаю, — шепотом отвечаю я голосу Лео в своей голове, сильнее кутаясь в плед и вдыхая запах Джоша на нем. Ты выглядишь как самый талантливый человек на земле       Я моргаю, вспоминая наше первое свидание с Джошем, как он учил меня кататься на скейте, как мы смеялись, и как он повторял, что для всего нужен опыт, но я выгляжу как человек, который должен уметь все. Ты умеешь только сосать, в этом действительно твое призвание       Я тогда стоял на коленях перед Лео, когда тот скормил мне синтетику. Он часто говорил такие вещи, когда я был под кайфом, заставлял меня думать, что он прав, он манипулировал мной, чтобы я никуда от него не ушел и никогда его не забывал. Но даже понимая это, почему его голос преследует меня? Почему его голос становится моим? Потому что в глубине души ты знаешь, что он прав       Я не знаю, сколько прошло времени прежде, чем в дверь аккуратно постучали. Я все еще был не готов выйти к Джошу, может, никогда не буду готовым, буду сидеть здесь, пока не умру от голода или от этого сраного отходняка, пожирающего мои мысли, словно опухоль. Поэтому я только больше закутываюсь в плед, будто могу так стать невидимым. — Тайлер, это Джерард, — говорит парень, а потом я слышу, как в замочной скважине что-то ковыряется. — Я вхожу, хочешь ты этого или нет, я не собираюсь ждать, пока ты там сгниешь.       Но, как неожиданно, я совсем не против, чтобы Джерард зашел. Больше всего мне было стыдно перед Джошем и своей семьей. Уэй не возлагал на меня каких-то сильных надежд, он просто оставался всегда рядом и контролировал мои дурные мысли. Мне проще смотреть в глаза ему, нежели другим. Он уже однажды видел то, каким я могу быть жалким. Странно, что остается до сих пор рядом, да?       Замок открывается. Я вижу тень Джерарда за шторкой, а потом слышу его усмешку. Он щелкает замком, а потом слегка приоткрывает шторку, заглядывая ко мне в укрытие. — Можно? — спрашивает он, но я не отвечаю, мои глаза смотрят куда-то прямо, однако я и не отказываю, поэтому Джерард залезает ко мне, садясь на противоположную сторону. Теперь его лицо в досягаемости моих глаз и мне приходится сфокусироваться на его глазах. — Хэй.       Я тяжело вздыхаю, чувствуя, как на глаза вновь наворачиваются жгучие слезы. Джерард видит это и сглатывает, кидая свой взгляд наверх, пытаясь сдержать свои такие же. — Тайлер, ты... — он усмехается, вновь смотря в мои глаза, и я вижу в них блеск, вижу переживание и сочувствие. — Ты буквально магнит для неприятностей, знаешь? Моя жизнь до тебя была очень скучной, как оказалось.       Я все же дергаю одним уголком губ в попытке улыбнуться, но моя челюсть предательски дрожит. — Не за что, — хриплю я, шмыгая носом и высовывая пальцы, чтобы вытереть слезы. Ноги Джерарда вытягиваются, проникая под мой плед, и я чувствуя его носки своими голыми лодыжками. — Эй... — вновь зовет он. — Поговори со мной. Почему ты избегаешь его?       Я только больше прячу лицо под пледом, будто так могу скрыть свои эмоции. Я расчесываю руки под пледом, а затем мой взгляд задерживается на узоре на шторке и мне становится немного спокойнее. Лучше, чем смотреть Уэю в глаза. — Я... не хочу... он же все видел, Джер, он теперь знает, насколько я грязный, насколько отвратительный, он видел... — Я тоже все видел, — выпаливает он, и я лишь на секунду перевожу взгляд на глаза Джерарда. Они заполняются слезами, но продолжают быть такими же твердыми для меня, чтобы доказать, что я не прав. Джерард тоже все видел, и тем не менее, он здесь, рядом со мной.       Мне больно, мне было больно от того, как Джош опекал меня ночью, как он отводил меня в ванную, защищая от падения, больно от того, как разочарованно он вздохнул после того, как я закрыл дверь, мне было больно смотреть на синяки на своих ягодицах. Мне и сейчас больно, но тем не менее я прошу: — Расскажи.       Джерарда не нужно просить дважды. Наверняка он не хочет, чтобы я переживал весь тот кошмар еще раз, но он знает, что мне нужно понимать, что именно они видели. Мне нужно было хотя бы знать, произошло ли что-то еще после того, как я отключился. Он вытирает слезы, а потом со вздохом начинает: — Мне позвонила какая-то девушка, она не сказала своего имени, сказала лишь то, что ты находишься в мотеле и ты в опасности, что тебя окружают наркоторговцы. Она сказала номер комнаты, и я сразу же позвонил Джошу. Мы поехали туда. Дверь была открыта, и Джош... он не думал ни секунды, он даже не подумал, что у них может быть оружие, как будто бы он знал, что именно там происходит и... ему была важна лишь твоя жизнь. — Джерард замолкает, и я смотрю на него, он прикрывает свои глаза большим и указательным пальцем, будто так сможет сбить поток слез, но они все равно быстрыми дорожками отправляются по его щекам. В конце концов он вздыхает и мотает головой. Теперь я не отвожу с него взгляда. — Ты лежал там... на диване... совсем голый и тебя окружали какие-то мужики. Я не мог двигаться, я даже не мог себе представить, что такое возможно, понимаешь? Один хлопал тебя по щекам, пытаясь разбудить, а другой, он... он собирался тебя изнасиловать. — Джерарду дается сложно такой пересказ, я даже и сам не заметил, как плед постепенно пропитывается моими собственными слезами, пока я вижу эту картину не своими глазами. Кэндис сейчас бы наверняка напомнила мне свои слова, сказанные в последнюю нашу встречу. — Джош кинулся на него, он, блять... я просто стоял, пока он один пытался идти против четверых. Потом был выстрел и... какая-то девчонка пыталась выхватить у лысого парня пистолет, но даже это не остановило ебаного Джоша. Он разбивал свои руки об лицо того парня. Я толкнул другого, он выставил руки и сказал типа не хочет проблем, — Джерард горько усмехается, жестикулируя этот момент. — А потом я позвал Джоша и... Боже, Тайлер, я никогда не думал, что его глаза могут быть настолько нечеловечески злыми. Лицо того парня... блять, это не лицо, а чертово кровавое месиво, а Джош он... просто обернул тебя своей курткой и поднял с дивана. И знаешь, что самое хреновое в этой ситуации? — Уэй моргает, сейчас его глаза темнее обычного, будто он пережил настоящий ад. Он смотрит куда-то сквозь меня, детально вспоминая все то, что там происходило. — Что ты улыбался.       Я ерзаю, ощущая сильный дискомфорт и желание провалиться сквозь землю. На Джерарде не было лица, кажется, будто он продолжает проигрывать в своей голове эти моменты, и я понимаю его, но при этом мне дико стыдно, что они оба это видели и оба, скорее всего, испытывают ко мне сострадание, которого я даже не заслуживаю. Я знаю, что по сути сам заставил Джерарда прийти мне на помощь, рисковал и его жизнью, но я не думал, что произойдет вот так. Уэй не зашел бы туда, если бы не Джош. Я знаю это. Какими бы хорошими друзьями мы не были, мы оба понимаем, что лишь мелкие пешки вокруг людей, которые даже не моргнут, когда выстрелят. Джерард бы вызвал полицию. Но Джош... Ему нечего терять, но я все равно не могу поверить в то, что он прыгнул в свору наркоторговцев. Из-за меня. Никто никогда не пожертвовал бы жизнью из-за меня. Это заставляет меня чувствовать еще больший стыд. — Что ты принял? — Фентанил, — отвечаю я, вытирая слезы сухим местом на пледе. — Матерь Божья... — шепчет Джерард, смотря на меня так, будто не верит в то, что я при всем этом еще остался живой. Да уж, по какой-то необъяснимой мне причине я чертовски везуч, когда вопрос касается смерти. В этом мое проклятие. — Мне так жаль, что мы опоздали...       Я качаю головой, прерывая его попытки извиниться. Это я должен извиняться и благодарить их обоих. Конечно, я бы пережил эту ситуацию, как и остальные такие ситуации, в которых никто не прибегал мне на помощь, и я был один на один со своими мыслями от начала до самого конца. Но в глубине души я все равно рад почувствовать, что я нужен, даже если это под знаком вопроса. — Думаю, что вы появились как раз вовремя, Джерард, — говорю я. — Они... они не успели...       Я не хочу договаривать эту фразу, и Джерард меня останавливает своими объятиями. Я так резко смог ощутить его тепло и его запах, что это вмиг останавливает все картинки в голове от мысли: "Что было бы, приди они двумя минутами позже?". Я отпускаю плед и касаюсь боков Джерарда, позволяя ему оставлять мокрый след на моем плече. Не думаю, что мы скоро оправимся от этой ситуации, но я буду стараться, чтобы Джерард и Джош меньше о ней вспоминали. Я готов хранить все их плохие воспоминания у себя в голове, только бы они чаще улыбались, даже если сам буду от них постепенно гнить. — Скажешь Джошу, что я хочу поесть? — шепчу я, и Уэй слезливо посмеивается, но кивает, отрываясь от меня и быстро вытирая слезы. Мне все еще не по себе из-за того, что он плачет обо мне. — И, Джер, мои вещи... — Джош привез все необходимое, — опережает Уэй мои слова, вылезая из ванной и протягивая руку, чтобы помочь мне встать. — Твою одежду, таблетки, зубную щетку и все остальное.       Я сглатываю, смотря на свои ноги, и Уэй замечает мое легкое смущение от заботы Дана, и будто ему мало, добавляет: — Он еще помыл тебя, когда мы пришли... — Господи, блять, Боже, Уэй, свали нахрен, — взрываюсь я, открывая дверь и буквально выталкивая его обратно в комнату. Я хлопаю дверью и снова закрываюсь, прислоняясь к ней горячим лбом. У меня и так была температура, но теперь она стала еще больше от представления того, как Дан водит тряпкой по моему голому телу. Конечно, вряд ли он мог думать о нем в сексуальном ключе, учитывая то, что он видел и все эти ужасные пятна, оставленные чужими руками, но все же.       Я долго принимаю душ, ментально готовясь к разговору с Джошем. С ним будет тяжелее, чем с Джерардом, потому что нужно будет многое рассказать, многое в себе пересилить. Единственное, чем я могу отблагодарить Джоша — правдой. Надеюсь, что после этой правды он будет бежать от меня дальше, чем видит. Как бы я ни хотел, я не заслуживаю быть даже его другом.       Я не вытираюсь после душа, потому что не знаю, какое полотенце можно для этого использовать, и выхожу с прилипшей к телу одеждой, зато боксеры Джоша с меня не сползают. К кровати был подвинут мини-столик, на нем уже стоит тарелка с куриным супом и, кажется, Джош пересилил мои возможности, ведь она была заполнена до краев. Я люблю еду, но сейчас мое тело переживает отходняк и то, что я не блюю на каждом шагу — великая удача. Я сажусь на кровать, игнорируя свою домашнюю одежду, которая была сложена рядом, и укутываюсь в одеяло, смотря на раскрытые шторы. Комната Джоша находилась на втором этаже, поэтому она имела шестиугольное строение. За плотными коричневыми шторами скрывался балкон с выходом на террасу. Будто по-американски типичный детский атрибут — там стоял телескоп, направленный куда-то в небо, его окружало два мягких кресла, а между ними столик с пепельницей и недопитой бутылкой пива. Я представляю, как Дан расслабленно сидит, смотрит на закат и пьет пиво, а потом ему звонит Джерард в панике и дрожащим голосом сообщает, что я в опасности. Я мотаю головой, чтобы отогнать эти мысли, от них мой аппетит только больше пропадает. — Джерард уехал, — говорит Дан, когда заходит в комнату. Ему хватает секунды, чтобы понять, что балкон нужно закрыть. Потом он проходит к компьютерному столу и смотрит на меня, кидая взгляд на мои вещи, к которым я не притронулся, желая остаться в вещах Джоша. — Твоя мама сказала, чтобы я присмотрел за тем, чтобы ты пил по полторы таблетки в день, но, кажется, сегодня лучше пропустить, да?       Я киваю и беру ложку в руки, зачерпывая бульон. Я до последнего думаю, что не хочу есть, но стоило бульону завладеть моими вкусовыми рецепторами и отдать тепло моей груди и желудку, как организм начинает желать большего, поэтому я смело зачерпываю еще, добавляя к бульону на ложке картошку и кусочек курицы. Из-за удовольствия от вкуса я забываю о том, как трясутся мои руки, но сочувствующий взгляд Джоша заставляет меня об этом вспомнить. Поняв это, он отворачивается, решая пока включить гирлянду и выключить свет, отчего становится намного комфортнее.       Я не доедаю, даже не дохожу до степени наполненности желудка, ведь действительно не хочу, чтобы меня стошнило, нужно дать хотя бы немного времени организму взять все полезные вещества, которые ему нужны, чтобы пережить отходняк.       Джош убирает мою тарелку, а на столик ставит тюбик с мазью, сам же садится передо мной, отодвигая вещи, и касается моего подбородка, чтобы я повернул голову. Мои глаза неожиданно начинают щипать, и я чаще моргаю, отвлекаясь на ощущения прохладной мази на своей щеке. Ко мне еще никто так нежно не прикасался. Он размазывает эту мазь так, будто если нажать сильнее, то я могу расколоться. Это сбивает меня с толку. Джош ничего не требует, ничего не говорит, он молча ухаживает за мной и ему не противно сидеть со мной рядом.       Когда он заканчивает с щекой, то тянется к колпачку, чтобы закрыть мазь, но мои руки его останавливают. Я аккуратно беру его пальцы и кладу на свои колени, укрытые одеялом. Я оглядываю покрасневшие костяшки, некоторые из них были разбиты, и на них была засохшая кровь. Руки Дана лежали спокойно и сейчас были прохладными, когда как мои все еще безумно жаркими, по ощущениям температура моего тела поднялась до тридцати девяти. Я выдавливаю мазь и аккуратно наношу ее на руки Джоша. Я знаю, что он может сделать это сам, но мне хочется хоть как-то ответить ему на его заботу. — Давай договоримся, что ты больше не будешь разбивать кому-то лицо из-за меня? — произношу я, и мой голос дрожит. На самом деле, я в шаге от того, чтобы снова сорваться.       Я чувствую сжигающий взгляд Джоша на себе, но не поднимаю взгляд, шмыгая носом и продолжая массировать его костяшки. — Давай договоримся, что ты не будешь попадать в ситуации, где мне придется разбивать кому-то лицо ради тебя, — в ответ говорит Джош, и я замираю от смены слов. Его голос звучит жестко, напряженно, но не обвиняюще. Его голос звучит так, будто: "Если кто-то еще раз посмеет это сделать с тобой, то я с легкостью проломлю ему череп". И это заставляет меня вытереть слезы прежде, чем они смешаются с мазью на одной щеке. — Я не специально, — говорю я, пытаясь закрыть мазь, но колпачок слишком маленький, и я просто на просто не могу попасть из-за ебучего тремора. Джош помогает. Снова. — Прости. — Я знаю, тебе не нужно извиняться за то, что тебя заставили сделать.       Слова комом застревают у меня в горле, и я пытаюсь его проглотить. Я знаю, что и так уже натворил много дерьма, знаю, что мне нужно оттолкнуть Джоша от себя как можно дальше, но в глубине души мне так не хочется это делать. Хочется наоборот, притянуть его тепло к себе как можно ближе и ни с кем больше не делиться. Тогда я должен сделать так, чтобы Дан сам решил уйти от меня как можно дальше. — Не заставляли, — шепотом говорю я, но потом пытаюсь сделать свой голос более увереннее. — Все было добровольно. Я сам принял фентанил и сам хотел, чтобы меня трахнули, Джош. Я не сопротивлялся.       Я смотрю в его глаза и даже в этой приглушенной желтой темноте вижу, как в них отражается боль, но я не спешу радоваться, потому что на ее место потом сразу же встает сочувствие. — Человек, которого не заставляли, не будет просить помощи, — произносит он, выделяя каждое слово так, будто пытается вколотить мне их в мозги.       Я смаргиваю слезы, все же позволяя им скатиться с моих щек, но при этом мое лицо остается уверенным, не выдает то, как у Джоша получается влиять на меня, получается с легкостью клеить пластыри на раны в моей душе. Я решаю идти ва-банк. — Ладно, ты хотел знать мои секреты, я готов тебе рассказать, — начинаю я, не сводя своего взгляда с Джоша. Мой голос становится злее, пытается скрыть то, как внутри меня все рвется на части, как все нутро кричит, что не стоит этого делать. — Я наркоман и шлюха. Я употребляю с пятнадцати лет. Лишился девственности в семнадцать, потому что мне пообещали несколько марок. Семь — столько раз я использовал тело, чтобы мне дали наркотики. И еще четыре раза я использовал для этого рот. Чувак, которого ты ударил, на протяжении года кормил меня разными смесями, приковывал к батарее, наблюдал за моей ломкой, скармливал мне таблетку, а потом до отключки трахал. Это происходило как минимум пару раз в неделю. Меня никто не спасал от этого, Джош, но я и не хотел. Потом он поставил меня перед фактом, что уезжает продвигать свой бизнес, кинул мне несколько таблеток метадона и сказал, что я буду мешаться под ногами. А я за это сжег его квартиру.       Я все еще смотрю Джошу в глаза, ожидая хоть какой-то реакции, но он просто внимательно слушает, дает мне закончить и не перебивает. Я хочу увидеть отвращение, хочу, чтобы он выгнал меня из своего дома и в последующий год обходил меня стороной. Хочу, чтобы он меня оттолкнул, а не наоборот. — То, что он со мной сделал, еще по-божески. Я заслуживаю это, — И теперь я пытаюсь вколотить это в мозг Джоша, но тот лишь вздыхает, будто этот рассказ его вообще не впечатлил. Он подносит руку и убирает мокрую прядь с моего лба за ухо, что приводит меня в ступор. Он вообще слышал то, что я ему сказал? — Долго ты еще будешь это делать? — спрашивает он. — Что? — Говорить словами других людей. — Он наклоняет голову набок, слегка щурясь на моих глазах. — Пару раз в неделю... Сто четыре раза в год. И ты сжег только квартиру?       Я не понимаю Джоша в такие моменты, он становится более грубым, его взгляд становится темнее и совсем непохожим на то солнышко, которое переживает и подоткнет одеяло. И это вызывает внутри меня бурю эмоций, но никак не страх. Это ощущение защищенности и при этом яркое вожделение. Я рассказываю ему свое прошлое, пытаюсь сделать так, чтобы он почувствовал отвращение и оттолкнул меня, но он лишь закатывает глаза и воспринимает мои слова, как вызов. — Почему ты это делаешь? — спрашиваю я. Вижу, что Джош понимает, о чем я, но все равно хочу пояснить. — Я жалкий наркоман, Джош, не думаю, что вообще собираюсь прожить долго, я — ходячая проблема и все, чего я касаюсь, вмиг становится таким же. Ты сам сказал, что не хочешь, чтобы я стал для тебя опасной ответственностью. Тогда почему?       И тут взгляд Джоша становится немного растерянным, он грызет щеку изнутри, будто так пытается распробовать мой вопрос на вкус, а потом слегка пожимает плечами. — Я не знаю, — отвечает Джош, но его глаза бегают так, будто перед ними сотня ответов на этот вопрос, а он просто не знает, какой из этой сотни выбрать. — Мне все равно на то, что ты делал в прошлом, Тайлер. Наркотики делают нас отчаянными и наркотики заставляют нас думать, что мы жалкие. Мне это знакомо практически так же, как и тебе. Просто... каким-то образом ты открыл во мне что-то такое...       Джош замолкает, его взгляд плавает где-то в шторах, ищет там подходящие слова, но сжатые губы говорят о том, что этих слов там совсем нет, и в подтверждение к этому он отрицательно качает головой, переводя взгляд на меня. Я уже давно перестал вытирать слезы, я их и не чувствую, они стекают сами по себе. — Сто четыре раза, — говорит он. — Именно столько раз я бы его убил, если бы была возможность. И ни разу бы не пожалел.       Он снова заставляет своими словами поднять ворох мурашек по моему телу, а по позвоночнику пустить щекочущий ток. Джошу не нужно отрицать мои слова, чтобы заставить меня самого в них усомниться. Это пробуждает во мне что-то, чего я не понимаю и не могу схватить, чтобы изучить, скорее всего и Джош чувствует то же самое. Как бы я ни хотел, чтобы он держался от меня подальше, кажется, теперь и я не смогу, даже если он меня все-таки оттолкнет. Я пытался, но каждое слово, каждое его нежное и заботливое действие в мою сторону делает меня чертовски зависимым, мне хочется выводить его на злость, я бы хотел посмотреть, как он превращает лицо Лео в кровавое месиво ради меня. И мне страшно, но и при этом безумно любопытно от этих мыслей. Это нездорово, но что вы еще ожидали от двух нездоровых и покалеченных людей? — Я тоже, — говорю я, и эти слова обжигают все нутро внутри меня. Кажется, сейчас Джош будто заставил выплюнуть меня правду вместе с голосом Лео, который сидел в моей голове и говорил моим голосом. Конечно, он ушел не до конца, но стойкий и обжигающий взгляд Дана заверял меня в том, что это лишь вопрос времени, а его легкая победная ухмылка, которая возникла после моих слов, заставила ощутить приятное возбуждение внизу живота. Мы еще встретимся с Лео, но на этот раз я буду сильнее. (втолкни меня обратно, в тишину, в грех борись со мной в воде я хочу этого, хочу этого это основной инстинкт)