Осколки нашей истории

Солнечный свет, проникающий через два больших окна, освещал комнату, придавая стенам изумрудный оттенок. На одной половине располагались большой письменный стол и несколько шкафов. На другой — стоял удобный диван и пара кресел, так же выполненные в изумрудных тонах и обитые бархатом. В одном из таких кресел находилась молодая черноволосая девушка лет двадцати, одетая в элегантное черное платье. Она была миловидна и достаточно красива, в её короткие, лишь немного длиннее плеч, волосы были вплетены золотые цепочки, придавая образу шарм и загадочность. Девушка, однако, была слишком далека мыслями от окружающего мира. Она сидела, забравшись в кресло с ногами и обнимая их, её лицо было бледным, а краснота глаз выдавала недавние слезы.        Этой девушкой была принцесса Рисавии — Джулиана Артуа, старшая дочь ныне покойного короля и супруга канцлера, герцога Артуа. Смерть отца очень серьезно сказалась на ней. Ещё вчера она была жизнерадостной и улыбчивой девушкой, а уже сегодня являла тень былой себя, с самого утра почти полностью переставшей разговаривать с кем-либо. Даже её собственный муж не смог добиться ни одного лишнего слова. После столь страшной новости она закрылась у себя комнате, отказываясь впускать кого-либо и выходить. Девушка так и сидела там до тех пор, пока к ней не постучался граф де Круа и не пригласил её в кабинет дяди, который, как оказалось, уже прибыл во дворец. Поэтому, сейчас она и сидела, ожидая прихода герцога Адельманна и своего двоюродного брата, за которым уже отправился граф.        Спустя пятнадцать минут дверь комнаты открылась, и в неё вошел Ааррон. Сделав несколько шагов вглубь помещения, он замер, глядя на свою племянницу. Герцог внимательным взглядом осматривал девушку, отмечая все изменения, произошедшие в ней с их последней встречи. Джулиана неверящим взглядом смотрела на вошедшего мужчину, сопоставляя его с образом, который был у неё в голове последние два года — всё то время, когда они не виделись. Ааррон еще сильнее похудел, подстриг свои волосы, которые теперь доставали ему до плеч, однако нисколько не постарел, разве что глаза, полные усталости, выдавали его истинный возраст.        Первой тишину нарушила девушка. Ей потребовалось около минуты, чтобы принять изменившийся облик дяди, после чего она одним стремительным движением соскочила с кресла и влетела в объятия мужчины. Не ожидавший такого, Ааррон, однако, крепко её обнял, одной рукой успокаивающе гладя по голове. Девушку сотрясали глухие рыдания, она мертвой хваткой вцепилась в черный камзол, в отчаянии пытаясь найти опору. Этот человек, ранее старавшийся не сближаться с семьёй, сейчас был последним взрослым родным ей человеком. Её дядя, о котором она слышала много всего — хорошего и плохого, которого очень любил её отец, который после смерти дяди Реджи перестал появляться во дворце и не желал общаться с племянниками, сейчас был самым близким и дорогим. Одним из немногих, кто понимал её боль, кому было так же плохо и тяжело.        Так продолжалось около десяти минут. Всё это время герцог продолжал гладить племянницу по голове, одновременно тихим голосом говоря ей успокаивающие слова. Наконец, когда рыдания стали постепенно смолкать, он взял девушку за плечи и отодвинул на расстояние вытянутых рук. Смотря в её заплаканные глаза, он начал разговор. — Джу, прошу тебя, успокойся. Пожалуйста, выслушай меня, — его голос звучал мягко и нежно. Так говорят с маленькими детьми, успокаивая их. Ааррон боялся. Боялся того, что его оттолкнут, не захотят слушать, назовут предателем. Он боялся, что эта маленькая, для него они все маленькие дети, девочка вспомнит все его поступки и прогонит. Но девушка не сделала этого. Не имея возможности говорить из-за сдавливающих горло рыданий, она кивнула головой, показывая, что готова слушать. Облегчение накатило на мужчину столь сильной волной, что ему потребовалось несколько минут, чтобы собраться с мыслями и подобрать слова. — Я сейчас буду говорить, а ты просто слушай. Я… Мне… — все подготовленное ранее казалось ему неискренним и фальшивым. Он не мог заставить произнести себя всю ту чушь, что обычно говорят человеку, потерявшему близкого. Горло перехватило, лишая возможности сделать вдох. Девушка терпеливо ожидала продолжения, понимая, как ему тяжело. И видя это понимание у нее в глазах, Ааррон осознал, что нужно говорить только то, что он чувствует сейчас, как бы жалко это не звучало. — Знаешь, твой отец был очень хорошим человеком. Ты, скорее всего, и так это знаешь, но всё равно. Он был очень хорошим сыном, братом и отцом. Мы с Реджинальдом всегда считали его примером для подражания. Еще когда были детьми, какую бы шалость с Реджи мы не совершали, твой отец отчитывал нас, однако всегда защищал перед королем, — на его губах возникла печальная улыбка, а глаза подёрнулись пеленой. Казалось, сейчас он находится далеко в прошлом, вспоминая прекрасные моменты из детства. Моменты, когда все они еще были счастливы. По лицу Джулианы снова заструились слезы. Однако она с замиранием продолжала слушать своего дядю, чувствуя, что с каждым произнесенным словом ей становиться чуть легче. Та всепоглощающая пустота, которая находилась внутри нее, постепенно наполнялась новыми, светлыми воспоминаниями. Ааррон, тем временем, всё продолжал.        — Даже после того, как я поссорился с отцом и лишился титула принца, Марк и Реджи все равно продолжали поддерживать со мной отношения. Я благодарен им обоим за то, что в самые темные мгновения моей жизни они стали теми лучами солнца, которые вытащили меня из трясины и буквально заставили жить. Но больше нас с братом, он любил только своих детей — тебя и Хулиана. Ты бы видела его в тот самый миг, когда Агнесса узнала, что беременна тобой. Он был на седьмом небе от счастья. А через два года родился твой брат. Знаешь, я никогда не видел его настолько счастливым. И это отражалось на королевстве. То время было нашим расцветом. Ты этого не помнишь, но много лет назад мы трое — я, Марк и Реджинальд, давали клятвы всегда защищать детей семьи де Валуа. И теперь, когда я остался один, я собираюсь исполнить эту клятву в полной мере, поэтому ни тебе, ни Даймонду волноваться не стоит. Ваш непутевый дядя слишком задолжал вашим отцам, — на протяжении всего монолога его голос слегка дрожал, передавая лишь часть той бури, что разразилась внутри. Но на последних словах голос окреп, а сам он стал выглядеть как человек, дающий самое важное обещание в своей жизни. Хотя, возможно, так оно и было.        — Твой отец любил тебя, и не хотел, чтобы ты так сильно страдала. Он всегда говорил, что его маленькая девочка — самый сильный и храбрый человек, которого он только знает, — девушка не сдержалась и всхлипнула, закрывая одной рукой себе рот, чтобы не разрыдаться. Все эти слова резали её страдающее сердце не слабее раскаленного ножа, но она понимала, что так нужно. Ей нужно было отпустить эту боль, перестать убиваться жалостью к себе, оставить в сердце лишь светлую память и печаль. Она делала это уже много раз, и пускай сейчас было еще больнее, с помощью дядиных слов она сможет сделать это снова. — Поэтому давай станем еще сильнее вместе, добьемся всего, что хотел для нас твой отец, — закончив свой монолог, он вновь прижал её к своей груди, стараясь оградить и защитить от всего мира. Девушка уже перестала плакать, сейчас она лишь изредка всхлипывала, полностью сосредоточившись на тепле чужого тела. Они бы еще долго так стояли, однако дверь в комнату с грохотом распахнулась, и в нее ворвался молодой красноволосый парень. Ростом он был немного ниже Ааррона, его черный с огненно-красными узорами камзол был небрежно застегнут не на все пуговицы. Весь его растрёпанный и взъерошенный вид говорил о том, что он уже успел ввязаться в какую-то передрягу. Буквально влетев в помещение, он, полыхая гневом и злостью, увидел двух людей, стоящих рядом друг с другом. В следующую минуту его взгляд уперся в Ааррона, и, если бы он мог испепелять, от мужчины осталась бы только горсть пепла. — Ты! — казалось, он был настолько зол, что позабыл обо всех манерах, бесцеремонно ткнув пальцем в сторону брата короля. — Что ты тут забыл? Зачем тебя вообще пустили во дворец, наглое отродье! — юноша от злости готов был броситься в драку, что, собственно, уже и начал делать, когда ему на плечо легла рука, заставляя остаться на месте. В комнату вошел граф де Круа. — Ваше Высочество, извольте соблюдать правила приличия, мы все же во дворце, — в голосе слышалось легкое недовольство. Не обращая внимания на вырывающегося принца, граф продолжил, — герцог, я выполнил Вашу просьбу. — Благодарю Вас, Николас. Не могли бы Вы ненадолго оставить нас наедине. Нет, нет, я уверен, все будет в порядке. — Как пожелаете. Я вернусь через час, — он отпустил плечо немного успокоившегося принца и наградил Ааррона долгим взглядом. Дождавшись легкого, почти незаметного кивка, граф вышел, закрыв за собой дверь. В кабинете воцарилась напряженная тишина, нарушаемая лишь дыханием и редкими всхлипами. — А теперь давайте все спокойно поговорим.

***

Прошло уже десять минут, а разговор дальше нескольких вежливых фраз не ушел. Даймонд, сидящий в одном из кресел, с наигранным интересом осматривал кабинет, старательно не замечая Ааррона. Делать это было непросто, потому что сидели они напротив друг друга, разделенные невысоким столиком. — Может ты уже прекратишь вести себя, как ребенок? Первым затянувшееся молчание решил нарушить Ааррон, придя к мысли, что он тут самый старший, поэтому и поступать должен мудрее. Должен. Как будто у него было это желание — нянчиться с невоспитанным, обиженным на весь мир мальчишкой. Но помня свое обещание, данное мертвому брату, он затолкал поглубже гордыню и взял беседу в свои руки.        Однако несносный мальчишка не оценил этого, игнорируя вопрос, и с еще большим увлечением стал рассматривать негорящий камин. Заглушив вспышку раздражения, герцог все же продолжил. — Очень взрослое поведение. Всё же не зря Марк настаивал на продолжении обучения. Ты еще не повзрослел.        Ааррон понимал, что обычными словами или утешающими речами внимания он не добьётся, поэтому выбрал тактику прицельных ударов по слабым местам. И это легкое поддразнивание оказалось успешным. Даймонд и так находился на грани, а эти слова задели его и заставили повернуться лицом к дяде. — Хватит, хватит делать вид, что ничего не случилось! Неужели ты настолько бесчувственный и бессовестный, что тебе плевать на смерть дяди Марка? — его голос был полон гнева и негодования, а на лице проступило отчаяние. Он поддался вперед, вцепляясь руками в подлокотники кресла. — Он умер, понимаешь? Мертв, навсегда, навеки, а ты даже не можешь сделать вид, что тебе хоть немного жаль? Даймонда медленно накрывала истерика. Эмоции, ранее копившиеся глубоко внутри, переполнили чашу и сейчас начали захлестывать его. В этих словах было столько боли, что внутри у Ааррона что-то болезненно сжалось, мешая сделать глубокий вдох. Он понимал эти чувства, даже слишком хорошо понимал, но избавить от них не мог. Каждый должен сам справиться со своим горем. Только ты сам способен себе помочь. Но оказать поддержку он мог. — Успокойся, — его холодный, даже безэмоциональный голос действовал отрезвляюще. Даймонд подавился словами, уже готовыми сорваться с губ. — То, что, в отличии от тебя, я не бьюсь в истерике, не значит, что я ничего не чувствую. Наоборот, я бы вновь хотел перестать ощущать эти чертовы эмоции. Но не могу. И все, что мне остается — это скрывать их. Потому что никому не нужны твои слезы. Все твои слабости, которые ты покажешь людям, однажды будут использованы против тебя самого. И именно поэтому ты должен лишь крепче сжать зубы и продолжить идти вперед назло всем вокруг. Ты — будущий король, и права на ошибку у тебя нет. В комнате воцарилась странная, оглушающая тишина. Но сейчас она не давила, наоборот, с души как будто упал камень, позволяя вдохнуть полной грудью. Даймонд, еще несколько минут назад пытающийся справиться с гневом и накатывающей истерикой, потрясённо замер, пытаясь вникнуть в слова своего дяди. Они медленно просачивались в его сознание, слово за словом, наполняясь смыслом и даря какое-то странное умиротворение. Казалось, что именно такой грубой, но искренней поддержки, не лживых скорбных слов, а эмоционального пинка не хватало весь этот день его разбитой душе. И сейчас, смотря прямо в глаза человеку, сидящему напротив, он видел там то, что не замечал ранее. Во многом это было отражение его собственных чувств. И осознание того, что ты не один, что кто-то способен понять и разделить твою боль, было горьким, но прекрасным. Оно вселяло спокойствие и уверенность, позволяло заглушить истерику и посмотреть в будущее.        Ааррон, закончив свой монолог, с интересом стал рассматривать племянника, читая все захлестывающие его эмоции, как книгу. Взяв со столика бокал с вином, он принялся медленно пить, пытаясь предугадать реакцию на свои, без сомнения, достаточно жесткие слова. Однако ничего другого в этой ситуации не помогло бы. Это он знал по-своему опыту. Еще в юношеском возрасте его старшие братья часто так успокаивали его срывы и панические атаки. Воспоминания против желания стали появляться перед глазами, заставляя его недовольно поморщиться и несколько раз раздражительно моргнуть, прогоняя морок.        Пока он занимался борьбой с собственной памятью и разумом, сейчас играющими против него, упустил момент, когда Даймонд сделал несколько глубоких вздохов и устало откинулся обратно в кресло. Джулиана, всё время их спора тихо просидевшая на диване рядом, еле слышно вздохнула и расслабила напряженные плечи. От всех этих слов у нее в глазах застыли слезы, но ни одна не сорвалась с её ресниц. Время слез и эмоций прошло, настало время быть сильными. Скорбеть и плакать они будут потом. — Ну наконец-то ты успокоился. Я уж думал, что сегодня достучаться до тебя не получиться, — за сарказмом и усмешкой можно было различить тщательно скрываемое облегчение. И теперь Даймонд, немного поняв своего дядю, слышал это. — Когда мы закончили подтирать ваши слезы и сопли, нужно обсудить дела поважнее. Сейчас во дворце начнется борьба за власть. Вы — в самом её центре. И, следовательно, можете попасть под удар, чего мне бы не хотелось. На самом деле я бы вообще хотел оказаться от этого змеиного гнезда как можно дальше, но кто ж мне позволит. А поэтому, детишки, если хотите остаться целыми и, по возможности, невредимыми, вам придётся слушать меня. Адельманн сделал паузу, отпивая вино и давая время переварить информацию сидящим рядом племянникам. И если Джулиана всем видом показывала покорность и готовность следовать любым приказам, полностью доверяя дяде, то её двоюродный брат вновь решил показать свой ужасный характер. Всё родство и близость к дяде, ранее возникшие у него в душе, смело этим нахальным тоном и фамильярным, оскорбительным обращением. И пусть ему действительно было всего семнадцать, но никто и никогда не позволял себе так с ним разговаривать. И этот новый опыт заставлял его кровь вскипать в венах, разнося раздражение и злость. Но глядя на дядю, который смотрел на него со снисходительной полуулыбкой и как будто читал все его мысли, он отдернул себя, буквально заставляя успокоиться и действительно перестать вести себя как ребенок. — Хорошо, — сквозь зубы проговорил он. — Выкладывай, что там у тебя за мысли, — как бы он не хотел обрести спокойствие, сделать это было куда сложнее, чем подумать об этом. И всё это сейчас выплескивалось в словах, полностью нарушающих все правила и нормы этикета. Дядя на такой совершенно неуважительный тон лишь усмехнулся, в глазах промелькнуло что-то похожее на одобрение, он сделал глоток, допивая вино, после чего поставил пустой бокал на столик. Когда он вновь посмотрел на молодых людей, вся его напускная веселость и расслабленность исчезли из глаз, оставив там лишь собранность и серьезность. — На самом деле мой план достаточно прост — уберечь вас и возвести одного на престол. Хотя, скорее всего, это будешь ты, Даймонд. Как я буду это делать, уже мои проблемы. Сейчас мне надо лишь ваше согласие и готовность следовать приказам. Поэтому сидите тихо и не высовывайтесь. Изображайте горем убитых детишек, у вас это хорошо получается, — под конец в его голосе вновь послышалась насмешка, но глаза оставались серьезными. — Хорошо, дядя, мы поняли, — за двоих ответила девушка, весь разговор тихо сидевшая и внимательно прислушивающаяся к его словам. Она была ещё бледной, но на ее лице застыло упрямое выражение лица. Даймонду ничего не оставалось, кроме того, что тяжело вздохнуть и, посмотрев на сестру, кивнуть, соглашаясь с её словами. Ааррон удовлетворенно вздохнул и, налив себе в бокал еще вина, откинулся назад, прислоняясь спиной к креслу. Было видно, что он сказал всё, что хотел и продолжать дальше не собирается. Видя это, брат с сестрой поднялись со своих мест и, попрощавшись, направились к выходу. — Даймонд, задержись на минутку. Кивнув сестре идти без него, Даймонд остановился и недоуменно посмотрел на дядю, в голове прогоняя десятки мыслей по причине задержки. Однако герцог не стал долго тянуть и, дождавшись пока за Джулией не закроется дверь, заговорил тихим и серьезным голосом. — В последние дни ты не замечал ничего странного в поведении Марка? — В каком смысле? — это было совершенно не то, к чему готовился юноша, поэтому сначала не мог понять, о чем именно говорит мужчина.        Тяжело вздохнув, Ааррон всё же пояснил, про себя ругаясь на недогадливых подростков: — Последний раз мы виделись неделю назад, и я не заметил в его поведении ничего необычного. Да и на больного он совсем не был похож. Поэтому у меня и возникли мысли о том, действительно ли король умер естественной смертью? Даймонд нахмурился, на лбу, между бровей, пролегла небольшая складка. Однако, вопреки предположению герцога, юноша не выглядел напуганным или удивленным. Казалось, он действительно задумался над этими словами, в памяти возрождая воспоминания прошедших дней. — Значит… значит тебе тоже показалась его смерть странной? Он выпалил эти слова быстрее, чем успел подумать об этом. И Ааррон оказался не готов к такому. Он поддался вперед, взглядом впиваясь в лицо юноши, как будто ища там ответы на все вопросы. — Продолжай. — Ну, вчера вечером, да и до этого, дядя был в порядке, ничего необычного в его поведении не было. Поэтому я и подумал, что его смерть более чем странная. Даймонд говорил медленно, подбирая слова и пытаясь высказать свои предположения. Было видно, что с сегодняшнего утра, как только стало известно о смерти короля, эта тема не раз всплывала у него в голове. Но он даже и думать не мог, что у кого-то возникнут похожие мысли. — Хорошо, я понял тебя. Можешь идти. Даймонд, несколько минут внимательно смотрел на дядю, но, не дождавшись какой-либо реакции, попрощался и вышел, одолеваемый сотнями разрозненных мыслей, начиная со странного, неподдающегося никаким объяснениям, поведения дяди, и заканчивая причинами смерти короля.        Ааррон даже не заметил, что остался в кабинете один. Все его мысли находились далеко вне этого кабинета и дворца. Было ощущение, что он что-то упускает. Какое-то смутная мысль, бродящая в голове, но тут же исчезающая, стоит только попытаться поймать её.        От дальнейших самокопаний отвлёк стук в дверь. В следующее мгновение, не дожидаясь приглашения, в кабинет зашел граф де Круа. На его лице застыла лукавая улыбка. Он уже собирался было что-то сказать, но, увидев отсутствующее выражение лица мужчины, поменял слова, уже почти сорвавшиеся у него с языка. — Эй, Ааррон, ты в порядке? — в голосе слышалось скрываемое беспокойство. Николас и сам бы не ответил, что он сейчас чувствует и почему волнуется. — Э-эй, ты слышишь меня? Осторожными шагами граф подошел к краю дивана и сел, оказавшись рядом с герцогом. И только тогда Адельманн заметил, что находится уже не один в кабинете. Несколько раз моргнув, мужчина с недоумением посмотрел на пришедшего, про себя задаваясь вопросом, как он его не заметил. — Николас? Давно ты здесь? — Хах, друг мой, я здесь уже минут пять, а ты даже не заметил, — на его лице промелькнуло облегчение, быстро сменившееся вновь нагловатым и немного лукавым выражением лица. Быть может, будь герцог сейчас более внимателен и собран, он бы заметил эту перемену, но сейчас его раздирали сотни мыслей, из-за чего голова грозилась лопнуть. — Я тебе не друг. Но пока у нас одна цель, мы будем действовать вместе. — Как скажешь! — он взял со стола пустой бокал, налил в него вина и пригубил. — Ну а теперь мы можем обсудить мой план.