не забывай, кто ведёт в танце

— Вот это я… — Миста с наслаждением потянулся, закидывая руки на спинку дивана. — Погулял вчера. Наранча, будь другом, притащи газировки? Только вышедший из кухни Гирга и глазом не моргнул, мгновенно свернув к выходу на задний двор. — Даже не думай, — обиженно бросил тот перед тем, как хлопнуть дверью. Миста недоумённо глядел ему вслед, явно не понимая, чем заслужил такой ответ. — Что-то я не догоняю, — задумчиво протянул он, повернувшись к Аббаккио. — Ладно ты, но почему Наранча с утра такой недовольный? Плотнее сжав кружку с кофе, Леоне сонно прислонился к стене. Гостиная выглядела привычно; избавившись от ночных теней, она вновь щеголяла лакированными поверхностями и мягкими спинками кресел. Ему было тошно. Даже горячий, горьковатый кофе не смог перебить мерзкого привкуса, с которым Аббаккио проснулся. Казалось, внутри него что-то сдохло, и теперь это нечто издавало гнилостный смрад, отравляя до сих пор не проснувшееся сознание. — Не знаю, — еле слышно отрезал Леоне, сделав глоток из чашки. Миста обречённо вздохнул. Почесав затылок, он без зазрения совести решил забить на разговор. Гвидо вытянул ноги, зацепившись каблуками сапог за край кофейного столика, и непринуждённо раскрыл свежую газету. На кухне негромко щебетало радио; утренние новости сменились ненавязчивыми песнями. Аббаккио отвлечённо прислушался к одной из них. Снова сделал глоток. Поморщился, будто вместо кофе его заставляли пить мазут. Возможно, всё дело в том, что спал он на редкость плохо. Постоянно просыпался, ворочался на скользкой простыне, бессмысленно пялясь на прикроватные часы. Электронное табло скалилось ярко-красными цифрами; минуты текли адски медленно, будто издеваясь над ним. Стоило закрыть глаза, как на обратной стороне век тут же возникали зыбкие образы; они сменяли друг друга, как слайды на киноплёнке: размазанная по губам кровь, чьи-то тонкие запястья и щиколотки — бледные настолько, что можно разглядеть голубые прожилки вен под кожей. Всё это напоминало мрамор. Километры мрамора, испачканные красными разводами. — Мда, какой только фигни не напечатают, — недовольно выдал Миста, кидая газету рядом с собой. Вновь потянувшись, он явно хотел что-то сказать, но так и замер, не открыв рта; внезапная тишина обрушилась на Аббаккио плотным одеялом, вынуждая его поднять глаза. В проёме гостиной стояла Джорно. Она была одета в свой привычный тёмно-синий костюм. Касаясь ладонью стены, Джованна обвела гостиную взглядом и остановилась на двери кабинета Бруно. Мышцы на лице едва заметно дрогнули, но Джорно подавила эмоцию быстрее, не позволяя той выйти наружу. Кивком головы она поприветствовала Мисту и Леоне и, не говоря ни слова, невозмутимо прошла мимо них, скрывшись в кухне. Всё бы ничего, но на её аккуратную переносицу тенью лёг уродливый синяк, в середине которого отпечаталась тонкая красноватая линия — след от удара о письменный стол Буччеллати. Стоило чужим шагам затихнуть в кухне, как Гвидо молниеносно развернулся к Леоне: в карих глазах горело возмущение и неожиданная, ничем не скрываемая злость. — Кто это сделал? — прошептал он громче, чем следовало, и медленно подался вперёд. — Леоне. Что произошло?.. Он мгновенно замолк и выпрямился: Джорно, держа в руках чашку с блюдцем, вернулась в гостиную. Она не торопясь прошествовала к креслу и, усевшись напротив Мисты, поднесла кофе к губам и сделала глоток. Гвидо продолжал пялиться, переводя взгляд то на неё, то на Аббаккио, и, видимо, изо всех сил пытался сложить части загаданной ему головоломки. А Леоне… Леоне смотрел. На собранные волосы, опущенные ресницы и на тонкие пальцы, сжимающие блюдце. Джорно выглядела в своей тарелке. Будто вовсе не она вчера забилась в тёмный угол и сидела там, дрожа как лист на ветру. Помнила ли она о том, как отчаянно хваталась за его ладонь? Как уснула в комнате Леоне, а потом вцепилась в его же шею, отказываясь выпускать из удушающих объятий? Аббаккио надеялся, что не помнила. В конце концов, он не сделал ничего особенного; всего лишь позволил себе успокоить эту сжавшуюся фигурку. Он не знал, нужно ли это было Джованне, но это определённо было нужно ему. Леоне отчаянно хотелось очистить совесть после всего мрака последних дней. Если бы не Джорно, то он бы прямо сейчас пошёл в ванную и со всей дури разбил лоб о зеркало. Или о стену. Что больнее? Джорно на его глазах поставила чашку на кофейный столик и подалась вперёд, так некстати подставляя взгляду вырез на груди. Она протянула руку и сгребла газету из-под носа у Мисты, который от развернувшегося вида лишь нервно сглотнул. Крепче сжав собственную кружку, Аббакккио нахмурился, рассматривая синяк на бледном лице. Джорно не стала его залечивать. Вчера ночью Леоне мельком осмотрел её голые руки и шею: отметины от станда Кавальканте исчезли. Почему же Джованна оставила на своём хорошеньком личике свидетельство гнева Буччеллати? — Джорно, — наконец, Миста окликнул её, решив добиться ответа напрямую. — Кто тебя ударил? Со стороны лестницы послышались шаги. Половицы скрипели под весом медленно переваливающегося тела, и спустя мгновение в гостиную вплыла фигура: ужасно бледная, осунувшаяся и слегка дрожащая. — Я… — Бруно, скривившись, тяжело закашлялся, прижимая к груди папку с бумагами. — Я не очень хорошо себя чувствую. Качнувшись, он прижал ладонь ко лбу. Невооружённым глазом было видно, что Буччеллати бил зверский озноб; тяжёлая работа вкупе со вчерашним инцидентом окончательно подорвали его здоровье. Леоне, не сводя взгляда с капо, отлепился от стены и, осторожно подойдя к Бруно, забрал документы у него из рук. — Буччеллати, может… — Аббаккио оглянулся на Мисту, ища поддержки, но тот лишь ошарашенно на них пялился. — Тебе стоит отдохнуть? Его тут же схватили за плечо; Бруно мягко, но настойчиво отодвинул Леоне от себя. Взгляд капо зацепился за сидящую к ним спиной Джованну. Та как ни в чём не бывало читала газету, изредка перелистывая шуршащие страницы, и даже ухом не повела, когда Буччеллати шагнул к ней. Чем ближе он подходил, тем больше ему открывалось лицо Джорно, и, в конце концов, Бруно заметил синяк. Его голубые глаза сверкнули огнём, а бледное лицо перечеркнула мучительная гримаса. Леоне никогда не видел, чтобы эмоции так быстро сменяли друг друга: злость, отвращение, раскаяние, страх. Застыв перед диваном, Буччеллати сжал зубы так сильно, что под скулами у него проступили желваки. Не сказав ни слова, он развернулся и с абсолютно пустым взглядом покинул гостиную. Как призрак, Бруно растворился в тени лестницы, и ещё несколько секунд до Аббаккио долетало эхо его шаркающих шагов. — Так! — Миста стремительно вскочил с дивана. — Живо говорите, какого хрена тут происходит! Сложенная газета шлёпнулась на кофейный столик. Джорно одним плавным движением поднялась. Она отряхнула рукава, будто эта странная сцена заставила её запачкаться, и впервые за всё утро посмотрела на Леоне. Он ожидал увидеть что угодно: обиду, ненависть или, быть может, ледяное спокойствие. Но нет. В её глазах совершенно ясно читалось удовлетворение. Оу. Так вот почему она оставила синяк. Гордость не позволила Джорно просто так забыть тот удар. И, показушно усевшись посреди гостиной, она нанесла Бруно ответный удар под дых. Нет, Джованна просто нокаутировала его, наверняка догадываясь, что капо будет сожалеть о содеянном. Бруно ведь жалел. Он впервые — на памяти Леоне — напился вдрызг, пытаясь задавить в себе горечь такой опрометчивой ошибки. Аббаккио даже не пытался представить, что тот чувствовал. Поднять руку? На неё? От одной лишь мысли о подобном его сознание заливало гневом вперемешку с желанием убивать. Леоне укусил себя за язык: не ему рассуждать об этом. Он не имеет права обвинять Бруно, пусть даже в мыслях, когда сам причинял Джованне зло: не физически, но вербально. Он набросился на неё, как гиена, рыча и скалясь. Он, двадцатилетний лоб, прикопался к юной девочке только из-за собственных истеричных выдумок. Аббаккио мог бы сделать всё по-другому. Например, не гадить ей с самого начала. Предложить настоящего чая, воспользоваться действительно полезными советами, не посылать её при каждом удобном случае. Поступи он так, то сейчас всё вполне могло быть иначе; по крайней мере, Леоне не чувствовал бы себя тупым куском дерьма. Но он сделал то, что сделал. Аббаккио тихо усмехнулся: конечно, это единственная его способность — причинять боль. Он не ожидал от себя иного. Джованна нагнулась, чтобы забрать пустую чашку: синие брюки натянулись, вплотную обхватывая изящный контур бёдер. И Аббаккио — грязный, подлый паршивец — думает лишь о том, какие её ляжки на ощупь. Наверное, очень мягкие, и их приятно стискивать ладонями. А ещё ему до ужаса хочется протянуть руку и, намотав на палец золотую косичку, прижать Джорно к себе. Настолько близко, чтобы она уткнулась носом ему в грудь, а он обнял бы худые плечи и просто стоял так, слушая собственное сердцебиение. — Хэй, а что в папке? — подал голос Миста. Аббаккио осознал, что всё ещё прижимает к животу стопку с документами. Подойдя к столу, он осторожно вытащил сцепленные скрепкой листы. — Это задания на сегодня, — ответил он, прошерстив взглядом содержимое. — Тут немного. Надо обойти несколько адресов. — Тогда, ну, погнали? — с сомнением пробормотал Гвидо, нащупывая за поясом револьвер. — Лучше лишний раз не капать Буччеллати на мозг. Видели, какой он? Краем глаза Аббаккио заметил, как сбоку от него мелькнул синий пиджак. Джорно, подойдя к ним вплотную, кивнула Мисте и бросила бесстрастный взгляд на документы. — Я присмотрю за ним, — произнесла она, спрятав руки за спиной. Леоне невольно повернулся к ней. — Ты уверена? — он постарался прикрыть излишнее беспокойство в голосе, но получалось не слишком убедительно. — Конечно, — тут же откликнулась Джованна, пожав плечами. — Он заболел. Кто-то должен побыть с ним. Пришлось укусить себя за щёку, чтобы убедиться: Леоне не ослышался. Что за прилив внезапной доброты? После бессловесной демонстрации, которую Джорно устроила посреди гостиной, она вдруг решает побыть для Буччеллати нянькой? Конечно, можно назвать это похвальным. Но Аббаккио не был уверен, как реагировать — в его представлении такое непоколебимое спокойствие принадлежало нездоровым людям. Тем, у кого с рождения не было ни намёка на эмпатию, и даже самое страшное событие вызывало у них едва заметное выражение неудовольствия. Он думал, что Джорно собирается обижаться дальше и носа не повернёт в сторону капо, но та поступила совершенно наоборот. Насколько надо быть непрошибаемой для подобного? — Супер. Леоне, я заведу тачку, — Гвидо хлопнул его по плечу и, наклонившись ближе, незаметно прошептал на ухо. — Надо поговорить. Скорее. Он, вытерев лоб рукавом свитера, поспешил к двери. Аббаккио наклонился, торопливо сгребая бумаги со стола, когда понял: Джорно всё ещё стояла напротив него. Она расцепила ладони и теперь держала руки по швам, словно солдат на построении. Вздохнув, Леоне выпрямился и посмотрел на неё сверху вниз: несколько светлых прядей упало на её лицо, перечёркивая собой синяк. — Ты знаешь, что делаешь? — тихо спросил он, глядя в чужие глаза. Джованна смотрела на него в ответ. Её вечно холодный взгляд неожиданно смягчился: она взмахнула ресницами, и Аббаккио успел заметить искры тепла в голубых радужках. — Знаю, — она протянула ладонь и легко сжала его запястье.

***

— Подожди-ка, — Гвидо стянул шапку и запустил пальцы в взмокшие волосы. — Хочешь сказать, что вы взяли и замочили парня, которого должны были не трогать? И за это Бруно разбил ей нос? Мимо них проехала полицейская машина, и Леоне отвёл глаза от лобового стекла. Он пытался как можно более кратко пересказать неудавшееся задание, потому что знал — Миста не успокоится, пока не узнает правду. Да и сам Аббаккио не мог позволить себе молчать дальше, когда дела были действительно серьёзные. На удивление, ему стало гораздо легче — теперь он не делил эту тайну только с Джорно. — Да, — Леоне обессилено прислонился к спинке сидения. Он взглянул на Мисту, ожидая услышать поток возмущённой речи, или восклицаний вперемешку с ругательствами, но тот молчал. Гвидо лишь теребил в руках шапку, из раза в раз проходясь пальцем по геометрическим узорам. — Пипец, — в конце концов, выдал он. — Не то чтобы Бруно всегда был добряком, но… — Миста на секунду прикрыл глаза. — Чтобы довести до такого, его надо было нехило разозлить. С другой стороны, тот мудак напал первым. Сам нарвался. Шапка приземлилась на сидение рядом с бедром Леоне. Гвидо наклонился вперёд, упираясь локтями в колени, и задумчиво почесал за ухом. Глядя на это, Аббаккио судорожно вдохнул воздух, прежде чем произнести: — Я боюсь последствий. Миста тут же обернулся к нему с немым вопросом в глазах, и Леоне, не прерываясь, продолжил: — Он занимал высокий пост. А ещё, во время боя, — Аббаккио, поднеся кулак к губам, прочистил горло. — Он не затыкался и всё болтал о том, как отомстит Буччеллати вместе со своими людьми. Да, теперь он мёртв, но что насчёт его шайки? Кто теперь с уверенностью может сказать, где прячутся заговорщики? Плеча коснулась тёплая ладонь. — Слушай, — Миста похлопал его по чёрному рукаву. — Вы поступили так, как поступили. Даже если Буччеллати разозлился, он встанет на вашу сторону, — схватив шапку, Гвидо вновь натянул её на голову. — А если те твари попробуют нас атаковать, то я вышибу им мозги. Он весело улыбнулся и подмигнул, заводя двигатель машины. Леоне хотел бы разделить его настрой, но никак не мог заставить себя успокоиться. — Бруно — капо, — снова заговорил Миста, аккуратно выруливая на проезжую часть. — Он много лет зарабатывал свою репутацию. Если капо атакуют на его же территории, то исход у нападающих будет только один. Летальный. Думаю, в этой ситуации даже сам Босс встал бы на его сторону. Они притормозили на перекрёстке, когда Гвидо бросил взгляд на Аббаккио. Тот, подперев подбородок рукой, пустым взглядом пялился на проплывающие мимо дома. — Не парься из-за этого, — голос Мисты приобрёл серьёзный тон. — Будущее покажет, кто прав. Пока оно не наступило, мы должны делать, что должно. Леоне вдруг усмехнулся. — То есть, выбивать долги? Хохотнув, Миста вжал педаль газа в пол. — Именно! — он широченно улыбнулся, прогоняя прочь мрачные размышления. — А ещё снимать с девушек лифчики. Мне вот вчера встретился сразу с шестью застёжками. Представляешь, какая большая у неё была грудь? Когда они вернулись домой, день был в самом разгаре. Миста отлучился промочить горло, а Аббаккио, припарковав машину, отправился прямиком на второй этаж — к Бруно. Он не стал заходить в кабинет, надеясь, что капо в таком состоянии не решится вылезать из кровати, и не прогадал: после короткого стука с другой стороны двери что-то прохрипели. Осторожно нажав на ручку, Аббаккио вошёл и тут же застыл на пороге. Болезненно бледный, одетый в футболку Буччеллати лежал в постели, накрытый одеялом по грудь; на коленях у него был поднос с глубокой тарелкой, внутри которой, очевидно, плескался суп. На покрывале рядом валялось три сотовых телефона и пакет, набитый таблетками, пилюлями и порошками. А у него в ногах, опустив зелёную туфлю на пол, сидела Джорно. Она оглянулась, стоило двери скрипнуть, и приветливо кивнула стоящему в проёме Леоне. С её лица исчез синяк. — Пожалуйста, проходи, — прохрипел Бруно и, из последних сил отняв спину от подушек, переставил поднос на тумбочку. Буччеллати сразу же повалился обратно; обычно аккуратно уложенная чёлка слиплась в несколько отдельных прядей, а тени под глазами всё больше напоминали по цвету плащ Леоне. Сейчас спальня не казалась такой удручающе-пустой, какой предстала перед ним ночью: окна, не закрытые шторами, впускали внутрь солнечный свет, который играл на стенах и потолке. Неспешно пройдя до изголовья кровати, Аббаккио неловко застыл: он не знал, куда себя деть среди открытого пространства комнаты, особенно когда на него пялились две пары голубых глаз. Господи, да они же… Их глаза. Они практически идентичны друг другу. Почему он заметил только сейчас? — Я должен извиниться перед вами, — Буччеллати по-деловому переплёл пальцы, хотя голос его оставался слабым. — Я позволил эмоциям затмить разум и совершил самый страшный грех. Направил гнев против своих людей. Втянув носом воздух, он расцепил ладони и протянул руку в сторону Аббаккио. — Леоне, — взгляд Бруно тоскливо блуждал по его лицу. — Ты хорошо справился с заданием. Спасибо. Я совершил ошибку, усомнившись в человеке, который никогда меня не подводил. Прошу, прости меня за это. Ты самый храбрый из всех людей, кого я знаю, и мне следовало обращаться с тобой лучше. Даже если бы Леоне захотел сейчас двинуться, то всё равно не смог бы: его тело сковало с головы до ног изумлением, которое не оставляло возможности сопротивляться. Бруно назвал его храбрым. Его, последнего неудачника, взяточника и убийцу. Буччеллати, самый великодушный и благородный человек, просил у Леоне прощения. Что он мог сказать? Чем мог ответить, если не молчанием, ярче любых слов говорящем о его чувствах? Аббаккио ощутил, как глаза защипало, и нашёл в себе силы лишь склонить голову перед своим капо. Глядя на его лицо, прячущееся за нависшими волосами, Буччеллати смиренно кивнул. Он перевёл взгляд на Джованну, и Леоне успел заметить, как та стиснула пальцами покрывало. — Джорно, — её имя звучало по-иному, будучи признесённым им. — Ты устранила угрозу, спасая себя и Леоне. Это было быстрое реагирование в критической ситуации, и оно достойно самой высокой похвалы. Я же оказался слеп и позволил себе тебя ударить, когда должен был наградить за безупречную работу, — Буччеллати разжал ладонь, словно хотел дотянуться до Джованны, но вместо этого опустил руку на одеяло. — Мне, как вашему лидеру, непозволительно забывать о мудрости и благодарности. Он замолк на мгновение. Аббаккио, убрав волосы с лица, успел заметить, как Буччеллати нервно кусает губу. — Поэтому я, полностью осознавая свою неправоту, прошу у тебя прощения, — спокойно произнёс он, наблюдая за сидящей перед ним Джорно. — Я пойму, если ты не захочешь… Прощать меня. В комнате повисла тишина. Видимо, Буччеллати ожидал услышать от Джованны ответ: положительный, отрицательный, любой. Но она молчала. Аббаккио, сощурившись от заливающего комнату света, глядел, как Джорно отпускает покрывало и прячет ладонь между коленями. Она склонила голову, отчего несколько коротких прядей, подстриженных на висках, выбились из уложенной причёски. Леоне понял, что ему достаточно просто смотреть на её, чтобы ощущать, как нечто шевелится у него в груди, в том самом месте, где ежесекундно сокращалось сердце. Непонятное чувство ширилось, и ему становилось слишком тесно в крошечной камере из рёбер. Джованна, вздёрнув подбородок, кивает. Бруно неверяще сверлит её взглядом, слегка приоткрыв рот, и уголки его губ на миг приподнимаются. А потом Буччеллати заходится таким тяжёлым кашлем, что слушать страшно, и Леоне спешит схватить его за плечо в попытке удержать на подушках. — Вы оба так рисковали… — не переставал бормотать Бруно, прижимая ладонь ко рту. — Рисковали из-за меня… Потянувшись к пакету с лекарствами, Джорно пошарила внутри и вытащила на свет пару коробочек. — Тебе нужно отдохнуть, — она положила таблетки Бруно на колени. — Я сделаю чай. А потом мы с Леоне можем разобрать твои документы, — Джорно подняла глаза на Аббаккио. — Правда, Леоне? — Да, — не колеблясь, согласился он, поправляя подушки за спиной Буччеллати. — Мы поработаем за тебя. Не волнуйся. Буччеллати отрицательно дёрнул головой и, схватившись за покрывало, подтянул к себе сваленные в кучу сотовые. — Нет, я в порядке, — взяв один из телефонов, Бруно лёг на бок и прижал ноги к груди. — Просто если кто-то позвонит… Разбудите меня. Уже через минуту он крепко спал. Им с Джорно ничего не оставалось, кроме как осторожно прикрыть за собой дверь.