Poor Excuse for Poetry

— Привет. Я звоню из магазина, твой заказ привезли, — радостно сообщил удивлённому Бретту Бернард. — Чёрт, ты меня напугал, — ответил ему Бретт, задремавший в кресле в Икее, — Я бы пришёл за ним сегодня, но я немного занят и не могу. Слушай, а ты можешь просто принести мне его в среду? Наша встреча всё ещё в силе? — Да, конечно, всё, как и планировали. Я спрошу у Алекса и напишу тебе, но, думаю, никаких проблем с эти не возникнет. Ты любишь персики? — Неожиданный вопрос, — усмехнулся Бретт, — Да, вполне себе люблю. А что? — Просто интересуюсь. Тогда жди сообщения, пока! — Пока! — попрощался в ответ Бретт и повесил трубку. Собирая дома табуретку, Бретт получил от Бернарда сообщение: «Всё хорошо, я принесу твоих Hippo Campus послезавтра. Очень жду нашей встречи». Растроганный второй половиной, он отправил в ответ «я тоже» и продолжил возиться с табуреткой. Потому что теперь он не будет один. В среду около полудня Бретт проснулся от громкого звука. «Вот чёрт», — выругался он и, надевая футболку, поднял трубку домофона, чтоб впустить своего более пунктуального друга в дом. За минуту Бретт натянул на себя какие-то штаны и, не найдя тапок, вышел босой встречать Бернарда. Увидев взлохмаченного друга, Бернард заулыбался. После быстрого приветствия он сразу же обнял его. Повернув голову, чтобы вдохнуть аромат его волос, Бернард немного задержал объятия, но ровно настолько, чтоб это не вызвало подозрений. Вообще-то, он никогда не был тактильным человеком. Даже если ему хотелось каких-то прикосновений, то он понимал, что ему приятнее о них думать, нежели получать. Любое случайное касание в общественном транспорте приводило его в бешенство. Однако приветственные и прощальные объятия составляли исключение. Они были недолгими и редкими, благодаря чему не раздражали Бернарда. Ему нравилось контролировать процесс: начинать и заканчивать тогда, когда хочет он. Это было не маниакально, а исходило из того, что он желал прикосновений меньше, чем остальные, поэтому ему было проще дать знать, когда он не против каких-то тактильных ощущений, нежели давать другим свободу ошибаться. Благо, Бретт не покушался на его личное пространство и спокойно принимал все порывы Бернарда. Он понял, что Бретт не инициирует прикосновения, но абсолютно не против них, поэтому решил не спрашивать разрешения. Отстранившись, он протянул Бретту сиреневый букет: «Это тебе, сам собирал». «Ох, это так приятно. Не знаю, правда, куда мне их поставить, у меня нет вазы», — сказал Бретт, посмотрев благодарно и напугано на Бернарда. «У тебя есть пивной бокал?» — спросил Бернард и, получив от Бретта утвердительный кивок, продолжил, — «Ну, вот в него и поставь. Элегантная ваза готова». Бернард прошёл на кухню вслед за Бреттом, предварительно достав из сумки небольшую картонную коробочку. — Красота какая. Спасибо большое, они чудесно пахнут, — восхищался Бретт. — Не за что. Я ещё принёс нам пару турноверов с персиками к чаю. Пришлось поездить по городу, чтоб их найти. А ещё у тебя на голове гнездо, ты сегодня Роберт Смит? Бретт в спешке совсем забыл расчесаться. После замечания Бернарда он подошёл к зеркалу и стал исправлять ситуацию, почему-то чувствуя себя безумно виноватым. — Чёрт, извини, я только проснулся. Видимо, не слышал будильник, — начал оправдываться Бретт. — Всё в порядке, ты чего. Нет ничего страшного в волосах Роберта Смита, разве что схожесть с пауком может напрягать. Бретт взял бокал с цветами и поставил его на окно в комнате. Бернард отдал ему пластинку и диск с фильмом. Бретт, сто раз извинившись, заправил своё спальное место и предложил Бернарду присесть, пока он включит фильм. Пластинка после минуты алфавитных вычислений Бретта отправилась на полку. Он плюхнулся рядом с Бернардом и включил фильм. — Ой, может пойдём сделаем чай? Чтоб потом не отвлекаться, сейчас как раз самое интересное начнётся, — внезапно сказал Бернард через несколько минут. — Да, конечно, давай, — согласился Бретт, — Тебе какой? — То же, что и тебе. Не забудь булочки. Бретт сильно нервничал и не понимал почему. До этого он практически не переживал, а сейчас не мог перестать тревожиться. Он вздрогнул, когда Бернард зашёл на кухню: «Я подумал, что ты не донесёшь всё за один раз, решил помочь». Они почти не говорили, Бретт всё время прокручивал в голове сценарии разговоров, но всё не решался хоть что-то выдавить из себя. «Ты в порядке?» — поинтересовался Бернард, — «Выглядишь тревожно, что-то случилось?». — Нет, нет, всё хорошо, просто ещё не до конца проснулся, — соврал Бретт. — Я уж испугался, что ты не рад меня видеть. — Не думаю, что могу когда-то быть не рад тебе… — Даже если я приду в три часа ночи с ножом и ограблю тебя? — Что ты у меня заберёшь, матрас? — спросил он, подумав про себя, что Берни уже украл самое важное — его сердце. — Может быть похищу тебя и заставлю рисовать картины в подвале. — У тебя есть подвал? — Бретт почему-то невероятно удивился при упоминании подвала. — Ладно, может быть на чердаке. Или просто в соседней комнате. Ну, или вообще не буду тебя похищать. — Можно ведь просто попросить. — Да, но так пропадает азарт, — Бернард сделал акцент на последнем слове, растянув его так, чтоб сарказм был совсем очевиден. — Что азартного в том, чтоб заставлять меня рисовать картины, когда я живу в хороших условиях в соседней от тебя комнате? — то ли иронизируя, то ли нет ответил ему Бретт. — Всё, всё, я понял, я слишком мягкотелый, чтоб кого-то держать в рабстве, — посмеялся Бернард. — И слава богу, — ответил Бретт и взял их чашки. Они сели обратно на «кровать» и продолжили просмотр. Бретт обнаружил, что очень голоден, и съел свой турновер очень быстро, а потом просто пил чай, иногда поглядывая как Берни берёт свой и откусывает маленькие кусочки, каждый раз слизывая персиковый джем с губ. Он был очарователен: тёмные пряди, аккуратно спрятанные за ухо, внимательные глаза, не отрывающиеся от экрана. Бретт не мог понять, какого цвета они были и заворожённо размышлял о том, как бы их описать. В них были и серый, и карий, и зелёный, и голубоватый цвета. И всё-таки, Бретту пришла в голову мысль, что они похожи на берег моря: проржавевшая лодочка, покрытая водорослями, серая галька, заливаемая голубоватой водой. Он вспомнил свой сон. Сны ведь что-то значат, да? Он так глубоко погрузился в размышления о цвете глаз и снах, что выпал из реальности. — Бретт, всё в порядке? — спросил Бернард, заметив, что Бретт смотрит как будто даже не на него, а сквозь. — А? Ой, прости, я что-то задумался… — Не извиняйся, боже. О чём ты думал? — О цвете твоих глаз. Никак не мог понять, что же это за оттенок, — сам не понимая зачем признался Бретт. — Не мог? Значит сейчас понял, да? — Бернард звучал поистине заинтересованно. — Сопливо-зелёный, серебряно-синий, ржавый: цветные отметы, — процитировал Бретт. — Сопли и ржавчина, да ты романтик, я погляжу, — Бернард улыбнулся так тепло, что глобальное потепление ускорилось в несколько раз. — Это цитата! — запротестовал Бретт, возмущённо взодрав брови, — Улисс, Джемс Джойс. — О, точно. Не самая запоминающаяся фраза оттуда, но ты прав, лучше и не скажешь, — он отправил последний кусочек десерта в рот и облизал кончики пальцев, из-за чего Бретт почувствовал лёгкое головокружение. Юноши вернулись к просмотру фильма. До титров они больше не разговаривали, разве что Бернард тихонько сказал, что ему очень нравится играющая песня. Он наслаждался красотой съёмок и музыки, стараясь не обращать внимания на те вещи, которые казались ему идиотскими. На финальной сцене он заметил, что Бретт старается спрятать свои слёзы, но у него не особо выходит. К сожалению, Бернард не мог придумать что сказать, поэтому решил промолчать. Бретт поймал на себе взгляд и расстроенно усмехнулся. — Извини, я даже не знаю, почему плачу, — Бретт вытер слёзы тыльной стороной ладони, — Потом ещё и голова будет болеть. — Да почему ты вечно извиняешься, ты же не сделал ничего плохого. А чтоб не болела голова, надо выпить воды. К тому же, слёзы делают твою кожу мягче. — Я сейчас не понимаю, шутишь ты или нет. — А ты потрогай лицо. — Чёрт, ты прав, — сообщил Бретт, проведя пальцами по щеке, — Почему ты вообще всегда прав? Бернард загадочно улыбнулся в ответ. «Когда-нибудь ты тоже поймёшь, Бретт», — подумал он. На внезапное предложение Бретта выпить он с радостью ответил «да». Поразмышляв немного, они оба пришли к выводу, что джин куда приятнее пить, нежели водку. Выпив по одной «за прекрасное будущее», как выразился Бретт, они вернулись в комнату уже с бутылкой. Бретт достал винил с полки и включил музыку. Ещё через пару шотов Бернард понял, что стоит немного замедлится, если не остановиться совсем. В зависимости от настроения он либо напивался до потери памяти, либо выпивал один коктейль и понимал, что больше и не хочется. Сегодня он склонялся к первому варианту развития событий. Как Бретт мог стать ещё красивее? Первая медленная песня. Бретт вдруг решил поделиться кое-чем с Бернардом: «Ты знаешь, что в абсолютно всех живых версиях он поёт не «в её волосах», а «в его»?». Бернард не знал и нашёл данный факт крайне занимательным, о чём дал Бретту знать, изумлённо изогнув брови. Бретт кивнул в ответ. Следующая песня. Они оба думали о том, что она про них, но так и не решались сказать этого вслух. Опьянение накатывало всё сильнее, Бретт громко выдохнул и протёр глаза. Сам того не замечая, он начал беззвучно пропевать слова, а тело само просилось в пляс. Бернард же смотрел на пьяного счастливого Бретта и улыбался, думая о том, какой же тот очаровательный. — Почему сейчас среда? — сказал вдруг Бретт, выпив очередной шот. — Потому что вчера был вторник, а завтра будет четверг? — ответил Бернард вопросом на вопрос. — Ну, вот, песня кончилась. Уж чего Бернард не ожидал, так это что Бретт повернётся к нему и начнёт уже в полный голос подпевать. «Ты красиво поёшь», — сказал он Бретту. Тот засиял ещё больше, хотя, казалось бы, куда уж больше. Очередная спокойная песня. Бретт развернулся и лёг Бернарду на колени. Тот вряд ли мог предсказать такой вариант развития событий, но был не против. Лежащий Бретт рисовал что-то в воздухе руками и продолжал подпевать. К середине песни Бретт закрыл глаза и положил руки себе на грудь. Ему явно приносило очень много удовольствия простое повторение «ла-лалалала ла-лалалала». Бернард не мог сопротивляться пьяному очарованию своего друга и начал гладить его по волосам. Ему даже показалось, что Бретт замурчал. Следующие два трека они так и провели, умиротворённо напевая свои любимые песни. Бретту нравилось иногда оправдывать глупости алкоголем. Точнее, он знал, что общество скорее спишет странные действия на него, даже не подумав, что это может быть просто предлог. Но в этот раз он ведь решил, что не будет провоцировать. И всё-таки желание быть ближе к Бернарду взяло верх. Бретт чётко удерживал в голове, что не должен, не может его целовать. Точнее, инициировать поцелуй. Однако, нет ведь ничего странного в том, чтоб прилечь другу на колени, верно? Мечтательные песни подошли к концу, до конца альбома осталось всего три трека. Этот был, пожалуй, самым любимым у Бретта. Не то что бы он был каким-то очень жизненным, но определённо резонировал с ним. По непонятным даже для него самого причинам, Бретт ассоциировал эту песню с зимой — несмотря на общее летнее настроение альбома и упоминание абрикосовых деревьев, которое со снегом уж никак не вязалось. Морозное солнечное утро. Наконец, он вернулся в изначальное сидячее положение, но петь не прекратил. Последние строчки припева Бретт пропел, делая какие-то очень агрессивные абстрактные пассы руками. Он только что подумал о том, что они послушали последнюю песню, а пластинку он не переворачивал. Очевидно, что это сделал Бернард, но нетрезвый мозг Бретта всё-таки решил уточнить: — Это же ты перевернул плат… пластинку? — Нет. — Что? — испуганно спросил Бретт. — Господи, да я же шучу. Конечно я, кто же ещё? Тут только мы с тобой, — усмехнулся Бернард. — Только мы с тобой, Берни, — мечтательно ответил Бретт, откинув голову, — Мы с тобой. Так как Бернард был слишком пьян, чтоб отправлять его домой, они решили послушать ещё немного музыки. На ум сразу же пришла новенькая пластинка Car Seat Headrest, которую Бретт уже успел послушать несколько раз с момента приобретения. Обнаружив, что может достаточно устойчиво стоять, он поднялся на ноги и поменял Landmark на Making a Door Less Open. Садиться не было смысла, он не смог найти подходящего момента, чтоб потанцевать на предыдущем альбоме, значит, самое время это компенсировать. Бернард смотрел на артистично, но очень иррационально двигающегося Бретта. Тот сейчас был поглощён танцем и музыкой до такой степени, что казалось, будто он был уже в другой вселенной. Бернарду резко захотелось лечь, что он, не сопротивляясь своим желаниям, и сделал, повернув при этом голову на Бретта, который словно выступал на самом невероятном и масштабном концерте на свете. Бернард резко почувствовал необходимость присоединиться к своему другу. Он не считал себя певцом или танцором, или хотя бы актёром, но сейчас ему было наплевать. Они двигались в такт музыке и пропевали слова, смотря друг другу в глаза, словно отыгрывая роли. Под следующую песню они уже просто дёргались как пожелает душа. Дальнейший вечер попеременно состоял из танцев под энергичные треки и перерывов на отдышаться под более тихие. В самом конце взмокший Бретт понял, что ему срочно необходимо поблагодарить Бернарда за отличный вечер. Когда слова не вяжутся, остаётся лишь одно — действовать. Так как он обещал себе не инициировать ничего романтического, то выбор пал на объятия. Подойдя к Берни, он обнял его, уткнувшись носом в плечо. Всё ещё пьяный Бернард был очень рад тому, что сделал Бретт. Алкоголь делал его сговорчивее и вызывал желание физического контакта. Они простояли так несколько минут, покачиваясь из стороны в сторону. Наконец, Бретт связал адекватную мысль в голове: «Спасибо большое, что пришёл. Я был очень рад тебя видеть. Нам надо сделать это традицией». Лицо Бернарда и так уже побаливало от постоянных улыбок, но и здесь он не мог сдержаться, да и не хотел. «Да, стоит. Среда — это маленькая пятница, да?» — согласился он с предложением Бретта. Снова обнявшись, в этот раз на прощание, юноши разошлись: Бретт в душ, а Бернард — домой. Прохладная вода выбила из Бретта остатки опьянения, оставив лишь мысли о том, кого он так не хотел любить, но иначе не получалось.