Смертные грехи родителей

Железные челюсти охватили голень альбиноса с такой силой, что он ощутил их острие на своей плоти. Первые секунды он вообще не понимал, в какую сторону его тянет этот монстр. Кругом бурьян. Попытки ухватиться за пучки густой травы не приносили успеха: она рвалась в его руках, а эта тварь все продолжала утаскивать его вглубь. Случайность - сухая коряга, стала большой удачей. Извернувшись, он умудрился попасть псине прямо в глаз. Питбуль взвыл, ослабив хватку, но только жертва покинула свое место, как он с новой силой кинулся на белого. Едва успев поставить между собой и челюстями сухую ветку, Винсент даже не понял откуда сухая древесина повисла пылью в воздухе. Раскушенная ветка отлетела куда-то в сторону, и он едва удерживал животное за мощною шею. Груда мышц уверенно продвигалась вперед, к его лицу. Ему его не удержать! В раскрытую пасть уперлась приличной толщины палка, а над головой белого нависла тень Троттла. Антенны его горели красным, он двигался быстро, как будто отрабатывал этот маневр сотню раз. Его тело дрожало от напряжения, но он медленно склонялся лицом к пасти, пока не приблизился вплотную к носу псины. И в этот момент выплюнул в зубастую морду жидкостью с едким запахом. Откуда-то сверху на спину разъярённому питбулю прыгнул Модо. - Огоньку не желаете? Одна искра из бионической пушки - и собака вспыхнула, как фитиль. Мыши отпрыгнули в разные стороны, утаскивая белого за руки. Псина с воплем кинулась в бурьян, и в тот же миг вспыхнула сухая трава. Это была последняя схватка зверя. - Чарли! - Вскрикнули мыши и кинулись к многолетнему орешнику. Но едва они достигли поляны, как Троттл их остановил. Ребята вопросительно на него взглянули, антенны лидера опять горели. Не раскрывая рта, он дал приказ им затаиться, и все трое улеглись на животы, слегка выглядывали из своей засады. Какая-то женщина в строгом костюме помогала Чарли спуститься. "Это Эмили Фокс", - Троттл умело передавал информацию братьям. - Я не знаю, как объяснить, но она что-то вроде борца за свободу, - успокоил друзей рыжий. Он умело считывал мысли социального работника, не понимая всех нюансов, но осознавал главное - эта женщина пришла помочь, а им пора удалиться. О том, что произошло в тот день, ребята предпочитали не говорить. Более подавленными были Винни и Модо. Их замкнутость не на шутку беспокоила юного гения, а ведь казалось, что их поездка пошла всем на пользу. Или только ему? Сегодня жизнь щелкнула альбиноса по носу, показала себя как есть. Болтун и хвастун Винсент Вам Хам теперь был излишне молчалив. Вместо этого всю дорогу на Марс он провел на перекладине, припаянной в машинном отсеке. - Подъем, переворот, - он повторял, как мантру, стирая капли пота со своего лица. Что послужило пусковым механизмом для поисков силы? Чувство беспомощности или желание защитить того, кто тебе дорог? Так и не мог он привязаться к землянке так быстро. Троттл приподнял влажную челку, погружаясь в свои размышления. Его антенны вновь загорелись и он, усевшись на пол, хотел коснуться мыслей своих друзей. Что ты чувствуешь, Винни? Твоя душа болит и стонет. Ты прикрываешь свою слабость и беспомощность пустой болтовнёй и глупыми шутками, это я знал и ранее. Но что же изменилось сейчас? Это тепло, новое чувство в твоей душе, а в моей такого нет. Не понимаю, что это. Может, болезнь, которая угнетает твой разум и тело? Не похоже. Со стороны ты, кажется, стал сильнее, целеустремлённее и упрямее. Пока не понимаю. Троттл перевел взгляд на Модо, тот все так же копался в своей игрушке. Сегодня свершилось то, чего сам Троттл боялся не меньше Модо: их первое убийство. Но его внутреннее Я не сломалось, отнюдь. Наоборот, стало сильнее и крепче прежнего. Но все не так радужно и чудесно, как могло показаться на первый взгляд. Всегда сдержанный и спокойный здоровяк уже долгое время страдал от жутких снов, и теперь Троттл знает его боль. Он видит, что почти каждую ночь Модо просыпается от того, что весь дрожит, сердце колотится, будто вот-вот выпрыгнет из тела, и кажется, что на его груди сидит огромный слон. Иногда ему так тяжело дышать, что порой он думает, что если не раскроет рот пошире, то задохнется. Сам серый никому об этом не говорил, даже Эйлин. Самостоятельно боролся с этим, напоминал себе, что находится в безопасном месте и нет никаких причин, чтобы нервничать, а еще хорошо помогал счет до десяти. Один, два, три... вдох и выдох, и сердце возвращается на свое место, а мерзкий слон уходит восвояси. "А этот метод и правда работает", - думал Троттл, вспоминая недавнюю заварушку. Его яркие антенны продолжали освещать угол мастерской, где он прятался. Ему так хотелось прикоснуться к боли друга, разделить её напополам, тогда бы кошмары уже не казались такими уж страшными. Будущий лидер чувствовал в себе новые силы и возможности, а еще тревогу. За оставленного друга. Как ты там, Карен? Дождалась ли? Не натворила ли каких бед? Впереди еще день пути, долгий и томительный, а может, стоит опробовать новые возможности? Он вновь собрался с мыслями и его сознание словно переносится через звезды. К ней. Она просыпается от какого-то нервного сна, начинает бродить по комнате, не переставая смотреть в окно, вглядывается в каждого прохожего. Она напугана, тело бьет озноб.Вот уже несколько дней вся её жизнь будто в тумане, на глазах пелена из слез, которую она все никак не может снять. Вот уже несколько дней, как она пишет письмо. Кому оно? Троттл морщит нос, сдвигая брови к переносице в попытках прочесть строки, но они весьма расплывчаты. Письмо, которое так и не дойдет до адресата, а так и останется между мусорным ведром и забвением. Она сидит за столом и вновь старается писать, но подступают слезы и ярость, чувство беспомощности и боль... Она переворачивает стол, а затем падает на кровать, прикрывая лицо руками. Именно в тот момент, оказавшись в плену простыней и боли, она наконец принимает решение, которое вынашивала в себе уже несколько дней. Жуткий сигнал раздался в голове Троттла, кажется перестарался, как будто кто-то поместил огромный гудок прямо в его уши и не перестает гудеть в него. - Черт бы тебя побрал, как же не вовремя! - Он из всех сил старается заткнуть уши, закрывает глаза, и широко открывает рот...Но сигнал продолжает греметь. Старается дышать помедленнее, пока не начинает казаться, что все проходит. Ужасная слабость, невыносимая. Он закрывает глаза. Троттл. Меня накрывают странные ощущения, будто я тону, захлебываюсь водой, будто лечу по небу, будто внутри меня все горит, будто мое нутро заполняет невыносимы гул.. Открываю глаза и первые минуты не могу сообразить, где я? Лазарет? Кругом белые стены, металлическая кровать на сетке и прикроватная тумба. Я помню все, что происходило в течении нескольких недель до случившегося, и ничего из того, что было потом. Смотрю на противоположную стену и вижу часы по меридиану, значит мы на Марсе. Соскакиваю в одном белье и второпях рыщу по палате в поисках одежды, нахожу каки-то штаны и майку. Не пойму, то ли грязные, то ли чистые, пофиг. Надеваю второпях и выбегаю в коридор. Я прекрасно знаю это место, сюда частенько попадал мой отец, если его теперь так можно называть. Пару раз бывал здесь и я сам. Пытаюсь собраться с мыслями, и мои антенны снова в деле. Я вижу каждого сотрудника этого ФАПА, кто где находится и чем занимается. Вот и отлично, ликуя я и тихо покидаю лазарет. Бегу босым по холодным катакомбам, скорее туда, где еще остался её след. Надеюсь, остался. Влетаю домой и бегом в свою комнату. Её здесь нет. Перевернутый стол и мятая постель, а на ней то самое письмо. Дрожу, но раскрываю его и молча читаю. "Привет, мой дорогой друг. Я знаю: ты рассердишься, когда узнаешь правду, но правда в том, что я так больше не могу. Не могу все время полагаться на тебя, не могу жить в страхе перед отчимом. Я должна защитить себя сама, поэтому завтра вместе с шестым отрядом уйду на передовую. Прости, что оставила дверь открытой, ключ где-то в твоей комнате, уходила второпях. Ты помнишь, как сказал мне, что до небес не дотянуться. Прискорбно, неправда ли?" В комнате повисла гробовая тишина, и подступившие слезы мешали читать. Одно лишь нарушало тишину: шуршание бумаги. "Ты знаешь, мой милый друг, как каждую ночь мне становится страшно, а потом я понимаю, что нуждаюсь в ней. Мне нужно знать, что если вдруг я исчезну, хотя бы кто-то будет знать, где меня искать. Я так скучаю по теплу её рук и запаху кожи, по крепким объятиям и чувству, как в пальцах бьется её сердце... И я хочу ей тихонько сказать, но не могу. Передай ей за меня Троттл: "Мама, я люблю тебя". Я не помню всех деталей письма. Слезы, пелена перед глазами. Сейчас мне было бы стыдно быть замеченным. Не по-мужски вот так сопли лить, но я не мог сдержаться. Моя милая Кэр, мой дорогой друг, почему вот так сложилось? Я обещаю тебе, когда я стану взрослым, я стану сильным, таким, на которого ты смогла бы положиться.