***
— Обязательно хорошо питайся. Не ешь только фаст-фуд, я серьёзно! — Юджи дрожащими от волнения пальцами поправляет шарф на шее Сукуны, проверяет, до конца ли застёгнута куртка, — Того, чего я приготовил, хватит на первые три дня, а потом, не знаю… Поищи там какие-нибудь неплохие кафешки, где в меню есть нормальная еда. Дорого-не дорого, неважно, я тебя умоляю, не порти свой желудок, лучше раскошелься. Хорошо? Он нервничает – и скрыть этого не пытается. Они впервые разъедутся на целых три недели, и. И это долго, хотя со стороны может показаться, что какой-то двадцать один день – это пустяк, не стоящий даже малых переживаний. Однако не для Юджи, потому что за все девятнадцать лет жизни он не расставался с братом дольше, чем на три дня. Сукуна всегда был рядом, и ощущать его отсутствие он пока не готов. — Да-да, понял, прекращай уже кудахтать надо мной, я не маленький ребёнок, которого мамочка отправляет в летний лагерь, — несмотря на его недовольный тон, Сукуна мягко перехватывает ладонь Юджи, до сих пор взволнованно теребящую край шарфа и отводит в сторону, но не отпускает, — Не переживай, со мной-то всё будет хорошо. В первую очередь позаботься о себе. Звони Мегуми в первую очередь, если вдруг что. К своему же благу Юджи решает умолчать о том, что Фушигуро тоже через пять дней уезжает, только, конечно, не на три недели, а всего на три дня, но Сукуне и об этом лучше не знать – иначе все эти трое суток будет написывать и звонить каждые минут тридцать, знатно клюя мозг. Не то чтобы Юджи претила забота брата, наоборот – это приятно грело душу, однако периодически Сукуна действительно перебарщивал. Взять хотя бы то, что он злился всякий раз, когда Юджи ходил за продуктами один, притаскивая домой якобы тяжёлые пакеты, мол, для таких задач у него рядом есть более физически сильный брат и ещё куча неуместных аргументов. Это порядком подбешивало, потому что он не хрустальный и не развалится, если пройдёт пару кварталов с пакетами. Но говорить об этом Сукуне бесполезно – Юджи пробовал, – вообще не сработало. Что же до Фушигуро… Это даже забавно, если вспоминать начало их общения, когда брат кидал злые взгляды в сторону Мегуми всякий раз, стоило ему только подойти к Юджи ближе, чем на метр. Помнится, был даже случай, когда они чуть не подрались из-за этого. А теперь Фушигуро буквально единственный, кому Сукуна без лишних мыслей полностью может доверить любую заботу о Юджи, когда его самого нет. Как же время всё-таки на многое влияет, а. — Ва-а-а, да он и правда милашка! И кто бы мог подумать, наш Сукуна может быть не мудаком, если захочет! Юджи вздрагивает от неожиданности, когда слышит незнакомый голос откуда-то сбоку, а потом чувствует прикосновение к своему плечу – которое исчезает в считанные секунды, потому что Сукуна резко сдёргивает чужую руку и притягивает самого Юджи ближе к себе. До его носа долетает приторно-сладкий сливовый запах, и только после он видит нарушителя их с братом приватного диалога: платиновые волосы и серые глаза в сочетании с каким-то странно-довольным выражением лица не вызвали ни единого приятного впечатления. Но больше всего отталкивал запах – потому что он ничего не может поделать со своей нелюбовью к сладкому. Единственным исключением стал Годжо, но даже так – то ощущающееся яблоко в карамели всегда было лишь фоновым и совсем не приторным, смягчаясь морозным шлейфом. — Я, кажется, предупреждал тебя, Махито, — Юджи застывает, когда слышит такой голос у брата – он практически рычит, а следом сразу чувствует, как его запах начинает отдавать горечью – Сукуна страшно раздражён, и понять причину такой резко-негативной реакции Юджи не может – разве этот парень, Махито, не его друг? — Не приближайся к нему. Юджи переводит взгляд к лицу Сукуны. Это не слишком?.. Конечно, получить чужое прикосновение без предупреждения было не очень приятно, но Юджи не настолько ханжа, чтобы раздувать из этого драму. Или есть какая-то особая причина, по которой его брат так отреагировал? Ему-то ещё везёт: феромон Сукуны не может воздействовать на него негативно в силу родства, но по ощущаемой горечи Юджи так и так представляет, насколько плохо от него может стать стоящим неподалёку людям, а омегам – в особенности. — Да ладно, чего ты такой серьёзный? — несмотря на явное раздражение Сукуны, которое тот и не силится скрыть, Махито, кажется, становится только веселее – скорее всего оттого, что он эту ситуацию всерьёз не воспринимает, в отличие от Юджи – потому что, чёрт возьми, этот Махито явно не видел его брата по-настоящему злым, но если так продолжится… То увидит, — Ну же, дай хоть познакомиться со своим братишкой, как так-то – мы с тобой уже больше года знакомы, а твоего прелестного братца я впервые вижу! Это не- — Если ты по-хорошему не понимаешь, давай я объясню тебе по-плохому, — брат отпускает его и сразу делает шаг в сторону Махито – и в этот момент тот явно осознаёт, что Сукуна совсем не шутил, судя по резко расширившимся зрачкам и спешному шагу назад, — Для наглядности- — Стой-стой-стой! Су, пожалуйста, успокойся, ладно? — Юджи дёргает брата за рукав куртки, тянет на себя и почти вздыхает с облегчением, когда Сукуна легко поддаётся ему, — Всё же хорошо, слышишь? Ничего ужасного не произошло, это пустяк, окей? Теперь уже стало очевидно, что в их взаимоотношениях есть какие-то трещины, а ещё – возможно, Сукуне тоже следовало бы походить к психологу, потому что Юджи о его состоянии уже беспокоится слишком сильно. Ему всё чаще кажется, что прошлый инцидент оставил на его брате куда большие следы, чем можно было предположить. Такое впечатление, словно его… До сих пор не отпускает чувство вины. Они говорили об этом ещё пару лет назад, и Юджи казалось, что всё уже в прошлом, однако… Может ли быть, что Сукуну это так и не отпустило? Вероятно… Ему следует поговорить с ним об этом позже. Нет, нет. Им точно надо поговорить. Иначе это будет беспокоить Юджи двадцать четыре на семь, и он не сможет ни на чём сосредоточиться. Поэтому, как только Сукуна вернётся с практики, он обязательно приготовит для него все самые любимые блюда, усадит вечером за стол и начнёт этот непростой диалог. И если потребуется – договорится с Иёри-сан о приёме для брата. Или, может, им следовало бы походить на консультации вместе. Возможно, так будет даже эффективней, Юджи не знает, он не большой знаток человеческой психологии, пусть и является пациентом уже три года. — Ещё раз подойдёшь к нему – пеняй уже на себя, — раздражённо бросает Сукуна, пока тянет Юджи за запястье за собой, уводя в сторону. Отстранённо он слышит позади сдавленное «псих» – очевидно, от Махито, но не оборачивается – потому что тот парень его совсем не волнует, в отличие от теперь уже дёрганного брата. Ему бы попытаться хоть немного успокоить Сукуну, прежде чем попрощаться: Юджи достаточно хорошо знает, чем может закончиться пребывание раздражённого брата в общественном месте, особенно закрытом вроде поезда. В последнее время до драк доходило редко, но ссоры и крики занебесного масштаба гарантированы. Периодически ему даже звонили преподаватели из университета брата – те, которые знали о том, что Юджи – его единственный близкий родственник, и слёзно попросили хоть как-то на него повлиять, потому что «вспыльчивость мешает стабильному обучению». Но… Происходило это, на самом деле, исключительно потому, что преподаватели беспокоились за судьбу Сукуны, как отличного студента, подающего большие надежды и не хотели поднимать вопрос не то, чтоб об исключении, а даже о временном отстранении – слишком отличные оценки при весьма расхлябанном отношении к учёбе – из-за тех же подработок. Юджи и сам не раз об этом размышлял: его брат большее внимание уделяет работе и заработку, а не учёбе, и при этом остаётся в первой тройке по оценкам среди всего потока. Что бы было, будь у Сукуны больше свободного времени для занятий? Он мог бы стать кем-то вроде Эйнштейна – гением в своём роде деятельности. — Су, ну-ка, — Юджи тормозит, обхватывает его лицо ладонями и заставляет опустить голову, мягко гладит кончиками пальцев по вискам, — Вдох и выдох. Тебе надо успокоиться. — Перестань, — Сукуна слабо дёргает головой – недостаточно для того, чтобы действительно стряхнуть руки Юджи, и он пользуется этим – переходит ладонями выше, осторожно массируя кожу головы, и Сукуна вздыхает, — С тобой и правда отпадает необходимость в заботливой матери. На колкость брата он не обращает должного внимания – только тихо фыркает, прижимается щекой к его плечу и прикрывает глаза. Минута, две – горечь из его запаха исчезает, возвращаясь к привычной уютной жжёной древесине, родному тёплому костру и Юджи отчего-то чувствует, что снова хочет расплакаться. Это реально влияние отказа от препаратов – чрезмерная чувствительность раньше не была ему свойственна. Просто… Просто прямо в этот момент он полностью осознаёт, что Сукуна уезжает. Он не увидит его целых три недели, не сможет вот также легко его обнять и вдохнуть успокаивающий феромон. Готовить временно придётся только на одного, и. Это кажется очень грустным, потому что вместе с этими мыслями он думает и о далёком будущем. Будущем, в котором у его брата на безымянном пальце левой руки появится золотое кольцо, вместе с ним муж или жена, ребёнок, и они неизбежно отдалятся, потому что у него будет уже другая семья – та, которую Сукуна выберет сам. Юджи не считает, что они совсем перестанут общаться, но как раньше уже никогда не будет. И лёгкий флёр этой грусти накатывает так неожиданно, что в груди всё сжимается до боли. Поддавшись этому порыву, Юджи обнимает брата за талию так крепко, как только может, утыкается носом ему в закутанную шарфом шею и тихо выдыхает: — Я уже скучаю. Сукуна слегка напрягается от неожиданности – Юджи редко позволял себе открытое проявление такой нежности, особенно на публике, но всё-таки обнимает за плечи в ответ, прижавшись щекой к его растрёпанным волосам. Вздохнул – в который уже, интересно, раз, за последние минут пятнадцать? Он не берётся попытаться сосчитать. — Ты чего? Юджи качает головой, приглушённо бубнит «да просто» и старается вдыхать как можно чаще – не то чтобы он хоть когда-нибудь сможет забыть запах брата, но предстоящие три недели без него вызывали инстинктивное желание забить им все лёгкие до отказа. Он заставляет себя оторваться от Сукуны только в тот момент, когда слышит объявление о пребывающем поезде. Хорошо, что брат решил не настаивать на более подробном объяснении своего поведения. Иначе Юджи бы сгорел от неловкости. Признаваться в своих мыслях вслух – особенно самому Сукуне – было бы… Ещё тоскливее, чем просто об этом думать. — Удачной дороги, — Юджи ещё раз поправляет шарф на Сукуне, сбившийся из-за него же, — Напиши, как заселишься, договорились? — Я тоже. — Что? — Хорошо, говорю. — Нет, ты же- — Я ушёл. — Сукуна! Юджи поджимает губы, силясь подавить счастливую улыбку и хотя бы ради приличия изобразить злость. Но у него не выходит. Он прикрывает рот рукой и смеётся, становится внезапно так легко. «Я тоже». — Вот же болван, — Юджи провожает брата взглядом, махнув напоследок рукой, — Я всё равно буду скучать сильнее.***
Опустошение – единственное, что он в итоге чувствовал. Было уже не плохо, не больно, просто… Никак. В груди было так холодно, что больше уже не болело, а в голове царила звенящая пустота. Чувство апатии достигло своего максимума. Ничего не хотелось. Ни есть, ни пить, ни тем более спать – потому что во снах оживали все воспоминания. Сцены из далёкого детства смешивались с событиями двухмесячной давности, и становилось так отвратительно плохо, что приходилось на подкашивающихся ногах добираться до туалета, чтобы проблеваться в очередной раз. Целых два месяца непрекращающихся истерик, слёз и панических атак вымотали морально и физически. Он почти не выходил из комнаты, не прикасался к своему телефону, прекрасно зная, что там будут сотни сообщений от друзей. Ему не хотелось их читать, видеть – тем более, поэтому плотнее кутался в одеяло и кусал губы, мечтая провалиться сквозь землю и исчезнуть раз и навсегда, так, будто его никогда не существовало, чтобы его никто даже не вспомнил. Порой резко накатывало отвращение к самому себе, перекрывающее всё остальное. Юджи чувствовал себя грязным, испорченным, недостойным продолжать существовать. Кожа на груди, руках, бёдрах, везде, куда он дотягивался в неконтролируемых порывах отчаяния была исцарапана ногтями, сами ногти – поломаны, а под ними – застывшая корочка крови. Итадори грезил о том, чтобы содрать с себя кожу и нацепить новую, чтобы не чувствовать все те фантомные, ужасно пугающие и мерзкие прикосновения. Он хотел забыть о произошедшем, забыть лица и голоса, забыть-забыть-забыть, но не мог. Приходившее заредкостью спокойствие длилось всякий раз недолго, скатываясь в поток слёз и дрожащие руки, нервно сжимающие простыни. Юджи практически задыхался в своих истериках – слёзы душили, заставляя судорожно хватать ртом воздух. Хотелось остановиться, перестать плакать, но контролировать это не получалось. И тем, что помогало ему, был запах брата. Всегда. Сукуна – единственный, кто мог зайти в его комнату и не услышать на это судорожных и злых возражений. Мегуми и Нобара попытались однажды – и сделали только хуже. После этого Сукуна не пускал в их квартиру никого. А ещё Юджи знал – чувствовал, – что брат, приходя домой с учёбы и подработок, которые не мог игнорировать – всегда сидел под дверью его комнаты, до тех пор, пока не понимал, что теперь ему можно зайти. Он обнимал его и гладил по спине, щекам, плечам, говорил что-то, но контекст Юджи никогда не улавливал – было слишком плохо для того, чтобы разбираться. И это помогало. Становилось проще дышать. Однако в тот момент, неделю назад, когда истерики сменились апатией, всё изменилось. Он не хотел видеть даже своего брата. Брата, которого искренне любил больше всех на этом свете, брата, присутствие которого неизменно грело душу всю жизнь. И осознание собственного нежелания чувствовать его запах, видеть его лицо – оказалось столь ошеломляющим, что лишь усугубило воцарившуюся пустоту в груди. Она начала давить. Юджи, в конце концов, бесцветным, хриплым и уставшим от всего голосом попросил Сукуну уйти, и что-то в тот миг надломилось. Он не знает, в ком именно – в нём самом или его брате. Он продолжил, возвращаясь домой, сидеть под его дверью. Только теперь больше не заходил, а Юджи просто лежал в своей постели и смотрел в пустоту. Без эмоций, без мыслей, лишь с давящим чувством чего-то неясного. Но сегодня что-то пошло не так, как обычно. Потому что Сукуна всё-таки открыл дверь в его комнату не для того, чтобы принести воды и еды, не для того, чтобы заставить всё это съесть и выпить. Он сел на край его кровати, наклонился и уткнулся лбом в плечо. Его запах был до того кислым, что заставил поёжиться. И надломиться чему-то в груди ещё сильнее.Почти сломаться.
— Прости меня. Юджи моргнул. Смысл фразы дошёл до него далеко не сразу. И даже осознав, что именно сказал брат, он не смог понять: за что? — Прости, Юджи, прости... Он заставляет себя повернуться, чтобы увидеть лицо Сукуны. И застывает, забывая о необходимости в дыхании.То самое «что-то» в груди ломается полностью.
У них было трудное детство. Побои, крики и ссоры родителей, издевательства отца, летающая по квартире посуда. Их часто закрывали в кромешной темноте кладовой. И Сукуне, как и Юджи, тоже было страшно всякий раз. Он помнит, как его брат мелко вздрагивал из-за поднявшего голос отца, как дрожал, держа его за руку, пока они сидели в той крохотной, погружённой во тьму комнатке. Но он никогда не плакал. Ни дома, ни на улице, никогда и нигде, даже от боли. И прямо сейчас Юджи видит, как Сукуна плачет, сжимая дрожащей рукой одеяло. Он плачет. Он... Он извиняется перед ним и плачет, и Юджи не знает, что делать, потому что пустота исчезает. Собственные глаза тоже обжигают слёзы, несмотря на то, что ещё несколько минут назад ему казалось, что Юджи уже выплакал всё, что мог. Он судорожно выдыхает, шмыгает носом и переворачивается на кровати, сам тянется к брату, чтобы обнять его, провести ладонью по щекам в каком-то странном желании поскорее убрать эти слёзы, потому что видеть их было до того больно, что становилось трудно дышать. Он прижался губами к его глазам – к каждому поочерёдно и чуть не взвыл, когда понял, что слёзы не исчезли. Он мог думать только об одном прямо сейчас – как заставить эти дурацкие слёзы испариться? Буквально всё внутри Юджи хотело как можно скорее избавиться от них, потому что... Потому что... Это невыносимо. — Почему ты... Почему ты вообще- — Прости, — Сукуна давит ему на затылок, заставляя упереться носом в его плечо, — Это моя вина, я должен был понять, что что-то не так, я должен был пойти с тобой, я должен был прийти раньше, должен был, я... Мне так жаль, Юджи, я не смог... Дышать становится ещё тяжелее. Почему? Почему Сукуна говорит всё это? Почему он считает себя виноватым, тогда как это даже близко не является правдой? Почему он плачет из-за этого? Юджи никогда и не думал о том, что его брат мог бы винить во всём себя. Просто... Сумасшедший. — Су... Перестань. Но он его как будто не слышал: продолжал лихорадочно повторять режущее слух «прости», сильнее сжимая руки. Это разбивало его и так слабое сейчас сердце на кусочки. Юджи не хотел, чтобы его брат когда-либо звучал настолько отчаянно и сломлено, как будто действительно безоговорочно уверил себя в том, что именно он во всём виноват. — Перестань! — Юджи давит ему на плечи ладонями, и Сукуна сразу же расслабляет руки, не пытаясь удержать, — Слышишь меня? Просто прекрати нести весь этот бред! Он решает, что. Что, видимо, как бы плохо ему ни было, надо запихнуть это всё куда подальше. Брат утешал его достаточно долго, и теперь его очередь взять эту роль на себя. Решительности в своих действиях добавили злость и раздражённость, вызванные катастрофическим несогласием с тем, что Сукуна хоть в чём-то виноват. Это страшно выводило из себя. Он не хочет, чтобы его брат чувствовал себя так. — Ты идиот, — Юджи сжимает ладонями щёки Сукуны, заставляя посмотреть себе в лицо, — Ты ни в чём не виноват. Ни ты, ни кто-либо ещё, помимо... — он нервно выдыхает, стараясь пересилить себя и своё разбитое состояние, — Помимо сам знаешь кого. Почему я вообще должен доносить до тебя такую очевидную истину? Не смей винить себя в этом. Никогда. Не зли меня. Когда Сукуна открыл рот, чтобы ответить, Юджи впервые в жизни на него зарычал: потому что ещё по первому изданному звуку понял, что тот хотел произнести «прости». Юджи даже не знал, что умеет рычать, хотя это было очевидно – животное начало присуще не только альфам. Разве что раньше он никогда этим не пользовался. И Сукуна, на удивление, моментально закрыл рот обратно, опуская голову. От этой картины сердце снова сжалось.В тот день Юджи впервые за два месяца поужинал на кухне.
***
Итадори осоловело моргнул, обнаружив себя практически уснувшим за партой. На паре по политологии, ками! Он спешно приосанился и перевёл взгляд на стоящего у кафедры Гето-сана, который в этот же момент с лёгкой ироничной улыбкой посмотрел прямо на него. Заметил. Юджи опустил виноватый взгляд к столу. Было очень стыдно. Гето-сенсей – один из тех, к кому Итадори относится с тотально огромным уважением, и он правда не хотел позволять себе дрёму на его предметах. Только вот в последнее время Юджи плохо спал. Всё чаще снились сны о прошлом, вызывая ни разу неоправданную тревогу. Не то чтобы он пытался себя оправдать, совсем нет! Ну. Только совсем чуть-чуть. Надо будет подойти к преподавателю после пары и извиниться за это. Он ведь даже не сделал ему замечания, хотя мог бы. Всё эти дурацкие сны! Юджи ненавидел те дни, когда ему снилось прошлое. Потому что его мозг никогда не выбирал те счастливые годы, которые были проведены с Васуке, останавливаясь либо на периоде до, либо после, смело игнорируя золотую середину. В последние три дня они снились каждую ночь. «Наверное, это из-за уезда Сукуны» – единственная здравая мысль, посетившая мутную голову Итадори. Не помогало ничего: ни сон в комнате брата, ни его одежда, напяленная на себя. Может, отчасти это какая-то зависимость. Дело привычки, как и с блокаторами? Разве что избавляться от этой привычки Юджи был не намерен. Да и... Это не должно его удивлять. Юджи рассказал всё в подробностях для Иёри-сан о дне, послужившим причиной мотивации для Юджи всё-таки начать посещение психолога. Рассказал о сцене, произошедшей между ним и братом. И получил шокировавший его ответ: «это был родительский инстинкт, Итадори, разве ты сам этого не понял? Вполне естественная реакция для любого омеги». Родительский инстинкт. Ага... Ага? До её более подробных объяснений Итадори относился к этому умозаключению с явным скепсисом. Но чем дольше Иёри-сан говорила, тем больше Юджи убеждался в её правоте. Да, ладно, кажется, это действительно так. «Не имеет значения, брат или сестра, племянник, младше, старше – всё это неважно. Родная кровь – вот, что имеет вес для этого инстинкта. Ему было больно – и ты это чувствовал по запаху, верно? Очевидно, конечно. Поэтому ты так себя вёл, и... Ты ведь сказал, что рыкнул на него? Это тоже входит в родительскую черту, если что, Итадори. Когда ребёнок слишком упрям или, знаешь, более плохая ситуация – когда ребёнок не в себе, родители нередко используют этот приём, чтобы привести в чувства». Это до сих пор странно осознавать, но... Хорошо. Как будто у него был выбор. Прошлого уже в любом случае не изменить. Юджи старается думать о хорошем. Как минимум, вся эта ситуация позволила набраться ему сил для того, чтобы двигаться дальше. — Ты в порядке? — А? Не такого ответа Юджи ждал на свои извинения за несобранность на паре. Он растерялся и даже не уверен, сколько в итоге секунд тупил, пытаясь выдать хоть какой-нибудь внятный ответ. — Да, всё нормально. Просто... — Итадори мнётся пару секунд, но в итоге решает, что нет ничего страшного в том, чтобы рассказать, — Проводил недавно брата на практику в Канадзаву, его не будет ещё три недели. Немного нервничаю из-за этого. Довольно глупо, да? — Почему глупо? Мне так не кажется, — Гето пожимает плечами, поправляя стопку листов на своём столе, — Думаю, это нормально, раз уж вы попугаи-неразлучники. Юджи смеётся, согласно кивая. Он не раз упоминал об этом перед преподавателем, так что... Ну да, ничего удивительного, что он запомнил. Это правда. Они всю жизнь под ручку ходят, образно выражаясь. — Может... Есть что-нибудь, что Рико-сан хотела бы поесть? — внезапно начинает Итадори, сам не зная, для чего, — Ну. Я так не привык готовить только для себя, понимаете? Пока брата нет, я подумал... Может, приготовить что-нибудь для Вас и Вашей жены? Иначе чувствую себя как-то неправильно. К тому же, когда я прихожу к Вам для росписи комнаты, она всегда меня угощает. Пожалуйста, не отказывайте мне в этом. — Повторюсь: ты не представляешь, как мы с Рико завидуем твоему брату, поэтому не волнуйся, ни я, ни она не откажемся. Не знал, что твой талант в готовке подкрепляется ещё и любовью к ней. Твоей второй половинке очень повезёт, — слова преподавателя звучат легко и непринуждённо, однако всё равно заставляют Юджи покраснеть. В основном из-за последней фразы, — Она любит якитори, но ей сейчас нельзя есть слишком жирную или острую пищу, — Гето мягко улыбается ему и пожимает плечами, — Ещё гюдон.***
— ..жи? Алё, Юджи? Приём-приём, ты чего завис? — рука Нобары, машущая перед его лицом, заставила оторваться от телефона, в который Юджи уткнулся, размышляя о том, как можно посильнее уменьшить жирность якитори. — А? Простите, задумался. Так о чём речь? — Мы обсуждали, что вроде как хотим собраться у Мегуми, когда он вернётся из Кавасаки. Что думаешь? Уже послезавтра Фушигуро уезжает, точно. К своей сестре, по случаю дня рождения. Они так редко видятся, что Мегуми даже плевать, что он пропустит несколько учебных дней. И Юджи его в этом более чем поддерживает. Как говорится: ноль процентов осуждения, сто процентов понимания. — Думаю, что это классная идея. В ближайшее время в клубы я ни ногой, — Итадори старается придать себе шутливый вид, но не уверен в том, насколько хорошо у него получается. В любом случае, Кугисаки только согласно кивает. И, кажется, собирается спросить что-то у самого Фушигуро, вот только сбивается с мысли. Потому что Мегуми её опережает своим внезапным и громким выдохом. Практически судорожным. — Какого хрена?.. Они оба – Нобара и Юджи – поворачивают к нему головы. Фушигуро сидит, уставившись в свой телефон взглядом настолько ошарашенным, что впору начать бояться. Мегуми мало что может настолько сильно впечатлить. Поэтому, когда он медленно поворачивается и смотрит прямо на Юджи, тот нервно сглатывает. И реально начинает бояться. Что такое? — Гуми, что- — Статья в интернете. Ты не видел? — Фушигуро перебивает его, сжав пальцами свой телефон. — Что за статья?.. И почему я должен был её увидеть? — Арэту и Ивао посадили. Все мысли разом выбило из головы. Юджи рвано выдохнул и застыл, не в силах переварить услышанное. Посадили? Их? Как... Как это возможно? Они сделали что-то ещё, пострадал кто-то ещё, помимо Юджи? — Вчера был суд. Тут написано, что какой-то адвокат, разбирая архивы, наткнулся на... Дело четырёхлетней давности. Ты понимаешь. Мол, оно показалось ему подозрительным, и он решил изучить всё подробнее. Вроде как, нашёл свидетеля... И организовал суд. Похоже на какой-то бред, но это официальная новостная сводка, Юджи. Их посадили на шесть лет – это самый максимальный срок по этой статье. Колония строгого режима... Итадори слушал его, но просто не мог в это поверить. Это похоже на сон. Такого не бывает в реальном мире. Справедливость, как правило, не торжествует. Особенно над такими людьми, как Арэта и Ивао – Юджи хорошо помнит, что их отцы занимали какие-то важные посты в крупных компаниях. Так как это объяснить? Прошло уже четыре года, и тут – раз – их внезапно сажают за решётку? Звучит слишком невероятно, чтобы быть правдой. И тем не менее... Официальная новостная сводка. — И твоё имя нигде не упоминается, если что. Только всякого рода синонимы вроде «пострадавший» и «жертва». Ему пришлось сглотнуть застрявший в горле ком. Он даже не подумал об этом. Как хорошо. Если бы там упомянули его имя... Жизнь могла превратиться в кошмар наяву. Все бы узнали о его прошлом, и... Это могло закончится ужасно. — Всё это как-то дико странно, — наконец-то произносит Нобара, вместе с этим успокаивающе проводя ладонью по ладони Юджи, — Но с другой стороны, какая разница, в чём именно там загвоздка, если этих ублюдков упекли за решётку? Они получили по заслугам, наконец-то! А тот адвокат однозначно заслуживает огромного респекта за своё чувство справедливости. Надо поискать его в соц.сетях, чтобы поблагодарить. — Хироми Хигурума – в прошлом один из лучших адвокатов Японии. И я точно знаю, что он не появлялся на обычных судах на стороне обвинения уже около десяти лет.***
Откуда у Фушигуро была эта информация, в конце концов, остаётся тайной. Сам он говорить об этом отказался, а интернет не дал ровным счётом никаких результатов. О Хигуруме было известно ничего, ни одной странички ни в одной социальной сети. Удалось найти лишь парочку статей о судебных делах, но там не было указано ни точной даты проведения заседания, ни чего-либо ещё, помимо приплетённой к делу статьи. Человек-призрак. И это при такой-то выдающейся со слов Мегуми репутации? Чем дольше Юджи пытался разобраться в этом, тем сильнее путался. Он даже решил в тщетной надежде почитать комментарии людей под свежей статьёй о суде Арэты и Ивао, но в итоге лишь наткнулся на сотни однотипных высказываний, от которых стало так странно. «Ками, какой кошмар. И школа так просто проигнорировала что-то подобное из-за денег?!», «Бедный мальчик... Надеюсь, сейчас с ним всё в порядке? Никто его не знает?», «Это просто пиздец... И как после такого спокойно ходить в школу?», «Теперь я серьёзно беспокоюсь о безопасности своей дочери-омеге, ей недавно исполнилось пятнадцать...», «Справедливость существует...», «Вот же уроды! Надеюсь, с ними в заключении поступят ещё хуже. Все мы тут знаем, что делают в тюрьме другие заключенные с теми, кто попадает туда за такие статьи», «Руководство школы тоже следовало бы пустить под трибунал за покрывательство таких вещей», и ещё очень, очень много подобного. Ему казалось, что реакция будет другой. То есть... Однажды, когда Юджи был уже на третьем году старшей школы, у них появился новенький – кажется, переехал из Осаки. Слухами земля полнится, как говорится, и, несмотря на то, что родители Арэты и Ивао экстренно перевели их в другие школы, никто не забыл об этом инциденте. И новенький обо всём узнал, разумеется. Итадори до сих пор помнит его слова. «Ты сам виноват. Нечего было тащиться в школу с течкой, придурок. Конечно, они не сдержались. Так чего теперь строить из себя жертву? Подумай лучше о том, что ты теперь испорченный товар, и веди себя так, как подобает заляпанному идиоту». К сожалению новенького – он не знал о том, что брат Юджи умеет бить достаточно быстро и достаточно сильно для того, чтобы сломать нос. И ещё раз к сожалению новенького – это слышал учитель. Сукуне сделали выговор, но слабый настолько, что это было больше похоже на одобрение. Потому что их учитель тоже был альфой, у которого есть младший брат-омега и он слишком хорошо понимал Сукуну в тот момент. И, так или иначе. Эти слова до сих пор внушали ему паразитическую мысль о том, что, да? Может, он действительно сам виноват? Иёри-сан много раз говорила ему о том, что в изнасилованиях никогда нет вины жертвы. И Итадори убеждал себя в этом. Старался, по крайней мере, и зачастую даже не задумывался о собственной провинности. Просто... Иногда бывало и так, как сейчас. Это всё из-за глупой практики брата. Когда остаёшься один в тишине – мыслей вдруг становится слишком много. В том числе и тех, которые заставляют чувствовать себя ещё хуже, чем можно представить. Например, мысли о том, что Годжо не мог не понять тогда, в клубе, что действительно произошло. Реакция Юджи, реакция Мегуми – всё это так красноречиво кричало о болезненном прошлом, что... Что теперь он о нём думает? Может, он тоже теперь считает его «испорченным товаром»? Что, если он даже не захочет с ним разговаривать? Конечно, он был очень заботлив, когда подвозил его до дома, но где гарантия того, что Годжо сделал это не из чувства долга старшего? И даже... Пусть и сказал звонить ему тоже, если что. Вдруг... Это сильно всё изменило? — С Вас девять тысяч шестьсот пятьдесят йен. Итадори вздыхает, мазнув карточкой по терминалу в продуктовом. К чему теперь эти размышления? Узнает всё сам. Уже послезавтра, как раз будет понедельник. Даром, что ли, стоит аж две пары подряд по микроэкономике. Было немного боязно, конечно. Юджи порядком себя накрутил. И он надеется, что ни одна из его мыслей не оправдается. Потому что... Годжо не выглядит как человек, которого подобное волнует. Может, он даже забыл об этом сразу, как только довёл его до дверей квартиры. Было бы славно. У него ведь в кои-то веки всё идёт хорошо! Завязал с таблетками, наладил режим, вроде даже аппетит возвращается. И брат уехал не так уж надолго, если подумать, и Мегуми скоро вернётся, кажется, даже вместе с сестрой, Юджи и Нобара очень давно не виделись с Цумики – их ждут несколько классных вечеров в её компании. И этот суд, в ходе которого один из двух главных кошмаров его жизни теперь точно перестал представлять какую-либо опасность... Это даже звучит так, будто не о его жизни. Конечно, остаётся неприятный момент с «фальшивой истинностью», но это не конец света. Он справится, переживёт. Врач сказал, что, даже если в итоге ничего с этим не выйдет, слишком суровых последствий не будет – пострадает немного, и оклемается. Ему к такому не привыкать, в любом случае. Он поудобнее подхватывает пакеты, стараясь заранее нашарить пальцами в кармане куртки ключи от подъездной двери. Завтра у него свободен весь день. Идеальное время для того, чтобы приготовить шедевральные, не жирные якитори и состряпать лучший гюдон в его жизни. Уж для беременной Рико-сан ему стоит постараться куда более усерднее, чем обычно. Даже ночной воздух кажется приятным. Сказочные ощущения. Час назад они с Нобарой проводили Мегуми, полчаса назад он попрощался с Кугисаки на станции, и впервые за долгое время ощущал себя настолько свободно. Несмотря на позднее время, энергия била ключом. Может, её как раз хватит на полноценную генеральную уборку? Раз уж у него нет никаких заданий на дом с университета, то почему бы и нет. Юджи как раз вовремя всё-таки вытащил ключи из своего кармана – идеально в тот момент, когда заворачивал за угол к своей многоэтажке. И поднял взгляд. Мечтательная улыбка с его губ стёрлась в ту же секунду. Он во второй раз за последние пару дней потерял какую-либо связь с реальностью. Сердце бешено забилось, дыхание участилось. Он неосознанно сделал шаг назад. А затем ещё один, и ещё, прежде, чем развернуться и побежать обратно, даже не зная, куда конкретно бежит, потому что единственным безопасном местом была его квартира. Но он убегал от неё всё дальше и не мог остановиться, не мог заставить себя даже обернуться. Потому что перед подъездом, с бутылкой алкоголя в руках, стоял его отец.