Собака на сене

      Хэйтем Кенуэй растерянно щурился от яркого солнца, до боли стискивая в пальцах грубый глиняный сосуд с отваром. Его сознание уплывало, только урывками удавалось ухватить то одну, то другую деталь: вон ветер колышет листву деревьев, вон там разговаривают Коннор и Чарльз Ли разговаривают с Матерью рода, вон там еще какое-то мутное движение — видимо, кто-то из ганьягэха занимается привычными делами… Ему все еще больно сидеть, и он все еще чувствовал себя бутылкой для вина, в которую загнали пробку и резко выдернули. Грудь почему-то поднывала, а горло и легкие до сих пор горели после того, как он нахлебался воды, пытаясь утопиться, а потом его заставили исторгнуть ее обратно.       Хотел ли он возвращаться? Не особо. Вернее сказать, Хэйтем пока еще не разобрался с новыми эмоциями.       Ему как будто стало все равно. Все равно, на то, что больно, страшно и стыдно. Его будто накрыла пелена, маскирующая адскую смесь, мешавшую ему жить.       Хэйтем сощурился, вспоминая предыдущие часы. Он лежал в ванной, нарочно стараясь захлебнуться, потом уже оказался на кровати, не зная, куда деваться от неловкости, а потом снова целовал Чарльза.       Зачем? Почему?       Он и сам не мог себе объяснить. Страх и стыд подгоняли его, и когда он прижимался к Чарльзу, касался его губами, они уходили далеко-далеко.       Чарльз не считает его грязным. Чарльзу нравится, если мять его ртом. И с ним… с ним даже хорошо. Чарльз не вжимает его в пол, не рвет на нем одежду и не стискивает до боли его тело.       Не смеется, когда он кричит «Не надо!».       И, в общем-то, он и не заставляет его это говорить. Только бережно обнимает, если Хэйтем сам захочет. И воспоминания начинают отступать.       Осознав это, Хэйтем позволил ему заставить себя выпить отвар. Он сидел и пил редкостную дрянь, держа дрожащими руками почти кипяток. Чарльз поддерживал кружку, чтобы он мог нормально попить и не облиться. После трав во рту у Хэйтема осталось несколько мерзкое послевкусие.       Не такое мерзкое, как вкус чужой плоти во рту.       Однако горечь была, и Хэйтем то и дело облизывал кончиком языка губы, надеясь избавиться от нее. Гадостная настойка потихоньку начала на него действовать, первым делом пробив ему ноздри. Но потом стало все равно и на противный вкус на губах, и на необходимость выйти из комнаты. Он принял отвар, принял и поездку в Ганадзедон. Ему сказали, что нужно — он не стал спорить. Может, из-за действия трав ему так теперь на все плевать? Или потому, что перед поездкой он сходил помыться и тер себя, тер, как ополоумевший, мыльной щеткой, надеясь избавиться от чужих запахов и прикосновений на коже? Хэйтем не знал.       Страх более-менее оставил его, но Хэйтем прекрасно понимал, что холодные пальцы просто ждут момента, когда можно будет опять сдавить ему шею. И осознание этого тревожило его, пробиваясь через мутное, серое равнодушие, похожее на солдатский кисель.       После второго напитка здесь, у индейцев, к Хэйтему начали медленно возвращаться звуки. Будто из ушей вылилась вода — он услышал свист птиц, негромкое «гу-гу-гу» лошадей, говор на наречии ганьягэха и негромкую беседу.       Он медленно перевел взгляд на звук и тряхнул головой.       Коннор и Ли. Вместе. Разговаривают.       Хэйтем нервно хмыкнул. Видимо, он все-таки умер — в реальность происходящего ни на йоту не верилось. В жизни Коннор и Ли разорвали бы друг друга на куски, а не мирно беседовали с Матерью рода.       Вместе со звуками начали подбираться и запахи — Хэйтем почуял странную вонь жженых трав и собственной кружки, которую перебивал аромат мяса и рыбы, готовящихся на костре.       Потом пришло осязание — его что-то слегка щекотало, что-то теплое. Он оглянулся и понял, что плотно завернут в звериную шкуру. Его левому боку теплее — он с этой стороны сидел ближе к походному костру.       Хэйтем еще раз растерянно оглянулся, и вдруг заметил, что троица обратила на него внимание. Ли встретился с ним взглядом и вдруг пошел в его сторону. Хэйтем вздрогнул, увидев, что и остальные последовали его примеру. Чарльз добрался до него быстрее всех.       — Как вы, а? — он тепло улыбнулся и зачем-то коснулся рукой лба.       Хэйтему захотелось, чтобы он сел рядом и обнял его, но просить он не смел. Легкий страх уколол его: ему показалось, что Ли сейчас на него накричит за то, что он попытался утопиться, потом припомнит и… все остальное.       И треклятый поцелуй. И то, что было до.       — Давай, лижи! Лижи ее! В нос ударил запах смазки. Хэйтем резко отвернулся. Гогот.       — Не хочешь, придётся заставить. Одна пара рук пребольно вцепилась ему в лицо, заставляя разжать губы. Хэйтем задёргался, ощутив солоноватую плоть.       — Моя очередь быть сзади, — сказал другой голос.       Хэйтем протестующе замычал, чувствуя, что кто-то сзади перехватывает его тело. Он попытался вырваться, но веревка на его горле только сильнее впилась, заставляя его подчиниться. Наконец — то, чего он со страхом ждал. Раскалённый прут вонзился в него, отзываясь рваной болью.       Он хотел кричать, но жесткая плоть во рту послужила позорным кляпом.       И этими губами он посмел прикоснуться к Чарльзу Ли.       Хэйтем рассеянно слизнул едва заметные слезы. Он толком не ощущал, что плачет, ощущал только вкус, похожий на морскую воду. Но Чарльз заметил, как блеснули его щеки и, не давая больше никому подойти, сел на корточки возле Хэйтема.       — Не бойтесь, — предупредил он и вытянул руку — медленно, будто к животному, по которому непонятно, дикое оно или ручное. Хэйтем сначала дернулся, но после замер. Чарльз осторожно приблизился ещё и вдруг быстро, но мягко вытер большими пальцами области вокруг его глаз.       Пальцы у него были теплые и слегка суховатые.       Хэйтем вздрогнул, когда Чарльз слегка приобнял его. Он прекрасно видел, как он усаживается, но все равно дернулся, почувствовав сильную руку на своей талии.       — Не нравится? — тихо спросил он. По коже пошли мурашки. Хэйтем уловил в его голосе нотки обеспокоенности.       — Я просто… — он хотел было объясниться, но Коннор и Мать рода решили, что уже могут подойти. И если первый деликатно отсел подальше, то ли проявляя несвойственное ему чувство такта, то ли потому что поймал предупреждающий взгляд Чарльза, то вторая наоборот, подошла к ним и взяла пальцы Хэйтема в свои.       — Совсем истощенный, — она поцокала языком. — Сколько он не ел?       — Несколько дней, — ответил Ли за него. По телу Хэйтема прошла дрожь.       — Радунхагейду, налей ему суп, пусть поест, — она кивнула в сторону Коннора. Тот поднялся и пошел за миской.       — Не надо, — прохрипел Хэйтем, чувствуя, что дрожит.       — Мой дорогой магистр, надо поесть, — зашептал Чарльз Ли ему в ухо, как только Мать Рода отвернулась, добавляя щепотку каких-то мелких листьев в котелок.       — Я не хочу.       — Пожалуйста, ради меня…       Ли погладил его по спине. Его тон был таким умоляющим, что Хэйтему стало стыдно. Нет, ему, наверное, лучше и вовсе не видеть Чарльза — он его только мучает собой. И, может быть, Коннора тоже. Если ему на него не плевать…       Хэйтем поднялся.       — Вы куда?       Он обернулся. Боже, как умоляюще смотрят эти глаза!       — Идите ко мне, все хорошо.       Хэйтем продолжал стоять, только поджал губы.       — Я не хочу вас мучить, — наконец признался он.       — Если не хотите, тогда поешьте, — Чарльз мягко улыбнулся ему. Сам не зная, что с ним творится, Хэйтем нарочно грубо плюхнулся рядом, с каким-то мрачным удовольствием отмечая, как копчик и кишки пронзило болью. Тело на секунду сковало дрожью. Хэйтем нарочито выпрямился после коротких, похожих на пробежавших по коже мышей судорог.       Видимо, действие трав начинало проходить — нервозность подошла совсем близко. Наблюдая за наливающим похлебку Коннором он заерзал, и даже опять захотел встать. Ему было неловко, что его обслуживают, будто он снова оказался в родном поместье. Чарльз опять удержал его, и, чтобы он больше не думал уйти, бережно обнял его.       — На, не обожгись только.       Коннор протянул ему миску и деревянную ложку. Хэйтем против воли вдохнул аромат оленины и трав. Он едва не уронил плошку. Чарльз, увидев, как она ходит ходуном в дрожащих руках, хотел было помочь ему, но Хэйтем мотнул головой.       Он осторожно взял ложку и неуверенно посмотрел сначала на сына, потом на Мать Рода, потом на Чарльза.       Поцелуи.       «Вы не грязный. Вы… хороший.»       Объятия.       Трогательный взгляд. Взгляд, в котором можно было прочитать все — и щенячью тоску, и желание стать ближе, наверное. И… еще что-то теплое, смешанное со страхом.       Самое малое, что он может дать Чарльзу, самое малое, чем он может заслужить его прощение…       Он должен. Ради Ли.       Дрожа, Хэйтем зачерпывает ложку и осторожно касается ее губами. Слегка защипало. Он, однако, все-таки выпил бульон, потом зачерпнул еще. Желудок заурчал.       Хэйтем только сейчас понял, как голоден.       Он выловил из миски кусок оленины и стал жадно есть.